Я и еще двое парней выжили. Мы провели несколько дней в Ки-Уэсте, потом меня отправили в Вашингтон. Вы не представляете, какое это кошмарное зрелище: руины, пожары, река Потомак вышла из берегов, разлилась по Пенсильвания-авеню, а Вашингтонский монумент торчал всего лишь на двадцать футов над водой. Купол Капитолия упал, а там, где раньше была гора Верной, извергался вулкан.
— Да знаю я это все. Кем был человек, застреленный мной? Он проигнорировал вопрос.
— Я дал свои показания: следов вражеской деятельности нет. Просто природа разбушевалась с адской силой. Там был один профессор, который владел всеми фактами: когда он закончил речь, поднялось такое… Сенаторы повскакивали с мест и заорали, члены парламента тоже, старый адмирал Конахи покраснел как рак…
— Ты отвлекся, — напомнил я, — вернись к нашей теме.
— Один профессор заявил, что земная кора сползает. Да, я вспомнил его имя — Полнак, крупное имя. Приехал из Венгрии. Ледяная шапка Южного полюса, сказал он, растет и сбивает с ритма все естественные процессы. Это беспрецедентное явление заставило скользить литосферу. Он утверждал, что к тому времени она уже сместилась на сорок миль. А что будет через два года…
— Мне все это известно, читал в газетах. Когда их еще печатали.
— Потом попросил слова адмирал Конахи. Следует сбросить эту лишнюю шапку с Южного полюса, сказал он, взорвать ее. Он подсчитал, что пятидесяти водородных супербомб будет достаточно.
— Да они бы своей радиацией погубили все живое…
— Нет-нет… это была просто пропаганда. Потом вышел Хейли со своим проектом: тайно послать на Южный полюс отряд, вооруженный новейшим водородным генератором. Я был среди тех, кого он выбрал для своей экспедиции.
— Вице-адмирал Хейли погиб в очередном орбитальном полете, как раз в то время, о котором вы говорите, — сказал я, зло сощурившись. — Об экспедиции на Южный полюс не говорилось ни слова.
— Кто же будет публиковать такие сведения! Наша операция под названием «Разморозка» была сверхсекретной.
— Так ты утверждаешь, что находился в гуще тех событий…
Он слабо кивнул. Вся его энергия уходила теперь на повествование:
— В Рождество мы отправились из Сан-Хуана на двух подлодках, назывались они «Мейн» и «Жемчужина».
— Они же погибли раньше, у Гуама, вместе со всеми подводными лодками.
— Нет. Они были в нашем распоряжении. Плюс еще десяток меньших кораблей да команда в три тысячи моряков. Это была мощная сила. К тому моменту Нью-Йорк уже погиб, так же как и Бостон, Филадельфия, большая часть Восточного побережья. Сан-Диего. Да ты и сам все это помнишь. Панамский перешеек затопило водой. Дьявол! После ураганов мы встречали в океане мертвые тела, унесенные на тысячи миль от дома. Пемза плавала на поверхности вплоть до самого Тьерра дель Фуэго. Просыпались новые вулканы, зарево которых окрашивало небо на сотни миль.
И всюду — лед. Дело в том, что от полюса оторвался ледяной скалистый массив, и теперь голубые айсберги тут и там возвышались над водой. Вершины их покрывала копоть. Зрелище это, признаюсь, леденило душу. — Голос его затих, взгляд устремился куда-то далеко, в прошлое.
— А человек с револьвером, — вновь вмешался я, — когда появился он?
— Мы прибыли к месту назначения, основали лагерь, — продолжал моряк, опять не ответив надой вопрос, — и начали работать. Под моим началом был северный комплекс, то есть шесть буровых площадок, разбросанных на сорока квадратных милях, — и все это на сверкающей ледяной поверхности. Работа спорилась: каждый день мы углублялись в ледяную толщу на двести футов. Однако спустя месяц меня вдруг срочно вызвали на четвертую станцию. Я отправился на снегоходе. От Тренча, начальника станции, я еще раньше знал о каких-то темных пятнах во льду, которые обнаружила его команда. Мне и поручили выяснить, что там такое.
На вид их скважина была самой обыкновенной. Опускаясь в лифте, я внимательно осматривал стены шахты: лед как лед — где-то голубой, а где-то перемешан с грязью. Но вот мы достигли дна. Там по приказанию Тренча уже прорубили пещеру шириной в тридцать футов; стены у нее — ну прямо черное стекло, а вокруг сыро и холодно. Вода струится по стенам сверху, под ногами хлюпает. Воют насосы, откачивающие эту жижу, стоит запах гнили. Трест сказал мне: «Теперь — сюда» — и мы вошли в боковой тоннель, прорубленный во льду. Вслед за нами спустился адмирал. Не успел он прибыть, как сразу начал орать: что это, мол, за дурацкая «экскурсия на природу», кто позволил отклониться от курса… Вместо ответа я только ткнул пальцем в стену.
В ледяной толще застыло странное животное. Хобот его был воинственно устремлен вверх, а бивни блестели в свете наших фонарей. Ну вылитый старый слон. Такого я видел в детстве в зоопарке. Отличался он разве что шкурой, клочковатой и очень длинной. Черно-рыжие космы прилипли к телу животного, словно мокрые.
Хейли застыл на месте. Он стоял с открытым ртом, а потом дал команду врубаться навстречу слону. Мы расступились, и рабочие затарахтели отбойными молотками. Попутно из стен выпадали какие-то мелкие зверюшки, растения, просто грязь. Когда до животного оставалось совсем немного, адмирал приказал приостановить работу. Теперь мы видели его близко, словно сквозь стекло в витрине. И сам он будто ожил — в свете фонарей сверкнули глаза, стала хорошо видна полуоткрытая розовая пасть, чуть высунутый язык, бивень с отломанным кончиком…
— Я знаю, как выглядит мамонт, — перебил я, — тоже мне невидаль, их во льду находили и раньше. Он пристально посмотрел в мою сторону.
— Такого, как этот, раньше не находили. То был не мамонт! То был мастодонт. И кроме того, запряженный в повозку, как цирковой пони.
2
— Мастодонт в упряжке! — фыркнул я. — Значит, в Антарктиде когда-то было гораздо теплее, чем сейчас, ее населяли люди, которые держали домашних слонов. В другое время было бы довольно интересно пофантазировать на эту тему. Но не сейчас. Так все-таки, почему вы убиваете друг друга?
Мой собеседник полулежал с закрытыми глазами, грудь его неровно вздымалась. Когда я пытался нащупать пульс, запястье показалось мне мертвым. Вдруг глаза его открылись — казалось, только они продолжают жить во всем существе этого странного человека.
— Это лишь начало истории, — произнес он таким слабым голосом, словно вещал откуда-то издалека. — Мы спустились еще ниже по главному стволу и на глубине в семьдесят пять футов наткнулись на геологический слой, наполненный предметами быта, как, скажем, музей естественной истории в Чикаго. Там находилась посуда, мебель, остатки каких-то жилищ, предметы одежды. Вся одежда была связана из грубой, яркой шерсти. А потом мы увидели… человека.
Лицо рассказчика исказилось, и он замолчал. Я ждал продолжения.
— Невысокий, ростом не больше пяти футов, коренастый, мускулистый, как борец, — собрался с духом моряк. — Он был покрыт мехом, так же как тот слон. Волосы светлые, лицо бледное. Тонкие, растянутые в безобразную улыбку губы демонстрировали угрожающий оскал. Но что самое удивительное — в руках его застыло оружие сродни современному, нечто вроде карабина с большим барабаном. Позже мы его испробовали: эта штука проделала во льду воронку диаметром в сорок футов. Ее устройство так досталось непонятным.
Мы двинулись дальше. Вскоре на нашем пути возникла гора. Приглядевшись, мы поняли, что на самом деле это дом. Расплавив лед, удалось даже открыть дверь и войти. Внутри льда не было. Видимо, этот и подобные дома погребла снежная лавина, а жители сумели спастись раньше.
Дальше последовали находки более современные: человеческий скелет нормального роста, череп его был проломлен, многочисленные предметы из металла и керамики, причем совсем не примитивные, а сделанные с большим искусством. А вскоре мы услышали непонятные звуки, а следы говорили о том, что кто-то здесь побывал до нас, причем совсем недавно. Будто в подтверждение этому стали пропадать наши люди: потом одного нашли мертвым, с раной в теле. Хейли запросил подкрепление и не получил ответа. Он решил, что связь прервана, и послал меня с двумя парнями на разведку.
Когда лифт доставил нас наверх, ребята вышли наружу, а я остался, чтобы проверить связь с шахтой. Она была исправна. К телефону подошел Хейли. Он что-то прокричал мне, но я не разобрал слов. Потом прогремели выстрелы, и все стихло.
Я хотел было покинуть кабину, но лифт понесся вниз, куски льда сыпались мне на голову. Потом перед глазами сверкнуло пламя…
Придя в себя, я понял, что все еще нахожусь в лифте. Кругом кромешная тьма. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел где-то наверху слабый свет. Стало быть, лифт застрял не так уж далеко от поверхности. Выбравшись из кабины, я стал отчаянно карабкаться наверх.
В последний раз подтянувшись на локтях и забросив ногу на край шахты, я уже открыл было рот, чтобы позвать тех двух парней, однако понял, что вокруг нет никого и ничего: никаких признаков нашего лагеря, ни одного человека. Только ледяные просторы. Следов землетрясения — и тех не было. Лишь на месте входа в шахту курилось нечто похожее на кратер.
Тем же успехом увенчались мои попытки обнаружить третью, а за ней и четвертую станции. Пешком, ориентируясь по солнцу, без рукавиц и защитной маски для лица, которые я потерял, я кружил по ледяной пустыне. Результат один: ни палаток, ни оборудования, ни людей. Шахты закрыты и покинуты.
Через четыре дня я добрался до о морского берега. В свое время мы ставили там на мелководье небольшое суденышко. Команда исчезла бесследно. Однако запасы продовольствия и горючего оставались. И я рискнул.
Семь дней я провел в открытом море. В это трудно поверить, но на восьмой я увил ал берега Батон-Гуж. Из осторожности я подплыл к порту ночью, выбрал дальний причал и как следует спрятал лодку. Пошел в город. Пытался связаться с Вашингтоном, но безуспешно. В Батон-Гуж уже царил хаос, начинался голод: все беженцы с побережья и других опасных районов искали пристанища именно там. Атмосфера раскалилась, словно в плавильном цеху, в воздухе носилась сажа, и подземные толчки повторялись ежедневно.
Найдя подходящий автомобиль, я направился на восток. Но и на шоссе все было не слава Богу: меня «пасла» какая-то «тачка», постоянно норовя сбросить в кювет. Но не на того напали. В момент, когда эта сволочь вновь начала прижимать меня, я резко прибавил скорость, и машина-преследователь, выведенная из равновесия, закувыркалась по дороге. Я вернулся и осмотрел «трофей»: без признаков жизни застыли двое мужчин, одетые в штатское. Документов при них не было. На вид — лет сорок-пятьдесят, а других примет никаких, ни национальных, ни социальных…
На всем пути города почти перестали существовать: большие дома рухнули, малоэтажки разграблены дочиста, редкие машины на дороге держатся как-то робко.
Сюда, в Гринлиф, я прибыл на третий день. Кажется, это было неделю назад. Но здесь меня накрыло землетрясение.
— Ты думаешь, что полярную экспедицию уничтожили те же люди, которые преследуют тебя здесь? — перебил я его.
— Да я могу поклясться жизнью! — прохрипел он.
— Они и сейчас здесь, в городе. Они повсюду, они меня ищут. Но я схитрил: оставил машину за несколько кварталов отсюда. Думал вернуться…
— Их уже нет, — пытался я его успокоить.
— Рыщут по городу, — возразил моряк. — Они не сдадутся, они меня найдут в конце концов. Но я их встречу. — Он приподнял руку, гнев на его лице сменился недоумением. — Где же мое оружие?
— Оно тебе не понадобится, — сказал я. — Я увезу тебя…
— Они его украли, — слеза покатилась у него по щеке. — Когда я заснул…
— Поехали, — приказал я. — Пора двигаться. — Я встал, надел респиратор и попытался поднять раненого. Он издал неестественно тонкий крик.
— Возьми вот это, в кармане, — простонал он. — Покажи им… Пусть выслушают… — Нижняя челюсть бедняги отвисла, глаза остекленели, я пощупал пульс — его не было.
Целую минуту в полной тишине я смотрел на бездыханное тело незнакомца, соображая, была ли хоть доля смысла в том, что он мне рассказал. Очень похоже на бред. Он, кажется, упомянул карман… Но в обоих была только пыль. Продолжая поиски, я обнаружил у пояса маленький старомодный кармашек для часов, какие делались на брюках в старые добрые времена. Запустив туда пальцы, я нащупал что-то гладкое и прохладное. Вытащил. Это оказалась большая увесистая монета, чуть меньше серебряного доллара. На одной стороне ее Красовалось стилизованное изображение какой-то птицы, на другой — сложнейшая вязь.
Я опустил монету в карман, немного постоял, как вдруг услышал шум с улицы.
Я упал плашмя на груду битого стекла и кирпича, прямо под оконным проемом. Рука судорожно сжимала револьвер. Шум повторился. Теперь я понял, что это под чьими-то ногами стонет моя доска, переброшенная через пропасть. Перепрыгивая через груды консервных банок и бутылок, я незаметно выскользнул из магазина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Да знаю я это все. Кем был человек, застреленный мной? Он проигнорировал вопрос.
— Я дал свои показания: следов вражеской деятельности нет. Просто природа разбушевалась с адской силой. Там был один профессор, который владел всеми фактами: когда он закончил речь, поднялось такое… Сенаторы повскакивали с мест и заорали, члены парламента тоже, старый адмирал Конахи покраснел как рак…
— Ты отвлекся, — напомнил я, — вернись к нашей теме.
— Один профессор заявил, что земная кора сползает. Да, я вспомнил его имя — Полнак, крупное имя. Приехал из Венгрии. Ледяная шапка Южного полюса, сказал он, растет и сбивает с ритма все естественные процессы. Это беспрецедентное явление заставило скользить литосферу. Он утверждал, что к тому времени она уже сместилась на сорок миль. А что будет через два года…
— Мне все это известно, читал в газетах. Когда их еще печатали.
— Потом попросил слова адмирал Конахи. Следует сбросить эту лишнюю шапку с Южного полюса, сказал он, взорвать ее. Он подсчитал, что пятидесяти водородных супербомб будет достаточно.
— Да они бы своей радиацией погубили все живое…
— Нет-нет… это была просто пропаганда. Потом вышел Хейли со своим проектом: тайно послать на Южный полюс отряд, вооруженный новейшим водородным генератором. Я был среди тех, кого он выбрал для своей экспедиции.
— Вице-адмирал Хейли погиб в очередном орбитальном полете, как раз в то время, о котором вы говорите, — сказал я, зло сощурившись. — Об экспедиции на Южный полюс не говорилось ни слова.
— Кто же будет публиковать такие сведения! Наша операция под названием «Разморозка» была сверхсекретной.
— Так ты утверждаешь, что находился в гуще тех событий…
Он слабо кивнул. Вся его энергия уходила теперь на повествование:
— В Рождество мы отправились из Сан-Хуана на двух подлодках, назывались они «Мейн» и «Жемчужина».
— Они же погибли раньше, у Гуама, вместе со всеми подводными лодками.
— Нет. Они были в нашем распоряжении. Плюс еще десяток меньших кораблей да команда в три тысячи моряков. Это была мощная сила. К тому моменту Нью-Йорк уже погиб, так же как и Бостон, Филадельфия, большая часть Восточного побережья. Сан-Диего. Да ты и сам все это помнишь. Панамский перешеек затопило водой. Дьявол! После ураганов мы встречали в океане мертвые тела, унесенные на тысячи миль от дома. Пемза плавала на поверхности вплоть до самого Тьерра дель Фуэго. Просыпались новые вулканы, зарево которых окрашивало небо на сотни миль.
И всюду — лед. Дело в том, что от полюса оторвался ледяной скалистый массив, и теперь голубые айсберги тут и там возвышались над водой. Вершины их покрывала копоть. Зрелище это, признаюсь, леденило душу. — Голос его затих, взгляд устремился куда-то далеко, в прошлое.
— А человек с револьвером, — вновь вмешался я, — когда появился он?
— Мы прибыли к месту назначения, основали лагерь, — продолжал моряк, опять не ответив надой вопрос, — и начали работать. Под моим началом был северный комплекс, то есть шесть буровых площадок, разбросанных на сорока квадратных милях, — и все это на сверкающей ледяной поверхности. Работа спорилась: каждый день мы углублялись в ледяную толщу на двести футов. Однако спустя месяц меня вдруг срочно вызвали на четвертую станцию. Я отправился на снегоходе. От Тренча, начальника станции, я еще раньше знал о каких-то темных пятнах во льду, которые обнаружила его команда. Мне и поручили выяснить, что там такое.
На вид их скважина была самой обыкновенной. Опускаясь в лифте, я внимательно осматривал стены шахты: лед как лед — где-то голубой, а где-то перемешан с грязью. Но вот мы достигли дна. Там по приказанию Тренча уже прорубили пещеру шириной в тридцать футов; стены у нее — ну прямо черное стекло, а вокруг сыро и холодно. Вода струится по стенам сверху, под ногами хлюпает. Воют насосы, откачивающие эту жижу, стоит запах гнили. Трест сказал мне: «Теперь — сюда» — и мы вошли в боковой тоннель, прорубленный во льду. Вслед за нами спустился адмирал. Не успел он прибыть, как сразу начал орать: что это, мол, за дурацкая «экскурсия на природу», кто позволил отклониться от курса… Вместо ответа я только ткнул пальцем в стену.
В ледяной толще застыло странное животное. Хобот его был воинственно устремлен вверх, а бивни блестели в свете наших фонарей. Ну вылитый старый слон. Такого я видел в детстве в зоопарке. Отличался он разве что шкурой, клочковатой и очень длинной. Черно-рыжие космы прилипли к телу животного, словно мокрые.
Хейли застыл на месте. Он стоял с открытым ртом, а потом дал команду врубаться навстречу слону. Мы расступились, и рабочие затарахтели отбойными молотками. Попутно из стен выпадали какие-то мелкие зверюшки, растения, просто грязь. Когда до животного оставалось совсем немного, адмирал приказал приостановить работу. Теперь мы видели его близко, словно сквозь стекло в витрине. И сам он будто ожил — в свете фонарей сверкнули глаза, стала хорошо видна полуоткрытая розовая пасть, чуть высунутый язык, бивень с отломанным кончиком…
— Я знаю, как выглядит мамонт, — перебил я, — тоже мне невидаль, их во льду находили и раньше. Он пристально посмотрел в мою сторону.
— Такого, как этот, раньше не находили. То был не мамонт! То был мастодонт. И кроме того, запряженный в повозку, как цирковой пони.
2
— Мастодонт в упряжке! — фыркнул я. — Значит, в Антарктиде когда-то было гораздо теплее, чем сейчас, ее населяли люди, которые держали домашних слонов. В другое время было бы довольно интересно пофантазировать на эту тему. Но не сейчас. Так все-таки, почему вы убиваете друг друга?
Мой собеседник полулежал с закрытыми глазами, грудь его неровно вздымалась. Когда я пытался нащупать пульс, запястье показалось мне мертвым. Вдруг глаза его открылись — казалось, только они продолжают жить во всем существе этого странного человека.
— Это лишь начало истории, — произнес он таким слабым голосом, словно вещал откуда-то издалека. — Мы спустились еще ниже по главному стволу и на глубине в семьдесят пять футов наткнулись на геологический слой, наполненный предметами быта, как, скажем, музей естественной истории в Чикаго. Там находилась посуда, мебель, остатки каких-то жилищ, предметы одежды. Вся одежда была связана из грубой, яркой шерсти. А потом мы увидели… человека.
Лицо рассказчика исказилось, и он замолчал. Я ждал продолжения.
— Невысокий, ростом не больше пяти футов, коренастый, мускулистый, как борец, — собрался с духом моряк. — Он был покрыт мехом, так же как тот слон. Волосы светлые, лицо бледное. Тонкие, растянутые в безобразную улыбку губы демонстрировали угрожающий оскал. Но что самое удивительное — в руках его застыло оружие сродни современному, нечто вроде карабина с большим барабаном. Позже мы его испробовали: эта штука проделала во льду воронку диаметром в сорок футов. Ее устройство так досталось непонятным.
Мы двинулись дальше. Вскоре на нашем пути возникла гора. Приглядевшись, мы поняли, что на самом деле это дом. Расплавив лед, удалось даже открыть дверь и войти. Внутри льда не было. Видимо, этот и подобные дома погребла снежная лавина, а жители сумели спастись раньше.
Дальше последовали находки более современные: человеческий скелет нормального роста, череп его был проломлен, многочисленные предметы из металла и керамики, причем совсем не примитивные, а сделанные с большим искусством. А вскоре мы услышали непонятные звуки, а следы говорили о том, что кто-то здесь побывал до нас, причем совсем недавно. Будто в подтверждение этому стали пропадать наши люди: потом одного нашли мертвым, с раной в теле. Хейли запросил подкрепление и не получил ответа. Он решил, что связь прервана, и послал меня с двумя парнями на разведку.
Когда лифт доставил нас наверх, ребята вышли наружу, а я остался, чтобы проверить связь с шахтой. Она была исправна. К телефону подошел Хейли. Он что-то прокричал мне, но я не разобрал слов. Потом прогремели выстрелы, и все стихло.
Я хотел было покинуть кабину, но лифт понесся вниз, куски льда сыпались мне на голову. Потом перед глазами сверкнуло пламя…
Придя в себя, я понял, что все еще нахожусь в лифте. Кругом кромешная тьма. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел где-то наверху слабый свет. Стало быть, лифт застрял не так уж далеко от поверхности. Выбравшись из кабины, я стал отчаянно карабкаться наверх.
В последний раз подтянувшись на локтях и забросив ногу на край шахты, я уже открыл было рот, чтобы позвать тех двух парней, однако понял, что вокруг нет никого и ничего: никаких признаков нашего лагеря, ни одного человека. Только ледяные просторы. Следов землетрясения — и тех не было. Лишь на месте входа в шахту курилось нечто похожее на кратер.
Тем же успехом увенчались мои попытки обнаружить третью, а за ней и четвертую станции. Пешком, ориентируясь по солнцу, без рукавиц и защитной маски для лица, которые я потерял, я кружил по ледяной пустыне. Результат один: ни палаток, ни оборудования, ни людей. Шахты закрыты и покинуты.
Через четыре дня я добрался до о морского берега. В свое время мы ставили там на мелководье небольшое суденышко. Команда исчезла бесследно. Однако запасы продовольствия и горючего оставались. И я рискнул.
Семь дней я провел в открытом море. В это трудно поверить, но на восьмой я увил ал берега Батон-Гуж. Из осторожности я подплыл к порту ночью, выбрал дальний причал и как следует спрятал лодку. Пошел в город. Пытался связаться с Вашингтоном, но безуспешно. В Батон-Гуж уже царил хаос, начинался голод: все беженцы с побережья и других опасных районов искали пристанища именно там. Атмосфера раскалилась, словно в плавильном цеху, в воздухе носилась сажа, и подземные толчки повторялись ежедневно.
Найдя подходящий автомобиль, я направился на восток. Но и на шоссе все было не слава Богу: меня «пасла» какая-то «тачка», постоянно норовя сбросить в кювет. Но не на того напали. В момент, когда эта сволочь вновь начала прижимать меня, я резко прибавил скорость, и машина-преследователь, выведенная из равновесия, закувыркалась по дороге. Я вернулся и осмотрел «трофей»: без признаков жизни застыли двое мужчин, одетые в штатское. Документов при них не было. На вид — лет сорок-пятьдесят, а других примет никаких, ни национальных, ни социальных…
На всем пути города почти перестали существовать: большие дома рухнули, малоэтажки разграблены дочиста, редкие машины на дороге держатся как-то робко.
Сюда, в Гринлиф, я прибыл на третий день. Кажется, это было неделю назад. Но здесь меня накрыло землетрясение.
— Ты думаешь, что полярную экспедицию уничтожили те же люди, которые преследуют тебя здесь? — перебил я его.
— Да я могу поклясться жизнью! — прохрипел он.
— Они и сейчас здесь, в городе. Они повсюду, они меня ищут. Но я схитрил: оставил машину за несколько кварталов отсюда. Думал вернуться…
— Их уже нет, — пытался я его успокоить.
— Рыщут по городу, — возразил моряк. — Они не сдадутся, они меня найдут в конце концов. Но я их встречу. — Он приподнял руку, гнев на его лице сменился недоумением. — Где же мое оружие?
— Оно тебе не понадобится, — сказал я. — Я увезу тебя…
— Они его украли, — слеза покатилась у него по щеке. — Когда я заснул…
— Поехали, — приказал я. — Пора двигаться. — Я встал, надел респиратор и попытался поднять раненого. Он издал неестественно тонкий крик.
— Возьми вот это, в кармане, — простонал он. — Покажи им… Пусть выслушают… — Нижняя челюсть бедняги отвисла, глаза остекленели, я пощупал пульс — его не было.
Целую минуту в полной тишине я смотрел на бездыханное тело незнакомца, соображая, была ли хоть доля смысла в том, что он мне рассказал. Очень похоже на бред. Он, кажется, упомянул карман… Но в обоих была только пыль. Продолжая поиски, я обнаружил у пояса маленький старомодный кармашек для часов, какие делались на брюках в старые добрые времена. Запустив туда пальцы, я нащупал что-то гладкое и прохладное. Вытащил. Это оказалась большая увесистая монета, чуть меньше серебряного доллара. На одной стороне ее Красовалось стилизованное изображение какой-то птицы, на другой — сложнейшая вязь.
Я опустил монету в карман, немного постоял, как вдруг услышал шум с улицы.
Я упал плашмя на груду битого стекла и кирпича, прямо под оконным проемом. Рука судорожно сжимала револьвер. Шум повторился. Теперь я понял, что это под чьими-то ногами стонет моя доска, переброшенная через пропасть. Перепрыгивая через груды консервных банок и бутылок, я незаметно выскользнул из магазина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20