К каким – я и сам не знал. Однако это чувство «надо сесть и подумать» возвращалось с завидной регулярностью. И порой я садился, и думал, и вспоминал, и нащупывал какие-то ответы, не имевшие ничего общего с вопросом. Но ясность не приходила. Был просто круговорот слов, штампов, абстрактных понятий. А понимания не было. Я только чувствовал, что ответ таится где-то между моим странным опытом, когда мне чудился бледный всадник, и той ночной беседой с Катру. Он был на полпути между страхом смерти и той фантасмагорией, которая была еще страшнее, чем смерть.
«Нельзя бояться, – думал я. – Нельзя. Но почему – нельзя? И как избавиться от этого страха? Когда я был Пятым, меня учили, что мое бессмертие не должно быть чем-то заслуживающим внимания. Не есть ли это ответ на вопрос? Пятому не было интересно собственное бессмертие, значит, меня не должно волновать то, что я смертен? Смерть – атрибут жизни… Поймите, это не теорема, это – аксиома… Аксиомы не доказывают, их принимают на веру. Их невозможно опровергнуть, и поэтому они неинтересны по определению. И следовательно, над ними не размышляют». Но эти сухие рассуждения оставались не более чем занимательными логическими упражнениями. А понимания все не было.
Я так и не смог прийти к каким-то определенным выводам до тех пор, пока не родилась Люси. Впрочем, нет, это произошло не тогда, когда она родилась, а значительно позже, когда она стала узнавать меня. Глядя на то, как этот еще недавно не существовавший человечек расплывается в улыбке при виде меня и радостно трясет погремушкой, я ощутил новое, еще неясное для себя чувство. А несколько дней спустя это чувство расставило все на свои места и помогло понять, каков же ответ на расплывчатый вопрос. Правда, когда я попытался изложить свои новые взгляды деду Мари, этот образованнейший и интереснейший старик, с которым я часто вступал в споры, усмехнулся и выразил надежду на то, что я сохраню приверженность подобным взглядам в его возрасте. Но его скептицизм ничего не изменил.
Я захлопнул путеводитель и, надеясь остаться незамеченным, двинулся к проходу. К сожалению, попытка не удалась. Услышав мои шаги, Катру поднял голову, кинул на меня беглый взгляд и тут же просиял.
– Здравствуйте, – радостно сказал он, когда я подошел поближе.
– Добрый день, – отозвался я, чувствуя, что мой тон на порядок холоднее его.
– Вы… – он был в явном замешательстве. Было видно, что он не знает, с кем из Пятых имеет дело.
– Андре Рокруа, – все так же холодно сказал я, желая поскорее закончить беседу. – А вы – Луи Катру.
– Да-да, конечно, – обрадовался он. – Теперь я вас узнал.
Он приветливо смотрел на меня, видимо, не придавая значения моему тону. Я отвечал ему равнодушным взглядом. Он немного постарел за эти три с лишним года. Венчик седых волос обрамлял расползшуюся лысину. Две глубокие складки между бровями стали больше. Но, кроме этих естественных изменений, он был все тот же – еще крепкий, уверенный в себе мужчина.
– Ну, как вы? – спросил Катру наконец. Я пожал плечами.
– Спасибо, ничего.
– Как Мари? – поинтересовался он, обнаруживая завидную память.
– Тоже неплохо.
– Кто у вас родился?
– Девочка.
Сейчас он спросит: «Как назвали?», я отвечу: «Люси», он скажет: «Хорошее имя», я кивну, а затем распрощаюсь и пойду дальше… Но он вдруг замолчал. Может быть, мое нежелание говорить стало слишком заметно. «Вот и хорошо, – подумал я, – ничего не надо объяснять». Но тут он неожиданно посерьезнел, глянул по сторонам и, понизив голос, задал совсем другой вопрос:
– А вы часто вспоминаете наш разговор? Он… не мешает вам?
– Ничуть не мешает, – ответил я, поражаясь этой наглости. – Я вообще о нем не вспоминаю.
Его лицо просветлело.
– Вообще не вспоминаете? Вот это личность!
Этот дешевый спектакль начинал меня раздражать.
– А вы думали, он будет мне мешать? – спросил я. Катру сделал неопределенный жест.
– Не знаю. У меня были некоторые сомнения… Но я считал, что вы должны знать правду. И я рад тому, что не ошибся.
Я промолчал. Сомнения у него, видите ли, были… Конечно, сомнения.
– Разумеется, это было нелегко, – сказал он, неверно истолковывая мое молчание. – Кстати, я забыл тогда сказать вам, но вы, наверное, и сами так решили… Вы ведь не рассказывали об этом Мари? Мне кажется, что…
Это была ошибка. Не стоило ему упоминать ее имя в этом контексте. Ох, не стоило…
– Не волнуйтесь, – сказал я, бесцеремонно прерывая его речь, – Мари, конечно, знает об этом разговоре. Но ее, как и меня, он не смущает.
И, не удержавшись, добавил:
– Как бы вам этого ни хотелось.
– Простите? – с прекрасно разыгранным недоумением спросил он. – Как бы мне этого ни хотелось? Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что нам не стоит продолжать эту беседу, – ответил я, стараясь оставаться в рамках приличия. – До свидания.
– Нет, постойте, – твердо возразил он. – Я не знаю, чем я вас обидел, вспомнив о Мари, но…
– Сделайте одолжение, не вспоминайте о ней, – снова прервал я Катру. – Никогда. Хватит того, что вы чуть не отравили мне жизнь своим враньем.
Он сощурился.
– Враньем?
– Вот и поговорили, – сказал я.
– Враньем… – повторил он с каким-то новым выражением. – А как вы узнали?
– Двери надо закрывать, – буркнул я. – Тогда не все, кто проходит мимо комнаты Тесье, будут знать…
– Знать что?
– То, что вы вешаете лапшу своим спонсорам, меняя Двенадцатого как перчатки.
– Значит, вы слышали его разговор, – вздохнул Катру. – Теперь понятно. Но почему вы так злы на меня?
– Почему? Неужели вы серьезно задаете такой вопрос?
Он сосредоточенно кивнул и этим еще больше разозлил меня.
– Для того чтобы покрыть свои махинации с провалившимся экспериментом, вы готовы были перечеркнуть всю мою жизнь. Вам было все равно, что я проведу остаток жизни, мучаясь от сознания того, что не должен умирать, что мой ребенок не должен умирать… Этого не произошло только по чистой случайности. Как вы ни старались, я люблю жизнь и не боюсь смерти. Но если бы не этот случай, моя жизнь была бы пыткой из-за вашей чудовищной лжи. И вы еще спрашиваете, почему я зол?
Я замолчал, досадуя на свою несдержанность. Нашел перед кем разглагольствовать… Катру отвел взгляд. Затем бесцельно открыл и закрыл книгу, которую держал в руке. И тихо сказал:
– Простите.
Мне вдруг стало жаль его. Но только на мгновение.
– Прощайте, – сказал я. – Надеюсь, что я был единственным, кого вы пытались обмануть.
И, повернувшись, вышел из прохода. Сквозь умытые дождем витрины в лицо мне блеснуло солнце.
– И ты ему ничего не сказал?
– Нет.
– Любопытно… любопытно.
Грузный мужчина с аккуратной седеющей бородой откинулся в черном кожаном кресле и, постукивая пальцами по столу, спросил: – И как он дошел до этого?
Его собеседник, лысоватый человек с аристократическим профилем, пожал плечами.
– Он упомянул какой-то телефонный разговор. Похоже, что он случайно услышал твою беседу. Рекомендовал закрывать двери.
Бородатый хмыкнул.
– Горбатого могила исправит. Но почему он решил, что его обманули? Что бы он ни подслушивал, я такое сказать не мог.
– Насколько я понял, – грустно сказал аристократ, морщась от скрипа своего кресла, – он считает, что опыт ставится над Двенадцатым.
Бородатый вскинул брови.
– Над Двенадцатым?
Аристократ кивнул. Человек за столом гулко расхохотался.
– И еще мы его меняем… Хорош сыщик! Это надо же – парню рассказали всю правду, а этот чудак все равно в нее не поверил. Придумал такую ерунду.
– Кому она нужна – наша правда… – вздохнул лысый. – Не знаю, что он услышал у тебя под дверью, но на его месте любой человек сделал бы те же выводы. Он просто искал повод не верить. И нашел.
– Что да, то да, – отсмеявшись, согласился бородатый. – Кстати, любопытная идея насчет замены, – тут он улыбнулся. – Если когда-нибудь Десятый неожиданно начнет стареть, можем ею воспользоваться. И не надо будет совать в каждую группу по подсадной утке.
– С чего ему вдруг стареть? – невесело спросил лысый. – Двадцать пять лет не стареет…
– Опять завидуешь? – спросил бородач. – Нечего ему завидовать.
Аристократ отмахнулся.
– Ему – нет. А вот этому грубияну – возможно.
– Ты в порядке? – озабоченно спросил человек за столом. – Сто раз вроде обсуждали. Ты ведь никогда не жалел о том, что знаешь. Что он тебе такого сказал?
– Ничего особенного, – ответил сидящий в кресле. – Ничего особенного… Так, одна фраза. Мне бы тоже так хотелось… Как он… Любить жизнь и не бояться смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
«Нельзя бояться, – думал я. – Нельзя. Но почему – нельзя? И как избавиться от этого страха? Когда я был Пятым, меня учили, что мое бессмертие не должно быть чем-то заслуживающим внимания. Не есть ли это ответ на вопрос? Пятому не было интересно собственное бессмертие, значит, меня не должно волновать то, что я смертен? Смерть – атрибут жизни… Поймите, это не теорема, это – аксиома… Аксиомы не доказывают, их принимают на веру. Их невозможно опровергнуть, и поэтому они неинтересны по определению. И следовательно, над ними не размышляют». Но эти сухие рассуждения оставались не более чем занимательными логическими упражнениями. А понимания все не было.
Я так и не смог прийти к каким-то определенным выводам до тех пор, пока не родилась Люси. Впрочем, нет, это произошло не тогда, когда она родилась, а значительно позже, когда она стала узнавать меня. Глядя на то, как этот еще недавно не существовавший человечек расплывается в улыбке при виде меня и радостно трясет погремушкой, я ощутил новое, еще неясное для себя чувство. А несколько дней спустя это чувство расставило все на свои места и помогло понять, каков же ответ на расплывчатый вопрос. Правда, когда я попытался изложить свои новые взгляды деду Мари, этот образованнейший и интереснейший старик, с которым я часто вступал в споры, усмехнулся и выразил надежду на то, что я сохраню приверженность подобным взглядам в его возрасте. Но его скептицизм ничего не изменил.
Я захлопнул путеводитель и, надеясь остаться незамеченным, двинулся к проходу. К сожалению, попытка не удалась. Услышав мои шаги, Катру поднял голову, кинул на меня беглый взгляд и тут же просиял.
– Здравствуйте, – радостно сказал он, когда я подошел поближе.
– Добрый день, – отозвался я, чувствуя, что мой тон на порядок холоднее его.
– Вы… – он был в явном замешательстве. Было видно, что он не знает, с кем из Пятых имеет дело.
– Андре Рокруа, – все так же холодно сказал я, желая поскорее закончить беседу. – А вы – Луи Катру.
– Да-да, конечно, – обрадовался он. – Теперь я вас узнал.
Он приветливо смотрел на меня, видимо, не придавая значения моему тону. Я отвечал ему равнодушным взглядом. Он немного постарел за эти три с лишним года. Венчик седых волос обрамлял расползшуюся лысину. Две глубокие складки между бровями стали больше. Но, кроме этих естественных изменений, он был все тот же – еще крепкий, уверенный в себе мужчина.
– Ну, как вы? – спросил Катру наконец. Я пожал плечами.
– Спасибо, ничего.
– Как Мари? – поинтересовался он, обнаруживая завидную память.
– Тоже неплохо.
– Кто у вас родился?
– Девочка.
Сейчас он спросит: «Как назвали?», я отвечу: «Люси», он скажет: «Хорошее имя», я кивну, а затем распрощаюсь и пойду дальше… Но он вдруг замолчал. Может быть, мое нежелание говорить стало слишком заметно. «Вот и хорошо, – подумал я, – ничего не надо объяснять». Но тут он неожиданно посерьезнел, глянул по сторонам и, понизив голос, задал совсем другой вопрос:
– А вы часто вспоминаете наш разговор? Он… не мешает вам?
– Ничуть не мешает, – ответил я, поражаясь этой наглости. – Я вообще о нем не вспоминаю.
Его лицо просветлело.
– Вообще не вспоминаете? Вот это личность!
Этот дешевый спектакль начинал меня раздражать.
– А вы думали, он будет мне мешать? – спросил я. Катру сделал неопределенный жест.
– Не знаю. У меня были некоторые сомнения… Но я считал, что вы должны знать правду. И я рад тому, что не ошибся.
Я промолчал. Сомнения у него, видите ли, были… Конечно, сомнения.
– Разумеется, это было нелегко, – сказал он, неверно истолковывая мое молчание. – Кстати, я забыл тогда сказать вам, но вы, наверное, и сами так решили… Вы ведь не рассказывали об этом Мари? Мне кажется, что…
Это была ошибка. Не стоило ему упоминать ее имя в этом контексте. Ох, не стоило…
– Не волнуйтесь, – сказал я, бесцеремонно прерывая его речь, – Мари, конечно, знает об этом разговоре. Но ее, как и меня, он не смущает.
И, не удержавшись, добавил:
– Как бы вам этого ни хотелось.
– Простите? – с прекрасно разыгранным недоумением спросил он. – Как бы мне этого ни хотелось? Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду, что нам не стоит продолжать эту беседу, – ответил я, стараясь оставаться в рамках приличия. – До свидания.
– Нет, постойте, – твердо возразил он. – Я не знаю, чем я вас обидел, вспомнив о Мари, но…
– Сделайте одолжение, не вспоминайте о ней, – снова прервал я Катру. – Никогда. Хватит того, что вы чуть не отравили мне жизнь своим враньем.
Он сощурился.
– Враньем?
– Вот и поговорили, – сказал я.
– Враньем… – повторил он с каким-то новым выражением. – А как вы узнали?
– Двери надо закрывать, – буркнул я. – Тогда не все, кто проходит мимо комнаты Тесье, будут знать…
– Знать что?
– То, что вы вешаете лапшу своим спонсорам, меняя Двенадцатого как перчатки.
– Значит, вы слышали его разговор, – вздохнул Катру. – Теперь понятно. Но почему вы так злы на меня?
– Почему? Неужели вы серьезно задаете такой вопрос?
Он сосредоточенно кивнул и этим еще больше разозлил меня.
– Для того чтобы покрыть свои махинации с провалившимся экспериментом, вы готовы были перечеркнуть всю мою жизнь. Вам было все равно, что я проведу остаток жизни, мучаясь от сознания того, что не должен умирать, что мой ребенок не должен умирать… Этого не произошло только по чистой случайности. Как вы ни старались, я люблю жизнь и не боюсь смерти. Но если бы не этот случай, моя жизнь была бы пыткой из-за вашей чудовищной лжи. И вы еще спрашиваете, почему я зол?
Я замолчал, досадуя на свою несдержанность. Нашел перед кем разглагольствовать… Катру отвел взгляд. Затем бесцельно открыл и закрыл книгу, которую держал в руке. И тихо сказал:
– Простите.
Мне вдруг стало жаль его. Но только на мгновение.
– Прощайте, – сказал я. – Надеюсь, что я был единственным, кого вы пытались обмануть.
И, повернувшись, вышел из прохода. Сквозь умытые дождем витрины в лицо мне блеснуло солнце.
– И ты ему ничего не сказал?
– Нет.
– Любопытно… любопытно.
Грузный мужчина с аккуратной седеющей бородой откинулся в черном кожаном кресле и, постукивая пальцами по столу, спросил: – И как он дошел до этого?
Его собеседник, лысоватый человек с аристократическим профилем, пожал плечами.
– Он упомянул какой-то телефонный разговор. Похоже, что он случайно услышал твою беседу. Рекомендовал закрывать двери.
Бородатый хмыкнул.
– Горбатого могила исправит. Но почему он решил, что его обманули? Что бы он ни подслушивал, я такое сказать не мог.
– Насколько я понял, – грустно сказал аристократ, морщась от скрипа своего кресла, – он считает, что опыт ставится над Двенадцатым.
Бородатый вскинул брови.
– Над Двенадцатым?
Аристократ кивнул. Человек за столом гулко расхохотался.
– И еще мы его меняем… Хорош сыщик! Это надо же – парню рассказали всю правду, а этот чудак все равно в нее не поверил. Придумал такую ерунду.
– Кому она нужна – наша правда… – вздохнул лысый. – Не знаю, что он услышал у тебя под дверью, но на его месте любой человек сделал бы те же выводы. Он просто искал повод не верить. И нашел.
– Что да, то да, – отсмеявшись, согласился бородатый. – Кстати, любопытная идея насчет замены, – тут он улыбнулся. – Если когда-нибудь Десятый неожиданно начнет стареть, можем ею воспользоваться. И не надо будет совать в каждую группу по подсадной утке.
– С чего ему вдруг стареть? – невесело спросил лысый. – Двадцать пять лет не стареет…
– Опять завидуешь? – спросил бородач. – Нечего ему завидовать.
Аристократ отмахнулся.
– Ему – нет. А вот этому грубияну – возможно.
– Ты в порядке? – озабоченно спросил человек за столом. – Сто раз вроде обсуждали. Ты ведь никогда не жалел о том, что знаешь. Что он тебе такого сказал?
– Ничего особенного, – ответил сидящий в кресле. – Ничего особенного… Так, одна фраза. Мне бы тоже так хотелось… Как он… Любить жизнь и не бояться смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41