— невзрачные глаза его засияли огнём. — На-ка вот, выкуси, если думаешь, что они ушли! — он почти ткнул в кривой нос Василия свою фигу. — Коммунисты сейчас так же, как после февраля в семнадцатом, в подполье ушли, чтобы выжить, снова набрать силу, как во времена Сталина, и одним махом покончить со всеми партиями!
Тут он замолчал, подошёл к стоявшему в углу холодильнику и вынул баночку пива. Щелчок — и пиво забулькало в его горле. Подельников сглотнул слюну, кадык его заходил, как поршень. Но Иван Парфенович и не думал угощать работника. Оторвавшись от пива, крякнул, пухлой ладонью вытер губы и с увлечением продолжил:
— Я ведь от пяток до корней волос коммунистическим духом пропитан. А потому, пока демократы и разные элдепеэровцы разглагольствуют и в мальчишеские игры в центре и у нас в глубинке играют, я тоже под них подладился. Часть колхозной земли своему брательнику под ферму отдал. Теперь он фермер. Но чтобы на меня бочку не катили, я ещё одному приезжему горлопану землю дал. Не по душе это мне все, потому что я был коммунистом, коммунистом и останусь. Хоть и скрытый пока. Вот отсюда и гвоздика.
— А арбуз, арбуз-то с зелёными полосками? — не выдержал Подельников.
— Хоть ты и детектив, Василий, но политической хитрости в тебе нет! Если арбуз разрезать пополам, то какого он будет цвета?
— Если созревший, то красный!
— То-то и оно, что красный! — возликовал Иван Парфенович. — Конспирация — дело тонкое. Понял?! — И не дав собеседнику ответить, заключил: — Значит, так. Гляди у меня за Ксенькой в оба. За каждым её шагом от меня на сторону следи. И чтобы, при всём этом, были неопровержимые доказательства против неё.
— За Ксеонорой Федоровной, — поправил Василий Ивана Парфеновича.
— Какая она к чёрту Ксеонора?! — взорвался тот. — Съездила в Испанию. Я, дурак, ей путёвку туда выхлопотал! Оттуда-то она и приехала Ксеонорой. Другого имени и слышать не хотела. А по ночам, во сне, часто выкрикивала: «Тореодор! Миленький!» Тьфу! Развратница! Она мне через этого тореодора и племенного быка Кузьку испортила. Напялит на себя красную юбку и — на ферму. А там, об этом мне уже потом скотник Федька рассказывал, перед привязанным на цепь быком и крутит задом. Как говорил Федька, до истерики доводила Кузьку. И как-то сорвался он с цепи и к центру села направился. А тогда ещё на шесте перед правлением красный флаг висел. Кузька-то, выйдя на площадь, и увидел это серпастое полотнище, не раздумывая, попёр на него, пригнув к земле свою рогатую голову. Даже на дыбы становился, что с быками случается редко. И казалось, залезть хотел по гладкому шесту, будто мужик на ярмарке за сапогами. Свалил он шест и полотнище красное вмял своими копытами в пыль. После этого он и бурёнок не стал к себе подпускать. Мычит как оглашённый. И получается у него прямо-таки по-человечески: «Свободу-у-у!»
Ксенька тоже как белены объелась. На каждого вновь появившегося в селе мужика, как голодная собака, кидается. А если я её учить начинаю, так она мне рот теперешней демократией затыкает: «Дурак ты, — говорит, — старый, а потому и в сексе ничего не понимаешь! Вот когда я на Западе была, там демократия так демократия! Любая девушка, к примеру, прямо на улице у дверей дома стоит, ласково улыбается и проходящих мужиков к себе в дом заманивает. А что у нас?! Анютка всего-то один только разочек соседа завлекла, так муж её за это краткое любовное увлечение второй год как Сидорову козу лупит. Темнота!» Стучит кулаком мне по лбу и отворачивается. Теперь я решил окончательно развестись с ней. Но без обличительных, неопровержимых фактов против неё, этого сделать нельзя. Наш-то районный суд за хорошую взятку и разведёт, и без всего из моего особняка отправит, но ведь есть сейчас ещё и Конституционный Суд. А тот суд не подкупишь. Некоторые фракции, чтобы попасть в Государственную думу, с какими деньжищами туда прут! И то ни в какую. Не конституционно — и все тут. А по новой конституции она мне жена, и без неопровержимых доказательств её в одном сатиновом халате из дома не вытуришь. — Тут Иван Парфенович сделал ещё перерыв, достал новую банку пива. Щёлк! Буль-буль-буль! И опять кадык Василия заходил поршнем. Не было уже сил слушать шефа. А он, как назло, разговорился, не остановишь.
— Недавно Стёпка Криушин приехал в село погостить. Говорят, три года по загранкам плавал без выхода на берег. Потому, как наших в портах-то и с кораблей не выпускают. Сначала боялись, что мы им коммунизм завезём, а теперь боятся. — российскую демократию. А я думаю, ещё причина была. Увидишь сам Стёпку, поймёшь. Кобель он ещё тот! Целыми днями по улицам Бубнового Туза с оттопыренной ширинкой ходит, на баб, будто голодный зверь, глядит. Вот за ним-то и за Ксеонорой ты, Василий, и проследи. Нутром чую, что вот-вот между ними связь начнётся. Неопровержимые факты мне раздобудь. Сначала с этим делом закончим, а потом уже с некоторыми членами нашего общества разбираться будем. Не то впились в меня, как пиявки, и деньги, которые зарабатываю, из моих закромов высосать хотят.
В эту минуту зазвонил телефон, и Иван Парфенович грозно крикнул:
— Свободен! Иди работай!
Глава 2
ВСЕ НАЛИЦО, А ФАКТЫ УСКОЛЬЗАЮТ
Подельников лежал в засаде уже два часа. Тело затекло. Ломило шею, которую приходилось то и дело вытягивать, прислушиваясь к шорохам и шагам. В довершении всего сыщику хотелось есть. В животе глухо урчало. Позавтракать он не успел. Маня любит долго поспать. Да и готовить-то особо не из чего. Картошки, и то своей нет. Вот получит от Спешникова деньги за успешное раскрытие дела и купит барана… Сварит тогда Маня щи из баранины… При мыслях об этом в животе Василия вновь заурчало. Но тут он услышал чьи-то приближающиеся шаги. Сыщик осторожно выглянул из укрытия: к стожку вразвалочку подходил моряк.
Накануне вечером Василию удалось подслушать, сидя в колючих зарослях крыжовника, как Ксеонора назначила ему свидание в 9 утра, здесь, у стожка.
Стёпка тяжело дышал. Может, от быстрой ходьбы, а может, от предстоящего волнующего кровь события. Был он высокий и стройный, с тренированной спортивной фигурой и мощным квадратным подбородком боксёра. От нетерпения он шагал взад и вперёд рядом с кустом ивняка, где замаскировался детектив, и, о чём-то рассуждая про себя, сильно размахивал правой рукой. Один раз, когда Василий приподнял голову, для того, чтобы убедиться, не появилась ли где поблизости Ксеонора, флотский так рубанул ладонью, что сломал ветку над головой детектива, и она со свистом пролетела всего лишь в полпальца выше его затылка. После этого детектив, вжав голову в плечи, больше не высовывался, пока не услышал ласковый голос Ксеоноры:
— Давно ждёте?
— Да нет, Ксеонора Федоровна, совсем недавно пришвартовался к этому пирсу, — и, широко улыбнувшись, показал на стожок сена. — Может, пришвартуемся вместе. Корма к корме, как говорят у нас на флоте.
Ксеонора лукаво оглядела Стёпку с головы до ног. Взгляд её задержался на его оттопыренной ширинке.
— Ненавижу, когда начинают ходить вокруг да около! К тому же ещё разными иностранными словечками бросаются! Я и сама за границей побывала. И многие слова наизусть выучила, но больше все же люблю изъясняться по-русски.
Пристальнее глянув на топтавшегося в нерешительности флотского, с нетерпением и какой-то злостью выкрикнула:
— Ты зачем приволокся сюда?! Мозги мне пудрить? Стёпка от слов Ксеоноры даже икнул и неестественно улыбнулся, выдавив из себя:
— Конечно же, нет. Я тебя с первого взгляда полюбил…
— Ни о какой любви говорить не следует! — тут же оборвала его Ксеонора. — На западе о таких чувствах не говорят. Там с плеча рубят: «Будем заниматься любовью или нет?» А ты хоть и говоришь, что в загранку ходил, но как наш деревенский телок вислоухий. В любви решил изъясняться. Хотя ладно, я тебя прощаю. Вижу, твоя шпага скоро штанину проткнёт! — и Ксеонора вплотную подошла к Стёпке, прижалась к нему всем телом.
А тот уже вконец одурев от желания, схватил Ксеонору в охапку и вместе с ней упал на стожок сена. Как рассвирепевший зверь, почуяв близкую добычу, он задрожавшими вдруг пальцами старался как можно быстрее расстегнуть ремень брюк, но у него, как назло, ничего не получалось.
Ксеоноре надоело держать на себе тело бугая, и она, оперевшись обеими руками в его широкие плечи, с силой оттолкнула от себя. Флотский отлетел от стожка почти к тому месту, где замаскировался детектив. Но Стёпка уже плохо соображал, что делает. Рыкнув, как возбуждённая горилла, он с силой рванул ремень и бросил его в кусты. Увесистая модная пряжка попала сыщику прямо в лоб. В голове зазвенело, и Василий на какое-то мгновение потерял сознание.
Когда он пришёл в себя, любовники возились и пыхтели, зарывшись в сено. Но вот среди нечленораздельных звуков послышался свистящий возмущённый шёпот Ксеоноры:
— Нет, так не пойдёт! Так не по-человечески. Что я, лягушка, что ли, чтобы на меня с размаху прыгали? На Западе так любовью не занимаются, — и, добавив тон, приказала: — Слазь!
Флотский без всякого ропота свалился с партнёрши.
А Ксеонора, получив свободу, сначала села, а потом, встав во весь рост, принялась срывать с себя одежду, представляя изумлённому Стёпке и не менее изумлённому Василию своё изящно вылепленное тело. А когда сняла последнюю полоску материи с бёдер, с наслаждением потянулась, но тут же, глянув с высоты на лежащего флотского, резко сказала:
— Ну, чего вылупился? Я хоть и деревенская, но по-деревенски, лишь подол юбки задрав, не могу! Я люблю по-ихнему. — И она махнула рукой на запад.
Стёпка поспешно сбросил с себя оставшуюся ещё рубашку. У Ксеоноры, при виде мускулистого молодого тела, по спине пробежала крупная дрожь.
Подельников сглотнул слюну, предвкушая сладостный спектакль. Но Ксеонора опять заартачилась и категорично заявила флотскому:
— Без презерватива не дам! Если ты говоришь, что за границами разными бывал, кто знает, что привёз оттуда.
Стёпка, услышав такие претензии, широко улыбнулся и, встав во весь рост, потеряв всякую бдительность, шагнул к брюкам, которые валялись перед замаскировавшимся в кустах детективом. Подняв левой рукой брюки и поддерживая их на весу, он запустил правую руку в один из карманов, а через секунду извлёк оттуда несколько целлофановых пакетиков. Вернувшись к Ксеоноре и встав перед ней на колени, разжал кулак и кратко сказал:
— Вот…
— Что это? — глянув сначала в лицо Стёпки, а потом на его раскрытую ладонь, переспросила партнёрша.
— Индийские презервативы с усиками.
— С какими ещё усиками?
— Наши таких делать не умеют, — разрывая пакетик, начал пояснять ей флотский. — Здесь есть такие отросточки, от которых, как говорят бывалые люди, женщине очень приятно.
Ксеонора склонила голову набок, разглядывая на его ладони ещё свёрнутый в колечко презерватив, а потом вдруг улыбнулась и проворковала:
— Попробовать, конечно, можно. До страсти люблю, что-нибудь новенькое и заграничное.
Торопливо, в четыре руки, принялись одевать, чуть не лопавшегося от возбуждения «младшего брата» флотского. А когда он, одетый в индийскую резинку, был готов, оба упали в траву. Сыщику плохо было видно происходящее, но зато хорошо слышно. Подельников заёрзал в кустах, не в силах больше спокойно лежать. Ему хотелось видеть, что происходит у стожка, поэтому он слегка приподнял ивовую ветку перед глазами и раздвинул густую траву. В эту секунду индийский резиновый мешочек с усиками, молниеносно пролетев по прямой не более двух с половиной метров, влажно и мягко влепился в надбровную дугу детектива. На что Василий Подельников не рассердился, а, наоборот, чуть слышным шёпотом поблагодарил любовников за такой неожиданный подарок.
«Факт налицо», — ликовал он, и, отлепив презерватив от надбровной дуги, погрузил его в заранее приготовленный непромокаемый пакетик. Он больше не смотрел, как любвеобильная парочка во второй раз одевает в четыре руки «братишку» флотского.
Раздобыв неопровержимую улику, он потихонечку по-пластунски покинул свой наблюдательный пост. А когда оказался недосягаем глазам и слуху любовников, встал на ноги, и, отряхнувшись, запустил руку в нагрудный карман пиджака. Вынув пакетик, он слегка растопырил его края, достал презерватив и принялся внимательно изучать улику. На конце он увидел два небольших усика, и в его голову пришла оригинальная мысль: «А что, если этот индийский презерватив помыть, просушить, а потом попробовать с Маней? Новый-то такой я где найду? А то, что он во второй раз будет использован, так то не беда. Стирают же наши российские бабы целлофановые мешочки? И ничего. Просушат и другие продукты в них складывают. Это ведь только на Западе все одноразовое. У нас в России все по-другому. У нас в России все многоразовое. Потому-то нас, россиян, и боятся на Западе, что мы им многоразовость как неизлечимую болезнь занесём. И Маня будет рада, хоть разочек за совместную жизнь неплохо бы её удовлетворить, а то постоянно обижается».
1 2 3 4 5 6