Оба двигались, как автоматы, по временам подталкивая друг друга вперед, когда кто-то начинал шататься и проявлял явное стремление упасть. Сперва Олег гордился тем, что бежит наравне с горянкой, но потом гордость ушла, оставив лишь равнодушное понимание того, что НАДО БЕЖАТЬ, заставляющее передвигать чужие, непослушные ноги.
Олег подтолкнул Бранку вперед, а сам оглянулся – туда, где сосновый бор уходил вниз по склону. Там, в глубине его, шумела река. Именно переходя через нее, они заметили погоню…
…Из последних сил они взобрались на самый гребень, где даже скрюченные сосенки не росли, так вылизал его ветер. Бранка рухнула лицом в камни и осталась лежать, втягивая со свистом холодный воздух и сотрясаясь всем телом. Олег согнулся, уперся ладонями в колени, вытер мокрое лицо о такое же мокрое плечо и только теперь ощутил, как холодно в мире.
Прозрачное небо простиралось над ними – небо с пятнами звезд в его бесконечной глубине. А дальше то же небо лежало над километрами и километрами вересковых пустошей, перемежаемых лишь верещатниками да многочисленными ручейками и речушками. К юго-востоку виднелась цепочка далеких озер, окруженных черными и угрюмыми торфяными болотами. Лучи бледного солнца пронизывали прозрачный, как небо, холодный воздух нагорий.
Левее того места, где вышли на гребень ребята, в двух километрах от них отдаленно гремел водопад – хрустальная дуга рушилась с гранитных красных скал, на которых гордо высились стройные сосны, вниз, превращаясь в реку, несущую свою воду на север, к Снежному морю. А над водопадом, на холмах, окруженных березовыми рощами, видна была высокая каменная башня и стены, казавшиеся продолжением и порождением этой суровой и прекрасной земли. На башне плескался неразличимой отсюда расцветки стяг. По вересковой пустоши ползла гигантская овечья отара, окруженная несколькими пастухами и множеством собак.
Это была Вересковая Долина – родина Бранки, девушки из племени Рыси.
Это было Рысье Логово – сердце племени.
…Короткий, злобно-торжествующий вопль заставил Олега обернуться и вздрогнуть – но уже не от холода, а от ужаса.
Метрах в пятистах от него, на том же гребне, замер, покачиваясь в седле, хангар. Ветер трепал конский хвост на копье и перья на шлеме. Он смотрел сюда, в эту сторону! Вопль повторился…
Непроизвольно заскулив от отчаянья, Олег затормошил Бранку:
– Вставай… да скорее же, вставай… рядом же совсем, добежим, успеем!
Девушка застонала, пошевелилась, но подняться не смогла. Олег отчаянными глазами смотрел на то, как еще двое хангаров вылетели на гребень и застыли, так же покачиваясь в седлах. А по лесу дробно поскакало эхо – не меньше десятка всадников мчались низом!
Бежать! Но вместо этого Олег выхватил револьвер в решительной попытке если не защититься, то хотя бы продать подороже свою жизнь. Однако, крики и топот копыт словно бы разбудили Бранку. Она заставила себя подняться и, спотыкаясь, бросилась по вереску вперед, к водопаду, к серой башне… Олег кинулся за ней.
Бегать по вереску – занятие, прямо скажем, неблагодарное и заниматься этим безнаказанно может лишь человек, выросший среди окружающей экзотики. Поэтому Олег на бегу с ужасом отмечал, насколько медленно приближаются спасительные холмы, насколько быстро сокращается их фора… Бранка то и дело оглядывалась – она пришла в себя и могла бежать быстрее, но не хотела бросать неловкого мальчишку с Земли! Олег наддал. Всадники сзади надвигались неумолимо, словно в кошмаре… Их лошадям тоже мешал вереск, поэтому ребята успели пробежать четверть расстояния прежде, чем хангары подобрались на полсотни метров.
Не в силах больше выносить ужас погони, Олег остановился, почти не думая о том, что делает и крикнул Бранке:
– Беги! Не смей останавливаться! – и, видя, что она поднимает самострел, нашел единственно верные слова: – Письмо! Спасай письмо!
И больше на нее не смотрел.
Первыми скакали пятеро – трое на одной линии, чуть подальше – явно славянин на рослом коне, а подальше – четвертый хангар. До остальных было еще метров триста. Трое передних наклонили копья – ярко блестели искры наконечников, мотались конские хвосты.
«Вот это да, – подумал Олег абсолютно хладнокровно. – Это что же, я сейчас умру? Похоже…» Вместо того чтобы заорать и упасть на вереск, он поднял наган, взводя курок. Все было очень просто. Бранке нужны лишние секунды – она их получит. Дальше этого мальчишка не заглядывал.
Хангары мчались с протяжным жутким воем, целя в Олега, как в мишень, какое-нибудь соломенное чучело… «А ведь мне и правда не страшно», – подумал Олег, целясь в того, который скакал в центре. Хангар не имел ничего общего с живым существом, которое можно жалеть, в которое нельзя стрелять, безликая металлическая башня надвигалась на Олега.
Наган выстрелил. Хангар подскочил в седле и опрокинулся на круп, завязнув в стременах. Пуля ударила его точно между глаз. Конь, вытянув шею, шарахнулся в сторону…
Двадцать метров. Рука не дрожала. И казалось – в запасе вечность. Две вечности. Тот, что скакал справа, отводил руку с прижатым к боку копьем для размашистого удара. Второй чуть придерживал коня, прячась за своего соратника – трус…
– Гадина, – процедил Олег, стреляя три раза подряд. Того, что скакал первым, словно вихрем вынесло из седла, второй странно осел в нем, выплевывая кровь простреленным горлом… – И ты подходи! – это он крикнул славянину, почти не осознавая, что кричит: – Подходи, предатель!
На скаку тот целился из винтовки.
«Вот и все. МАМА!» – этим внутренним криком прорвался страх. И нажать курок Олег уже не успел…
…Предсмертно, страшно завизжал, заваливаясь, конь – в его лоснящемся боку одна за другой открывались жуткие дыры от разрывных пуль. Всадник, перекосив лицо, попытался выдернуть ноги из стремян, но одна пуля взорвалась у него в груди, другая срезала левую руку, третья – снесла голову. Скакавший следом хангар, выплюнув длинный кровавый сгусток, в который превратились его легкие после попадания очереди, вылетел из седла мешком.
Олег, не опуская револьвера, ничего не понимая, завертелся на месте. Перебивая друг друга, стреляли сразу два пулемета. Хангары гибли один за другим – кричали люди, страшно выли и визжали умирающие кони, рушась вместе с хозяевами кровавыми кучами рубленого мяса. Один из хангаров, успевший спрыгнуть наземь, бежал к лесу, как недавно бежал сам Олег, – безнадежно, путаясь в вереске. За ним по пятам летел – не бежал, а именно ЛЕТЕЛ, легко и страшно, невесть откуда взявшийся человек – развевались в беге густые волосы, серо-зеленый плащ, мелькали крепкие, длинные ноги, убийственно сверкал широкий недлинный меч в опущенной руке. Хангар обернулся, показал перекошенное молодое лицо, страшно вскрикнул, попытался бежать быстрее, путаясь в длинных стеблях… преследователь нагнал его скорым волчьим скоком, еще в прыжке взлетел и опустился меч, обрывая истошный крысий визг… С жутким гиканьем убийца подхватил отрубленную голову за перья на шлеме раньше, чем она скатилась наземь – и вскинул над собой, ликующе захохотав. Удар был такой силы и точности, что обезглавленное тело пробежало еще метров десять, прежде чем поняло собственную смерть и свалилось в вереск, дергая ногами.
Среди вереска не осталось никого живого, кроме застывшего на месте Олега и воина, победно держащего над собой жуткий трофей. А дальнейшее походило на кадры военного фильма. В нескольких местах вереск зашевелился… его куски поднялись, словно крышки люков – оказалось, что это маскировочные сети, утыканные стеблями, а не живой покров. Под ними прямо в каменной подушке были вырублены гнезда, из которых сейчас ловко выбирались люди. И подходили, бесшумно ступая по вереску, останавливались перед Олегом.
Это были подростки – примерно ровесники Олега, одетые почти так же, как была одета Бранка при первой с ним встрече. Только у каждого на левом локте был закреплен маленький круглый щит – кожаный, обитый по краю металлом, с бляхами. На некоторых – кольчуги с коротким рукавом (впечатление они производили жутковатое и красивое – словно ребят облили гибким жидким металлом), на остальных – кожаные жилеты с металлическими пластинками. На всех – свободные, заколотые у правого плеча плащи, кое на ком – шлемы, другие просто в головных повязках той же расцветки, что и у Бранки. Каждый был вооружен – меч и изогнутый нож на поясе, тут же, в петле – топор. У большинства в руках Олег увидел самострелы, но двое держали хорошо знакомые мальчишке пулеметы Дегтярева (только с очень толстыми и меньшими по диаметру дисками), еще двое – старые, потертые «калаши», у кого-то – охотничьи ружья… У многих на поясах Олег заметил гранаты – «лимонки» и похожие на консервные банки РГ42. Вся эта компания, сошедшая с дедовых фотографий, рассматривала Олега вполне дружелюбно. А он, чувствуя, как с каждой секундой все больше хочется сесть или лечь на что-нибудь мягкое, пялился на них.
Ростом и сложением ребята были самые обычные – кто пониже, кто повыше Олега. У него даже мелькнула дурацкая, из прошлой жизни, мысль, что он попал в компанию из Юркиного клуба, не очень старательно обрядившуюся «под старину». Вот разве что, если быть честным до конца – лица этих ребят были… ну, поблагородней и поумней, что ли, чем у большинства Олеговых земляков. Загорелые, обветренные, мужественные, но в то же время с мягкими правильными чертами – такие лица, не изуродованные признаками «цивилизации», Олег часто встречал на иллюстрациях Каштанова к книгам по истории Руси – и куда реже в жизни.
Эти могут перерезать глотку. Но не подставить ножку.
До Олега не сразу дошло, что все они говорят разом, обращаясь к нему:
– Молодец, городской…
– А метко бьешь…
– Храбрый парень…
– Откуда несет-то вас?..
– Мы уж и ждать перестали…
За их спинами Олег увидел Бранку. Она прижималась к груди одного из парней – единственный, он не обращал на Олега никакого внимания, одной рукой прикрыл Бранку своим плащом, второй поглаживал по волосам, склонив голову…
Олег проглотил какую-то горечь, закупорившую горло. От долгого отчаянного бега, наверное. И сказал, отвернувшись:
– Мне нужно говорить с вашими командирами. Мне и Бранке.
* * *
– Стал быть, погиб Немой. И все люди добрые в Трех Дубах погибли.
Олег кивнул, хотя ответа от него не требовали. Кивнул машинально. Он сидел за столом, держа на нем забинтованные мягкими льняными полосками руки – сбитые пальцы тупо ныли. Перед ним дымилась на вышитой скатерти – вышивка варьировала рысь в разных положениях – деревянная миска, доверху полная кашей с кусками жареного мяса и луком, и крепкая, уже немолодая женщина ворчала, что мальчику не дают поесть. Олег почти не слушал ее. Впервые за много дней он находился в полной безопасности, в абсолютном покое, и эти ощущения словно выдернули из него стержень, незримо поддерживавший мальчишку. Он хотел спать. И хотел плакать.
Князь Крук – угрюмый, седоволосый, но с неожиданными черными усами, спускавшимися на грудь, – выслушал его очень внимательно, с недрогнувшим лицом, как до того выслушивал Бранку, которую потом отослал движением бровей. Олег не мог понять, что думает о нем князь. Жалеет? Сочувствует? По глазам – синим, не старческим – не поймешь даже движение мысли…
– Что не ешь? – спросил Крук, и Олег вздрогнул. Покачал головой:
– Спасибо… то есть, благо (князь неожиданно улыбнулся – зубы крепкие, ровные, только левый верхний клык сломан пополам). Спать очень хочется…
– Потерпи уж… – Крук придвинул к себе лежащий на столе пульт, повертел, положил обратно. – Мне говорить с тобой надо.
– Вы можете мне помочь? – быстро спросил Олег, поднимая голову.
Князь смотрел ему прямо в глаза. Олег не отвел взгляда, повторил требовательно, голосом, ставшим очень высоким даже для его лет: – Вы можете мне помочь?
– Я знал деда твоего, Вольг, – вместо ответа негромко сказал Крук. – Он меня вынес с поля битвы нашей последней, смертной – от Черных Ручьев…
– Вы знали деда? – недоверчиво спросил Олег. – Сколько вам лет?
– Да уж за девятый десяток, – спокойно ответил князь. – У нас стариков-то немного, да уж те, кто есть, дряхлости долго не поддаются…
– Вы знали деда… – повторил Олег. – Вы знаете, как работает машина для переноса?!
– Не знаю, – покачал головой князь. – И боюсь я, Вольг, у нас того никто и не знает.
– Никто. – Олег обмяк. Слезы подступили к самым глазам, ресницы набухли, мир расплылся и задрожал. – Значит…
– То ничего не значит, – возразил Крук. – Вот слушай, что говорить стану. Не умею я красиво-то, ну да захочешь – послушаешь песни наши, там складней… А пока меня слушай. В Мире-то ходы на Землю есть где-нигде. Кто говорит – на севере (Олег обратил внимание, что Крук оперирует привычными ему, Олегу, названиями сторон света), – кто на юге, кто – в горах, а кто и вовсе – на дне морском!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Олег подтолкнул Бранку вперед, а сам оглянулся – туда, где сосновый бор уходил вниз по склону. Там, в глубине его, шумела река. Именно переходя через нее, они заметили погоню…
…Из последних сил они взобрались на самый гребень, где даже скрюченные сосенки не росли, так вылизал его ветер. Бранка рухнула лицом в камни и осталась лежать, втягивая со свистом холодный воздух и сотрясаясь всем телом. Олег согнулся, уперся ладонями в колени, вытер мокрое лицо о такое же мокрое плечо и только теперь ощутил, как холодно в мире.
Прозрачное небо простиралось над ними – небо с пятнами звезд в его бесконечной глубине. А дальше то же небо лежало над километрами и километрами вересковых пустошей, перемежаемых лишь верещатниками да многочисленными ручейками и речушками. К юго-востоку виднелась цепочка далеких озер, окруженных черными и угрюмыми торфяными болотами. Лучи бледного солнца пронизывали прозрачный, как небо, холодный воздух нагорий.
Левее того места, где вышли на гребень ребята, в двух километрах от них отдаленно гремел водопад – хрустальная дуга рушилась с гранитных красных скал, на которых гордо высились стройные сосны, вниз, превращаясь в реку, несущую свою воду на север, к Снежному морю. А над водопадом, на холмах, окруженных березовыми рощами, видна была высокая каменная башня и стены, казавшиеся продолжением и порождением этой суровой и прекрасной земли. На башне плескался неразличимой отсюда расцветки стяг. По вересковой пустоши ползла гигантская овечья отара, окруженная несколькими пастухами и множеством собак.
Это была Вересковая Долина – родина Бранки, девушки из племени Рыси.
Это было Рысье Логово – сердце племени.
…Короткий, злобно-торжествующий вопль заставил Олега обернуться и вздрогнуть – но уже не от холода, а от ужаса.
Метрах в пятистах от него, на том же гребне, замер, покачиваясь в седле, хангар. Ветер трепал конский хвост на копье и перья на шлеме. Он смотрел сюда, в эту сторону! Вопль повторился…
Непроизвольно заскулив от отчаянья, Олег затормошил Бранку:
– Вставай… да скорее же, вставай… рядом же совсем, добежим, успеем!
Девушка застонала, пошевелилась, но подняться не смогла. Олег отчаянными глазами смотрел на то, как еще двое хангаров вылетели на гребень и застыли, так же покачиваясь в седлах. А по лесу дробно поскакало эхо – не меньше десятка всадников мчались низом!
Бежать! Но вместо этого Олег выхватил револьвер в решительной попытке если не защититься, то хотя бы продать подороже свою жизнь. Однако, крики и топот копыт словно бы разбудили Бранку. Она заставила себя подняться и, спотыкаясь, бросилась по вереску вперед, к водопаду, к серой башне… Олег кинулся за ней.
Бегать по вереску – занятие, прямо скажем, неблагодарное и заниматься этим безнаказанно может лишь человек, выросший среди окружающей экзотики. Поэтому Олег на бегу с ужасом отмечал, насколько медленно приближаются спасительные холмы, насколько быстро сокращается их фора… Бранка то и дело оглядывалась – она пришла в себя и могла бежать быстрее, но не хотела бросать неловкого мальчишку с Земли! Олег наддал. Всадники сзади надвигались неумолимо, словно в кошмаре… Их лошадям тоже мешал вереск, поэтому ребята успели пробежать четверть расстояния прежде, чем хангары подобрались на полсотни метров.
Не в силах больше выносить ужас погони, Олег остановился, почти не думая о том, что делает и крикнул Бранке:
– Беги! Не смей останавливаться! – и, видя, что она поднимает самострел, нашел единственно верные слова: – Письмо! Спасай письмо!
И больше на нее не смотрел.
Первыми скакали пятеро – трое на одной линии, чуть подальше – явно славянин на рослом коне, а подальше – четвертый хангар. До остальных было еще метров триста. Трое передних наклонили копья – ярко блестели искры наконечников, мотались конские хвосты.
«Вот это да, – подумал Олег абсолютно хладнокровно. – Это что же, я сейчас умру? Похоже…» Вместо того чтобы заорать и упасть на вереск, он поднял наган, взводя курок. Все было очень просто. Бранке нужны лишние секунды – она их получит. Дальше этого мальчишка не заглядывал.
Хангары мчались с протяжным жутким воем, целя в Олега, как в мишень, какое-нибудь соломенное чучело… «А ведь мне и правда не страшно», – подумал Олег, целясь в того, который скакал в центре. Хангар не имел ничего общего с живым существом, которое можно жалеть, в которое нельзя стрелять, безликая металлическая башня надвигалась на Олега.
Наган выстрелил. Хангар подскочил в седле и опрокинулся на круп, завязнув в стременах. Пуля ударила его точно между глаз. Конь, вытянув шею, шарахнулся в сторону…
Двадцать метров. Рука не дрожала. И казалось – в запасе вечность. Две вечности. Тот, что скакал справа, отводил руку с прижатым к боку копьем для размашистого удара. Второй чуть придерживал коня, прячась за своего соратника – трус…
– Гадина, – процедил Олег, стреляя три раза подряд. Того, что скакал первым, словно вихрем вынесло из седла, второй странно осел в нем, выплевывая кровь простреленным горлом… – И ты подходи! – это он крикнул славянину, почти не осознавая, что кричит: – Подходи, предатель!
На скаку тот целился из винтовки.
«Вот и все. МАМА!» – этим внутренним криком прорвался страх. И нажать курок Олег уже не успел…
…Предсмертно, страшно завизжал, заваливаясь, конь – в его лоснящемся боку одна за другой открывались жуткие дыры от разрывных пуль. Всадник, перекосив лицо, попытался выдернуть ноги из стремян, но одна пуля взорвалась у него в груди, другая срезала левую руку, третья – снесла голову. Скакавший следом хангар, выплюнув длинный кровавый сгусток, в который превратились его легкие после попадания очереди, вылетел из седла мешком.
Олег, не опуская револьвера, ничего не понимая, завертелся на месте. Перебивая друг друга, стреляли сразу два пулемета. Хангары гибли один за другим – кричали люди, страшно выли и визжали умирающие кони, рушась вместе с хозяевами кровавыми кучами рубленого мяса. Один из хангаров, успевший спрыгнуть наземь, бежал к лесу, как недавно бежал сам Олег, – безнадежно, путаясь в вереске. За ним по пятам летел – не бежал, а именно ЛЕТЕЛ, легко и страшно, невесть откуда взявшийся человек – развевались в беге густые волосы, серо-зеленый плащ, мелькали крепкие, длинные ноги, убийственно сверкал широкий недлинный меч в опущенной руке. Хангар обернулся, показал перекошенное молодое лицо, страшно вскрикнул, попытался бежать быстрее, путаясь в длинных стеблях… преследователь нагнал его скорым волчьим скоком, еще в прыжке взлетел и опустился меч, обрывая истошный крысий визг… С жутким гиканьем убийца подхватил отрубленную голову за перья на шлеме раньше, чем она скатилась наземь – и вскинул над собой, ликующе захохотав. Удар был такой силы и точности, что обезглавленное тело пробежало еще метров десять, прежде чем поняло собственную смерть и свалилось в вереск, дергая ногами.
Среди вереска не осталось никого живого, кроме застывшего на месте Олега и воина, победно держащего над собой жуткий трофей. А дальнейшее походило на кадры военного фильма. В нескольких местах вереск зашевелился… его куски поднялись, словно крышки люков – оказалось, что это маскировочные сети, утыканные стеблями, а не живой покров. Под ними прямо в каменной подушке были вырублены гнезда, из которых сейчас ловко выбирались люди. И подходили, бесшумно ступая по вереску, останавливались перед Олегом.
Это были подростки – примерно ровесники Олега, одетые почти так же, как была одета Бранка при первой с ним встрече. Только у каждого на левом локте был закреплен маленький круглый щит – кожаный, обитый по краю металлом, с бляхами. На некоторых – кольчуги с коротким рукавом (впечатление они производили жутковатое и красивое – словно ребят облили гибким жидким металлом), на остальных – кожаные жилеты с металлическими пластинками. На всех – свободные, заколотые у правого плеча плащи, кое на ком – шлемы, другие просто в головных повязках той же расцветки, что и у Бранки. Каждый был вооружен – меч и изогнутый нож на поясе, тут же, в петле – топор. У большинства в руках Олег увидел самострелы, но двое держали хорошо знакомые мальчишке пулеметы Дегтярева (только с очень толстыми и меньшими по диаметру дисками), еще двое – старые, потертые «калаши», у кого-то – охотничьи ружья… У многих на поясах Олег заметил гранаты – «лимонки» и похожие на консервные банки РГ42. Вся эта компания, сошедшая с дедовых фотографий, рассматривала Олега вполне дружелюбно. А он, чувствуя, как с каждой секундой все больше хочется сесть или лечь на что-нибудь мягкое, пялился на них.
Ростом и сложением ребята были самые обычные – кто пониже, кто повыше Олега. У него даже мелькнула дурацкая, из прошлой жизни, мысль, что он попал в компанию из Юркиного клуба, не очень старательно обрядившуюся «под старину». Вот разве что, если быть честным до конца – лица этих ребят были… ну, поблагородней и поумней, что ли, чем у большинства Олеговых земляков. Загорелые, обветренные, мужественные, но в то же время с мягкими правильными чертами – такие лица, не изуродованные признаками «цивилизации», Олег часто встречал на иллюстрациях Каштанова к книгам по истории Руси – и куда реже в жизни.
Эти могут перерезать глотку. Но не подставить ножку.
До Олега не сразу дошло, что все они говорят разом, обращаясь к нему:
– Молодец, городской…
– А метко бьешь…
– Храбрый парень…
– Откуда несет-то вас?..
– Мы уж и ждать перестали…
За их спинами Олег увидел Бранку. Она прижималась к груди одного из парней – единственный, он не обращал на Олега никакого внимания, одной рукой прикрыл Бранку своим плащом, второй поглаживал по волосам, склонив голову…
Олег проглотил какую-то горечь, закупорившую горло. От долгого отчаянного бега, наверное. И сказал, отвернувшись:
– Мне нужно говорить с вашими командирами. Мне и Бранке.
* * *
– Стал быть, погиб Немой. И все люди добрые в Трех Дубах погибли.
Олег кивнул, хотя ответа от него не требовали. Кивнул машинально. Он сидел за столом, держа на нем забинтованные мягкими льняными полосками руки – сбитые пальцы тупо ныли. Перед ним дымилась на вышитой скатерти – вышивка варьировала рысь в разных положениях – деревянная миска, доверху полная кашей с кусками жареного мяса и луком, и крепкая, уже немолодая женщина ворчала, что мальчику не дают поесть. Олег почти не слушал ее. Впервые за много дней он находился в полной безопасности, в абсолютном покое, и эти ощущения словно выдернули из него стержень, незримо поддерживавший мальчишку. Он хотел спать. И хотел плакать.
Князь Крук – угрюмый, седоволосый, но с неожиданными черными усами, спускавшимися на грудь, – выслушал его очень внимательно, с недрогнувшим лицом, как до того выслушивал Бранку, которую потом отослал движением бровей. Олег не мог понять, что думает о нем князь. Жалеет? Сочувствует? По глазам – синим, не старческим – не поймешь даже движение мысли…
– Что не ешь? – спросил Крук, и Олег вздрогнул. Покачал головой:
– Спасибо… то есть, благо (князь неожиданно улыбнулся – зубы крепкие, ровные, только левый верхний клык сломан пополам). Спать очень хочется…
– Потерпи уж… – Крук придвинул к себе лежащий на столе пульт, повертел, положил обратно. – Мне говорить с тобой надо.
– Вы можете мне помочь? – быстро спросил Олег, поднимая голову.
Князь смотрел ему прямо в глаза. Олег не отвел взгляда, повторил требовательно, голосом, ставшим очень высоким даже для его лет: – Вы можете мне помочь?
– Я знал деда твоего, Вольг, – вместо ответа негромко сказал Крук. – Он меня вынес с поля битвы нашей последней, смертной – от Черных Ручьев…
– Вы знали деда? – недоверчиво спросил Олег. – Сколько вам лет?
– Да уж за девятый десяток, – спокойно ответил князь. – У нас стариков-то немного, да уж те, кто есть, дряхлости долго не поддаются…
– Вы знали деда… – повторил Олег. – Вы знаете, как работает машина для переноса?!
– Не знаю, – покачал головой князь. – И боюсь я, Вольг, у нас того никто и не знает.
– Никто. – Олег обмяк. Слезы подступили к самым глазам, ресницы набухли, мир расплылся и задрожал. – Значит…
– То ничего не значит, – возразил Крук. – Вот слушай, что говорить стану. Не умею я красиво-то, ну да захочешь – послушаешь песни наши, там складней… А пока меня слушай. В Мире-то ходы на Землю есть где-нигде. Кто говорит – на севере (Олег обратил внимание, что Крук оперирует привычными ему, Олегу, названиями сторон света), – кто на юге, кто – в горах, а кто и вовсе – на дне морском!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52