часто безоблачное небо неожиданно заволакивало тучами, поднимался ветер, и все заслоняла белая снежная пелена. Однажды такая пурга застала Пахтусова и его товарищей на открытом мысу. Ветер валил с ног; все вынуждены были лечь в снег, который вскоре набился внутрь малиц (меховой одежды). Мучили жажда и голод. Можно было бы поесть сухарей, но от них еще больше хотелось пить, а добыть воду, не разводя огня, было невозможно. Одежда отсырела, люди дрожали от холода, но ветер не давал встать, чтобы согреться. Оставалось только ждать. Так прошло двое суток.
«Мы потеряли всю надежду на спасение; положение наше сделалось еще бедственнее от невозможности утолить жажду, — писал в дневнике Пахтусов. — Тщетно мы держали по свинцовой пуле во рту; сначала казалось, жажда несколько утихла, но через несколько минут возрождалась она еще с большей силой. Наконец, мне пришла мысль, что снег можно растаять в кружке, за пазухою. И не более как через полчаса достал я таким образом чарки полторы воды, которая в то время была для меня столь драгоценна, что, казалось, не отдал бы ее ни за какие миллионы».
По колено в воде, проваливаясь в мокром снегу, перетаскивая на плечах шлюпку через торосы, лавируя между ними, исследователи продвигались вперед, нанося на карту очертания берегов, островов, мысов, измеряя глубины, следя за перелетом птиц, стаями прибывавших с материка.
Примерно в 115 километрах от становья, как в шутку Пахтусов называл свою зимовку, на берегу небольшого залива, он наткнулся на руины черной от времени покосившейся избы, поблизости от которой лежал сломанный бурей крест. По буквам разобрал вырезанную на ней короткую надпись:
«Поставлен сей животворящий крест на поклонение православным христианам, зимовщики 12 человек, кормщик Савва Феофанов, на Новой Земле по правую сторону Кусова Носа».
А ниже дата — 1742.
«Нет сомнения, — замечает Пахтусов, — что это тот самый Савва, который обошел Новую Землю кругом, около мыса Доходы. Хотя предание называет его Лошкиным, но эта разница в прозвище могла произойти от двух причин: или Савва имел две фамилии — Лошкин и Феофанов, или вырезывающий надпись на кресте, из уважения к своему кормщику, назвал его только по отчеству Феофановым».
Бухту, на побережье которой были найдены руины дома и крест, Пахтусов назвал Саввиной губой. Это название можно прочитать на современных картах. За двухнедельный поход Пахтусов описал более 130 верст береговой линии.
11 июля карбас покинул становье, где команда прожила почти десять месяцев. Опять настали дни борьбы с ветрами, шквалами и льдами: все дальше на восток и север вела линия на карте, составляемой Пахтусовым.
В бухте, названной именем лейтенанта Литке, судно оказалось затертым льдами. Снова наступило вынужденное бездействие, длившееся неделями, Пахтусов с горечью записал:
«Зная, что отчаяние — первый повод к неудачам и всегда ведет за собою самые бедственные последствия, я стараюсь скрыть мои опасения от товарищей моих и даже от самого себя».
Наконец, судно снова могло передвигаться. И на карте возникли новые бухты, полуострова и устья рек, стекающих с гор. Вот и Маточкин Шар.
«Итак, — отметил Пахтусов, — нам первым после Саввы Лошкина удалось обойти остров Новой Земли. Это радовало нас».
Путь домой был тяжелым. В Баренцевом море изрядно потрепанное судно подхватил крепкий восточный ветер, перешедший в жестокий шторм.
«Представьте себе, — писал Пахтусов, — среди необозримого океана под небом, покрытым черными тучами, маленький наш бот, осыпаемый брызгами волн, то сильно бросаемый на хребет вала, то поглощаемый бездною…»
Материалы, которые привез с собою Пахтусов в Петербург, убедили всех, что легендарное восточное побережье Новой Земли досягаемо. Тщательно выполненные карты охватывали береговую линию всего южного острова. Метеорологический журнал с данными за год, наблюдения над приливами в Карском море представляли собой первые научные сведения о природе и климате Новой Земли.
Докладывая о результатах экспедиции, Пахтусов поставил вопрос о необходимости ее продолжить, чтобы довести до конца опись восточного побережья.
О походе Пахтусова заговорили всюду. Гидрографический департамент готов был оказать ему всяческую помощь, тем более что, не затратив ни гроша, приобрел ценную гидрографическую опись.
А пока вопрос обсуждался и согласовывался в инстанциях, Пахтусов не терял зря времени. Он изучал минералогию, ботанику, зоологию, усиленно посещал кунсткамеру.
Весной 1834 года Пахтусову вручили инструкцию, составленную Гидрографическим департаментом, в которой говорилось:
«Главная цель делаемого вам поручения состоит в том, чтобы описать восточный берег северного острова Новой Земли, доселе никем еще не осмотренный».
Вторая экспедиция была снаряжена значительно лучше первой. На этот раз львиную долю расходов взял на себя П. Клоков. В распоряжении Пахтусова были шхуна «Кротов» и карбас «Казаков», команда состояла из шестнадцати человек. Сам Пахтусов командовал шхуной, а его помощник — кондуктор корпуса штурманов А. К. Циволька — карбасом.
24 июля 1834 года суда вышли из Архангельска в плавание.
У мыса Журавлева суда были остановлены сплошными ледяными полями, преградившими выход из пролива в Карское море. Сентябрь был на исходе. Пахтусов на шлюпке несколько раз пытался разведать, нет ли возможности пробиться к морю, но всюду натыкался на льды.
Приготовления к зиме заняли немного времени: суда разгрузили и вытащили на берег в удобном, хорошо защищенном от ветров месте.
Из плавника и остатков старинных изб построили жилье.
Наступила лютая северная зима.
«Часто случалось, — писал в дневнике Пахтусов, — что избу заносило до того, что место ее можно было узнать только по флюгеру на шесте высотою до 6 сажен».
Жизнь в становье подчинялась строгому распорядку. На сон отводилось шесть часов в сутки, ежедневно совершались прогулки, еженедельно мылись в бане. Развлекались охотой, в непогоду — поднятием тяжестей.
В результате цинга, исконный недруг северных экспедиций прошлого, благодаря заботам Пахтусова отступила, не унеся ни одной жертвы.
В марте 1835 года Пахтусов провел по льду геодезическую съемку и опись южного берега Маточкина Шара, а также астрономические наблюдения с целью установить точное расположение устьев пролива. Циволька описал восточный берег Новой Земли на протяжении 160 километров к северу от пролива.
Однако карбас неожиданно затерло во льдах. Моряки едва успели вырваться на берег. В «Дневных записках» второй экспедиции, напечатанных в «Записках Гидрографического департамента» через десять лет после окончания плавания, Пахтусов так описывает это событие:
«Мы… до крайности перемокли и устали. Разведя огонь и устроя палатки из парусов, мы обратились к перетаскиванию оставленной на прибрежном льду провизии и бочки со смолою. Последняя нам была нужна для исправления лодок, потерпевших от перетаски по ледяным торосам; но льдина, на которой все это стояло, уже ушла в море. Таким образом мы лишились значительной части наших вещей».
И все-таки моряки не поддались отчаянию. Гибель судна, утрата почти всех вещей и продуктов, полная неосведомленность о завтрашнем дне — ничто не могло лишить их присутствия духа. И в эти критические дни Пахтусов продолжал свои наблюдения. Именно в день гибели карбаса он внес в дневник строки, поражающие своей будничной простотой.
Нежданная помощь пришла с моря. К острову подошло судно кормщика Еремина, а несколько дней спустя в этом районе появилось еще одно судно — промышленника Ивана Гвоздарева.
Оказывается, по пути, проложенному Пахтусовым, в 1835 году прошло 118 судов поморов-промышленников. Цифра неслыханная по тем временам. В 1831 году, накануне первого путешествия Пахтусова, на Новую Землю отправилась только одна ладья.
Кормщики охотно взялись доставить Пахтусова и его команду к зимовью и спорили за честь оказать помощь отважным путешественникам. Решено было идти на обоих судах.
На обратном пути, преследуя морского зверя, суда проникли в залив, не помеченный на карте. Пахтусов назвал его именем кормщика Еремина.
9 августа Пахтусов и его спутники высадились в зимовье. Пахтусов был болен. Он простудился, попав в ледяную воду во время катастрофы у острова Верха. Но ничего не могло остановить Пахтусова, он был непреклонен в своем решении продолжать исследования.
Узнав, что восточное устье Маточкина Шара наконец освободилось ото льда, он решил предпринять еще одну попытку дойти до мыса Желания, на этот раз вдоль восточного побережья. Для этой цели он взял у промышленников карбас.
На случай, если ему не удастся возвратиться к зимовью до начала зимы, Пахтусов перед выходом в плавание дал Цивольке указание: взять с собой часть имущества экспедиции, а главное — документы, и вернуться в Архангельск на ладье Еремина. Шхуну оставить в районе зимовья; там она понадобится штурману, когда он завершит съемку.
В своем дневнике Пахтусов сдержанно и просто рассказывает об этом походе, в котором с наибольшей силой проявились его замечательные качества: неустрашимость, собранность и целеустремленность.
Плавание оказалось на редкость тяжелым: непрестанные дожди и туманы, ветры и льды мешали движению судна. Карбас медленно продвигался по узкой прибрежной полоске чистой воды. Чем дальше к северу, тем более сплоченными становились льды.
Ценою невероятных усилий Пахтусов к 23 августа достиг островов, расположенных на 74°24 северной широты. Пройти сквозь узкие проливы между островами, несмотря на многократные попытки, не удалось.
Льды плотно прижимались к берегу. Пахтусов нанес на карту очертания части островов, обозначил мысы; самому отдаленному высокому мысу он дал имя Дальний.
Позже этот маленький архипелаг в честь бесстрашного полярного исследователя получил название островов Пахтусова.
В октябре 1835 года Пахтусов вернулся на материк, пробыв, таким образом, в экспедиции 440 дней.
По возвращении домой Пахтусов начал приводить в порядок свои записи. Он писал подробный отчет о путешествии, уточнял составленные им карты побережья, переписывал материалы астрономических и магнитных наблюдений, сопоставлял данные о приливах и отливах, сверял определения высот гор Новой Земли.
Он довел до конца эту грандиозную работу, но здоровье его было подорвано непомерными лишениями двойного, почти 900-дневного похода в суровых условиях Арктики. 7 ноября 1835 года Петр Кузьмич Пахтусов скончался. Он умер в расцвете творческих сил и смелых планов, не успев выполнить многое из того, что было им задумано, о чем он мечтал, что было выношено трезвой мыслью моряка-исследователя.
Похоронен Пахтусов на Соломбальском кладбище в Архангельске. На могильной плите выбита скромная надпись. «Корпуса штурманов подпоручик и кавалер Петр Кузьмич Пахтусов». А ниже сказано, что он умер «от понесенных в походах трудов и д.о.», эти две буквы расшифровывались современниками как начальные буквы слов «домашних огорчений».
Пахтусов первый указал, что на Новой Земле находятся залежи каменного угля, использование которых, по его мнению, должно было бы сыграть важную роль в хозяйственном освоении просторов Севера.
В 1875 году штурманы военного флота решили увековечить имя Пахтусова, воздвигнув ему монумент на свои трудовые деньги В течение десяти лет они ежемесячно отчисляли небольшой процент из своего скудного жалованья, пока не накопили необходимую сумму.
Бронзовый монумент этот и сейчас стоит в Кронштадте. Трудно переоценить значение вклада, который сделал этот отважный русский мореплаватель в географическую науку.
Он положил на карту восточный берег южного острова и значительную часть восточного берега северного острова Новой Земли, подтвердил своими данными опись пролива Маточкин Шар, составленную Розмысловым, наново нанес на карту западное побережье до острова Панкратьева.
Большой научный интерес представляют его астрономические координаты, наблюдения за приливами и отливами, сведения по метеорологии, коллекции минералов и камней, описания животного и растительного мира.
Геннадий Невельской
В славной плеяде выдающихся русских мореплавателей XIX века Геннадий Иванович Невельской занимает особое место. В 1849–1856 годы, возглавляя Амурскую экспедицию, этот смелый исследователь совершил крупнейшие географические открытия в районе нижнего течения Амура и северных берегов Японского моря и присоединил к России огромные пространства Приамурья и Приморья.
Геннадий Иванович Невельской родился 23 ноября 1814 года в семье отставного потомственного моряка. Его детство проходило в усадьбе Дракино Солигалического уезда Костромской губернии. В доме Невельских высоко чтились морские традиции. Неудивительно, что с первых дней своей сознательной жизни Геннадий Невельской стал мечтать о море, про которое много и увлекательно рассказывал ему отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
«Мы потеряли всю надежду на спасение; положение наше сделалось еще бедственнее от невозможности утолить жажду, — писал в дневнике Пахтусов. — Тщетно мы держали по свинцовой пуле во рту; сначала казалось, жажда несколько утихла, но через несколько минут возрождалась она еще с большей силой. Наконец, мне пришла мысль, что снег можно растаять в кружке, за пазухою. И не более как через полчаса достал я таким образом чарки полторы воды, которая в то время была для меня столь драгоценна, что, казалось, не отдал бы ее ни за какие миллионы».
По колено в воде, проваливаясь в мокром снегу, перетаскивая на плечах шлюпку через торосы, лавируя между ними, исследователи продвигались вперед, нанося на карту очертания берегов, островов, мысов, измеряя глубины, следя за перелетом птиц, стаями прибывавших с материка.
Примерно в 115 километрах от становья, как в шутку Пахтусов называл свою зимовку, на берегу небольшого залива, он наткнулся на руины черной от времени покосившейся избы, поблизости от которой лежал сломанный бурей крест. По буквам разобрал вырезанную на ней короткую надпись:
«Поставлен сей животворящий крест на поклонение православным христианам, зимовщики 12 человек, кормщик Савва Феофанов, на Новой Земле по правую сторону Кусова Носа».
А ниже дата — 1742.
«Нет сомнения, — замечает Пахтусов, — что это тот самый Савва, который обошел Новую Землю кругом, около мыса Доходы. Хотя предание называет его Лошкиным, но эта разница в прозвище могла произойти от двух причин: или Савва имел две фамилии — Лошкин и Феофанов, или вырезывающий надпись на кресте, из уважения к своему кормщику, назвал его только по отчеству Феофановым».
Бухту, на побережье которой были найдены руины дома и крест, Пахтусов назвал Саввиной губой. Это название можно прочитать на современных картах. За двухнедельный поход Пахтусов описал более 130 верст береговой линии.
11 июля карбас покинул становье, где команда прожила почти десять месяцев. Опять настали дни борьбы с ветрами, шквалами и льдами: все дальше на восток и север вела линия на карте, составляемой Пахтусовым.
В бухте, названной именем лейтенанта Литке, судно оказалось затертым льдами. Снова наступило вынужденное бездействие, длившееся неделями, Пахтусов с горечью записал:
«Зная, что отчаяние — первый повод к неудачам и всегда ведет за собою самые бедственные последствия, я стараюсь скрыть мои опасения от товарищей моих и даже от самого себя».
Наконец, судно снова могло передвигаться. И на карте возникли новые бухты, полуострова и устья рек, стекающих с гор. Вот и Маточкин Шар.
«Итак, — отметил Пахтусов, — нам первым после Саввы Лошкина удалось обойти остров Новой Земли. Это радовало нас».
Путь домой был тяжелым. В Баренцевом море изрядно потрепанное судно подхватил крепкий восточный ветер, перешедший в жестокий шторм.
«Представьте себе, — писал Пахтусов, — среди необозримого океана под небом, покрытым черными тучами, маленький наш бот, осыпаемый брызгами волн, то сильно бросаемый на хребет вала, то поглощаемый бездною…»
Материалы, которые привез с собою Пахтусов в Петербург, убедили всех, что легендарное восточное побережье Новой Земли досягаемо. Тщательно выполненные карты охватывали береговую линию всего южного острова. Метеорологический журнал с данными за год, наблюдения над приливами в Карском море представляли собой первые научные сведения о природе и климате Новой Земли.
Докладывая о результатах экспедиции, Пахтусов поставил вопрос о необходимости ее продолжить, чтобы довести до конца опись восточного побережья.
О походе Пахтусова заговорили всюду. Гидрографический департамент готов был оказать ему всяческую помощь, тем более что, не затратив ни гроша, приобрел ценную гидрографическую опись.
А пока вопрос обсуждался и согласовывался в инстанциях, Пахтусов не терял зря времени. Он изучал минералогию, ботанику, зоологию, усиленно посещал кунсткамеру.
Весной 1834 года Пахтусову вручили инструкцию, составленную Гидрографическим департаментом, в которой говорилось:
«Главная цель делаемого вам поручения состоит в том, чтобы описать восточный берег северного острова Новой Земли, доселе никем еще не осмотренный».
Вторая экспедиция была снаряжена значительно лучше первой. На этот раз львиную долю расходов взял на себя П. Клоков. В распоряжении Пахтусова были шхуна «Кротов» и карбас «Казаков», команда состояла из шестнадцати человек. Сам Пахтусов командовал шхуной, а его помощник — кондуктор корпуса штурманов А. К. Циволька — карбасом.
24 июля 1834 года суда вышли из Архангельска в плавание.
У мыса Журавлева суда были остановлены сплошными ледяными полями, преградившими выход из пролива в Карское море. Сентябрь был на исходе. Пахтусов на шлюпке несколько раз пытался разведать, нет ли возможности пробиться к морю, но всюду натыкался на льды.
Приготовления к зиме заняли немного времени: суда разгрузили и вытащили на берег в удобном, хорошо защищенном от ветров месте.
Из плавника и остатков старинных изб построили жилье.
Наступила лютая северная зима.
«Часто случалось, — писал в дневнике Пахтусов, — что избу заносило до того, что место ее можно было узнать только по флюгеру на шесте высотою до 6 сажен».
Жизнь в становье подчинялась строгому распорядку. На сон отводилось шесть часов в сутки, ежедневно совершались прогулки, еженедельно мылись в бане. Развлекались охотой, в непогоду — поднятием тяжестей.
В результате цинга, исконный недруг северных экспедиций прошлого, благодаря заботам Пахтусова отступила, не унеся ни одной жертвы.
В марте 1835 года Пахтусов провел по льду геодезическую съемку и опись южного берега Маточкина Шара, а также астрономические наблюдения с целью установить точное расположение устьев пролива. Циволька описал восточный берег Новой Земли на протяжении 160 километров к северу от пролива.
Однако карбас неожиданно затерло во льдах. Моряки едва успели вырваться на берег. В «Дневных записках» второй экспедиции, напечатанных в «Записках Гидрографического департамента» через десять лет после окончания плавания, Пахтусов так описывает это событие:
«Мы… до крайности перемокли и устали. Разведя огонь и устроя палатки из парусов, мы обратились к перетаскиванию оставленной на прибрежном льду провизии и бочки со смолою. Последняя нам была нужна для исправления лодок, потерпевших от перетаски по ледяным торосам; но льдина, на которой все это стояло, уже ушла в море. Таким образом мы лишились значительной части наших вещей».
И все-таки моряки не поддались отчаянию. Гибель судна, утрата почти всех вещей и продуктов, полная неосведомленность о завтрашнем дне — ничто не могло лишить их присутствия духа. И в эти критические дни Пахтусов продолжал свои наблюдения. Именно в день гибели карбаса он внес в дневник строки, поражающие своей будничной простотой.
Нежданная помощь пришла с моря. К острову подошло судно кормщика Еремина, а несколько дней спустя в этом районе появилось еще одно судно — промышленника Ивана Гвоздарева.
Оказывается, по пути, проложенному Пахтусовым, в 1835 году прошло 118 судов поморов-промышленников. Цифра неслыханная по тем временам. В 1831 году, накануне первого путешествия Пахтусова, на Новую Землю отправилась только одна ладья.
Кормщики охотно взялись доставить Пахтусова и его команду к зимовью и спорили за честь оказать помощь отважным путешественникам. Решено было идти на обоих судах.
На обратном пути, преследуя морского зверя, суда проникли в залив, не помеченный на карте. Пахтусов назвал его именем кормщика Еремина.
9 августа Пахтусов и его спутники высадились в зимовье. Пахтусов был болен. Он простудился, попав в ледяную воду во время катастрофы у острова Верха. Но ничего не могло остановить Пахтусова, он был непреклонен в своем решении продолжать исследования.
Узнав, что восточное устье Маточкина Шара наконец освободилось ото льда, он решил предпринять еще одну попытку дойти до мыса Желания, на этот раз вдоль восточного побережья. Для этой цели он взял у промышленников карбас.
На случай, если ему не удастся возвратиться к зимовью до начала зимы, Пахтусов перед выходом в плавание дал Цивольке указание: взять с собой часть имущества экспедиции, а главное — документы, и вернуться в Архангельск на ладье Еремина. Шхуну оставить в районе зимовья; там она понадобится штурману, когда он завершит съемку.
В своем дневнике Пахтусов сдержанно и просто рассказывает об этом походе, в котором с наибольшей силой проявились его замечательные качества: неустрашимость, собранность и целеустремленность.
Плавание оказалось на редкость тяжелым: непрестанные дожди и туманы, ветры и льды мешали движению судна. Карбас медленно продвигался по узкой прибрежной полоске чистой воды. Чем дальше к северу, тем более сплоченными становились льды.
Ценою невероятных усилий Пахтусов к 23 августа достиг островов, расположенных на 74°24 северной широты. Пройти сквозь узкие проливы между островами, несмотря на многократные попытки, не удалось.
Льды плотно прижимались к берегу. Пахтусов нанес на карту очертания части островов, обозначил мысы; самому отдаленному высокому мысу он дал имя Дальний.
Позже этот маленький архипелаг в честь бесстрашного полярного исследователя получил название островов Пахтусова.
В октябре 1835 года Пахтусов вернулся на материк, пробыв, таким образом, в экспедиции 440 дней.
По возвращении домой Пахтусов начал приводить в порядок свои записи. Он писал подробный отчет о путешествии, уточнял составленные им карты побережья, переписывал материалы астрономических и магнитных наблюдений, сопоставлял данные о приливах и отливах, сверял определения высот гор Новой Земли.
Он довел до конца эту грандиозную работу, но здоровье его было подорвано непомерными лишениями двойного, почти 900-дневного похода в суровых условиях Арктики. 7 ноября 1835 года Петр Кузьмич Пахтусов скончался. Он умер в расцвете творческих сил и смелых планов, не успев выполнить многое из того, что было им задумано, о чем он мечтал, что было выношено трезвой мыслью моряка-исследователя.
Похоронен Пахтусов на Соломбальском кладбище в Архангельске. На могильной плите выбита скромная надпись. «Корпуса штурманов подпоручик и кавалер Петр Кузьмич Пахтусов». А ниже сказано, что он умер «от понесенных в походах трудов и д.о.», эти две буквы расшифровывались современниками как начальные буквы слов «домашних огорчений».
Пахтусов первый указал, что на Новой Земле находятся залежи каменного угля, использование которых, по его мнению, должно было бы сыграть важную роль в хозяйственном освоении просторов Севера.
В 1875 году штурманы военного флота решили увековечить имя Пахтусова, воздвигнув ему монумент на свои трудовые деньги В течение десяти лет они ежемесячно отчисляли небольшой процент из своего скудного жалованья, пока не накопили необходимую сумму.
Бронзовый монумент этот и сейчас стоит в Кронштадте. Трудно переоценить значение вклада, который сделал этот отважный русский мореплаватель в географическую науку.
Он положил на карту восточный берег южного острова и значительную часть восточного берега северного острова Новой Земли, подтвердил своими данными опись пролива Маточкин Шар, составленную Розмысловым, наново нанес на карту западное побережье до острова Панкратьева.
Большой научный интерес представляют его астрономические координаты, наблюдения за приливами и отливами, сведения по метеорологии, коллекции минералов и камней, описания животного и растительного мира.
Геннадий Невельской
В славной плеяде выдающихся русских мореплавателей XIX века Геннадий Иванович Невельской занимает особое место. В 1849–1856 годы, возглавляя Амурскую экспедицию, этот смелый исследователь совершил крупнейшие географические открытия в районе нижнего течения Амура и северных берегов Японского моря и присоединил к России огромные пространства Приамурья и Приморья.
Геннадий Иванович Невельской родился 23 ноября 1814 года в семье отставного потомственного моряка. Его детство проходило в усадьбе Дракино Солигалического уезда Костромской губернии. В доме Невельских высоко чтились морские традиции. Неудивительно, что с первых дней своей сознательной жизни Геннадий Невельской стал мечтать о море, про которое много и увлекательно рассказывал ему отец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83