— Да, — сказал Толстомордик, опустив глаза, — он и вправду изумительный. Это самое сказала и Царица.
Эмануэль, красный от волнения, незаметно для себя мял пальцами пачку сигарет.
— Я не понимаю, что вы хотите сказать, — произнес он медленно и раздельно.
— Ваше превосходительство! — вскричал Алессандрини с неожиданным энтузиазмом. — Это просто-напросто изумительная женщина! Вы непременно должны с ней познакомиться.
— От души сожалею, — сказал Эмануэль, — но днем я должен быть в Мовиле.
Алессандрини внезапно повернулся к Толстомордику.
— Это все из-за Адины, — сказал он. — Так что, в конечном счете, Адина, возможно, и права...
Толстомордик опять улыбнулся и принялся пить кофе.
— Что касается меня, — сказал он, не поднимая глаз, — то я думаю, Адина вольна принять любое угодное ей решение. То, что было в прошлом, меня не интересует.
Эмануэль снова пытался рассмеяться.
— Ее зовут не Адиной, — важно произнес Толстомордик. — Адиной зовем ее мы, друзья. Так назвал ее как-то раз Джиб. И с тех пор за ней осталось имя Адина.
— Он перепутал ее с Адрианой, — вмешался Алессандрини.
— Да. Он спутал ее с Царицей. А они совсем не похожи.
Эмануэль продолжал стоять, облизывая губы, глядя то на одного, то на другого.
— Но ей пришлось по душе это имя, — продолжал Толстомордик, — и она так и осталась Адиной.
В этот момент Алессандрини вдруг поднял кверху обе руки.
— Подождите! Подождите! — крикнул он, обращаясь к кому-то, кто собирался войти. — Не входите все, потому что я еще не закончил!
Эмануэль побледнел и в тревоге обернулся к двери. Молодой человек, светловолосый и веснушчатый, направлялся к их столику. Одет он был небрежно, словно собирался идти на пляж.
— Царица прислала меня сказать вам, что мы сделаем остановку в Мовиле, — сообщил он, подходя.
Потом повернулся к Эмануэлю, посмотрел на него с любопытством и улыбнулся.
— Это Ионицэ, — быстро объяснил Алессандрини. — Талантливый художник.
Эмануэль взял протянутую над столом руку и рассеянно пожал ее.
— Я не думал, что он такой, — заговорил Ионицэ. — Я думал, он ниже ростом. И более нервный, — добавил он, смерив его взглядом.
— Это все влияние Царицы, — сказал Толстомордик. — То, как она обрисовала его сегодня ночью...
— Нет, — возразил Ионицэ, не отрывая глаз от лица Эмануэля. — Я руководствовался описанием Адины.
Он подвинул стул и сел.
— Вы ему все рассказали? — спросил он.
— У нас не было времени, — ответил Алессандрини. — Он приехал недавно, часов в пять.
— Царица настаивает, чтобы вы рассказали ему, как он пытался бежать, прыгнув в воду и поплыв к берегу.
Алессандрини и Толстомордик многозначительно переглянулись, и лица у них осветились словно одной и той же улыбкой.
— Это было самое интересное, — прошептал Толстомордик, прикрыв глаза. — Расскажите вы, сударь.
— Ах, нет! — возразил Алессандрини и покачал головой. — Я что-то устал. И я не мастер рассказывать.
— Он договорился с Толстомордиком подвести яхту как можно ближе к берегу, — сталрассказывать Ионицэ, — и вот — поцелуй, несколько слов: «Прощай! И никогда ты не узнаешь, как я тебя любил!..» — а потом бултых в воду...
Ионицэ засмеялся, придя в хорошее расположение духа, и опять поглядел на Эмануэля.
— Но то, что случилось потом, было еще лучше, — вмешался Алессандрини. — Потому что, проплыв около километра, он устал, попытался лечь на спину, и, когда вода вошла ему в рот и нос, он испугался и принялся звать на помощь.
— Счастье, что вслед за ним прыгнула Царица и все время плыла позади, невидимая, готовая помочь.
Толстомордик с несколько виноватым видом посмотрел на Эмануэля.
— Действительно, это было самое интересное, — сказал он. — Жаль, что Адине не удалось послушать...
— Ах, нет! — воскликнул Ионицэ. — Если бы и Адина была там, Царица не посмела бы вмешаться. Адина считает, что он очень хорошо плавает. А для хорошего пловца один или два километра — сущий пустяк. Если бы и Адина была там, Царица не осмелилась бы сказать, что, проплыв километр, он устал и принялся звать на помощь.
— Позволь, — перебил его Алессандрини, — но ведь Адриана объяснила нам, что он был очень утомлен, и была права. Посмотрите, как он сейчас выглядит, а ведь еще и шести нет. А несколько часов тому назад? Вспомните рассказ Арианы о том, как он гулял в Мовиле по молу, под дождем, а потом здесь, по набережной, куря сигарету за сигаретой. Он выглядел очень усталым.
Эмануэль слушал их, старясь делать вид, что это к нему не относится, но краска заливала его лицо.
— О ком вы говорите? — спросил он резким, пронзительным голосом.
— Ну, вы словно не понимаете! — воскликнул Алессандрини. — О ком еще мы можем говорить?..
— Нам поведала сегодня ночью Царица, что произойдет дальше, — пояснил Толстомордик. — Как вы приедете сюда, найдете всех нас и в конце концов позволите убедить себя ехать с нами на яхте в Балчик.
— Это немыслимо! — перебил его Эмануэль. — Алессапдршш может подтвердить, что ни при каких обстоятельствах я не позволил бы себя убедить...
— Сразу видно, что вы ее не знаете! — воскликнул Алессандрини.
— Ну конечно не знает, — подтвердил Ионицэ.
— В любом случае вы бы поехали вместе с нами на яхте, — продолжал Толстомордик. — Но чувство долга и особенно страх перед Царицей...
— Я вам в последний раз повторяю, — произнес Эмануэль прерывающимся от волнения голосом.
— Прошу вас, не прерывайте его! — воскликнул Алессандрини, хватая Эмануэля за руку.
— Ты плохо рассказываешь, — вмешался Ионицэ. — Ты забыл самое важное: как он сидел на яхте в купальном костюме, — который ему одолжили вы, сударь, — пояснил он, обращаясь к Алессандрини, — дрожа от холода, но не решаясь пошевелиться, потому что Царица обнимала его за плечи и что-то шептала...
— Ах, какая красота! — воскликнул Алессандрини, закрыв глаза, чтобы лучше вспомнить. — Я словно тоже был там и видел все. Ведь и я играл свою роль в этой истории. Я телеграфировал в гостиницу, чтобы ваши вещи переслали в Балчик.
— У меня была самая неблаговидная роль, — задумчиво произнес Толстомордик. — Мне было вас жаль, я слышал, что вы уезжаете в Стокгольм вице-консулом, что это ваш первый дипломатический пост, и мне было вас жаль. И я хотел помочь вам выйти из затруднительного положения. Я был у руля. И я подвел яхту на расстояние одного-двух километров от берега...
Алессандрини схватил его за руку:
— И я крикнул тебе: «Эй, Толстомордик, лево руля, ты ведешь нас к скалам. Левее!..»
— И тогда вы прыгнули в море, — продолжал Толстомордик, — и попытались доплыть до берега.
— Но вы устали, — подхватил Алессандрини, — и, проплыв километр, начали захлебываться и звать на помощь.
— Царица тоже прыгнула в воду, — перебил его Ионицэ, — но вы этого не видели. Она плыла следом за вами.
— Счастье, что и Бельдиман был там, — продолжал Алессандрини, — и увидел вас.
Эмануэль вдруг страшно побледнел.
— Бельдиман! — вскричал он. — Но что нужно Бельдиману во всей этой истории?
— Он был там, на берегу, и увидел вас, — продолжал Алессандрини с воодушевлением. — Он крикнул вам, чтобы вы легли на спину, а сам быстро разделся, вошел в воду и поплыл к вам.
— Но что нужно Бельдиману в этой истории? — снова спросил Эмануэль сурово, хрипло. — Откуда вы знаете о Бельдимане?
— Как откуда? — удивился задетый за живое Алессандрини. — Он был с нами здесь, сегодня ночью, за этим столом...
— Но откуда его знает она, Адриана, Ариана?! — воскликнул раздраженный Эмануэль. — Откуда она знает Бельдимана?
Все трое остолбенели, словно не могли поверить своим ушам.
— Вот это да! — воскликнул Алессандрини, ударив ладонями по столу. — Это замечательно!.. — И громко рассмеялся, содрогаясь всем телом.
Эмануэль дико взглянул на него, повернулся спиной и поспешно отошел от стола.
— До свидания! — крикнул он с порога.
Он мог бы сесть на восьмичасовой автобус, но, подходя к остановке, заметил молодую женщину, и ему показалось, что она поджидает его, сидя на скамейке и делая вид, что читает. Он видел, как она то и дело поднимает глаза от журнала и с любопытством оглядывается вокруг, особенно внимательно присматриваясь к столикам на тротуаре. Эмануэль свернул в первую же улочку, которая попалась ему по дороге, и, увидев парикмахерскую, вошел внутрь.
Когда он в половине девятого снова подошел к остановке, женщина по-прежнему сидела на скамейке, скучая и листая журнал. Секунду Эмануэль колебался, затем повернулся к ней спиной и принялся искать кафе. Он спросил чаю и выпил его медленно, задумчиво. Небо начинало проясняться, утро обещало быть теплым. Через полчаса он встал из-за стола и не торопясь пошел к автобусной остановке. Женщина нетерпеливо прохаживалась по тротуару. Эмануэль почувствовал, что у него бешено колотится сердце, и, не глядя по сторонам, подошел к автобусу. Нашел свободное место позади шофера и, облегченно вздохнув, сел.
Около одиннадцати он был в гостинице. Увидев его, Арон помахал ему рукой.
— У меня для вас приятная неожиданность, — прошептал он, внимательно оглядывая меня. — Я не могу сказать, кто это, но знаю, что это вам доставит радость...
И, слегка прикрыв глаза, таинственно улыбнулся...
— Как ее зовут? — строго спросил Эмануэль.
— Не скажу, а то вы догадаетесь... Она приехала вчера вечером и искала вас повсюду, у Видригина, у Трандафира... Потом ждала здесь, в холле, часов до двух...
— Ты не мог бы ее описать?
— Нет, это сюрприз. Она решила не ходить на пляж. И мы договорились, что, как только вы вернетесь, я, не говоря ни слова, пошлю к ней в комнату Марианну...
Эмануэль внимательно слушал, то и дело облизывая губы.
— Хорошо, — сказал он, — я сейчас вернусь.
Он вышел из гостиницы и отправился прямо на пляж. Было жарко, и Эмануэль шел медленно, временами останавливаясь, чтобы передохнуть. Дойдя до мола, он снял пиджак, разулся, положил носки в карман и двинулся дальше. Но, не пройдя и ста метров, остановился, стал искать платок, чтобы прикрыть лоб, потом раздумал и направился к киоску.
Купив газету, свернул ее так, чтобы можно было надеть на голову наподобие шляпы, и пошел дальше.
Но вдруг почувствовал чрезмерную усталость, замученность донельзя и сел на край мола. Он сидел долго, глядя на море.
И вдруг он понял, что за его спиной кто-то стоит, и в испуге обернулся. Встретившись взглядом с Бельдиманом, просветлел лицом и глубоко вздохнул.
— Я искал вас всю ночь, — быстро заговорил он. — Искал и в «Альбатросе». Я хотел сказать, что вы были правы. Он получил телеграмму и уехал. Вэлимэреску, — пояснил он, видя, что Бельдиман в недоумении на него смотрит. — Телеграмму с предписанием срочно явиться в суд...
Бельдиман снял куртку и уселся рядом с ним. Он казался погруженным в свои мысли.
— Это не был призыв на военные сборы, как мы думали, — сказал, улыбаясь, Эмануэль. И поскольку Бельдиман продолжал молчать, он спросил, вдруг понизив голос: — Почему вы мне не сказали? Если вы знали, почему не сказали мне об этом?
Бельдиман повернулся и с любопытством оглядел его, как будто увидел впервые:
— А что я должен был вам сказать?
— Все, что случилось потом. Всю эту путаницу с Алессандрини и его друзьями в Балчике...
— А, — встрепенулся Бельдиман, словно внезапно что-то вспомнив, — вы говорите об Алессандрини. Я встретил его сегодня ночью в «Альбатросе»... Он должен появиться здесь с минуты на минуту, — добавил он, указывая головой на море.
Эмануэль проследил за его жестом и увидел яхту, тихо плывущую в километре от берега.
— Если вы знали, вы должны были меня предупредить, — сказал он, еще сильнее понизив голос. — Речь идет об очень важном, о моей карьере. Это мой первый дипломатический пост, — пояснил он шепотом.
— Такая, какой вы ее видите, — сказал Бельдиман с гордым блеском в глазах, — она стоит сегодня десять, двенадцать миллионов. А я ее купил два года тому назад меньше чем за четыре миллиона. За бесценок!
— Она ваша? — спросил изумленный Эмануэль.
— Была моей, когда я ее купил. Но я купил не для себя. Я купил ее для ветреной Адрианы. Грехи старости! — прибавил он шепотом.
Словно во сне, Эмануэль протянул руку, нащупал носки и принялся обуваться.
— Посмотрите-ка, — продолжал Бельдиман, пристально вглядываясь, — она сейчас прыгнет в море и приплывет сюда, к нам. Она всегда так делает, сколько я ее знаю. Потому я и выбрал это место, здесь нет скал. Посмотрите! — воскликнул он с воодушевлением. — Она прыгнула!
Эмануэль застыл с ботинком в руке, напряженно глядя поверх волн.
— Я не вижу ее, — произнес он.
— Она плывет под водой. Но вы скоро ее увидите, минуты через три-четыре, она появится внезапно, здесь, перед нами...
Дрожа, Эмануэль надел второй башмак. Поправил газету на голове и с трудом встал.
— Грехи старости! — произнес Бельдиман больше для себя. — Хорошо сказал тот, кто сказал: не имей детей на старости лет...
Эмануэль стоял рядом, внимательно слушая.
— Это ваша дочь? — спросил он.
1 2 3 4 5