Впрочем, нужно сказать, что выглядела она просто великолепно — хоть сейчас отправляй в гарем.
— Нет, мне не пришло в голову выяснить, солнце мое, — ответила фигурка. — А откуда взялось это имя? Корда постучал пальцем по биографии.
— В середине двадцатого столетия на Земле шла вторая из войн, которые они называли «мировыми». Одной из самых интересных личностей того времени являлся человек по имени Томас Эдуард Лоуренс — гораздо более известный как Лоуренс Аравийский. Во время войны он главным образом имел дело с арабскими народами. Им было сложно выговорить его имя, поэтому они назвали его «Аравии» — так они произносили «Лоуренс».
— Не очень-то похоже, — заметила Коломбина. — Ну и какая мне польза от того, что я про него узнала?
— Иногда такое знание оказывается весьма кстати, — ответил Корда. — Владелец этой вселенной мог выбрать для нее имя случайно, однако я так не думаю. Интерес, который он проявляет к Т.Э. Лоуренсу, возможно, позволит нам понять его образ мышления.
Голограмма кивнула, хотя внимание Коломбины было сосредоточено на подведении корабля к входу во вселенную.
— Тут имеется знак — что-то вроде «Держитесь подальше», — объявила она. — Мои сканеры не заметили никакого активного оружия.
— Отлично, — обрадовался Корда, — заводи нас внутрь. А на экране покажи мне Аравию, как только будет на что посмотреть.
— Есть, капитан!
И хотя Корда положил напряженные руки на панель управления кораблем, «Коломбина» без проблем проникла во вселенную Аравия. А на экране появилось ее изображение.
Самым крупным объектом была бинарная звезда. Блистающие шары, связанные друг с другом силой взаимного притяжения, исполняли причудливый танец. Глядя на них. Корда понял, что, если в эту вселенную снова вернется жизнь и они начнут вращаться со скоростью, превышающей реальное время, их переплетающиеся орбиты станут похожими на огненный знак бесконечности, что выгравирован на черном небосклоне.
Теперь же они замерли в стасисе, их танец больше не согревал вселенную — и виной тому неизвестный диверсант.
По орбите бинарной звезды вращались три планеты. Первая была больше Земли, золотисто-коричневая, с песчаными пустынями. Ее окружали сатурнианские кольца полуразрушенных скал. Вторая — зелено-голубая — напоминала Землю. И хотя ее не венчал яркий великолепный убор из сверкающих камней, взгляд притягивали белые лохматые облака; казалось, здесь вас встретят прохлада и уют. Третья планета была газовым гигантом, раскрашенным в желтые, красные и оранжевые полосы.
— Сканирование показывает, что на первой и второй планетах имеются признаки жизни, — сообщила Коломбина. — На первой население весьма малочисленно; на второй я разглядела несколько крупных городов.
— Направляемся на первую, — приказал Корда. — Могу побиться об заклад, что ключ спрятан именно там.
Голограмма резко развернулась и пронзила его изумленным взглядом. Колокольчики на одеянии Коломбины мелодично зазвенели.
— Почему, босс? Другая планета похожа на Землю, она такая симпатичная. На первой к тому же будет очень жарко. Я бы ни за что не стала там жить.
— А вот владелец этой вселенной стал бы, — возразил ей Корда. — Не забывай, что она названа в честь Лоуренса Аравийского, который лучшие годы своей жизни провел среди народов пустынь. Кроме того, Низзим Роктар — известная создательница пустынь — принимала участие в работе над созданием Аравии. Да и Тико Хиггинс щеголял одеждой, удобной для передвижения по пустыне.
Коломбина положила подбородок на кончик пальчика, помолчала немного, а потом кивнула:
— Думаю, в твоих рассуждениях имеется зерно здравого смысла, солнце мое. Я должна посадить наш корабль на магнитном севере?
— Поблизости, — ответил Корда. — Полагаю, на магнитном севере установлены какие-нибудь ловушки для простаков.
Коломбина хихикнула:
— Ну, вот уж чего про тебя нельзя сказать, так это что ты простак. Правда, солнце мое?
Корда сделал вид, что хочет запустить в нее чем-нибудь, и голограмма исчезла.
Песок. Песок. Песок в ботинках. Песок упрямо пробивается мимо очков, лезет в глаза. Кажется, что пыль уже забила все поры.
Песчаная буря началась в тот самый момент, как Корда отошел на некоторое расстояние от «Коломбины». Рене попытался выплюнуть песок, набравшийся в рот.
Ветер выл так громко, что он вряд ли смог бы вести переговоры с «Коломбиной», если бы у него не было имплантированного в горло микрофона и связи через очки. И вот, несмотря на чудовищную сухость во рту, он попытался задать Коломбине вопрос:
— Би, ты сможешь вывести меня назад к кораблю? «НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТСЯ, СОЛНЦЕ МОЕ». И хотя ответ прозвучал игриво, Корда почувствовал, что компьютер обеспокоен.
— Почему не получится? Выдай мне направление аудиотонов, и я пойду по нему. По мере моего приближения к кораблю делай их громче.
«Я УЖЕ РАССМАТРИВАЛА ТАКУЮ ВОЗМОЖНОСТЬ! — Казалось, Коломбина обиделась. — ДЕЛО В ТОМ, ЧТО В ЗДЕШНЕМ ПЕСКЕ ИМЕЮТСЯ КАКИЕ-ТО ЧАСТИЧКИ, КОТОРЫЕ МЕШАЮТ РАБОТЕ МОЕЙ КОММУНИКАЦИОННОЙ СИСТЕМЫ. МНЕ УДАЕТСЯ РАЗГОВАРИВАТЬ С ТОБОЙ ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО Я ВКЛЮЧИЛА ШИРОКОВОЛНОВУЮ ПЕРЕДАЧУ, ПОСЧИТАВ, ЧТО, УЧИТЫВАЯ СОСТОЯНИЕ СТАСИСА, НАС ВРЯД ЛИ КТО-НИБУДЬ ПОДСЛУШАЕТ».
Корда нахмурился. Заставил себя сделать несколько шагов вперед, надеясь, что выбрал правильное направление, и только потом ответил:
— Значит, я заблудился.
«ПОХОЖЕ НА ТО, БОСС. — Коломбина написала ответ на внутренней поверхности очков. — ТО ЕСТЬ Я ПРИМЕРНО ЗНАЮ, ГДЕ ТЫ НАХОДИШЬСЯ, — ГДЕ-ТО В ЭТОЙ МЕЧУЩЕЙСЯ ТУЧЕ ПЕСКА, — НО НЕ МОГУ ДО ТЕБЯ ДОБРАТЬСЯ, А ТЫ НИЧЕГО НЕ ВИДИШЬ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ТЕБЕ МЕНЯ НЕ НАЙТИ».
— Отлично.
Корда принялся раздумывать над альтернативными вариантами своего поведения. Он мог отключиться от консервированного времени. Песчаная буря тут же стихнет, и тогда Коломбина сможет придумать способ его вытащить. Проблема в том, что, как только корабль станет что-нибудь делать, снова начнется буря.
Другая возможность была очевидной — нужно переставлять ноги и надеяться на то, что удастся выбраться из этого кошмара — или ветер стихнет, — прежде чем у него иссякнет запас времени. Если это произойдет. Коломбина в любом случае его спасет.
Какое-то смутное чувство — нельзя сдаваться, нужно продолжать бороться! — заставляло Корду сражаться с песчаной бурей. Очки защищали глаза от серьезных неприятностей, но открытые участки кожи безжалостно секли мчащиеся куда-то песчинки, а уши болели от пронзительного воя ветра.
Уже почти ничего не понимая, Корда попытался убедить себя, что ветер на самом деле над ним не потешается, — и вдруг ударился ногой о какой-то твердый предмет, слишком маленький, чтобы оказаться боком корабля. Корда наклонился, потрогал, сообразил, что это не камень и не дерево, а нечто гладкое и округлое.
Опустившись на колени, Рене вытащил находку из песка. Ветер взвыл еще неистовее, подтолкнул его вперед на несколько шагов, но он крепко сжимал в руках.., принялся старательно ощупывать… Оказалось, что это бутылка с длинным горлышком, похожая на винную.
Невыносимое желание пить заставило забыть об осторожности. Корда поднес бутылку ко рту и вытащил пробку. Наклонив горлышко в надежде ощутить на языке прохладную жидкость, он вдруг почувствовал, что теряет ориентацию, колени подогнулись, словно сами собой, и Рене без сознания повалился на песок.
* * *
Корда пришел в себя и первым делом решил, что оглох. Потом сообразил, что просто стало тихо. Ветер больше не ревел, а тело не жалили песчинки. Буря кончилась.
В самом деле?
Корда перекатился на живот, потом поднялся на ноги, огляделся по сторонам, и его глазам предстал прекрасный сад. Глубокий бассейн с холодной водой так и манил, приглашая сделать глоток. В густой листве пальм красовались сочные, сладкие финики.
Рене подошел к воде и услышал многоголосое пение птиц, парящих под золотистыми небесами.
Золотистыми?
Корда вытянул шею и постарался заглянуть как можно выше. То, что он увидел, подтвердило его подозрения. Он не сумел сбежать от бури, а каким-то образом проник в самое ее сердце. Со всех сторон бесновался песок, непроницаемая золотая стена конусом уходила вверх.
Его прошиб холодный пот, когда он сообразил, что ему не удалось бы дождаться того момента, когда стихнет буря. Если бы не повезло случайно забраться в самое ее око, он бродил бы по пустыне, пока не кончилось бы консервированное время или пока он сам не исчез бы с лица земли.
Неужели он попал сюда исключительно благодаря счастливому стечению обстоятельств?
Корда отправился на поиски бутылки, на которую наткнулся, когда пытался пробиться сквозь бурю. И не смог ее найти. Только на правой ладони остался отпечаток; горлышка — так сильно он сжимал его в руке.
— Коломбина! — на всякий случай позвал Рене.
Никакого ответа. ПЦП все так же висела возле его плеча, но никак не отреагировала на обращение. Очевидно, буря была такой сильной, что связь с кораблем стала невозможной.
Поскольку никаких других блестящих идей в голову не приходило, Корда направился к бассейну. Может быть, после глотка холодной воды и пары фиников он придумает что-нибудь разумное.
Без ПЦП узнать, чистая ли здесь вода и не ядовитые ли финики, было невозможно. Корда понимал, что рискует, но та же отчаянная жажда, что заставила его поднести к губам бутылку в пустыне, вынудила сейчас напиться из незнакомого водоема, а потом съесть несколько плодов.
Вряд ли вино, которое Рене надеялся найти в таинственной бутылке, было вкуснее той воды. Он жадно пил, а в это время где-то на задворках сознания начала формироваться весьма неприятная мысль. Поскольку ничего особенного с ним не произошло, Корда принялся лакомиться финиками.
Утолив жажду и голод, он снова лег на песок и занялся изучением золотистого неба. Оно выглядело вполне мирным, словно было сделано из стекла, однако Корда знал, что стоит ему приблизиться, и буря вновь разыграется во всей своей мощи и ярости.
Стекло? Бутылка?
Абсолютно идиотская идея, но она все настойчивее и настойчивее лезла в голову, несмотря на все старания отбросить ее в сторону.
Неужели он оказался в бутылке?
И чем больше Корда думал, тем более вероятным ему казалось это предположение. Тико Хиггинс поведал ему, что на Аравии действует волшебство — живых существ и вещей, а не заклинаний. Корда подобрал бутылку, открыл ее и — оказался внутри. Возможно, вместо того чтобы напоить его водой, бутылка засосала человека в себя.
Он неожиданно сел, подумав о том, что Коломбина, наверное, вне себя от волнения. Его собственное время не бесконечно, он не может позволить себе отдыхать, лежа на песочке.
Корда проверил индикатор на очках — в запасе около шести часов. Если не удастся выбраться сначала из бутылки, а потом из песчаной бури в течение шести часов, он останется здесь до тех пор, пока — и это в лучшем случае — кто-нибудь не запустит время в Аравии. А в худшем — застрянет тут навсегда.
Сделав еще несколько глотков воды, Корда быстро осмотрелся по сторонам, пытаясь определить, как же выглядит его новое убежище — и тюрьма. На противоположном берегу, между двумя песчаными дюнами, он увидел около полудюжины палаток самых разнообразных оттенков желтого цвета — ржавого, бежевого, коричневатого, бледно-лимонного, кремового. Некоторые были открыты, откидные полотнища, служащие дверями, скреплены яркими веревками, чтобы внутрь проникали свежий воздух и свет. Плотно связанные восточные ковры лежали как на песке снаружи, так и в палатках.
На одном из таких ковров устроился довольно толстый, лысый мужчина, который тихонько играл на флейте змее, раскачивающейся в корзинке. На нем были развевающиеся одежды жителя пустыни и сандалии; запястья украшали золотые и серебряные браслеты.
Толстяк поднял голову и опустил флейту, когда Корда подошел поближе. Змея нырнула обратно в корзину, а когда мужчина повернулся к Корде, тот заметил, что он совершенно слеп.
И в тот же самый миг Рене понял кое-что еще более странное. Несмотря на то, что Аравия находилась в состоянии стасиса, слепого флейтиста это никак не коснулось.
Корда остановился, не зная, как следует отнестись к этому открытию. На Урбе обладатели консервированного времени служили Детеру, который не отличался дружелюбием. Можно ли доверять Двистору, правителю Аравии, больше, чем правителю Урба?
— Подойди поближе, — сказал слепец, у которого оказался глубокий, немного скрипучий голос. — Кто бродит по замолчавшим пескам?
Корда подумал, не стоит ли убраться восвояси, но быстро отказался от этой мысли. Ему не найти выхода из бутылки без посторонней помощи. Вряд ли разумно настраивать против себя слепца.
Он приблизился и ответил:
— Это я, Рене Корда со Старой Терры.
— Рене Корда со Старой Терры. — Едва заметная улыбка коснулась губ слепого флейтиста. — Что привело тебя на Аравию, незнакомец?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38