Гребцы работали до изнеможения, чтобы выбраться из лабиринта низких безлюдных атоллов… Но вот пришел день, когда Момо рассмотрел на западе большой гористый остров, окруженный рифами.
– Хааннах!… Это Нан-Мадол! – завопил он, ударяя себя в грудь.
…Из моря поднялись грандиозные волнорезы, вырубленные в скалах, – словно киты, они грели свои спины в лучах знойного солнца.
Тангол поднес к губам рог и радостно затрубил. Да, вот он, окутанный легендами остров и город на нем! Тут взгляд морехода наткнулся на Туои, и Тангол помрачнел. «Не ради открытий и познания плывешь ты в Нан-Мадол, – прозвучал Голос Орза. – Ты просто лазутчик Тумунуи, жаждущего пролить кровь мирных людей. Не так ли?».
Неслышно приблизился жрец Ваахоа.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – вполголоса сказал он. – Давай решать, пока не поздно. Еще не вошли в порт.
– Что решать? – машинально спросил Тангол.
– Оставь каноэ на попечение Туои и бежим в Нан-Мадол. Пусть каноэ плывет назад: Тумунуи не увидит этот край, ибо Туои поглотит океан.
– Но с ним будет Момо, – возразил мореход. – И что станется с моими верными людьми? – Он скосил глаза на матросов и гребцов.
– Подумаем лучше о себе, – сквозь зубы ответил Ваахоа.
– Нет. Тумунуи сгноит их в яме. А Момо мой старый друг.
– Верно… – задумался жрец. – Тогда Момо уйдет с нами.
Тангол отрешенно смотрел на дамбы, насыпи, поднявшиеся из воды, и не мог решиться.
– Помни о Великой реке. Отсюда мы начнем свой путь к ней… Доверься мне. Ты увидишь новый мир! Я тоже когда-то покинул родину, ибо меня вел дух поиска. Я одолел непроходимый лес и Снежные горы и достиг берега Кива… Меня схватили темнокожие люди с каноэ, стоявшего в бухточке. Так я очутился в Гавайиде. Потом был продан жрецам Нан-Мадола. Стал ученым жрецом – спустя двадцать лет!… – Ваахоа понизил голос, искоса глядя на Туои, стоявшего поодаль. – Меня ценит Верховный жрец Нан-Мадола. Но боль в душе, тоска не дают мне спать. Я думаю о Пинтоде, он еще жив, я чувствую это! И упорно ждет сына. Я не знаю Кивы и один не доберусь до Великой реки. Помоги мне!…
– Что получу я взамен? – прервал жреца Тангол, хотя уже знал теперь, ради чего стремился к Великой реке.
– Что?.. Мой отец Пинтод поведает тебе о чуде. В дни ею молодости в лес упала Серебряная Птица. На ней прилетел бог света!… Пинтод знает место и укажет его тебе. Разве этого мало?
Тангол едва не вскрикнул. Слова жреца были словно дурманящий сок гутиры. «Найди Пинтода, о Тангол, – сказал Голос в подсознании. – Значит, он видел мою капсулу? Он знает место приземления…».
Жрец понял, что убедил Тангола.
– Я дал сигнал на берег, – тихо сказал Ваахоа. Он разжал пальцы – блеснуло зеркало из нефрита. – Ночью подплывет Ватеа, лоцман. Видишь ту бухточку? Он ждет… Я знаю, о чем ты думаешь. Забудь о Тумунуи! Смири сердце, откажись от мести. Да, он плохой человек, убил отца. Но что изменит твоя месть?
– Юкс… ты прав, – вздохнул Тангол. – Надо забыть все.
Старый Момо с удивлением выслушал приказ лечь в дрейф. Но не сказал ни слова и взялся за рулевое весло. На корму тут же пришел встревоженный Туои.
– Почему поворачиваем? Надо подойти ближе. Сын Солнца велел мне запомнить все укрепления Нан-Мадола.
– Слышишь, как ревет прибой на рифах? – снисходительно ответил Тангол. – Я боюсь в сумерках разбить каноэ… Подождем до утра!
– Ага… я понял, господин. – И младший вождь ушел.
Тангол насмешливо глядел ему вслед. Потом сказал Момо:
– Вместе с Ваахоа мы решили бежать в Нан-Мадол. Зову и тебя, Момо. В Те-Пито-Те-Хенуа нам нет возврата!
Момо долго думал, затем качнул головой:
– Ты мне брат, я верю тебе. Но я уже стар и не хочу оставить Кива. Ведь здесь мой дом. Я прожил жизнь и видел – с тобой – полмира! Что еще надо палу Южных морей? Нет, я хочу умереть среди волн, когда придет час. А Тумунуи меня не тронет.
Еще и еще просил Тангол… Момо был непреклонен.
…Бесшумно орудуя веслом, лоцман Ватеа подвел катамаран к судну. Тангол, склонившись над бортом, чутко слушал. Все было тихо, лишь разноголосо храпели воины Туои. «Туои спит под навесом у мачты, – определил он. – Хороших снов ему».
Тангол обернулся, крепко обнял Момо. Потом, словно боясь раздумать, резко отстранился и по брусу скользнул в катамаран.
…А Туои спал тревожно, ибо томился какими-то предчувствиями. На рассвете он вдруг вскочил, дико выпучил глаза на пустующее ложе из циновок: Тангола не было. Не увидел он и Ваахоа. Примчавшись на корму, Туои грубо толкнул Момо в спину:
– Где брат Тумунуи?!
Смахнув слезы с ресниц, кормчий подал Туои дощечку со знаками. «Скажешь Тумунуи, что я больше не вернусь… Не бойся ничего, тебя он не тронет. И Момо тоже – вы оба нужны ему. Кто же поведет флот к Нан-Мадолу? Прощай… Я сказал все».
Младший вождь уронил дощечку, горестно завыл:
– Зачем ты покинул нас. Великий Кормчий?! Как мы доплывем в Южные моря?
Момо вскочил на ноги, выбросил вперед руку:
– Смотри, Туои! Вот там наш господин!
…Тангол стоял на прибрежном утесе и не отрывал взгляда от черно-красного каноэ, уходившего на юг. На корме он разглядел фигуру Момо. «Прощай, Момо, старый друг и брат. Ты навсегда в моем сердце». Будто восприняв мысли Тангола, кормчий сорвал с шеи ожерелье из раковин и бросил его в море – в знак безутешной печали.
Ватеа, крепко сбитый бронзовый юноша, развернул панданусовый клин, и катамаран понесся к волнорезам.
Они плыли и плыли вдоль колоссального мола. Ватеа, жуя какую-то пахучую травку и сплевывая за борт красноватую слюну, пояснил:
– Это Нан-Молукан. Построен тысячу лун назад. Справа и слева замелькали укрепленные островки.
– Томун, – кратко сказал Ватеа. Он явно гордился портом, ибо, как слышал с детства, таких волнорезов нет в целом свете.
С островков Томуна на катамаран глазели воины. Кое-кто из них варил пищу на костре. Другие спали или купались в лагуне. Никто не интересовался, куда плывет лодка. Чувствовалось: покой Нан-Мадола много лет не тревожил недруг. Лень, нега, бездумное существование под вечно синим небом. Что может быть лучше?
У входа в гавань ветер утих, и Тангол взялся за весла. Катамаран ловко лавировал в спокойной сине-зеленой воде среди огромных океанских каноэ. Судов было множество. Необычной геометрической резьбой выделялись исполинские лодки из Гавайиды. На их палубах грудами лежали овощи и фрукты, в загончиках хрюкали свиньи. Внимание Тангола привлек длинный корабль с загнутой кверху кормой. У его бортов стояли желтолицые люди. «Мореходы из Сипангу…», – вспомнил он. Их он видел в Мохенджо-Даро.
Внутреннюю бухту окаймляли низкие холмы. А над большими и малыми храмами, куполами, колоннадами вздымалась громада здания Главного храма, огражденного земляными насыпями. Его белые стены покрывали неведомые знаки и фигуры, силуэты крабов и рыб, ветви кораллов, водоросли. Орнамент из цветов переливался живыми, сочными красками… Далее громоздились мавзолеи и склепы – низкие, плоские или в форме граненых шаров. От Храма тянулся морской канал, по нему плыли раскрашенные баржи и каноэ с множеством людей – религиозная процессия.
Ватеа бросил весло и почтительно прижал руки к груди:
– Это священный Нан-Катарал. В нем живет Верховный жрец.
Медленно пройдя вдоль пристаней, где началась повседневная суета, катамаран, управляемый лоцманом, приткнулся к причалу.
…По мосту из лиан Ваахоа и Тангол пересекли неширокий канал и поднялись на высокий холм, замыкавший угол внутренней бухты.
Тут Ваахоа сказал:
– Подожди меня. Я иду к Верховному жрецу.
А Тангол стал любоваться городом. Нан-Мадол был опоясан высокой толстой стеной. Глубокий канал делил его на две части, верхнюю и нижнюю. Нижний город, скопище искусственных островков, казалось, тонул в водах Кива. Там и сям поднимались арки из двух квадратных наклонных колонн, накрытых плитой. На исполинской платформе высился дворец правителей – Нан-Танах. «Ватеа сказал, что там живет тшаутелур, – подумал Тангол. – Как нам удастся объяснить свое появление в Нан-Мадоле? Видел ли кто-нибудь наше каноэ?.. Теперь оно далеко».
Глядя на огромный город, Тангол мыслью и сердцем возвращался на палубу черно-красного каноэ. Сумеешь ли ты, Момо, разобраться в путанице низких атоллов и выйти к морю Кане? Уцелеешь ли в зоне свирепых ураганов? Потом всплыл туманный образ брата Тумунуи. «Неужели ты посмеешь убить невиновного палу? Или силой принудишь его довести флот к Нан-Мадолу?.. Тогда тучи боевых каноэ заполонят эти каналы. Запылают храмы и дворцы, рухнут молы. Горе, если это случится!..». Он сжал руками голову, пытаясь отогнать видение.
Тангол не заметил, как пришел Ваахоа. С лица жреца катился пот, а глаза выражали радость:
– Тебя хочет выслушать правитель Нан-Мадола.
…Они вступили в сумрачный зал Нан-Танаха. С его стен глядели глаза рыб и морских змей, в вышине, на поверхности свода, сверкали узоры созвездий. Чаще всего повторялся мотив таилу – рыбы с бульдожьей головой, живущей в мрачных гротах рифов. А в центре зала был трон из базальта, инкрустированный цветными кораллами.
– На колени… – шепнул Танголу жрец.
Вокруг трона, на котором восседал человек с худым лицом и тяжелым подбородком, стояли жрецы в ритуальных одеяниях, а рядом с троном – величественный старик с жестким лицом и пронзительно-строгими глазами.
– Твое имя? – раздался сверху тягучий голос.
– Меня зовут Тангол-мореход. Я проплыл весь Кива от Южных морей до Матоленима.
– Зачем?
– Чтобы увидеть сказку океана – Нан-Мадол.
– Встань.
Тангол поднялся на ноги. Краем глаза увидел: Ваахоа что-то шепчет Верховному жрецу – тому самому старику. Выслушав его. Верховный спросил Тангола:
– Южный варвар Тумунуи – твой брат?
Круглая шапка на его голове, имитирующая морду акулы, качалась в такт произносимым словам.
– Великий тшаутелур! – неожиданно обратился к правителю Ваахоа. – Я хорошо знаю Кормчего Южных морей. Это он помог мне возвратиться сюда.
Тот задумался, постукивая пальцем по резному жезлу. Расправив широкие плечи, Тангол открыто смотрел на тшаутелура.
– И Тумунуи надеется завоевать Нан-Мадол? – в вопросе правителя прозвучал металл. Глядя в упор на морехода, он добавил: – Что поручено тебе?
– На Тумунуи кровь отца! – процедил Тангол, выдерживая взгляд тшаутелура.
– Он давно не брат мне.
– Если Тумунуи придет к нам, он сломает зубы, – сказал правитель. – Нан-Мадол стоит с тех пор, как плещут волны.
Тут Верховный жрец поднял над головой жезл из обсидиана и с силой произнес:
– Царство Матоленим основали божественные близнецы – сыновья Солнца!… Никто не одолеет стен Нан-Танаха. Любой флот разобьется о волнорезы Нан-Молукана, и Тумунуи захлебнется в своей крови!…
В голосе жреца мореход уловил неискренность и не мог понять, кого тот обманывает: себя или тшаутелура?
– Если Тумунуи придет к нам, он кончит дни в подземельях Нан-Танаха, – повторил свою угрозу тшаутелур. – Утои руу тао!
– Утои руу тао!… – мощно пропел хор жрецов в ритуальных одеждах, и гулкое эхо отразилось от стен дворца.
Ваахоа опять что-то шепнул Верховному, тот кивнул.
– Мореход свободен, – объявил он Танголу. – Служи нам!
А тшаутелур счел нужным добавить:
– Скоро ты поплывешь в Гавайиду, вместе с Ваахоа. Уру тао ту! – И царственно повел жезлом.
Тангол и Ваахоа шли мимо хижин и мавзолеев, где покоились предки тшаутелура, через рощи хлебных деревьев и кокосовых пальм. Весело перекликаясь, группы юношей и девушек собирали плоды.
– Меня направляют послом в Гавайиду. Будто сам Мауи надоумил их сделать это, верно?
– Сколько дней пути оттуда до Великой реки?
– Не знаю, друг. Скажут в Гавайиде – если знают сами.
Они поднялись на террасы Нан-Катарала и услышали завораживающее пение. Женский голос ненавязчиво вплетался в мелодию раковины. Тангол прошел за колоннаду и увидел белый бассейн.
– Жилище Священного Угря, – пояснил Ваахоа. У края бассейна стояла высокая девушка в одеянии жрицы. Чуть поодаль – юноша, почти мальчик, самозабвенно дувший в раковину. Иссиня-черные волосы жрицы, падавшие на плечи, оттеняли смуглую бронзу ее лица и рук. Она пристально наблюдала за угрем. Тот плавно изгибался, закручивался, снова распрямлялся в ритме песни.
Почувствовав взгляд морехода, девушка резко обернулась. Брови ее сдвинулись, она прервала песню. И тотчас угорь опустился на дно, покрытое лепестками цветов, а мальчик поспешно укрылся за колоннами.
– Не сердись, Этоа, – мягко сказал Ваахоа. – Я не знал, что ты уже здесь… А этот человек – гость твоего отца.
Жрица ожгла Тангола пронзительным взглядом. Словно уколола в сердце. «Как странен и дик ее взор!», – подумал Тангол, ощущая гулкое биение крови в висках.
– Спой еще… – неожиданно попросил он.
В темных глазах Этоа вспыхнуло пламя. Качнув головой, она повернулась и ушла за колонны… Где-то слабо вскрикнула птица, в пальмах прошуршал ветерок. Снова зазвучала раковина, но мелодию Этоа, немолчно звучавшую в душе, Тангол больше не слышал.
1 2 3 4 5