Я его в самом деле убил, потому что внутри у него, наверно, ни одного живого места не осталось. Скорее всего он меня даже не заметил. Но все-таки это был мой отец, и даже чудовище не оставляет своего отца в горящем доме. Я хотел его вытащить на улицу и схватил за руки.
Только я совсем забыл, что до предела заряжен. Едва я к нему прикоснулся, как все эти искры просто рванулись из меня и обволокли его целиком. Никогда раньше со мной такого не случалось — он весь засветился, как будто часть меня самого, и словно утонул в моем сиянии. Я совсем этого не хотел, но напрочь забыл, что мне нельзя его трогать. Я хотел спасти его — попытаться спасти, — а вместо этого всадил в него такой заряд, какого никогда никому еще не перепадало. Тут я просто не выдержал и закричал.
Потом все-таки вытащил отца на улицу. Он весь обмяк, но даже если я его и убил, превратив все внутренности в желе, я не хотел, чтобы он оставался в горящем доме. Мне только про это и думалось, а еще про то, что я должен сам пойти в дом, подняться по лестнице, загореться и умереть. Но, как вы догадываетесь, я ничего такого не сделал. Вокруг все орали: «Пожар! Пожар! Близко не подходить!», — и я решил, что лучше, пока не поздно, смыться. Тело отца лежало на лужайке перед домом. Мне показалось, я слышал выстрелы, или это дерево трещало в огне — не знаю. Я обошел вокруг дома и бросился к дороге, а когда на пути попадались люди, они просто разбегались в стороны, потому что даже самый последний балбес в этой деревне мог видеть мои искры — так я здорово завелся.
Бежал я, пока не кончился асфальт. Дальше шла грунтовая дорога. Луну заволокло облаками, так что я почти ничего не видел и то и дело наталкивался на кусты. Один раз я свалился и, оглянувшись назад, увидел огонь. Горел уже весь дом и даже деревья над ним. Дождя и в самом деле давно не было, так что деревья стояли сухие, и я подумал, что сгорит, наверное, не один только дом, У меня даже возникла надежда, что они за мной не погонятся.
Глупо, конечно, чего там говорить. Если уж они решили прикончить меня только потому, что я отверг дочку папаши Лема, то как же они отреагируют, когда я, считай, сжег их тайный городишко? Понятное дело, как только им станет понятно, что я сбежал, они бросятся в погоню, и мне еще повезет, если пристрелят сразу.
Я подумал: была не была — срежу через лес и где-нибудь спрячусь, но потом решил, что лучше идти по дороге как можно дольше, пока не увижу свет фар. Неожиданно дорога кончилась. Вокруг — одни кусты и деревья. Я двинулся назад и попытался отыскать развилку. Долго плутал, как слепой в траве, то и дело теряя колеи грунтовой дороги, и тут увидел свет фар в той стороне, где горели дома, их уже горело по крайней мере три. Они наверняка поняли, что городку конец, и, оставив лишь несколько человек, чтобы вывести детей в безопасное место, бросились за мной в погоню. Во всяком случае, я бы именно так и поступил, и черт с ним, с раком, они ведь понимали, что всех сразу мне не одолеть. А я даже не мог отыскать дорогу. Когда их машины окажутся достаточно близко, смываться будет уже поздно…
Только я собрался рвануть в лес, как прямо передо мной, футах в двадцати, вспыхнули фары. Я чуть в штаны не напустил от испуга. «Все, — подумал. — Теперь, Мик Уингер, тебе точно конец».
И вдруг слышу ее голос:
— Мик, идиот, что ты стоишь там, на свету, иди скорей сюда. Да, та самая леди из Роанока. Я по-прежнему ее не видел, но узнал голос и рванул к машине. На самом деле дорога не кончилась, просто свернула в сторону, и она припарковалась как раз в том месте, где грунтовая дорога сходилась с насыпной. Я подскочил к двери машины — не знаю уж, что это была за машина, может, «Блейзер» с четырехколесным приводом, — но дверь оказалась заперта. Она кричит, чтобы я скорей садился, а я кричу, что никак не открою, но потом наконец дверь открылась, и я забрался внутрь. Она тут же подала назад, развернула машину так резко, что я, не успев закрыть дверь, едва не вывалился, и сказала:
— Ремень пристегни.
— Ты за мной следила? — спросил я.
— Нет, я просто устроила здесь пикник. И, черт побери, пристегни наконец ремень!
Я пристегнул и обернулся назад. У поворота на насыпную дорогу подрагивали пять или шесть пар огоньков — мы оторвались всего на милю.
— Мы искали это место много лет, — продолжала она. — Думали, они обосновались в округе Рокингем. Выходит, мы здорово ошибались.
— А где мы сейчас?
— Округ Аламанс.
И тут я словно сорвался:
— Черт бы все побрал! Я убил там своего отца!
— Мик, ты только не злись на меня, только не заводись. Извини. Успокойся. — Наверное, она больше ни о чем и думать не могла: лишь бы я не разозлился и не убил ее ненароком. Но мне трудно ее осуждать, потому что справиться с собой в тот раз мне едва оказалось по силам. Если б я не сдержался, я бы ее точно прикончил. Еще и ладонь начала болеть — из-за того, что я схватился за раскаленную дверную ручку, — и болела все сильнее и сильнее.
Машину она вела умело.
Иногда мы вылетали на поворот так быстро, что ей приходилось ударять по тормозам — мы скользили, и я каждый раз думал, что вот сейчас-то нам точно конец. Однако она всякий раз возвращала машину на дорогу, и мы неслись дальше.
У меня уже просто сил не осталось для переживаний. Я сидел с закрытыми глазами, стараясь успокоиться, но потом вдруг вспомнил отца, лежащего в крови и блевотине, хотя я его и невзлюбил сразу, но это все равно был мой отец. И того типа вспомнил, что сгорел в моей комнате, — тогда меня это совсем не трогало, но, сидя в машине, я снова испугался, разозлился и возненавидел себя пуще прежнего. Я едва сдерживался, но не мог выпустить эти искры, и мне очень хотелось умереть. Затем я понял, что банда, которая за нами гналась, уже близко, и теперь я их чувствую. Вернее, нет, дело не в том, что нас догоняли: просто они были так злы, что «искры» с них сыпались, как никогда раньше. Ну я и решил: раз они так близко, значит, я могу разрядиться. Взял и метнул в них весь свой заряд. Не знаю уж, попал я там в кого или нет. Я даже не знаю, может ли моя биоэлектрическая система действовать на таком расстоянии. Однако я сбросил все свои «искры», ничуть не повредив леди, сидевшей за рулем.
Вскоре мы выехали на асфальт, и я только тут понял, что настоящей бешеной езды мне видеть еще не приходилось: все, что я видел раньше, это цветочки. Она жала на газ, смотрела на поворот дороги впереди и тут же выключала свет, не доехав даже до половины изгиба дороги, — рехнуться можно, но смысл в этом был. Они следовали за светом наших фар и, когда мы их выключили, на какое-то время пропали из виду. Кроме того, не зная, что впереди поворот, они могли слететь с дороги или по крайней мере замедлить ход. Мы, понятное дело, тоже могли гробануться, но эта леди явно знала, что делает.
Потом мы вылетели на прямой участок дороги с перекрестком впереди. Я решил, что она свернет, но нет, она гнала машину дальше, в кромешную тьму.
Я уже начал думать, что мы вот-вот куда-нибудь вмажемся, но в этот момент она сбросила газ, высунула руку в окно и мигнула фонариком. Ехали мы довольно быстро, но короткой вспышки света хватило, чтобы дорожный знак впереди сверкнул отражающей поверхностью, так что мы знали, где следующий поворот, оказалось, дальше, чем я думал. Она, не сбавляя хода, миновала поворот, затем следующий, каждый раз лишь мигнув вперед фонариком, и только после этого снова включила фары.
Я оглянулся посмотреть, есть ли кто позади.
— Мы их потеряли!
— Тебе лучше знать.
Протянувшись назад своим полем, я попытался понять, где преследователи, и, хотя они были здорово заряжены, на этот раз я их едва почувствовал.
— Они все движутся по разным дорогам.
— Значит, кого-то из них мы потеряли, — сказала она. — Но не всех. Сам понимаешь, они не отстанут.
— Понимаю.
— Ты сейчас главный приз.
— А ты — дочь Исава.
— Черта с два. Я прапраправнучка Джекоба Йоу, которому случилось обнаружить в себе биоэлектрические способности. Это, знаешь, как если у тебя хороший рост и сила, значит, ты можешь играть в баскетбол. Просто природный талант, ничего больше. Но он свихнулся и занялся кровосмешением во всем своем семействе, и у них появились всякие дурацкие идеи насчет «избранного народа», хотя все это время они оставались самыми обыкновенными убийцами.
— А дальше? — спросил я.
— Ты ни в чем не виноват. Тебя некому было научить. И я тебя не виню.
Но дело все в том, что я сам себя винил.
— Они просто темные, неграмотные люди, — продолжала она. — Но моему деду надоело читать Библию и убивать чиновников из налогового ведомства, шерифов и всех остальных, кто им мешал. Ему хотелось понять, почему мы такие. А кроме того, он не хотел жениться на той девке, что для него выбрали, потому что он, мол, не особенно «пыльный». Пришлось скрываться. Они отыскали его и пытались убить, но он снова сбежал. Потом женился. Выучился на врача, и его дети выросли с убеждением, что необходимо понять эту силу. Тут ведь все, как в старых байках про ведьм, которые, если разозлятся, могут напускать порчу или еще что-нибудь в таком духе. Может, они даже не знали, что делают это. Привораживать, приманивать — это, худо-бедно, все умеют. Люди, которых возглавляет папаша Лем, делают это лучше всех, потому что они добивались результата направленной селекцией. И мы должны их остановить, понимаешь? Мы должны помешать им полностью овладеть своими способностями. Потому что теперь мы знаем о них больше. Тут все тесно связано с процессами самоисцеления. В Швеции уже пробовали лечить опухоли, меняя направления токов. Рак, понимаешь? Прямая противоположность тому, что делал ты, но принцип тот же самый. Понимаешь, что это значит? Если бы люди папаши Лема научились управлять своими способностями, они могли бы стать не убийцами, а целителями. Может быть, нужно просто делать это не со злостью, а с любовью.
— А тех маленьких девчонок в приютах вы тоже убивали с любовью? — спросил я.
Она ничего не ответила и продолжала гнать машину.
— Черт! — сказала она спустя какое-то время. — Дождь пошел.
Дорога намокла, и мы чуть снизили скорость. Я оглянулся — позади снова маячили фары. Далеко, но я их все-таки видел.
— Они нас опять догоняют.
— Я не могу ехать по такой дороге быстрее.
— Их дождь тоже замедлит.
— Не при моем везении.
— Пожар, наверно, погаснет. Там, в городке.
— Это уже не имеет значения. Они переберутся на новое место. Ты с нами, и теперь они знают, что мы их засекли.
Я извинился за то, что причинил столько хлопот, а она говорит:
— Мы не могли допустить, чтобы ты погиб. Я просто должна была попытаться тебя спасти.
— Зачем? — спросил я. — Зачем вам это нужно?
— Если хочешь, могу и так сказать: если бы ты решил остаться с ними, я должна была тебя убить.
— Знаешь, — говорю, — ты прямо богиня милосердия. — Потом подумал немного и добавил: — А вообще ты не лучше их. Ты, как они, хочешь от меня ребенка. Я вам только на расплод и нужен — как племенной самец.
— Если бы нужен был только для этого, — сказала она, — я бы сделала все, что требуется, еще там, на холме, сегодня утром. Вернее, ты бы сам все сделал. Вообще-то мне следовало тебя заставить: если бы ты решил остаться с ними, единственной нашей надеждой стал бы твой ребенок, которого мы вырастили бы приличным человеком. Однако, оказалось, ты и сам приличный человек, так что убивать тебя не пришлось. Теперь мы сможем изучать тебя и узнаем много нового — ты ведь самый сильный из живущих обладателей этого дара. — Так прямо и сказала.
— А вам, — говорю, — не приходило в голову, что мне не захочется, чтобы меня изучали?
А она в ответ:
— Может быть, то, что тебе хочется или не хочется, не имеет никакого значения.
И тут в нас стали стрелять. Дождь все еще поливал, но они все-таки нагнали нас настолько, что уже можно было стрелять. И у них неплохо получалось: первая же пуля, которую мы заметили, пробила заднее стекло, просвистела между нами и оставила дыру в лобовом. Стекло пошло трещинами: стало тяжело смотреть на дорогу, мы еще больше снизили скорость, и соответственно они подобрались еще ближе.
Однако спустя несколько секунд мы миновали еще один поворот, и я увидел в свете наших фар, как из машины впереди выскакивают люди с оружием. «Наконец-то», — сказала она. Я понял, что это люди из ее компании и мы почти спасены. Но тут кто-то из людей папаши Лема попал, нам в колесо или, может, она на мгновение отвлеклась, потому что через лобовое стекло почти ничего не было видно, и машина потеряла управление. Мы заскользили, слетели с дороги и перевернулись, должно быть, раз пять, как в замедленной съемке: машина переворачивается снова и снова, двери распахиваются и открываются, лобовое стекло крошится и рассыпается на мелкие осколки, а мы висим на ремнях и молчим, только я бормочу: «О боже, о боже…» Потом мы наконец во что-то врезаемся, останавливаемся с чудовищным рывком, и все замирает.
Я слышу, как журчит вода, и думаю, что это, наверно, ручей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9