– Я уже пробовал, командир. Ничего не выходит.
– Смажь мылом. И если и тогда не поможет, придется тебе расстаться с пальцем.
Экипаж в полном составе собрался в навигационном салоне. Все стояли лицом к стенке корабля.
– Выбросите-ка все это, и побыстрее, – приказал Лагерссон, едва закончился осмотр.
Четверо людей подняли брезент с собранными вещами и направились в шлюзовую камеру. Пять минут пролетели в напряженном, угрюмом молчании. Наконец зажегся зеленый глазок, затем красный и снова зеленый.
– Что показывает индикатор?
– Двести пять килограммов лишку, командир.
Арне Лагерссон растерянно провел по лицу рукой. Выброшены все столы, диваны, кухонные инфраплиты, предохранительные ремни, посуда. Они лишились всего, что создает определенный комфорт, освободились от того, что не является предметом крайней необходимости. Чем же еще можно поступиться?
– Фултон! – сказал командир. – Сколько осталось аварийных скафандров?
– Пять.
– Три выбросите. Доктор Паульсен, пойдемте со мной. Нам нужно обсудить вопрос о рационе.
Едва доктор и командир корабля поднялись наверх, космонавты, взволнованные и обеспокоенные случившимся, разбрелись по залу. Одни уселись прямо на пол и, сжав голову руками, застыли неподвижно с закрытыми глазами; другие, стараясь не думать о трагической перспективе, пытались шутить и смеяться.
Боба Арджитая, девяностокилограммового верзилу и здоровяка, окружала небольшая группа людей.
– И что это за штука – сила тяжести? – деланно-наивным тоном спросил Боб.
– Сразу видно, что ты осел. Сейчас я тебе объясню, дуралеи. – Его приятель Джо, стоявший рядом, засучил рукава. – Представь себе, что ты сидишь у себя в небоскребе, на сорок первом этаже. Так вот, я беру тебя за шкирку и выпихиваю в окно. А потом вдруг отпускаю. Ну как, сообразил? Что тогда произойдет, а?
– Это ты зря, Джо, – сказал кто-то. – Ровным счетом ничего не произойдет. Боб из духа противоречия возьмет да назло тебе не упадет.
Кто-то засмеялся, кто-то в сердцах пожал плечами, а те, кому надоело слушать плоские остроты, отошли.
– Кроме смеха, друзья, – сказал Боб. – Я и в самом деле этого не понимаю. Нечего строить из себя всезнаек – ведь вам известно ровно столько, сколько мне – Индикатор показывает, что у нас двести пять килограммов лишних. Так неужели, черт побери, из-за каких-то жалких двухсот килограммов мы должны торчать на этом Титане? Попробуй тут разберись.
– Ну, разве ты не осел? – воскликнул Джо. – Так и быть, попробую объяснить тебе нонагляднее. Вообрази, что у тебя имеются весы с чашами. На одной чаше сидишь ты, а на другой лежит груз весом девяносто килограммов. Что произойдет, если ты тоже весишь девяносто килограммов?
– Умней ничего не придумал?! – воскликнул Боб. – Ясное дело, весы останутся в равновесии.
– Вот именно, – согласился Джо. – Чаши весов не опустятся и не поднимутся. Но если ты вынешь из кармана пиджака ручку и выкинешь ее, то чаша с грузом опустится, а тебя слегка подымет. Понял?
– Болван! – воскликнул Боб. – Как действуют весы я с пеленок знаю.
– Но антиграв работает на том же принципе, – сказал Джо. – Разницы никакой.
– Тише вы, Фултон идет.
Фултон подошел к группе космонавтов.
– Вот что, ребята, – дружелюбно сказал он. – Придется нам выбросить всю лишнюю одежду.
Боб Арджитай захохотал.
– Превосходно! – с наш рапным энтузиазмом воскликнул он. – Командир, видно, решил отправить нас домой в одних трусиках…
– Довольно зубоскалить, – прервал его Фултон. – Снимайте-ка ботинки, рубашки, белье.
– Приказ распространяется на всех без исключения? – спросил Боб.
Фултон кивнул.
– И к девушке наверху он тоже относится?
– Разумеется.
– Отлично, отлично! – Боб Арджитай стал радостно потирать руки. – Надеюсь, инженер Алексей Платов не рассердится, если его невеста разок-другой спустится сюда, к нам.
– Кретин! – разозлился Фултон.
Все засмеялись.
– Это я так, пошутил, – оправдывался Боб, – чтобы ребят приободрить.
Фултон растерянно посмотрел на него, потом сжал его локоть и легонько хлопнул по плечу, повернулся и, чеканя шаг, пошел к двери.
До отлета оставалось восемнадцать часов. Лагерссон, Фултон, доктор Паульсен, Алексей и Ирина собрались наверху, в главном салоне.
– Так вот, – сказал командир. – Учтите, что ксемедрин трогать нельзя. Мне приказано добыть шестьдесят килограммов, и я привезу ровно шестьдесят килограммов, ни граммом меньше.
Все согласно кивнули.
– Ничего не поделаешь, – вздохнул врач. – Сейчас на индикаторе антиграва лишних шестьдесят четыре килограмма. В нашем распоряжении восемнадцать часов, чтобы отыскать лишние килограммы и…
– Нам их никогда не отыскать, – сказал Алексей. – На корабле нет больше ничего лишнего.
Лагерссон пристально поглядел на друзей, а те в свою очередь смотрели на него так, словно решение проблемы зависело только от него одного.
Снизу слышался глухой ропот космонавтов, никто больше не
смеялся. Недовольство нарастало с каждой секундой.
– Чего вы от меня ждете? – со злостью спросил Лагерссон.
– Конечно, проще всего собрать всех и сказать: «Друзья, один из нас лишний. Давайте кинем жребий, и тот, кому не повезет, должен умереть. В одиночестве, как брошенная собака».
Четверо офицеров не отрывали от него взгляда, и в их глазах читались растерянность и немой упрек.
– А кое-кто из вас считает, что я должен добровольно покинуть «Ибис», не так ли? Еще бы, ведь я командую кораблем, а командир обязан показывать пример!
– Никто этого не говорит, – отозвался Фултон.
– Смешно – обычно в случае опасности капитан покидает корабль последним. А я, по-вашему, должен покинуть его первым. – И Лагерссон неестественно рассмеялся.
– Послушай, Арне, во время посадки индикатор антиграва был блокирован. Может, быть, он просто испорчен? – сказал Фултон.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Он показывает шестьдесят четыре килограмма лишнего веса, но, возможно, это ошибка. Почему бы нам не попытаться взлететь?
Лагерссон на секунду задумался.
– Согласен, – сказал он. – Попробуй.
Двадцать минут спустя Алексей нажал кнопку, корпус космического корабля вздрогнул и завибрировал. Лагерссон не отрывал взгляда от альтиметра. Пятнадцать секунд пролетели в напряженном ожидании.
– Нуль! – в ярости крикнул Лагерссон. – Мы не поднялись
ни на сантиметр!
Все снова собрались в центре салона. Командир обратился к Паульсену:
– Ну, а что вы предлагаете, доктор?
– Э, нам остается только сесть на жесточайшую диету. Через три-четыре дня мы изрядно похудеем и сумеем взлететь.
– Невозможно.
– Не вижу другого выхода, командир. Либо полетим без ксемедрина, либо подождем, пока народ не похудеет.
– Доктор, вы забываете, что курс и время полета были рассчитаны заранее. Если мы отложим полет иа несколько дней, то наткнемся в пути на облако В-36, а это – верная гибель. Значит, лететь надо либо через восемнадцать часов, либо через двадцать дней, когда нам уже не будет угрожать встреча со смертоносным облаком.
– А разве нельзя отклониться от курса?
– Нет, тогда нужно подняться по нормали к орбите планеты, а это связано со значительной потерей скорости. Мы прилетим на двадцать дней позже срока, не говоря уж о дополнительном риске. А вы представляете себе, что значит опоздать на двадцать дней?
– Знаю! – крикнул врач. – На Земле каждый час умирает в
среднем тридцать тысяч человек. Вы это уже неоднократно повторяли. Но что я могу сделать? Разве моя вина, что вспыхнула эпидемия?
– Замолчите!
– И не подумаю! Вы сами интересовались моим мнением.
Лагерссон повернулся к нему спиной. Опустив голову, он расхаживал по кругу вдоль стенки корабля, то и дело в ярости ударяя рукой по обшивке.
– Хорошо, попробуем сократить дневной рацион вдвое, – сказал он.
– Ничего не получится, Арне, – спокойно заметил Фултон. – Ты уже дважды снижал норму, да к тому же у нас осталось всего несколько килограммов концентрата.
– Значит, надо вылить шестьдесят четыре литра воды!
– Арне, – в голосе Фултона послышались мрачные ноты. – Посмотри, сколько у нас осталось воды. Нам и так приходится беречь каждую каплю. Еще раз урезать запас воды и кислорода – значит, обречь полет на верную неудачу.
– Ума не приложу, что делать, – пробормотал Лагерссон. Он в отчаянии поглядел вокруг. – Неужели на корабле ничего больше нельзя убрать?
В командирской рубке были сняты все пульты, часть рубильников была заменена пробками. Все приборы, но вмонтированные в корпус, были выброшены.
– Проклятый корабль! – крикнул Лагерссон. – Цельнокроеное чудище! Ничего нельзя демонтировать, подточить, вырезать. Будь ты проклят!
Он, словно зверь в клетке, заметался по салону, потом вдруг замер и бессильно прислонился к стене.
Его взгляд упал на Ирину, на ее густые длинные ззолосы. Он представил себе, как острые ножницы срезают тонкие пряди, одну за другой… Нет, это не выход из положения. Даже если обрить всех наголо, больше двухсот-трехсот граммов не наберется. Но туманная мысль о ножницах вызвала у Лагерссона страшную, но заманчивую картину… В голове звучали жестокие слова: «Смажь мылом. Если и тогда не поможет, придется расстаться с пальцем».
– Доктор, – обратился он к Паульсену.
– Слушаю, командир.
– Доктор… – Лагерссон умолк в нерентителыюстп и дрожащей рукой потер подбородок. – Доктор, сколько весит человеческая рука?
Паульсен вздрогнул.
– По-разному, – негромко сказал он. – В среднем три-четыре килограмма.
Лагерссон не сумел сдержать довольной ухмылки.
– Боюсь, что нам понадобится ваше содействие, доктор.
Паульсен бросил на остальных умоляющий взгляд, словно взывая о помощи.
– Вы в состоянии сделать двадцать ампутаций?
Доктор гневно пожал плечами.
– Я спрашиваю, вы можете это сделать?
– Разумеется, могу, но в такой ситуации я никогда этого
не сделаю!
– А я говорю – сделаете! – рявкнул Лагерссон. Он выхватил лучевой пистолет и навел его на Паульсена. Тот невольно отступил назад.
– Вы не имеете права меня принуждать! Повторяю, я никогда на это не пойду!
– Послушайте, Паульсен, – умоляюще сказал Лагерссон, – я нашел последние шестьдесят четыре килограмма. Ваша задача – убрать их с корабля. Если вы откажетесь, я вынужден буду прибегнуть к силе.
– Господи, кто вы – чудовище или авантюрист, ищущий дешевой славы? – воскликнул Паульсен. – Вы что думаете, вам по возвращении памятник поставят? Да за такие художества вас судить будут…
– Ну, хватит! – прервал его Лагерссон. Фултон, Алексей и Ирина направились было к нему.
– Ни с места! – крикнул Лагерссон.
– Вы слышите? – сказал Паульсен. – Он сошел с ума, он хочет отрезать руку каждому из вас!
Ирина побледнела и невольно прижалась к Алексею. Лагерссон снова вскинул лучевой пистолет.
– Послушайте, люди, – усталым голосом произнес он. – Послушайте меня, друзья… не знаю уж как вас называть… Возможно, я и в самом деле немного не в себе. А, возможно, доктор прав, и я действительно ищу славы либо… крупных неприятностей. Но все это пустые разговоры, и мы только зря теряем драгоценное время. Поймите, «Ибису» опасность не грозит. Вашей жизни тоже. Если бы речь шла только об опоздании на двадцать дней, проблема решалась бы очень просто: немного гимнастики, чуть меньше калорий, и мы преспокойно взлетели бы с этого проклятого Титана. Но вы же знаете, что сейчас любое промедление смерти подобно – на карту поставлена жизнь миллионов людей. Я знаю, от вас требуется беспримерное самопожертвование. Вы можете настаивать, чтобы я пожертвовал собой. Но это несправедливо. Почему именно я, а не кто-либо другой? – Он помолчал. – Даю вам полчаса на размышление; я изрядно поломал голову, теперь ваша очередь. Если вы не хотите жертвовать рукой, найдите способ убрать лишние шестьдесят четыре килограмма. Но коль скоро иного выхода не будет, придется делать ампутацию.
Он отер с лица холодный пот и бессильно опустился на пол. Веки отяжелели и слипались, перед глазами расплывался туман. «У меня жар», – подумал он.
Фултон прислонился к стойке индикатора и застыл как изваяние. Паульсен нервно ходил из угла в угол, бормоча что-то себе под нос. Ирина и Алексей стояли молча, тесно прижавшись
друг к другу.
– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, – сказал Лагерссон. – Надеетесь, что кто-нибудь из членов экипажа не выдержит, в ярости бросится на меня, и я его пристрелю. Тогда все трудности разрешатся сами собой, не правда ли? Но кто же захочет таскать для нас каштаны из огня? Нет, дорогие друзья, на этот раз каждому из нас придется делать это самому.
Лагерссон все говорил, говорил… Его лихорадочная, бессвязная речь то сбивалась на проклятия, то перемежалась горькими сетованиями.
– Фултон! – слабо позвал он. – Ты способен добровольно умереть один как перст на этом чертовом Титане?
Второй пилот нахмурился и ничего не ответил.
– Так как же, Фултон? – не унимался Лагерссон.
1 2 3