— Предметы не переворачивает, а текст переворачивает? Странно.
— Ничего странного. Может быть, это своего рода компенсация за мою физическую нормальность.
— Вы считаете это нормальным — видеть все вверх ногами?
— Повторяю, именно это и нормально. А вот то, как видят остальные…
— Значит, по-вашему, мы ненормальные? Но нас ведь большинство!
— Ну это ещё не аргумент…
Регулировщик задал мучавший его вопрос.
— Скажите, а вы не пытались приспособиться ко всем…
— Что вы имеете в виду?
— Ну, чтобы ваш низ стал верхом, и так далее?
— О, да, конечно, конечно. В молодости.
— И что вы для этого делали?
— Занимался акробатикой. Пытался ходить на руках. Как йог, часами стоял на голове.
— Ну и как?
— Просто мне несколько раз наступили на руки. Простите, опять ваши ботинки…
Начальник и Регулировщик умолкли.
Затем Регулировщик сказал:
— Я вас немного провожу. Осторожно, здесь у нас наверху, то есть на вашем низу, болтается люстра. Слишком низко. Не заденьте её ногами. А вообще-то очень странный случай. Гм. Что вы видите, когда идёте со мной? Ах, вы уже говорили. Ботинки. Знаете, я, между прочим, пишу диссертацию. Вы бы мне могли помочь. Редкий случай в правовой практике. Вы бы не разрешили мне как-нибудь зайти к вам? Просто потолковать поподробнее…
— Отчего же, пожалуйста. Запишите адрес.
— А как вас лучше разыскать?
— Я живу вон в том семиэтажном доме, на последнем этаже. Лучше всего заходить с крыши, через второе окно от правого угла…
Регулировщик исчез в темноте.
Лунная соната
I
Над космодромом разнёсся голос диспетчера:
— Пассажирам, отправляющимся в сторону Луны рейсом два ноль семь, занять место в роллере. К старту корабля машина отходит через пять минут.
Объявление повторили три раза. Ольга посмотрела мне в глаза:
— Ну же, Владо! Будь хоть чуточку веселее!
Её лицо сияло от радости. Оно просто излучало свет, точно так, как тогда, когда я первый раз увидел её рядом с «Людвигом».
Товарищи повернулись к нам спиной и образовали плотный круг. Они решили, что нам пора прощаться по-настоящему… Я крепко сжал руку Ольги и стал смотреть через её плечо на зелёный горизонт, где возвышалась серебристая громада корабля. Его острый нос был обращён прямо к Солнцу, и просто не верилось, что именно в полдень он отправляется на Луну…
— Скажи, что мы будем друзьями, Владо, — прошептала Ольга.
— Что-то вы долго! И вдобавок шепчетесь. Герка, не жми так сильно мне руку!
Это из круга кричал наш друг, Серёжа Самойлов. Он-то думал, что знает про меня и Ольгу все.
— Мы останемся друзьями? — спросила она. Я кивнул головой.
—Молодец, Владо. До свидания.
— Ну, нацеловались? — нетерпеливо кричал Серёжа.
— Да, — ответил я. — Оля, передай привет Георгию.
— Обязательно, — ответила девушка. Улыбаясь, она пошла по ступенькам вниз к площадке, где стоял голубой роллер.
Роллер укатил к стартовой площадке, а мы продолжали стоять на месте, глядя на серебристую громаду.
— Ладно, — сказал я, — пойду…
Меня никто не пытался остановить. Всем было все понятно, во всяком случае они так думали. Уже на верхней террасе парка я почувствовал, как вздрогнул воздух, как широкими, упругими волнами покатился во все стороны гул могучих двигателей. Я остановился и посмотрел на зелёный горизонт. Низенькие липы выбросили свои кроны в сторону от центра стартовой площадки, а серебристая сигара закачалась в клубах чёрного дыма и начала подниматься вверх. Через мгновенье пронзительный визг рассёк горячий воздух, и космический аппарат исчез в ослепительной голубизне неба.
…Я люблю эту дорогу среди зелёных холмов. Когда-то мне казалось, что ей нет конца, как нет конца человеческому счастью. На её обочине росли молодые липы, а дальше начинались холмы, пологие, округлые, как будто здесь когда-то закопали гигантские шары, и в течение веков они погружались в землю все глубже и глубже. Я люблю эту дорогу, я бродил по ней много раз — и тогда, когда, как сегодня, над ней перелетали посвистывающие птицы, и когда по капюшону моего плаща барабанил осенний дождь, и когда из-за холмов на неё гурьбой выходили мальчишки и усердно стучали лыжами об асфальт, чтобы сбить снег…
Мимо меня промчался автобус и кто-то, наверное Галя Войн, высунув голову в окно крикнул:
— Владо, не заблудись!
…Первый раз, когда мы пошли с Олей к космодрому, она недоверчиво спросила:
— А вы знаете, куда ведёт эта дорога?
Она и не подозревала, что я прошёл по ней сотни раз. И много-много раз суждено было нам теперь пройти по ней вдвоём. А однажды ночью мы свернули с асфальта в сторону и вышли на Большое озеро, в котором отражалась луна.
Я никогда не забуду той ночи.
II
«Когда на сердце тоскливо, иди к людям». Я не помню, кто это сказал, но нужно, чтобы на сердце действительно было тоскливо, дабы понять правду этих слов. Первый, кто попался мне в лаборатории, был Герман Зоннельгардт.
— Они хотят разломать «Людвига». Вы должны немедленно вмешаться, — торопливо проговорил он, теребя борт моей куртки.
— Зачем? — удивился я.
— Спросите их, этих чудаков из ВЦ.
— Не давайте им ломать «Людвига», Владо Андреевич, — жалобно просили девушки. — Если им нужно установить новую машину, можно для этого выделить помещение на тринадцатом этаже. Там, в одной аудитории вот уже год как лежит архив, давным-давно переписанный на цилиндры.
Я-то знал, что спасти «Людвига» мне не удастся, но к руководителю вычислительного центра все же пошёл. Он меня встретил лукавой улыбкой.
— Садитесь, Владо, и давайте сделаем вид, будто мы обсуждаем судьбу «Людвига». Как улетела Ольга?
— Хорошо, — ответил я и попытался улыбнуться. — А все же, нельзя ли его оставить на месте?
— Что вы, Владо Андреевич! — удивлённо развёл он руками. — Такое старьё. Всего полмиллиона операций в секунду. Да нас засмеют, когда узнают, что у нас хранится такой музейный экспонат.
— У машины хорошая память и богатые записи… — попробовал было я возражать.
— Но ведь ей уже почти сто лет, и сделали её когда-то чуть ли не вручную для обучения вычислителей и программистов. Тронь её — и она развалится. Её схему дополняли в течение десятилетий, и сейчас она превратилась в неуклюжее уродливое чудовище, к которому там и сям прицеплены всякие блочки, дешефраторчики и так далее. Да что я вам рассказываю, вы и сами это знаете.
Я вздохнул.
— Значит, будем ломать?
— Конечно.
Я вышел из кабинета. Меня провожал Герман. Он, расхваливал старую машину, все ещё надеялся, что её можно будет сохранить.
— Кстати, вы не знаете, почему машина называется «Людвигом»? — спросил я. Герман остановился, на минутку задумался, и затем ответил:
— Знаете, Владо, я никогда над этим не думал. Мне известно одно: так она называется уже не менее семидесяти лет. В библиотеке мне попалась старая работа, выполненная на «Людвиге» в 1975 году. Уже тогда у машины было имя.
Я не заметил, как опустел вычислительный центр, как потемнели окна и зажглись панели дневного света. Я открыл окно и посмотрел туда, где кончались скрывающиеся за тополями жилые постройки и начиналось холмистое поле. Совсем низко над горизонтом поднималась Луна, и было немного страшно, что Ольга улетела, казалось, куда-то совсем в другую сторону.
Зеленые холмы за городом покрылись туманом, седеющим в лунном свете. Было очень тихо.
— Ну вот, Людвиг, мы и остались одни… — пробормотал я, подходя к старой машине. На исцарапанном пульте горела красная неоновая лампочка, которая означала, что память машины включена и что она продолжает впитывать в себя все, что говорят и делают возле неё люди. — Мне очень тяжело, Людвиг. Если бы ты знал, как я люблю Ольгу. Молчишь? Да, ты очень несовершенная машина. За сто лет тебя так и не научили говорить. Может быть потому, что ты нем, мне сейчас с тобой хорошо. Иногда так хочется, чтобы никто не перебивал.
Серые стойки машины покрылись пылью, изоляция на кабелях почернела, переходники поржавели. Мне стало ещё грустнее. Вот здесь, у этого сумматора, наши глаза встретились впервые. Ольга мне тогда сказала:
— А я-то думала, что у вас не машина, а фантазия. Что это такое? Похоже на сушильные ящики. А это что?
— Это её память.
— Ну, знаете! Если у вашей машины память имеет такой вид…
— О памяти судят не по её виду, — возразил я.
— А мне все равно. Я люблю все красивое. Вы можете мне помочь?
Ольга работала в Институте биометрии. Это и привело её ко мне.
— С такой памятью, наверное, на вычисления понадобятся десять лет, — ворчала она, пока я на клавиатуре набирал программу её задачки. — А профессор Павлов требует ответ послезавтра.
— Вот ответ, — сказал я, подавая ей табличку с цифрами.
Ольга подозрительно посмотрела на меня, потом расхохоталась.
— Вы шутите!
— Нисколько. Проверьте сами. Кстати, а вот и график. На нем вся экология вашего царства водорослей, как на ладони. Точку равновесия «Людвиг» подчеркнул красными чернилами. Он очень вежливый, наш «Людвиг», даже тогда, когда о нем отзываются непочтительно.
Ольга немного смутилась и виновато посмотрела на ящик с памятью.
— Разрешите, я приду вечером и смахну с машины пыль, — сказала она.
С того вечера мы стали с ней встречаться. Она была воплощением самой жизни, так прекрасна она была.
— Владо, мне надоело идти, — обычно говорила она во время прогулки. — Давай побежим.
И мы бежали вдоль асфальтовой дороги к космодрому наперегонки, пока наконец кто-нибудь из нас не отставал, чаще всего я.
— Ну, что выдохся, а! — дразнила она меня. — Владо, а правда, что при помощи машины можно узнать, что делается в душе человека?
— А для чего это нужно, узнавать, что делается в душе человека?
— Ну, так, ради интереса.
— Наверное, можно. Только не нужно.
Она взяла меня за руку и проговорила:
— А мне очень хотелось бы узнать, что делается в твоей душе.
Я очень смутился.
— Впрочем, я и без машины догадываюсь, что с тобой!
— Если догадываешься, то лучше не говори.
Как-то Ольга не приходила несколько дней, а когда пришла, то была печальна и задумчива.
— Что с тобой, Оля? — спросил я.
— Спроси «Людвига». Он ведь у тебя все знает.
Она невесело усмехнулась. Мы взялись за руки и прошлись до космодрома и обратно.
— Сколько времени летит ракета до Луны, — спросила она.
— В зависимости от трассы. Часов двадцать пять — тридцать.
— Как долго.
На следующий день она пришла весёлой и радостной.
— Владо, идём танцевать! Я хочу сегодня танцевать. Целую ночь! До самого утра!
Но мы не танцевали до самого утра. Зал молодёжного кафе только начал заполняться народом, как вдруг Ольга схватила меня за руку и закричала.
— Посмотри в окно! Какое чудо на улице. Пойдём на нашу любимую дорогу.
Действительно было чудо. Вечная тишина опустилась на зеленые холмы. Воздух был напоён запахом горячих полевых трав и влажной земли, а серебристое от лунного света небо опустилось низко-низко. Стоило пройти всего несколько шагов, подняться на холм, и, казалось, можно было коснуться рукой кромки сияющего облака.
— Пошли в поле, — прошептала она.
Все было как во сне, и я не помню, как мы оказались на берегу Большого озера. С западной стороны, где находился водный стадион, доносилась музыка, а здесь берег был совершенно диким, и только узкий бетонированный мостик среди высоких камышей напоминал о том, что кто-то позаботился, чтобы по озёрным джунглям можно было совершать прогулки. Несколько минут мы шли среди зарослей. Потом мы оказались на самом краю мостика, почти на середине озера.
— Смотри, Владо, вон она! — крикнула Ольга, показав на отражение Луны в слегка волнующейся воде, — как я хочу туда!..
— Я хочу тебе сказать, Оля…
— Не надо, Владо. Завтра я улетаю. Я очень люблю одного человека. Его зовут Георгий… Ты ведь его знаешь. И он там, — она показала на Луну.
Обратно мы шли молча и мне страшно было взглянуть ей в глаза. Я хотел, чтобы облака заволокли Луну. Когда на мгновенье это происходило, я облегчённо вздыхал.
Прощаясь, Ольга задержала мою руку в своей.
— Прости меня, Владо. Я должна была бы об этом сказать тебе раньше. Прости меня. Ты такой хороший, верный друг, а я такая глупая…
…Я никому не говорил об этом ни слова. Только тебе, Людвиг, и то только потому, что скоро тебя не будет…
III
Через неделю после отлёта Ольги ко мне в лабораторию прибежал запыхавшийся Серёжка.
— Владо, готовь стихи!
— Какие, кому?
— Самые наилучшие, человеку, находящемуся в небе.
— Ничего не понимаю.
— Чудак. Завтра столетие со дня открытия трассы Земля — Луна. Торжественные вечера, народные праздники, гулянье и так далее. А кроме того,
— радиосвязь с Луной.
Я вздрогнул.
— Разве ты не хочешь поговорить с Ольгой?
Я пожал плечами, не зная, что мне ответить.
— Ты какой-то странный, Владо, честное слово. Впрочем, как знаешь. Только для разговора тебе нужно прийти между семью и девятью вечера в Управление космической связи, седьмой этаж, комната семьсот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36