Я никак не мог отделаться от чувства, что среди нас невидимо присутствует еще какое-то существо. Пожалуй, это было вызвано моими трансильванскими воспоминаниями, хотя мои товарищи, кажется, испытывали то же, так как при малейшем шорохе беспокойно озирались.
Потолки, стены, пол — все было покрыто толстым слоем пыли. Так как мне был знаком план дома, я более или менее представлял, где находится дверь в часовню, и повел туда своих товарищей. Открыв дверь, мы невольно отшатнулись от ужасного зловония. Я не могу себе представить более отвратительного запаха: разлагающегося мертвеца, гнилой земли и спертого воздуха. Меня и теперь тошнит при одном воспоминании об этом. Казалось, смрадное дыхание самого вампира окутало нас…
При других обстоятельствах такой смрад заставил бы нас прекратить поиски, но мы все-таки приступили к подсчету больших ящиков, находившихся в часовне. Оказалось, что из пятидесяти осталось всего двадцать девять!
Мы не успели еще обменяться своими впечатлениями, когда Артур сделал резкое движение к двери. Я вздрогнул и посмотрел в ту же сторону: мне показалось, что в коридоре мелькнуло бледное худое лицо графа с красными глазами и налитыми кровью губами. Я направился в коридор, но там никого не оказалось. Вернувшись, я ужаснулся, увидев, что пол покрыт какой-то движущейся массой. Часовня кишела крысами!
Все растерялись, кроме Артура. Он достал из кармана маленький серебряный свисток и приложил его к губам. На свист прибежали собаки, два прелестных терьера, которые тут же набросились на мерзких тварей. Оставив на поле битвы груды трупов своих сородичей, крысы быстро ретировались. С их исчезновением воздух, казалось, очистился от зловония, дышать стало легче.
Фон Гельсинг был очень доволен результатами посещения часовни.
— Мы можем поздравить друг друга с успехом, — заметил он. — Никто не причинил нам вреда! Теперь мы знаем, что Дракула, хотя и властен над некоторыми животными — он это доказал, напустив на нас крыс, — бессилен против их естественных врагов. Свидетельство тому — собаки Артура, прогнавшие отвратительных тварей. А теперь возвращаемся, пора и отдохнуть!
В квартире Сиварда было тихо, лишь изредка снизу доносились приглушенные стоны сумасшедшего Ренфильда.
Я вошел в свою комнату на цыпочках, боясь разбудить Минну; она была бледнее обыкновенного. Наше совещание, видимо, утомило ее. Я рад, что она не участвовала в посещении дома и что фон Гельсинг отстранил ее от участия в деле.
Позже. Все встали очень поздно. Минна какая-то вялая и жалуется, что очень устала и скверно спала.
ДНЕВНИК МИННЫ ГАРКЕР
1 октября. Мне ужасно хочется знать о том, что происходит. Андрей очень ласков и мил, но ни одним словом не обмолвился о результатах посещения пустого дома. Я совсем расстроена сегодня; мне хочется плакать, не знаю сама, почему…
Вчера, когда мужчины ушли, я легла в постель, хотя спать совсем не хотелось. Я стала думать о том, что случилось за последние месяцы. Нас преследует какой-то злой рок, что бы мы ни делали, как бы ни старались, все новые беды рушатся на нас. Если бы я не поехала в Витби, то, пожалуй, Луси… Но не буду вспоминать об этом. Все равно прошлого не вернешь, я только расстраиваю себя напрасно.
Не знаю, когда я заснула. Помню только, что внезапно залаяли собаки. Из комнаты Ренфильда доносился монотонный звук молитвы (наши комнаты как раз над его), потом наступила тишина — мертвая гнетущая тишина, которая столь неприятно подействовала на меня, что я встала и подошла к окну. На улице было темно, черные тени деревьев, казалось, скрывали какую-то тайну. Ни малейшего шороха или движения. Природа спала мертвым сном. Лишь бледная полоса тумана у горизонта медленно плыла по направлению к дому. Я вернулась в постель, но сон все не приходил. Я опять встала и взглянула в окно: туман уже окутывал сад. Ренфильд опять стал молиться. Я не могла различить слов, но в его голосе слышались жалобные нотки. Немного погодя до меня долетели звуки борьбы. Видимо, санитарам трудно справиться с безумцем. Я легла с намерением больше не вставать, укрывшись с головой, чтобы не слышать душераздирающих воплей сумасшедшего. Должно быть, я вскоре заснула. Меня разбудил Андрей. Я не могла прийти в себя сразу, до такой степени сон сплелся с действительностью.
Мне снилось, что я ожидаю прихода Андрея. Я очень беспокоилась за него, но встать не могла, так как чувствовала себя прикованной к месту и неспособной пошевелить ни рукой, ни ногой. Внезапно я поняла, что воздух, окружавший меня, тяжелый, сырой и холодный. Я сняла одеяло с лица и к своему удивлению заметила, что перед моими глазами все было мутно: газовый рожок, оставленный зажженным, мерцал, как слабая звездочка… Очевидно, туман проник в комнату. Тогда только я вспомнила, что оставила окно открытым, и хотела встать, но какая-то сила по-прежнему приковывала меня к месту. Я закрыла глаза, но продолжала все видеть сквозь сомкнутые веки… Туман, клубясь, вползал в комнату, однако не через окно, как я предполагала, а через щели двери. Газовый рожок превратился в красный глаз… Мало-помалу мне стало казаться, что вместо одного глаза их уже два и что эти огненные глаза смотрят на меня в упор сквозь густую пелену тумана, совсем как те, о которых говорила когда-то Луси. Неописуемый ужас овладел мной… Я вспомнила, что в рассказе Андрея туман превратился в отвратительных женщин, жаждущих крови. К горлу подступила тошнота, голова закружилась; в комнате стало темно. Во мраке вырисовывалось чье-то мертвенно-бледное лицо с огненными глазами…
Какой отвратительный сон! Надеюсь, что он не повторится! Я хотела попросить у фон Гельсинга или Сиварда каких-нибудь успокоительных капель, но боюсь встревожить их, если расскажу свой ужасный сон. Постараюсь заснуть без лекарств. Чувствую себя страшно утомленной и разбитой.
2 октября, 10 часов вечера. Спала довольно крепко, но несмотря на это чувствую себя хуже, чем вчера. Из-за слабости пролежала несколько часов на кушетке. Мой муж и все остальные отсутствовали почти весь день и вернулись только к обеду. Я поняла, что Андрей узнал что-то важное, так как он посоветовал мне лечь раньше. Не чувствуя ни малейшей склонности ко сну, я согласилась на предложение Сиварда и выпила приготовленное им легкое снотворное. Боюсь, что поступила опрометчиво. Пожалуй, было бы лучше мне не спать…
Глава XX

ДНЕВНИК АНДРЕЯ ГАРКЕРА
2 октября. Мои труды увенчались неожиданным успехом. Я нашел Жака Смолиса и получил от него интересующие меня сведения, а именно: шесть ящиков отвезены в Чиксанд, 197, еще шесть — в Джемейс-Лен, 20, девять — на Пикадилли-стрит в пустой дом. Номер последнего Смолис не запомнил, но подробно описал здание. Смолис добавил, что перевозка ящиков была поручена ему высоким худым мужчиной с белой бородой и красноватыми глазами. Значит, этот изверг развез свои ящики по разным кварталам Лондона!
Я немедленно отправился на Пикадилли-стрит. Смолис сказал, что дом находится рядом с церковью, но даже если бы у меня не было этого ориентира, думаю, что узнал бы его по сходству с домом в Пурфлите. Казалось, в нем давно никто не живет. Окна грязны и кое-где разбиты, краска на стенах облупилась, балкон провис.
Желая убедиться, что ящики находятся здесь, я обратился к соседям с просьбой указать мне владельца дома. К сожалению, никто его не знал, и меня направили в контору «Митчел и К°». Управляющий принял меня весьма сухо и наотрез отказался сообщить что-либо о своих клиентах, ссылаясь на профессиональную тайну. Когда же я обратился к нему якобы по поручению мистера Голмвуда, он изменил тон. Но, увы, управляющий мало что знал. Дом продан какому-то иностранцу, графу де Виль, высокому худому господину с белой бородой, уплатившему всю сумму наличными и не торгуясь.
Вернувшись домой, я поделился с друзьями результатами своих поисков. Все были очень довольны, но нас смущает один вопрос: как проникнуть в дом, где, по всей вероятности, находятся эти проклятые ящики?
Меня очень беспокоит жена. Вид у нее крайне усталый, веки опухли, как будто она долго плакала. Я убежден, что неведение, в котором мы держим Минну, угнетает и мучает ее. Завтра хочу отправить ее обратно в Эксетер. У себя дома она будет меньше волноваться.
ДНЕВНИК ДОКТОРА СИВАРДА
2 октября. Гаркер продолжает свои розыски, Артур и Морис отправились нанимать экипаж. Необходимо иметь его наготове, так как мы не знаем, когда и как можем наткнуться на графа. Первым долгом надо освятить землю во всех ящиках, чтобы разом лишить Дракулу его убежищ. Фон Гельсинг целый день провел в музее, надеясь отыскать в архивах кое-какие необходимые сведения.
Мне иногда приходит в голову мысль, что мы все одновременно лишились рассудка и такие же сумасшедшие теперь, как Ренфильд.
Позже. Благодаря Гаркеру завтра нам, возможно, удастся покончить с этим ужасным делом. Ренфильд сегодня поразительно спокоен. Желал бы я знать, имеет ли это какое-либо отношение к графу? Может быть, несчастный предчувствует близкую гибель своего учителя, как он называет графа? Я не могу иначе объяснить его странное настроение.
Но что это за раздирающий душу крик? Я слышу шаги фельдшера… С Ренфильдом случилось что-то ужасное… Бегу ему на помощь…
3 октября. Постараюсь передать во всех подробностях то, что случилось с момента, когда я поспешно выбежал из кабинета.
Ренфильд лежал на полу в огромной луже крови. Нагнувшись, чтобы поднять его, я понял, что он смертельно ранен. Лицо несчастного было обезображено, голова разбита. Фельдшер, помогавший мне, не мог прийти в себя от удивления.
— У него, кажется, и спина сломана, — сказал он. — Не могу понять, как он мог одновременно расколотить себе голову и сломать спину?
— Бегите скорее за профессором, — приказал я. Фельдшер быстро удалился и вернулся с фон Гельсингом. Увидев окровавленного Ренфильда на полу, он сразу все понял и сделал знак, чтобы я удалил фельдшера.
— Я думаю, Смит, — обратился я к нему, — вам следует продолжить обход. Мы с профессором в случае нужды позовем вас.
Фельдшер ушел, и мы осмотрели Ренфильда. Раны на лице оказались поверхностными, но череп и позвоночник были повреждены настолько сильно, что несчастному оставалось несколько часов жизни.
Раздался стук в дверь, вошли Артур с Морисом. Узнав от Смита об ужасном происшествии, они поспешили сюда, чтобы предложить свою помощь. Я сказал им, что спасти Ренфильда невозможно.
Мы перенесли беднягу на кровать, и я сделал ему укол. Теперь оставалось только ждать, когда он придет в себя. Дыхание Ренфильда постепенно становилось ровнее. Наконец он открыл глаза. На лице его мелькнуло выражение какого-то тупого ужаса, но, увидев меня, Ренфильд успокоился.
— Какой ужасный сон! — прошептал он. — Я так слаб, что двинуться не могу. Что с моим лицом? Оно, кажется, распухло и очень болит.
Малейшее движение причиняло несчастному столь сильные страдания, что я посоветовал ему не двигаться.
— Расскажите нам ваш сон, Ренфильд, — попросил фон Гельсинг.
— У меня пересохло во рту! Дайте воды! Я видел…
Голова его бессильно откинулась.
— Скорей принесите коньяку, — обратился я к Морису. Он стрелой вылетел из комнаты и вернулся с графинчиком в руках. Я смочил губы Ренфильда.
Приоткрыв глаза и глядя на меня с выражением бесконечного отчаяния, забыть которое я не могу, он сказал:
— Я обманывать себя не хочу… Это был не сон… — и вдруг закричал: — Доктор, помогите, я умираю!
Я сделал еще один укол. Немного успокоившись, Ренфильд зашептал:
— Я должен сообщить вам все перед смертью… Помните ту ночь, когда я умолял вас отпустить меня? Тогда я не мог всего объяснить… Какая-то сила удерживала меня, хотя я был в здравом уме, как теперь. Я помню, что пребывал в отчаянии еще долго после вашего ухода. В конце концов я успокоился… Издалека доносился лай собак, но не в том направлении, где находился он…
При этих словах фон Гельсинг схватил меня за руку. Другого признака волнения он не проявлял, только тихо шепнул умирающему:
— Продолжайте.
— Он подошел к окну, окутанному туманом. Я видел его уже не раз, но в тот вечер это был не призрак, а человек с красными злобными глазами. Он улыбался, и улыбка обнажала его белые и острые, как у хищника, зубы. Я не хотел предлагать ему войти, хотя знал, что он этого страстно и давно желает. Он начал уговаривать меня, приводя такие доводы, что…
— Какие доводы? — не выдержал профессор.
— Он говорил, что посылал мне мух, толстых жирных мух и пауков, которых я съедал живьем. Он шептал мне: «Одним мановением руки я могу призвать сюда крыс, собак и кошек, поглощающих крыс, и все это для вас одного! Подумайте! Я предлагаю вам существ, кровью которых вы можете продлить себе жизнь, их теплой, алой кровью!» Я засмеялся, так как хотел проверить, действительно ли он способен исполнить то, что говорит. Он молча поднял руки, и трава в саду покрылась миллионами крыс с красными глазами, как у него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26