Тогда я все понял и сказал: она проиграла. Больше она не может творить чудеса, так что не осталось даже крошечной зависти, чтобы в нее играть. Кто же победил? Не кто иной, подумал я, как тот козлоногий, о котором вы говорили и который был еще до нее. А потом я подумал о вас, поэтому покинул небо и тотчас явился сюда. Он нуждается во мне сейчас, сказал я себе.
– Спасибо, – проговорил Анрел. – Спасибо.
Остаток пути они проделали молча и молча вошли в дом викария.
Глава тридцать вторая
ПЕРКИН ИЩЕТ ИЛЛЮЗИЮ
Поначалу без пользы, едва не впадая в безнадежность, викарий обшаривал шкафы и полки, но в конце концов отыскал хлеб, сыр, масло и даже кусок холодного цыпленка. Вскоре он вместе со своим необычным товарищем уже сидел за столом в пустом доме, и отчаяние постепенно отпускало его благодаря отдыху, тишине и еде, но, главное, ему стало немного легче, словно туман рассеялся над лугом, из-за его доверия к Перкину. С самого начала викарию удалось распознать в нем сильный, свободный ум, тогда как другие видели единственно его пальто и шляпу; во всяком случае, Перкин пришел, тогда как другие отвернулись от викария. У Анрела были все основания доверять интуиции Перкина. А теперь, когда он уже ни на йоту не сомневался в интуиции старика, свое доверие он укрепил логикой. Ибо, где бы ни был Перкин, он возвратился оттуда с определенной информацией, которую мог подтвердить сам викарий, хотя бы она и пришла из внеземного пространства и из другого времени: святая Этельбруда больше не могла творить чудеса.
Ну, кому было рассказать об этом Перкину, подумал викарий. Кто стал бы обсуждать с ним святую Этельбруду? Кто вообще стал бы говорить с сумасшедшим? Нет, такое невозможно. Вот ангелы другое дело: они могли рассказать или блаженные. Ясно, что душа Перкина постоянно общается с другими душами. Разве не с такими людьми обычно беседуют ангелы, когда хотят поговорить с кем-нибудь из смертных?
– Вы правы насчет святой Этельбруды, – сказал викарий.
– Прав? – переспросил бродяга. – Разве я не сказал вам, что видел ее? А выражение ее лица, когда она делала вид, будто хвастается? Там только и можно, что делать хвастливый вид. Ангелы играли в зависть. А потом этого выражения уже не было. И я понял, что она не будет больше хвастаться, даже играючи.
– Да-да. Все правда.
Бродяга вдруг подался вперед и крепко сжал колено викария.
– Я не мог ошибиться, – вскричал он.
– Хорошо, что вы ушли оттуда, – сказал викарий. – А то могли бы забыть обо мне и больше ничего не увидели бы, не увидели бы Марию, вот так.
– Нет, – возразил старый бродяга, хватаясь за полу своего пальто и показывая ее Анрелу. – Не в этом. Для этого слишком далеко.
– Слишком далеко?
– Слишком далеко. Она в одном из городов за лесом. В одном из маленьких городков со шпилями, которые выше ярко-синего леса. Я бы, верно, отправился туда, если бы не вы. Но тогда мне уже нельзя будет вернуться в это старое пальто. Может быть, когда-нибудь. Когда-нибудь. Но только не в этом.
– Ах ты, господи, – вздохнул викарий, пораженный контрастом между своими тяготами-бедами и ярко-синими горами со шпилями, сверкающими над яблонями, – сюда не очень-то хочется возвращаться.
– Сюда? Да тут лишь прах и пепел.
Задумав что-то, бродяга встал из-за стола и направился к двери.
– Вы куда? – спросил викарий.
– Искать, – ответил Перкин.
– Что? – не понял викарий.
– Да как всегда. Буду искать иллюзии. Эта увела всех ваших прихожан. Кто знает, она может и меня увести.
Старый бродяга говорил спокойно и рассудительно, тоном человека, не подверженного грезам. И смотрел в окно на гору Волд, светящуюся на солнце.
– Что же мне делать? Что мне делать? – спросил викарий.
– Сейчас нужны лишь иллюзии.
– Они ушли. Я потерял их, – сказал викарий. – В одиночку их не удержишь. – Он раскинул руки. – Никто не хочет мне помочь.
– Там много друзей, – отозвался Перкин, показывая на Волд. – Много иллюзий.
– Но ведь они вражеские! – воскликнул Анрел.
– Они ваши, если вы захотите.
– Как?
Но тут дверь захлопнулась, и Перкина как не бывало.
Викарий остался один. Теперь у него было достаточно времени для раздумий. Но о чем думать, когда все уже думано-передумано, и без всякого толка. Вот и Перкин, которому он так верил, который был его последней надеждой, подал ему неприемлемый совет: иди, мол, как бы это ни было против твоих желаний, на Волд, туда, где богопротивные обряды и языческие камни. Эта мысль крепко засела в голове викария, правда, помимо нее стремительно проносились и другие мысли, но их было слишком много, да и проносились они так быстро, что викарий не успевал освоиться с ними. Всю вторую половину дня он пробыл в опустевшем доме, отдавшись на растерзание своим мыслям. Около пяти часов послышался шорох гравия, потом кто-то вошел в холл, после чего открылась дверь и появилась Августа.
– Извини, – сказала она.
На самом деле она не просила прощения за то, что ушла из церкви и оставила викария одного, на это даже намека не было в ее голосе. Но ей было жаль мужа. Сама она как будто сбросила с себя груз беды, который становился все тяжелее и тяжелее день ото дня, пока ее лицо не стало похоже на маску из-за непосильного напряжения. А теперь напряжения как не бывало, и Августа наконец-то выглядела спокойной, словно покончила со страхами последних недель.
– Августа, – только и сказал викарий, не в силах придумать что-нибудь еще.
– Я была с тобой до конца.
Он молча смотрел на нее, и она опять заговорила.
– Я думала…
– Что ты думала?
– Я думала, ты тоже пойдешь.
– Я?
– Все так думали.
Неужели всё и вся за то, чтобы он отправился к Старым Камням за горой? Викарий молчал.
– Ты не придешь?
– Никогда.
– Жаль.
– Жаль! – воскликнул викарий.
– Они хотят принести в жертву быка. У тебя бы это хорошо получилось.
Викарий оглядел комнату, стены которой были украшены картинками на религиозные сюжеты и церковной утварью, освященными модой в несметном числе домов, так что они служили не только вере, но и современному ритуалу. И все же в доме священника негоже говорить подобное!
– Иначе они попросят Маддена, – продолжала Августа. – А он не подходит. Им не хочется, чтобы это делал мясник.
Сказав всё, Августа позвонила в колокольчик.
– Сейчас будем пить чай.
– Не стоило звонить. Никого нет.
– Нет, все уже вернулись.
Итак, Пан выиграл, подумал викарий. Однако не все еще ему сдались. По крайней мере сам он будет держаться.
Ну и что дальше?
Викарием завладела тоска, как это бывает с людьми, которые продолжают борьбу, но знают, что обречены на поражение.
Глава тридцать третья
УЛЫБКА ЭОЛИТА
За весь вечер викарий и его жена не обменялись и парой слов. Анрел был погружен в раздумья, а Августа, казалось, ждала, когда он примет решение, то решение, которого она ждала и которое у нее не вызывало сомнений.
А ему что делать? Не будь он священником, можно было бы всерьез подумать о том, что Августа сказала насчет быка, можно было бы последовать совету Перкина, прекратить одинокое противостояние и вновь найти счастье среди людей, внимая музыке, которая завораживала его не меньше, чем остальных.
На лице Августы больше не отражалось внутреннее напряжение; недавняя растерянность исчезла без следа.
Почему для нее все вдруг стало так просто? Иногда легкая тень недовольства из-за их обоюдного молчания пробегала по лицу Августы, но ее больше не терзала тревога. Почему для нее все ясно, тогда как он в понятия не имеет, где правильная дорога в темное будущее.
Наступило время ужина, а Августа продолжала молчать, ожидая от мужа простого «да», хотя оно совсем не казалось ему простым. Анрел сидел за столом мрачнее тучи из-за своих раздумий.
Потом они отправились спать; и почти тотчас поражение и отчаяние, пережитые викарием за день, усыпили его, так что он, убаюканный милосердной Природой, не слышал свирели, заигравшей сразу после полуночи, когда в небе поднялась ущербная луна. Что-то необычное проникло в его грезы и повело его через Волд в глубь веков, наполняя сны чудесами, куда как более значительными, чем знания Хетли; однако измученный человек продолжал спать. Лишь час спустя он проснулся и обнаружил, что Августы нет. Сначала он громко позвал ее, потом схватился за колокольчик, но в пустом и притихшем доме ему ответило лишь эхо, разнесшее по комнатам звуки его голоса и колокольного звона.
Опять викарий остался один.
И у него появилось настойчивое желание все обдумать. После сна голова была свежей и ясной. Однако чем дольше он думал, тем лучше понимал, что уже несколько недель всё думает и думает, а помощи пока еще ни от кого не дождался. Значит, пора действовать, хотя это вряд ли кому-то понравится. А как действовать?
Неприятное давление тьмы, одиночества, колдовства подталкивало его: на что?
Ладно, первым делом надо одеться. И викарий оделся, не представляя, что последует за этим.
Потом со свечой в руке он спустился вниз и отыскал на вешалке в холле свою широкополую шляпу. Но, может быть, лучше все обдумать в кабинете?
Итак, он отправился в кабинет, все еще держа в руке свечку.
Изрядно волнуясь, он обошел комнату, словно ища что-то, что может помочь ему в его раздумьях.
Что-нибудь, похожее на свободное эхо скрипучих полов, которое победно шествовало по дому, сообщая ему, что он остался один.
Церковная утварь, мебель, картинки – все это было по очереди освещено свечой и внимательно рассмотрено викарием. И вот тут ему на глаза попался эолит.
Тот как будто смотрел на свечу. Два неодушевленных предмета словно приветствовали друг друга, когда струящееся пламя, неожиданно придавшее цвет и форму всем вещам, собранным в темной ночи, поздоровалось с мрачным старым молотком, а тот улыбнулся в ответ всеми тенями, скопившимися в его выбоинах.
Если старый камень и впрямь улыбнулся викарию своими дрогнувшими тенями, то викарий был как раз в таком состоянии, чтобы обратить внимание на это движение и дать ему объяснение, ибо волнение до предела натянуло его нервы и он попросту не мог пропустить ничего подобного. Еще раз взглянув на камень, викарий наклонился над ним. А так как движение его головы повлекло за собой движение руки и свечи, то тени, лежавшие на камне, вновь дрогнули и изменили свое положение. На сей раз камень как будто подмигнул человеку.
К этому все шло. Викарий понял. Сначала епископ отказал ему в помощи, потом послал в Волдинг ученого Хетли, единственного человека, который из-за своей глухоты был совершенно бесполезен в сложившейся ситуации, потом отошло в сторону все здравое и практичное и остался лишь Перкин: всё и вся соединились в заговоре против священника, так что в конце концов он остался один, беспомощный, среди простых вещей, столь же далеких от цивилизации, сколь мелочи, унесенные морем, от берега. Правильно, вместе со всем Волдингом викарий переместился в те дни, когда пользовались вот такими камнями; и он подумал, что должны пройти тысячи лет, прежде чем человечество вновь придет к вере, которую он старательно проповедовал. При этой мысли у викария дрогнула рука и камень как будто мрачно усмехнулся, не оставив незамеченным знак человеческой слабости.
Что же делать? Чего хочет камень? Наверное, Старые Камни знают. Надо идти к ним.
И взять с собой эолит? А как нести его? Странные воспоминания передались усталому человеку от древнего камня, какие разум, не претерпевший разные страхи, ни за что не воспринял бы, странные воспоминания о том, как старый топор любил, чтобы его носили.
У викария была толстая палка, которую он брал с собой в дальние прогулки по горам. Он отыскал ее. Потом, размышляя о том, чем привязать эолит к топорищу, нашел старые гамаши и стал резать их острым ножом, аккуратно поворачивая его, когда он доходил до края, пока не получилась длинная лента. Ею он привязал древний зловещий камень к толстой палке. Потом викарий погасил свечу и выскользнул из дома.
Ночь казалась особенно темной из-за старых деревьев, укрывавших все вокруг и не пропускавших свет на дорожки. Некоторое время викарию пришлось угадывать тропинку по более светлому цвету. Когда же он вышел на дорогу, то деревьев стало меньше и появились звезды, да и глаза понемногу привыкли к темноте. Обычная для этого часа прохлада усилилась, когда викарий сошел вниз; речка, которая, хоть и казалась узкой полосой, пересекающей Волдинг, днем своим сверканием как будто помогала жаркому солнцу нагревать склоны горы, а ночью от нее словно поднималась некая сила и завладевала долиной. Несмотря на эту холодную хватку, викарий все же спустился вниз, прошел через всю деревню к мосту, который был построен на самом мелком месте, и пересек реку.
Этой дорогой, верно, не раз следовал в далеком прошлом старый камень, ибо река под мостом, по которому теперь ездили телеги, всегда была тут, да и деревенская улица, и дорога, что вела на гору Волд и к Старым Камням, тоже извечно шли от горы к горе и от холма к холму в те дни, в которые человеческая история только начиналась, о которых никто не знает и в которые немногие мысли что-то значили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24