Тогда их умрет не более полутора тысяч. Мы должны, мы обязаны рискнуть,
Капитан!
- Надо спросить, что он думает, - Капитан кивнул в сторону Начальника
Строителей.
- Нет! Он всегда думает то же, что и Лоцман. Теперь - тем более.
Капитан молчал.
- Но другого выхода нет! - Штурман стоял перед ним, и глаза его
лихорадочно блестели, и шепот его был прерывистым, как будто ему не
хватало дыхания, как будто каждое сказанное слово причиняло ему боль. Лицо
его казалось сейчас старым и измученным, и такое страдание было на этом
лице, что Капитан не выдержал и отвернулся. Он стал смотреть мимо Штурмана
на главный экран, на огни на пульте, на пустое место Лоцмана рядом с
собой.
Штурман заметил это, выпрямился. Взгляд его погас. Твердость его
исчезла, фигура обмякла, он покачнулся, сделал шаг в сторону, затем
неуверенной походкой, как слепой, подошел к своему креслу и повалился в
него. Капитан с удивлением увидел, что плечи Штурмана трясутся, и не сразу
до него дошло, что это рыдания, совершенно беззвучные рыдания сотрясают
тело Штурмана. Он хотел подняться, подойти, но странная апатия охватила
его, и ничего не хотелось делать, и сама мысль о необходимости
пошевелиться, даже просто двинуть рукой, казалась чудовищной и
невозможной. И казалось, что лучше вот так и сидеть, ничего не делая и не
пытаясь делать, чем бороться и искать выход, потому что никакого выхода он
не видел. Он снова взглянул на Штурмана - тот поднял голову, и глаза его
теперь были сухими.
- Капитан, - медленно, тихо произнес Штурман. - Сейчас еще не поздно
сделать попытку. Еще не поздно, Капитан. Если мы не решимся на это, то
останемся живы, но все они погибнут, и ты это знаешь. Они погибнут, а мы
останемся, и никогда уже не удастся нам оправдаться перед самими собой, -
он замолчал, и взгляд его снова был твердым и решительным.
Тихо стало в рубке, совсем тихо, но слова Штурмана продолжали звучать
в ушах у Капитана. И он не выдержал этого твердого взгляда и этих
безмолвных слов, и опустил глаза, и ничего не ответил. Он не пошевелился и
не сказал ни слова, когда Штурман склонился над пультом и начал готовиться
к очередному маневру. Потому что в ушах его снова и снова звучало: "...мы
останемся живы, и никогда уже не удастся нам оправдаться перед самими
собой..."
И безумные звезды снова поплыли мимо, и туманности снова принялись
вытягивать навстречу свои хищные щупальца в тщетной попытке загородить
дорогу, и снова звездолет мчался вперед, к спасению, к жизни. И казалось,
что нет силы, способной остановить это движение. Но Капитан с самого
начала знал, что все напрасно - так, будто перешла к нему способность
Лоцмана видеть опасности впереди. И все же надеялся - потому что оставался
человеком.
Когда это все же началось, будто какая-то нить оборвалась у него
внутри, и душа его окаменела и умерла много раньше, чем тело. Тело же по
инерции продолжало действовать, пытаясь спастись - тело не знало своего
будущего.
Сначала легким туманом подернулись созвездия впереди. Легким, едва
заметным туманом. Туман этот постепенно сгущался и начал гасить звезды -
одну за другой, пока не погасил их все до последней. И наступила тьма. Они
еще боролись. Они пытались разорвать завесу тьмы - и дезинтеграторами, и
примитивными термоядерными зарядами, и излучением, и собственной массой
звездолета - но душа Капитана знала, что все бесполезно. И без конца в
памяти его крутились слова, сказанные Лоцманом незадолго до его гибели:
"Мы всегда живем под прицелом опасности, Капитан. Но бьет она только
наверняка."

1 2 3