Бродяги встретили нас, дружно чмокая языками и качаясь из
стороны в сторону. Разом взбеленившись, я зажал себе нос и ринулся на
бомжей. Один, в лохмотьях кителя и полковничьих погонах, с орденскими
колодками, упал от моего пинка и на карачках бросился вниз по ступеням;
второй, когдато майор, с матом полез в драку, но я съездил его по скуле.
Прочие ретировались сами... Давно уже не получал я такого блаженства от
мордобоя - тем более, вспомнились вчерашние нарки.
- За что вы их так немилосердно? - загоготав, спросил Никита.- Божьи
люди, страдники - надо ли?
- Страдники, как же! - сказал я, вороша провонявшиеся газеты.- Ненавижу
бывших военных - наши отцы, деды победы одерживали, а эти - страну
проворонили. К тому же они всю свежую прессу вытряхнули из ящиков, и мою в
том числе...
Не хотелось признаваться, что в этом году я смог выписать только
"Киевлянина" - единственную, тускло отпечатанную на одной стороне
газетенку, на которую хватило у республики серой оберточной бумаги. Любой
журнал, любая иностранная газета, вплоть до "Зари Закарпатья" или "Вестника
Слобожанщины", оплачивались валютой... Выбрав из груды наименее помятого
"Киевлянина", я прихватил его с собой.
О, как славно было снова сидеть рядом с Елизаветой, видеть ее живое,
прелестное лицо, ловить мимолетную улыбку! Стараясь одновременно и сесть
поближе, и не помять ее платье феи, я приготовился читать вслух. Для этого,
увы, пришлось напялить мои склеенные, проткнутые скрепками драгоценные
очки. Никита, сидя за рулем, временами разражался густым хохотом, Елизавета
прыскала в перчатку. Это было странно - я полагал, что в Санкт-Петербурге,
столице Западной России, не хуже нашего осведомлены о жизни "вакуума"...
"Галицийские соколы", не перестающие бредить "соборной Украиною" с
центром во Львове, обстреляли из минометов нашу заставу под Мирополем.
Правительству Галиции послана нота, и похоже, чтовесьмасерьезная:
недаромуЛютежаидуттанковыеманевры. Премьер Киевской республики прибыл в
Саха-Якутию, где проведет переговоры с тамошним президентом, а попросту -
будет выпрашивать толику золота в обмен на последние крохи нашего сырья,
чтобы хоть ненадолго удержать падающую гривну. (А ведь концессии могут
опять обидеться: нашему предыдущему премьеру, без затей, поднесли на юбилее
торт со взрывчаткой.) Что еще занятного? Армия Южноазиатской Федерации,
которая в составе межрегиональных сил занимает всю Среднюю Азию, Сибирь и
Дальний Восток, отразила очередное нападение исламских фундаменталистов на
командный пункт стратегических ракет в Старшем Жузе (бывший Казахстан),
возле реки Или. (Тоже мне доброхоты, сказал я, и киношники со мною
согласились: все эти так называемые цивилизованные страны никак не могут ни
поделить между собою бывший советский "ядерный щит", ни, тем более,
уничтожить его. Каждый не доверяет другому, соблазн слишком велик - этакая
масса боеголовок... ох, и бабахнет же она однажды!) Так... Объединенная
сводка киевских министерств обороны и полиции, а также РСБ - по сути,
фронтовые новости: в результате поединка двух рэкетирских кланов полностью
разрушен центр Бердичева, обстрелом снесена церковь, где Онореде Бальзак
венчался с Эвелиной Ганскою; "Шанхай" бомжей и нарков в бывшей зоне отдыха
Пуще-Водица решением городской думы признан рассадником эпидемий, при его
ликвидации погибло двое полицейских, пожар охватил сосновые леса. А
что-нибудь утешительное в вашей газете есть, спросила Елизавета. Как же,
ответил я, вот, например, сплетни зарубежной эстрады: солист московской
группы "Дам-дам" Дима Шипунов, чья свежая пухлощекая физиономия с
капризно-спесивым выражением повергает в экстаз старших школьниц, приглашен
погостить правителем нефтяного эмирата. Поскольку правоверные мусульмане
вряд ли станут слушать русскую "попсу", можно только догадываться, зачем
нужен почтенному эмиру Абульхасану толстенький мальчик Дима...
Еще в начале поездки Никита призвал меня не удивляться их виду. Прямо
отсюда мы поедем на съемки, и придется "с колес" включаться в работу.
"Разве вы тоже снимаетесь?" - "Да-с, у нас вообще особого свойства фильм:
полагаю, и вам доведется не только писать диалоги..."
Теперь, когда мы свободно разговорились и, кажется, сблизились, сама
собою пришла мне в голову мысль. "А что,- сказал я,- если нам пригласить на
съемки моего сына Георгия с его... э-э... партнершей по концертному номеру?
Оба профессиональные артисты эстрады, хороши собой, физически отлично
развиты"... Втайне я опасался отказа,- уж очень решительную и независимую
игру вела эта "Астрея",- но Елизавета быстро переглянулась с Никитою, и
согласие было получено. Машина как раз съезжала с бульвара Шевченко;
объехав Бессарабский рынок, мы устремились по крутой улочке вверх, к дому
Георгия.
Сын отворил с неожиданной быстротою - я знал, что Георгий обычно
отсыпается после ночных выступлений, и готовился будить его долгим стуком,
но он распахнул дверь столь внезапно, словно ждал нас в прихожей. Я давно
не видел сына таким подавленным, он зябко кутался в купальный халат. Увидев
за моей спиною ряженых, Георгий на миг встрепенулся, но, видимо, что-то
сильно угнетало его, и он снова ушел в себя.
- Можно к тебе? - спросил я. - Это мои друзья с петербургской киностудии
"Астрея", Елизавета и Никита. Мы едем прямо на съемки.
- У меня Стана, - тихо сказал он, не двигаясь с места.
- Вот и хорошо, у нас и к ней есть разговор... Да впусти же людей,
дикарь! Так и будем через порог разговаривать?
Как всегда, мой авторитетный тон повлиял на Георгия. Что-то проворчав, он
отступил в сторону и даже сделал нечто вроде приглашающего жеста.
Я тут же понял, отчего маялся Георгий. В гостиной, на широкой тахте, под
видеомагнитофоном, лежала укрытая пледом, бескровная Стана. Без своего
клоунского грима со стрелами от глаз до ушей, без разноцветного,
присыпанного блестками гребня волос казалась она почти подростком, из тех,
что выросли без солнца в кирпичных колодцах дворов, на асфальте возле кафе,
где наша юная смена чередует глоток вонючего кофезаменителя с затяжкою
"дури"...
Георгий был рассеян и неуклюж, усаживая нас в кресла, - что-то ронял,
спотыкался, вдруг застывал, со страдальческой миною глядя на Стану. Я не
узнавал его, мужественного парня, гладиатора; я теребил его, спрашивая, в
чем дело, и вдруг Георгия прорвало.
- Бежать, бежать отсюда, - угасшим голосом сказал он, садясь на край
тахты. Обвел нас взглядом больной собаки. - Но куда?! Мы же никому не
нужны, никому на свете. Все боятся нас, как чумы, все гонят...
- Жоржик, не трави себя, не надо, - еле слышно прошелестела Стана. Слава
Богу, подумал я, интеллигентная девушка, не называет его Жорой.
Обернувшись, он с такой заботою коснулся губами ее лба, - то ли
подбадривая, то ли пробуя температуру, - что я просто поразился, вспомнив
их совместную гимнастику. И поразился еще больше, увидев, как нежно в ответ
погладила Стана пальцы "Жоржика".
Наконец, он настолько овладел собою, что сумел рассказать нам все по
порядку. Увы, секс-акробатика с моим сыном не исчерпывала обязанностей
Станы, ей приходилось также входить в закрытые кабинеты к особо уважаемым
клиентам. Так было и в прошедшую ночь: девушка развлекала троих зубров
подольского темного бизнеса, приехавших на бронированных лимузинах, каждый
с парою телохранителей. И все сошло бы, как обычно, если бы не игривый нрав
Кости Черепа. Натешившись Станой и в одиночку, и в компании с друзьями, и
даже любимому телохранителю дав "отведать" актрисы, Костя затем ее, голую,
изрядно окосевшую, возложил на стол и на животе у нее стал разрезать торт.
Пьяная рука дрогнула, Череп располосовал Стане живот. Намокли в крови
десятидолларовые бумажки, которыми жалостливые мафиози забросали девушку.
Хозяин шоу-кафе вызвал "скорую": в Киеве это почти невозможно, две трети
карет стоят без топлива и запчастей, но уж в злачные места бригада
прибывает немедленно, надеясь на валютную подачку... Глубокие порезы
обработали; хотели забрать в больницу, но Стана уперлась, она ненавидит
лечебные учреждения. Вызывать полицию хозяин Георгию не велел: оттого-то,
кажется, больше всего и кипятился мой сын.
- Рабы, рабы! Хуже рабов! Те хоть могли попросить о заступничестве своего
господина. А мы - кого? Кто нас защитит?
- Ну, знаешь, Жоржик, - заговорила раненая, и мы затаили дыхание, чтобы
расслышать ее голос. - Теперь сам Череп будет меня от всех охранять, ему
все-таки стыдно...
- Череп! - не унимался Георгий. - Это мне стыдно, а не ему! Стыдно быть
под охраной не закона, а бандита! Это же нелюди, мразь... это... я не
знаю!..
- Простите великодушно, сударь! - вступил Обольянинов. Он казался
громоздким, точно слон, в этой уютной, но тесной квартирке конца двадцатого
века и двигался весьма бережно, чтобы ничего не опрокинуть. - Быть может, я
чего-то не понимаю, но - по моему разумению - вы сами должны защищать
вашу... э-э... суженую. Вы ведь, по меньшей мере, помолвлены, не так ли?
Иначе девица не могла бы находиться в вашем доме, а вы - ухаживать за нею
наподобие сиделки...
Господи, о чем он?! Внезапный озноб тронул меня, точно приоткрылась дверь
в запредельную пустоту. Я испугался. Мне впервые почудилось за их
маскарадом нечто иное, грозное в своей подлинности.
Георгий, кажется, не ощутил ничего необычного. Наоборот, принял слова
гостя очень всерьез, закивал:
- Да, да, вы абсолютно правы! Вообще-то, у нас теперь не бывает помолвок,
но... мне кажется, что Стана... Станислава удостаивает меня своим... ну...
своей благосклонностью и может быть уверена в том, что и мои чувства...
Сын окончательно запутался, пытаясь построить витиеватую фразу в духе
"галантных" времен. Выпростав руку из-под пледа, Стана погладила его по
затылку, и Георгий договорил:
- В общем, моя квартира лучше, чем у Станы. Она не киевлянка, снимает
угол.., а тут я могу все делать для нее, и...
- Совершенно понимаю вас, сударь, - склонил кудрявую седеющую голову
Никита, - и ничего, кроме восхищения, по поводу сего истинно дворянского
вашего поступка не испытываю!
Елизавета, на которую я остерегался коситься слишком часто, - так
ослепительна была она в своем широком платье с оборками и кружевами,
подобно сказочному мотыльку присевшая на край кресла, - одарила Георгия
улыбкой, способной надолго лишить покоя.
- А насчет защиты... ну, тут, знаете, все не так просто, как в вашем
восемнадцатом... то есть, когда происходит действие! Дуэли на шпагах,
знаете ли, не получится. Это банда подонков, у которых самое меньшее по
"Калашникову" у каждого...
- Однако же, думаю, и с иным оружием, кроме шпаги, всегда возможно
постоять за себя... и за свою даму! - видя, что страдающий Георгий
непробиваем для ее чар, громко сказала Долгорукова.
- Ну, это не для меня... -Сын мой скривил губы, помотал коротко
стриженной головою. Я с грустью подумал, что уши, которые мы с Эльвирой
туго прибинтовывали нашему младенцу, так и остались лопухами. - Во мне вот
его гены, папины. Я хлюпик, интеллигент паршивый. Несмотря на биографию,
как в американском боевике... Когда нас алжирцы встретили в Лейпциге, на
Хауптбанхофе, с ножами и цепями, я с проколотой печенью пробился через их
толпу, понимаете? Я на заводе Гольбаха одного усташа головой в трансмиссию
сунул - и все равно я размазня. Меня только на короткие вспышки и хватает.
Боюсь грубости, хамства, оскорблений боюсь...
- Не наговаривай на себя, никого ты не боишься! - прошептала Стана,
прижимаясь щекою к его руке.
- Интеллигент? - поднял лохматую бровь Никита. - Полагаю, что человеку,
так себя именующему, надлежит не только словом или пером владеть искусно,
но и железом разящим, и пулю во врага посылать, не дрогнув!
- Значит, стать на одну доску со зверьем? Уподобиться мерзавцам,
подонкам?!
- Отнюдь нет, сударь. Имея в душе своей, скажем, некое сокровище, можно
ли безропотно сносить обиды, или же надлежит драгоценность оную оберегать?
- Если будешь жестоким, ничего в душе не останется, нечего оберегать
будет! - вмешалась Стана.
- Душа закалится только, но природы своей не изменит, - мягко возразила
Елизавета.
- Господи! - сказал вдруг Георгий, вставая. - Говорим, говорим, а я даже
кофе до сих пор не поставил. Хозяин, называется!..
И тут же, словно кто-то на лестничной площадке дожидался именно этих его
слов и движения, грянул долгий настойчивый стук. Краска отлила от щек
Георгия; помедлив немного и запахнувшись в халат, он вышел в прихожую. Я
отметил загнанный, сразу заметавшийся взгляд Станы. Увидел и то, как вроде
бы случайно Никита, сидя, положил руку на эфес.
Забубнили напористые мужские голоса; Георгий вошел, точно неся на плечах
тонну груза, а за ним двое гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13