Я не сомневаюсь, что
наши теории верны. Ты и вся твоя семья - мутанты, вас надо обследовать!
- Никакие мы не мутанты, - ответил я. - Вечно ученые обзывают нас
какими-то кличками. Роджер Бэкон окрестил нас гомункулами, но...
- Ч_т_о_?! - вскрикнул Гэлбрейт. - Что ты сказал?
- Э... Издольщик один из соседнего графства, - тут же опомнился я, но
видно было, что прохвессора не проведешь. Он стал расхаживать по номеру.
- Бесполезно, - сказал он. - Если ты не поедешь в Нью-Йорк, я
попрошу, чтобы институт выслал сюда комиссию. Тебя надо обследовать во
славу науки и ради прогресса человечества.
- Этого еще не хватало, - ответил я. - Воображаю, что получится.
Выставите нас, как уродов, всем на потеху. Крошку Сэма это убьет.
Уезжайте-ка отсюда и оставьте нас в покое.
- Оставить вас в покое? Когда вы умеете создавать такие приборы? - он
махнул рукой в сторону ружья. - Как же оно работает? - спросил он ни с
того ни с сего.
- Да не знаю я... Смастерили, и дело с концом. Послушайте,
прохвессор. Если на нас глазеть понаедут, быть беде. Большой беде. Так
говорит дедуля.
Гэлбрейт стал теребить собственный нос.
- Что ж, допустим... А ответишь мне на кое-какие вопросы, Сонк?
- Не будет комиссии?
- Посмотрим.
- Нет, сэр. Не стану...
Гэлбрейт набрал побольше воздуху.
- Если ты расскажешь все, что мне нужно, я сохраню ваше
местопребывание в тайне.
- А я-то думал, у вас в институте знают, куда вы поехали.
- А-а, да, - спохватился Гэлбрейт. - Естественно, знают. Но про вас
там ничего не известно.
Он подал мне мысль. Убить его ничего не стоило, но тогда дедуля стер
бы меня в порошок, да и с шерифом приходилось считаться. Поэтому я сказал:
"ладно уж" - и кивнул.
Господи, о чем только этот тип не спрашивал! У меня аж круги поплыли
перед глазами. А он распалялся все больше и больше.
- Сколько лет твоему дедушке?
- Понятия не имею.
- Гомункулы, хм... Говоришь, он когда-то был рудокопом?
- Да не он, его отец, - сказал я. - На оловянных копях в Англии.
Только дедуля говорит, что в то время она называлась Британия. На них
тогда еще навели колдовскую чуму. Пришлось звать лекарей... друнов?
Друдов?
- Друидов?
- Во-во. Эти друиды, дедуля говорит, были лекарями. В общем, рудокопы
мерли как мухи по всему Корнуэллу, и копи пришлось закрыть.
- А что за чума?
Я объяснил ему, как запомнил из рассказов дедули, и прохвессор
страшно разволновался, пробормотал что-то, насколько я понял, о
радиоактивном излучении. Ужас какую околесицу он нес.
- Искусственная мутация, обусловленная радиоактивностью! - говорит, а
у самого глаза и зубы разгорелись. - Твой дед родился мутантом! Гены и
хромосомы перестроились в новую комбинацию. Да ведь вы, наверно,
сверхлюди!
- Нет уж, - возразил я. - Мы Хогбены. Только и всего.
- Доминанта, типичная доминанта. А у тебя вся семья... э-э... со
странностями?
- Эй, легче на поворотах! - пригрозил я.
- В смысле - все ли умеют летать?
- Сам-то я еще не умею. Наверно, мы какие-то уроды. Дедуля у нас -
золотая голова. Всегда учил, что нельзя высовываться.
- Защитная маскировка, - подхватил Гэлбрейт. - На фоне косной
социальной культуры отклонения от нормы маскируются легче. В современном
цивилизованном обществе вам было бы также трудно утаиться, как шилу в
мешке. А здесь, в глуши, вы практически невидимы.
- Только папуля, - уточнил я.
- О боже, - вздохнул он. - Скрывать такие невероятные природные
способности... Представляете, что вы могли бы совершить?
Вдруг он распалился пуще прежнего, и мне не очень-то понравился его
взгляд.
- Чудеса, - повторял он. - Все равно что лампу Алладина найти.
- Хорошо бы вы от нас отвязались, - говорю. - Вы и ваша комиссия.
- Да забудь ты о комиссии. Я решил пока что заняться этим
самостоятельно. При условии, если ты будешь содействовать. В смысле -
поможешь мне. Согласен?
- Не-а, - ответил я.
- Тогда я приглашу сюда комиссию из Нью-Йорка, - сказал он злорадно.
Я призадумался.
- Ну, сказал я наконец, - чего вы хотите?
- Еще не знаю, - медленно проговорил он. - Я еще не полностью охватил
перспективы.
Но он готов был ухватить все в охапку. Сразу было видать. Знаю я
такое выражение лица.
Я стоял у окна, смотрел на улицу, и тут меня вдруг осенило. Я
рассудил, что, как ни кинь, чересчур доверять прохвессору - вовсе глупо.
Вот я и подобрался, будто ненароком, к ружью и кое-что там подправил.
Я прекрасно знал, чего хочу, но, если бы Гэлбрейт спросил, почему я
скручиваю проволочку тут и сгибаю какую-то чертовщину там, я бы не мог
ответить. В школах не обучался. Но твердо знал одно: теперь эта штучка
сработает как надо.
Прохвессор строчил что-то в блокноте. Он поднял глаза и заметил меня.
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Тут было что-то неладно, - соврал я. - Не иначе как вы тут мудрили
с батарейками. Вот сейчас испытайте.
- Здесь? - возмутился он. - Я не хочу возмещать убытки. Испытывать
надо в безопасных условиях.
- Видите вон там, на крыше, флюгер? - я показал пальцем. - Никто не
пострадает, если мы в него прицелимся. Можете испытывать не отходя от
окна.
- Это... Это не опасно? - ясно было, что у него руки чешутся испытать
ружье. Я сказал, что все останутся в живых, он глубоко вздохнул, подошел к
окну и неумело взялся за приклад.
Я отодвинулся в сторонку. Не хотел, чтобы шериф меня увидел. Я-то его
давно приметил - он сидел на скамье возле продуктовой лавки через дорогу.
Все вышло, как я и рассчитывал. Гэлбрейт спустил курок, целясь в
флюгер на крыше, и из дула вылетели кольца света. Раздался ужасающий
грохот. Гэлбрейт повалился навзничь, и тут началось такое столпотворение,
что передать невозможно. Вопль стоял по всему городку.
Ну, чувствую, самое время сейчас превратиться в невидимку. Так я и
сделал.
Гэлбрейт осматривал ружье, когда в номер ворвался шериф Эбернати. А с
шерифом шутки плохи. У него был пистолет в руке и наручники наготове; он
отвел душу, изругав прохвессора последними словами.
- Я вас видел! - орал он. - Вы, столичные, думаете, что вам здесь все
сойдет с рук. Так вот, вы ошибаетесь!
- Сонк! - вскричал Гэлбрейт, озираясь по сторонам. Но меня он,
конечно, увидеть не мог.
Тут они сцепились. Шериф Эбернати видел, как Гэлбрейт стрелял из
ружья, а шерифу палец в рот не клади. Он поволок Гэлбрейта по улице, а я,
неслышно ступая, двинулся следом. Люди метались как угорелые. Почти все
прижимали руки к щекам.
Прохвессор продолжал ныть, что ничего не понимает.
- Я все видел! - оборвал его Эбернати. - Вы прицелились из окна - и
тут же у всего города разболелись зубы! Посмейте только еще раз сказать,
будто вы не понимаете!
Шериф у нас умница. Он с нами, Хогбенами, давно знаком и не
удивляется, если иной раз творятся чудные дела. К тому же он знал, что
Гэлбрейт - ученый. Так вот, получился скандал, люди доискались, кто
виноват, и я оглянуться не успел, как они собрались линчевать Гэлбрейта.
Эбернати его увел. Я немножко послонялся по городку. На улицу вышел
пастор посмотреть церковные окна - они его озадачили. Стекла были
разноцветные, и пастор никак не мог понять, с чего это они вдруг
расплавились. Я бы ему подсказал. В цветных стеклах есть золото - его
добавляют, чтобы получить красный тон.
В конце концов я подошел к тюрьме. Меня все еще нельзя было видеть.
Поэтому я подслушал разговор Гэлбрейта с шерифом.
- Все Сонк Хогбен, - повторял прохвессор. - Поверьте, это он
перестроил проектор!
- Я вас видел, - отвечал Эбернати. - Вы все сделали сами. Ой! - Он
схватился рукой за челюсть. - Прекратите-ка, да поживее! Толпа настроена
серьезно. В городе половина людей сходит с ума от зубной боли.
Видно, у половины городских в зубах были золотые пломбы. То, что
сказал на это Гэлбрейт, меня не очень-то удивило.
- Я ожидаю прибытия комиссии из Нью-Йорка; сегодня же вечером позвоню
в институт, там за меня поручатся.
Значит, он всю дорогу собирался нас продать. Я как чувствовал, что у
него на уме.
- Вы избавите меня от зубной боли - и всех остальных тоже, а не то я
открою двери и впущу линчевателей! - простонал шериф. И ушел прикладывать
к щеке пузырь со льдом.
Я прокрался обратно в коридор и стал шуметь, чтобы Гэлбрейт услыхал.
Я подождал, пока он не кончит ругать меня на все корки. Напустил на себя
глупый вид.
- Видно, я маху дал, - говорю. - Но могу все исправить.
- Да ты уж наисправлял достаточно. - Тут он остановился. - Погоди.
Как ты сказал? Ты можешь вылечить эту... Что это?
- Я осмотрел ружье, - говорю. - Кажется, я знаю, где напорол. Оно
теперь настроено на золото, и все золото в городе испускает тепловые лучи
или что-то в этом роде.
- Наведенная избирательная радиоактивность, - пробормотал Гэлбрейт
очередную бессмыслицу. - Слушай. Вся эта толпа... У вас когда-нибудь
линчуют?
- Не чаще раза-двух в год, - успокоил я. - И эти два раза уже позади,
- так что годовую норму мы выполнили. Жаль, что я не могу переправить вас
к нам домой. Мы бы вас запросто спрятали.
- Ты бы лучше что-нибудь предпринял! - говорит. - А не то я вызову из
Нью-Йорка комиссию! Ведь тебе это не очень-то по вкусу, а?
Никогда я не видел, чтобы человек с честным лицом так нагло врал в
глаза.
- Дело верное, - говорю. - Я подкручу эту штуковину так, что она в
два счета погасит лучи. Только я не хочу, чтобы люди связывали нас,
Хогбенов, с этим делом. Мы любим жить спокойно. Вот что, давайте я пойду в
ваш отель и налажу все как следует, а потом вы соберете тех, кто мается с
зубами, и спустите курок.
- Но... Да, но...
Он боялся, как бы не вышло еще хуже. Но я его уговорил. На улице
бесновалась толпа, так что долго уговаривать не пришлось. В конце концов я
плюнул и ушел, но вернулся невидимый и подслушал, как Гэлбрейт
уславливается с шерифом.
Они между собой поладили. Все, у кого болят зубы, соберутся и
рассядутся в мэрии. Потом Эбернати приведет прохвессора с ружьем и
попробует всех вылечить.
- Прекратится зубная боль? - настаивал шериф. - Точно?
- Я... Вполне уверен, что прекратится.
Эбернати уловил его нерешительность.
- Тогда уж лучше испробуйте сначала на мне. Я вам не доверяю.
Видно, никто никому не доверял.


Я прогулялся до отеля и кое-что изменил в ружье. И тут я попал в
переплет. Моя невидимость истощилась. Вот ведь как скверно быть
подростком.
Когда я стану на сотню-другую лет постарше, то буду оставаться
невидимым сколько влезет. Но пока я еще не очень-то освоился. Главное,
теперь я не мог обойтись без помощи, потому что должен был сделать одно
дело, за которое никак нельзя браться у всех на глазах.
Я поднялся на крышу и мысленно окликнул крошку Сэма. Когда настроился
на его мозг, попросил вызвать папулю и дядю Леса. Немного погодя с неба
спустился дядя Лес; летел он тяжело, потому что нес папулю. Папуля
ругался: они насилу увернулись от коршуна.
- Зато никто нас не видел, - утешал его дядя Лес. - По-моему.
- У городских сегодня своих хлопот полон рот, - ответил я. - Мне
нужна помощь. Прохвессор обещал одно, а сам затевает напустить сюда
комиссию и всех нас обследовать.
- В таком случае ничего не поделаешь, - сказал папуля. - Нельзя же
кокнуть этого типа. Дедуля запретил.
Тогда я сообщил им свой план. Папуля невидимый, ему все это будет
легче легкого. Потому мы провертели в крыше дырку, чтобы подсматривать, и
заглянули в номер Гэлбрейта. И как раз вовремя. Шериф уже стоял там с
пистолетом в руке (так он ждал), а прохвессор, позеленев, наводил на
Эбернати ружье. Все прошло без сучка, без задоринки. Гэлбрейт спустил
курок, из дула выскочило пурпурное кольцо света, и все. Да еще шериф
открыл рот и сглотнул слюну.
- Ваша правда! Зуб не болит!
Гэлбрейт обливался потом, но делал вид, что все идет по плану.
- Конечно, действует, - сказал он. - Естественно. Я же говорил.
- Идемте в мэрию. Вас ждут. Советую вылечить всех, иначе вам не
поздоровится.
Они ушли. Папуля тайком двинулся за ними, а дядя Лес подхватил меня и
полетел следом, держась поближе к крышам, чтобы нас не заметили. Вскоре мы
расположились у одного из окон мэрии и стали наблюдать.
Таких страстей я еще не видел, если не считать Лондонской чумы. Зал
был битком набит, люди катались от боли, стонали и выли. Вошел Эбернати с
прохвессором - прохвессор нес ружье, - и все завопили еще громче. Гэлбрейт
установил ружье на сцене, дулом к публике, шериф снова вытащил пистолет,
велел всем замолчать и обещал, что сейчас у всех зубная боль пройдет.
1 2 3