Никогда не забыть майора с оторванными ногами. Он лежал в пенной полосе прибоя и требовал меня к себе. Приказывал как старший по званию пристрелить его. Я не мог, духу не хватило, велел отнести майора под крутизну берега, послал к нему медсестру. Но что она могла сделать?
Сутки без сна переправлял я самостийно наши части на Таманский берег. Некоторые бойцы и офицеры сколачивали плоты, пригоняли рыбацкие лодки. Сам не видел, но мне рассказывали, будто группа выдумщиков умудрилась переправиться на тот берег в «эмке», обвязав ее надутыми камерами и приделав к колесам подобия плиц.
Наконец прибыл командир, уполномоченный навести здесь порядок. Самозваному командованию моему пришел конец. Я получил приказ отправиться вместе с ребятами с первым же катером. Ослушаться я не мог.
Когда наши ребята садились на катер, там люди дрались за место на палубе, грозя друг другу оружием. Разыгрывались жуткие сцены, на исход которых я уже не мог влиять. Я лишь считал своим долгом перейти на катер из нашей группы последним. Но встать на палубе было уже некуда. Судно кренилось, готовое отойти.
На берег, совсем близко, упала бомба, взметнулся фонтан дыма, ужасающе грохнуло. Толпа, заполнявшая причал, шарахнулась в сторону моря. И меня столкнули с причала. Барахтаясь в ледяной воде на достаточно глубоком месте, я видел, как катер медленно отчаливал, его удаляющийся борт казался высоким, отодвигаясь от меня. В полном обмундировании и вооружении я стремился отплыть от катера к причалу. Спасти многозарядную винтовку, переданную мне раненым бойцом, не смог. Но выплыть все же удалось. По ослизлым столбам я с помощью дружески протянутых сверху рук забрался на причал. Холодный ветер пронизывал до костей. Ребята мои были уже на пути к таманскому берегу.
Не сразу попал я к ним, не сразу оказался в другом мире. Не так уж широк Керченский пролив — каких-нибудь двадцать пять километров, — но по ту его сторону, когда я попал туда, «оглушила» тишина, звенели цикады и хрустел песок под ногами.
Я разложил на солнце мокрое обмундирование, сушил документы.
Из Краснодара в Москву мы летели на транспортном самолете. Остерегаясь близости фронта, летчик сделал крюк, пролетев над «тихой гаванью» Сталинграда, где не началась еще героическая эпопея, переломившая хребет германскому нацизму.
Никто из нас, уцелевших после вторичной потери Керчи, героями себя не чувствовал. Даже удачное испытание в бою первых танкеток омрачалось тем, что остальные так и не были использованы. Их пришлось подорвать на керченском берегу.
Переправа! А сколько их было в те годы!..
Спустя почти сорок лет мы говорили о ней с Аркадием Федоровичем Хреновым, генерал-полковником, Героем Советского Союза, одним из руководителей комитета ветеранов. Он встретил меня у себя дома как родного и рассказывал, рассказывал… вспомнил и о сухопутных торпедах, которые так встревожили после Керчи гитлеровское командование и заинтересовали маршала Малиновского. И снова о переправах…
— Так чего же больше — уничтожили или построили вы мостов? — спросил я, зная о его походе от взломанной его войсками линии Маннергейма до Тихого океана.
— Больше построил! — заверил он, все такой же бодрый, энергичный, наполненный созидательной силой Великой Отечественной…
В Москве с удвоенной энергией мы принялись за решение первостепенных задач оказания помощи фронту — знали теперь, что это такое!
Испытания на подмосковных полигонах шли одно за другим. Помню болотистое место в излучине Москвы-реки за кольцевой железной дорогой. Не мог я, фантаст, вообразить, что здесь когда-нибудь развернется замечательный спортивный комплекс Лужников, что спустя сорок лет загорится здесь принесенный из Олимпии огонь в дни Московской олимпиады. А пока не то в луже, не то в озерке на этом месте плавал в изобретенной им резиновой лодочке, выполненной заодно с резиновыми сапогами-ластами, Юрий Александрович Долгушин. Взрывал на месте будущего стадиона свои чудо-запалы Охотников. Из обыкновенной винтовки стреляли (а не бросали их!) гранатами. Опробовали и многие другие виды вооружения.
В институт к нам приезжали передовые люди науки: ведь мы были чуть ли не единственным действующим в Москве в условиях эвакуации научно-исследовательским учреждением. Не говорю уже об академике А.Ф.Иоффе, постоянно связанном с нами. Приезжал часто академик Аксель Иванович Берг. Бывал и профессор Уваров, показывал чертежи первой газовой турбины. Тогда еще мало кто предвидел, что вскоре она заменит поршневые двигатели авиации.
Положение на фронтах изменилось. Потерпев сокрушительное поражение под Сталинградом, гитлеровцы, огрызаясь, отступали, все разрушая на временно захваченных ими землях.
Мимо нашего института, расположенного в великолепном особняке бывшего нефтяного магната на Садовом кольце, продефилировала нескончаемая колонна немецких военнопленных. Много раз потом видел я в кино низенького генерала от инфантерии, шагавшего впереди, и тянущуюся за ним серую массу обманутых фюрером людей, для которых война, к их счастью, кончилась. Моечные машины, завершая «парад крушения рейха», следовали за колонной, символически смывая следы несостоявшихся победителей с московских мостовых.
Близился час победы, институту следовало подумать о новом электрооборудовании, которое предстояло разработать и выпускать для восстанавливаемой промышленности страны.
6. «ВИЦЕ-КОРОЛЬ ШТИРИИ»
И снова получил я как офицер особое задание. С изумлением узнал, что мне, инженер-майору, досрочно присвоено звание полковника (минуя промежуточное звание инженера-подполковника!). Снова вспомнилась первая пятилетка и незаслуженно высокая должность главного механика завода. И опять так нужно было стране.
В новеньких полковничьих погонах с группой генерала Гамова выехал я поездом через Румынию, перешедшую перед тем в лагерь антигитлеровской коалиции, в дымящийся еще после боев Будапешт.
На улицах множество прохожих. На мостовых только военные машины. Задержался у книжного лотка со свежим изданием на венгерском языке. Поразился, увидев «Путешествие на Марс» Алексея Толстого («Аэлита»!).
Так, в едком дыму войны, встретился снова с любимой своей фантастикой! Когда-то вернусь к ней?
До Вены ехали на автомашинах. Вошли в город с первыми танками. На площади перед отелем «Бристоль» наши автоматчики в развевающихся плащ-палатках перебегали от здания к зданию, посылая короткие очереди по невидимым целям. Нас поселили в «Бристоле».
Среди ночи подняли по тревоге. Пришлось покинуть комфортабельные постели с накрахмаленным бельем. Район снова мог перейти в руки гитлеровцев. Временно перебрались в другую гостиницу. Скоро гитлеровцев окончательно выбили из Вены. Они теряли Австрию, терпели поражение в Чехословакии, в Германии откатывались к Берлину.
В Вене мне вручили правительственный мандат как уполномоченному Государственного Комитета Обороны, высшего органа Советской власти во время войны. Мне вменялось в обязанность находиться при командующем 26-й армией генерал-лейтенанте Гагине и вместе с приданной группой офицеров обеспечить демонтаж в Штирии (Австрийские Альпы) оборудования предприятий концерна Германа Геринга. До той поры я никак не подозревал, что первое в рейхе лицо после Гитлера, кричавшего о «национальном социализме», на деле оказалось столь сказочно разбогатевшим капиталистом (бандитски присваивал себе капиталы и заводы!).
Задача демонтажа оборудования оказалась не из легких. Рабочих, кроме немецких и венгерских военнопленных, в распоряжении уполномоченного ГОКО не имелось, да и конвоя для них тоже. Пришлось выходить из положения, не считаясь с нарушением обычных норм. И я представляю себе теперь со стороны, как «русский оберет» (свирепый бородач, как о нем говорили) вызвал к себе венгерского полковника и поручил ему (к его удивлению и даже радости — ведь немцы вели себя с венграми заносчиво!) охрану всех военнопленных. Оружия не полагалось, и венгр расставил свой конвой, «вооружив» его палками. Курьез, но немцы страшно обиделись и поставили рядом с каждым венгерским солдатом своего, тоже с палкой. Эксперимент удался, беглых не оказалось.
Как старшему по званию, мне привелось некоторое время быть комендантом города Брука на Майне, где находилась штаб-квартира нашей группы.
Но как все-таки перевозить тяжелое оборудование? На чем перевозить? Ведь ни вагонов, ни паровозов не имелось! Пришлось самолично распорядиться о пуске в ход бездействующих паровозо— и вагоноремонтных заводов. Промышленные объекты Штирии заработали. Австрийские рабочие обрадовались и даже шутливо прозвали бородатого полковника «вице-королем Штирии».
Вскоре поезда, укомплектованные пригодными вагонами, появились на территории заводов Геринга. Оборудование следовало демонтировать и погрузить. Пришлось мне еще раз сыграть роль бородатого полковника и с самым свирепым видом вызвать к себе трясущихся от страха геринговских специалистов. Их глупо запугали нелепыми россказнями, будто они предстанут перед самим переодетым маршалом Толбухиным. Чепуха, конечно! Я просто предупредил инженеров, что все оборудование они должны только демонтировать. Перепуганные инженеры удалились и с немецкой педантичностью, безукоризненно выполнили «грозный приказ».
Но не надо думать, что в задачу нашей группы входил один лишь демонтаж оборудования. Напротив!
Благодаря присутствию в нашей группе советских специалистов самой высшей квалификации, таких, как подполковник Илья Коробов, из знатной инженерной семьи Коробовых, или мой друг Николай Зосимович, нам удалось совместно с австрийскими инженерами в кратчайший срок запустить паровозо— и вагоноремонтные заводы Штирии, заложив тем основы возрождения австрийской промышленности.
Выполнение всех этих задач требовало огромного напряжения, отказа от сна и быстрого передвижения по альпийским дорогам Штирии. На трофейной малолитражке «оппель-олимпия» я носился в Вену и обратно. Сидя за рулем, я не слишком считался с дозволенными скоростями, тем более что на лобовом стекле машины виднелся правительственный пропуск на право проезда, через все контрольные пункты без предъявления документов. Вот за эти-то скорости я однажды и поплатился.
Из штаба фронта приехал офицер и передал приказ явиться к начальнику тыла генералу армии Петрову. Поехали мы с офицером-порученцем на этой самой прыткой «олимпии». Казалось странным, почему мой попутчик так дотошно расспрашивает об этой машине, с удивлением разглядывает самую обыкновенную малолитражку. Понял я это, лишь представ, холодея, перед разгневанным генералом армии. Он распекал злополучного полковника, не считаясь с его правительственным мандатом, за то, что не мог догнать «оппель» на своем прославленном «хорхе». Тщетно было убеждать генерала, что «олимпия» не в состоянии развить скорость свыше ста шестидесяти километров в час (как он утверждал!). Генералы не ошибаются! Тем более что имеют право отобрать «провинившуюся» машину, «спешив» строптивого полковника.
Ехать обратно в 26-ю армию мне пришлось на попутных машинах. Командующий армией генерал-лейтенант Гагин, узнав о случившемся, вызвал к себе незадачливого гонщика, выслушал его, похохотал и тут же «наградил» за лихость новой «олимпией», наказав: «Гоняй, шею не ломай и генералов не перегоняй».
Гонять пришлось, иначе не успел бы… Но генералов старался не перегонять.
Как-то старый друг по Томску и Белорецку подполковник Н.З.Поддьяков, случайно оказавшийся в моей группе, принес найденное на территории порученного ему завода в Капфенберге письмо на немецком языке, подписанное генералом Schkuro. Шкуро? Кто во время гражданской войны не слышал этого устрашающего имени? Но Штирия? Немецкая армия? Вскоре все прояснилось, собственными глазами повидал я белогвардейского генерала, одетого в немецкую форму, а с ним атамана Краснова, тоже кровавого страшилища для донского казачества.
Скоро меня поставили в известность о готовящейся операции, которая затрагивала территорию подведомственного нашей группе завода в Юденбурге. Город разделен горной речкой с высокими берегами. На одном находился завод, а на другом… английские войска, размещенные в городских домах. Англичане сообщили нашему командованию, что в их расположении окружен немецкий конный корпус генерала Шкуро. Он входил в состав армии предателя Власова, плененного со своим штабом в Праге как раз нашей 26-й армией. Ее командующий генерал Гагин вскоре после знакомства рассказывал мне об этом. Так вот, Шкуро, белогвардеец в гитлеровской форме, отказался разоружить свой семидесятитысячный корпус. Англичане хотели избежать столкновения и разработали план бескровного усмирения упрямого генерала. Они предложили нашей стороне «разыграть» начало боевых действий между советскими и английскими войсками, о чем так мечтали разбитые нацистские главари.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Сутки без сна переправлял я самостийно наши части на Таманский берег. Некоторые бойцы и офицеры сколачивали плоты, пригоняли рыбацкие лодки. Сам не видел, но мне рассказывали, будто группа выдумщиков умудрилась переправиться на тот берег в «эмке», обвязав ее надутыми камерами и приделав к колесам подобия плиц.
Наконец прибыл командир, уполномоченный навести здесь порядок. Самозваному командованию моему пришел конец. Я получил приказ отправиться вместе с ребятами с первым же катером. Ослушаться я не мог.
Когда наши ребята садились на катер, там люди дрались за место на палубе, грозя друг другу оружием. Разыгрывались жуткие сцены, на исход которых я уже не мог влиять. Я лишь считал своим долгом перейти на катер из нашей группы последним. Но встать на палубе было уже некуда. Судно кренилось, готовое отойти.
На берег, совсем близко, упала бомба, взметнулся фонтан дыма, ужасающе грохнуло. Толпа, заполнявшая причал, шарахнулась в сторону моря. И меня столкнули с причала. Барахтаясь в ледяной воде на достаточно глубоком месте, я видел, как катер медленно отчаливал, его удаляющийся борт казался высоким, отодвигаясь от меня. В полном обмундировании и вооружении я стремился отплыть от катера к причалу. Спасти многозарядную винтовку, переданную мне раненым бойцом, не смог. Но выплыть все же удалось. По ослизлым столбам я с помощью дружески протянутых сверху рук забрался на причал. Холодный ветер пронизывал до костей. Ребята мои были уже на пути к таманскому берегу.
Не сразу попал я к ним, не сразу оказался в другом мире. Не так уж широк Керченский пролив — каких-нибудь двадцать пять километров, — но по ту его сторону, когда я попал туда, «оглушила» тишина, звенели цикады и хрустел песок под ногами.
Я разложил на солнце мокрое обмундирование, сушил документы.
Из Краснодара в Москву мы летели на транспортном самолете. Остерегаясь близости фронта, летчик сделал крюк, пролетев над «тихой гаванью» Сталинграда, где не началась еще героическая эпопея, переломившая хребет германскому нацизму.
Никто из нас, уцелевших после вторичной потери Керчи, героями себя не чувствовал. Даже удачное испытание в бою первых танкеток омрачалось тем, что остальные так и не были использованы. Их пришлось подорвать на керченском берегу.
Переправа! А сколько их было в те годы!..
Спустя почти сорок лет мы говорили о ней с Аркадием Федоровичем Хреновым, генерал-полковником, Героем Советского Союза, одним из руководителей комитета ветеранов. Он встретил меня у себя дома как родного и рассказывал, рассказывал… вспомнил и о сухопутных торпедах, которые так встревожили после Керчи гитлеровское командование и заинтересовали маршала Малиновского. И снова о переправах…
— Так чего же больше — уничтожили или построили вы мостов? — спросил я, зная о его походе от взломанной его войсками линии Маннергейма до Тихого океана.
— Больше построил! — заверил он, все такой же бодрый, энергичный, наполненный созидательной силой Великой Отечественной…
В Москве с удвоенной энергией мы принялись за решение первостепенных задач оказания помощи фронту — знали теперь, что это такое!
Испытания на подмосковных полигонах шли одно за другим. Помню болотистое место в излучине Москвы-реки за кольцевой железной дорогой. Не мог я, фантаст, вообразить, что здесь когда-нибудь развернется замечательный спортивный комплекс Лужников, что спустя сорок лет загорится здесь принесенный из Олимпии огонь в дни Московской олимпиады. А пока не то в луже, не то в озерке на этом месте плавал в изобретенной им резиновой лодочке, выполненной заодно с резиновыми сапогами-ластами, Юрий Александрович Долгушин. Взрывал на месте будущего стадиона свои чудо-запалы Охотников. Из обыкновенной винтовки стреляли (а не бросали их!) гранатами. Опробовали и многие другие виды вооружения.
В институт к нам приезжали передовые люди науки: ведь мы были чуть ли не единственным действующим в Москве в условиях эвакуации научно-исследовательским учреждением. Не говорю уже об академике А.Ф.Иоффе, постоянно связанном с нами. Приезжал часто академик Аксель Иванович Берг. Бывал и профессор Уваров, показывал чертежи первой газовой турбины. Тогда еще мало кто предвидел, что вскоре она заменит поршневые двигатели авиации.
Положение на фронтах изменилось. Потерпев сокрушительное поражение под Сталинградом, гитлеровцы, огрызаясь, отступали, все разрушая на временно захваченных ими землях.
Мимо нашего института, расположенного в великолепном особняке бывшего нефтяного магната на Садовом кольце, продефилировала нескончаемая колонна немецких военнопленных. Много раз потом видел я в кино низенького генерала от инфантерии, шагавшего впереди, и тянущуюся за ним серую массу обманутых фюрером людей, для которых война, к их счастью, кончилась. Моечные машины, завершая «парад крушения рейха», следовали за колонной, символически смывая следы несостоявшихся победителей с московских мостовых.
Близился час победы, институту следовало подумать о новом электрооборудовании, которое предстояло разработать и выпускать для восстанавливаемой промышленности страны.
6. «ВИЦЕ-КОРОЛЬ ШТИРИИ»
И снова получил я как офицер особое задание. С изумлением узнал, что мне, инженер-майору, досрочно присвоено звание полковника (минуя промежуточное звание инженера-подполковника!). Снова вспомнилась первая пятилетка и незаслуженно высокая должность главного механика завода. И опять так нужно было стране.
В новеньких полковничьих погонах с группой генерала Гамова выехал я поездом через Румынию, перешедшую перед тем в лагерь антигитлеровской коалиции, в дымящийся еще после боев Будапешт.
На улицах множество прохожих. На мостовых только военные машины. Задержался у книжного лотка со свежим изданием на венгерском языке. Поразился, увидев «Путешествие на Марс» Алексея Толстого («Аэлита»!).
Так, в едком дыму войны, встретился снова с любимой своей фантастикой! Когда-то вернусь к ней?
До Вены ехали на автомашинах. Вошли в город с первыми танками. На площади перед отелем «Бристоль» наши автоматчики в развевающихся плащ-палатках перебегали от здания к зданию, посылая короткие очереди по невидимым целям. Нас поселили в «Бристоле».
Среди ночи подняли по тревоге. Пришлось покинуть комфортабельные постели с накрахмаленным бельем. Район снова мог перейти в руки гитлеровцев. Временно перебрались в другую гостиницу. Скоро гитлеровцев окончательно выбили из Вены. Они теряли Австрию, терпели поражение в Чехословакии, в Германии откатывались к Берлину.
В Вене мне вручили правительственный мандат как уполномоченному Государственного Комитета Обороны, высшего органа Советской власти во время войны. Мне вменялось в обязанность находиться при командующем 26-й армией генерал-лейтенанте Гагине и вместе с приданной группой офицеров обеспечить демонтаж в Штирии (Австрийские Альпы) оборудования предприятий концерна Германа Геринга. До той поры я никак не подозревал, что первое в рейхе лицо после Гитлера, кричавшего о «национальном социализме», на деле оказалось столь сказочно разбогатевшим капиталистом (бандитски присваивал себе капиталы и заводы!).
Задача демонтажа оборудования оказалась не из легких. Рабочих, кроме немецких и венгерских военнопленных, в распоряжении уполномоченного ГОКО не имелось, да и конвоя для них тоже. Пришлось выходить из положения, не считаясь с нарушением обычных норм. И я представляю себе теперь со стороны, как «русский оберет» (свирепый бородач, как о нем говорили) вызвал к себе венгерского полковника и поручил ему (к его удивлению и даже радости — ведь немцы вели себя с венграми заносчиво!) охрану всех военнопленных. Оружия не полагалось, и венгр расставил свой конвой, «вооружив» его палками. Курьез, но немцы страшно обиделись и поставили рядом с каждым венгерским солдатом своего, тоже с палкой. Эксперимент удался, беглых не оказалось.
Как старшему по званию, мне привелось некоторое время быть комендантом города Брука на Майне, где находилась штаб-квартира нашей группы.
Но как все-таки перевозить тяжелое оборудование? На чем перевозить? Ведь ни вагонов, ни паровозов не имелось! Пришлось самолично распорядиться о пуске в ход бездействующих паровозо— и вагоноремонтных заводов. Промышленные объекты Штирии заработали. Австрийские рабочие обрадовались и даже шутливо прозвали бородатого полковника «вице-королем Штирии».
Вскоре поезда, укомплектованные пригодными вагонами, появились на территории заводов Геринга. Оборудование следовало демонтировать и погрузить. Пришлось мне еще раз сыграть роль бородатого полковника и с самым свирепым видом вызвать к себе трясущихся от страха геринговских специалистов. Их глупо запугали нелепыми россказнями, будто они предстанут перед самим переодетым маршалом Толбухиным. Чепуха, конечно! Я просто предупредил инженеров, что все оборудование они должны только демонтировать. Перепуганные инженеры удалились и с немецкой педантичностью, безукоризненно выполнили «грозный приказ».
Но не надо думать, что в задачу нашей группы входил один лишь демонтаж оборудования. Напротив!
Благодаря присутствию в нашей группе советских специалистов самой высшей квалификации, таких, как подполковник Илья Коробов, из знатной инженерной семьи Коробовых, или мой друг Николай Зосимович, нам удалось совместно с австрийскими инженерами в кратчайший срок запустить паровозо— и вагоноремонтные заводы Штирии, заложив тем основы возрождения австрийской промышленности.
Выполнение всех этих задач требовало огромного напряжения, отказа от сна и быстрого передвижения по альпийским дорогам Штирии. На трофейной малолитражке «оппель-олимпия» я носился в Вену и обратно. Сидя за рулем, я не слишком считался с дозволенными скоростями, тем более что на лобовом стекле машины виднелся правительственный пропуск на право проезда, через все контрольные пункты без предъявления документов. Вот за эти-то скорости я однажды и поплатился.
Из штаба фронта приехал офицер и передал приказ явиться к начальнику тыла генералу армии Петрову. Поехали мы с офицером-порученцем на этой самой прыткой «олимпии». Казалось странным, почему мой попутчик так дотошно расспрашивает об этой машине, с удивлением разглядывает самую обыкновенную малолитражку. Понял я это, лишь представ, холодея, перед разгневанным генералом армии. Он распекал злополучного полковника, не считаясь с его правительственным мандатом, за то, что не мог догнать «оппель» на своем прославленном «хорхе». Тщетно было убеждать генерала, что «олимпия» не в состоянии развить скорость свыше ста шестидесяти километров в час (как он утверждал!). Генералы не ошибаются! Тем более что имеют право отобрать «провинившуюся» машину, «спешив» строптивого полковника.
Ехать обратно в 26-ю армию мне пришлось на попутных машинах. Командующий армией генерал-лейтенант Гагин, узнав о случившемся, вызвал к себе незадачливого гонщика, выслушал его, похохотал и тут же «наградил» за лихость новой «олимпией», наказав: «Гоняй, шею не ломай и генералов не перегоняй».
Гонять пришлось, иначе не успел бы… Но генералов старался не перегонять.
Как-то старый друг по Томску и Белорецку подполковник Н.З.Поддьяков, случайно оказавшийся в моей группе, принес найденное на территории порученного ему завода в Капфенберге письмо на немецком языке, подписанное генералом Schkuro. Шкуро? Кто во время гражданской войны не слышал этого устрашающего имени? Но Штирия? Немецкая армия? Вскоре все прояснилось, собственными глазами повидал я белогвардейского генерала, одетого в немецкую форму, а с ним атамана Краснова, тоже кровавого страшилища для донского казачества.
Скоро меня поставили в известность о готовящейся операции, которая затрагивала территорию подведомственного нашей группе завода в Юденбурге. Город разделен горной речкой с высокими берегами. На одном находился завод, а на другом… английские войска, размещенные в городских домах. Англичане сообщили нашему командованию, что в их расположении окружен немецкий конный корпус генерала Шкуро. Он входил в состав армии предателя Власова, плененного со своим штабом в Праге как раз нашей 26-й армией. Ее командующий генерал Гагин вскоре после знакомства рассказывал мне об этом. Так вот, Шкуро, белогвардеец в гитлеровской форме, отказался разоружить свой семидесятитысячный корпус. Англичане хотели избежать столкновения и разработали план бескровного усмирения упрямого генерала. Они предложили нашей стороне «разыграть» начало боевых действий между советскими и английскими войсками, о чем так мечтали разбитые нацистские главари.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11