его несколько раздражало, что он никак не может распознать отправителя. Затем — поход в магазины за трусами и прочими заказами. Последним пунктом программы значился очередной визит в дом на Данвиксклиппан.
Наркотики — амфетамин и гашиш — были искусно запрятаны внутри сдобной булки и куска сыра, которые лежали в обычной сумке вместе с другими, абсолютно невинными продуктами.
Мауритсон уже забрал товар на вокзале и стоял у перехода — ординарный человечек с располагающей внешностью и с бумажной сумкой в руке. Рядом с ним в толпе стояли с одной стороны пожилая женщина, а с другой — девушка в зеленой форме, инспектор автостоянок. Метрах в пяти от перехода на тротуаре томились два полицейских — руки за спину, на лице тупая важность.
Машины шли, как всегда, сплошным потоком, насыщая воздух выхлопными газами, так что нечем было дышать.
Наконец загорелся зеленый свет, и все ринулись вперёд как угорелые, беззастенчиво орудуя локтями, чтобы хоть на сотую долю секунды опередить других.
Кто-то толкнул пожилую даму; испуганно озираясь по сторонам, она спросила:
— Я плохо вижу без очков, что — уже зеленый свет?
— Да-да, — приветливо подтвердил Мауритсон. — Позвольте, я помогу вам перейти.
Он знал по опыту, что учтивость нередко вознаграждается.
— Большое спасибо, — сказала дама. — А то ведь до нас, стариков, сейчас никому нет дела.
Что верно, то верно…
— Мне спешить некуда, — сказал Мауритсон и, бережно взяв даму под руку, повел ее через улицу.
Не успели они дойти до противоположного тротуара, как дама качнулась от нового толчка и едва не упала, но Мауритсон вовремя поддержал ее. В эту минуту раздался крик:
— Эй, вы!
Обернувшись, он увидел, что девушка в зеленом указует на него обличительным жестом.
— Полиция! Полиция! — вопила она.
Пожилая дама растерянно оглянулась.
— Держите вора! — надсаживалась инспекторша.
Мауритсон нахмурился, но достоинство ему не изменило.
— В чем дело? — допытывалась пожилая дама. — Что случилось? — Потом вдруг тоже запищала: — Вор! Вор!
Притопали полицейские.
— В чем дело? — властно вопросил один.
— В чем дело? — не столь властно подхватил другой.
Врожденная гнусавость не позволяла ему производить грозные, грубые звуки, положенные по службе.
— Вор! — надрывалась инспекторша, показывая на Мауритсона. — Он хотел вырвать сумочку у этой женщины!
Мауритсон посмотрел на нее и сказал про себя: «Да заткнись ты, стерва проклятая».
Вслух он произнес:
— Извините, это какая-то ошибка.
Однако инспекторша, двадцатипятилетняя блондинка, успешно уродующая свою и без того непрезентабельную внешность гримом и губной помадой, не унималась:
— Я сама видела!
— Что? — волновалась пожилая дама. — Где вор?
— В чем дело? — наперебой бубнили полицейские.
Мауритсон сохранял полное спокойствие.
— Это явное недоразумение, — повторил он.
— Этот господин помог мне перейти улицу, — объяснила дама.
— Как же, как же! — кипятилась блондинка. — Они помогут. Да он так дернул сумочку, что эта ба… что эта дама чуть не грохнулась…
— Вы все перепутали, — терпеливо объяснил Мауритсон. — На самом деле даму нечаянно толкнул другой человек. А я только поддержал ее, чтобы она не упала и не ушиблась.
— Брось, не заливай, — отпарировала блондинка.
Блюстители порядка вопросительно посмотрели друг на друга. Суровый явно был более опытным и энергичным. Подумав, он вспомнил магическую реплику:
— Попрошу вас следовать за мной.
Помолчал и добавил:
— Все трое. Подозреваемый, свидетельница и истица.
Пожилая дама опешила; инспекторша сразу остыла.
Мауритсон был сама кротость.
— Это явное недоразумение, — твердил он. — А вообще-то ничего удивительного, как подумаешь, сколько подозрительных личностей шныряет по улицам. Я охотно последую за вами.
— Как это? — растерялась дама. — Куда идти?
— В участок, — ответил суровый полицейский.
— В участок?
— Да, в полицейский участок.
Процессия двинулась вперед, вызывая живой интерес у прохожих.
— Может, я ошиблась, — заколебалась блондинка.
Она привыкла записывать номера автомашин и фамилии людей, а тут как бы самой не попасть в протокол…
— Ничего страшного, — утешил ее Мауритсон. — В таких оживленных местах особенно нужен глаз да глаз.
Участок помещался в здании вокзала и служил разным целям; в частности, полицейские заходили сюда выпить кофе и приводили задержанных.
Началась замысловатая процедура.
Сначала записали имя, фамилию, адрес свидетельницы и мнимой жертвы.
— Нет правда, я ошиблась, — нервничала свидетельница. — Я пойду. У меня дежурство.
— Мы обязаны выяснить все до конца, — неумолимо ответил суровый. — Проверь его карманы, Кеннет.
Гнусавый извлек из карманов Мауритсона ряд вполне безобидных предметов. Одновременно продолжался допрос:
— Ваше имя, фамилия?
— Арне Леннарт Хольм, — сказал Мауритсон. — Или просто Леннарт Хольм.
— Адрес?
— Викергатан, шесть.
— Имя и фамилию он правильно сказал, — подтвердил гнусавый. — Вот его водительское удостоверение, тут так и написано — Арне Леннарт Хольм. Все, как он говорит.
Первый полицейский обратился к пожилой даме:
— У вас что-нибудь пропало?
— Нет.
— Зато у меня скоро пропадет терпение, — злилась блондинка. — Как ваша фамилия?
— Это не имеет отношения к делу, — отпарировал полицейский.
— Да не волнуйтесь вы так, — мягко сказал Мауритсон.
— У вас что-нибудь пропало? — снова спросил полицейский.
— Нет, вы же только что спрашивали, — ответила дама.
— Какие ценности у вас были при себе?
— Шесть крон и тридцать пять эре в кошельке. Кроме того, проездной билет и пенсионное удостоверение.
— Все на месте?
— Да.
Полицейский захлопнул записную книжку, важно посмотрел на задержанных и сказал:
— Так, вопрос ясен. Вы двое можете идти. Хольм останется.
Мауритсон рассовал по карманам свое имущество.
Продуктовая сумка стояла на полу около двери, из нее торчал длинный огурец и шесть стеблей ревеня.
— Что у вас там в сумке? — спросил полицейский.
— Продукты.
— Продукты? А ну-ка, Кеннет, проверь.
Гнусавый принялся выкладывать продукты на скамейку, куда его коллеги обычно бросали свои фуражки и портупеи, когда заходили в участок передохнуть.
Мауритсон невозмутимо наблюдал за его действиями.
— Так, — говорил Кеннет, — все точно, в сумке продукты, как показал Хольм, вот хлеб… масло… сыр… ревень… кофе — да, все так, как показал Хольм.
— Ясно, — подытожил суровый. — Вопрос исчерпан. Клади продукты обратно, Кеннет.
Он подумал, потом обратился к Мауритсону:
— Так вот, господин Хольм. Вышло недоразуменье. Но вы сами понимаете, такая у нас служба. Мы сожалеем, что на вас пало подозрение в преступлении. Надеемся, вы на нас не в претензии.
— Что вы, что вы, — сказал Мауритсон. — Вы только исполняли свой долг.
— Всего доброго, господин Хольм.
— Всего доброго, всего доброго.
Дверь отворилась, вошел еще один полицейский, одетый в серо-голубой комбинезон. Он вел на поводке овчарку, а в свободной руке держал бутылку лимонада.
— Фу, жарища! — вздохнул он, бросая фуражку на скамейку. — Сидеть, Джек.
Сорвал с бутылки колпачок и поднес ее ко рту. Повернулся к собаке и сердито повторил:
— Сидеть, Джек!
Пес послушался, но тотчас встал опять и принялся обнюхивать сумку Мауритсона.
Мауритсон пошел к двери.
— Всего вам доброго, господин Хольм, — сказал Кеннет.
— Всего доброго, всего доброго, — отозвался Мауритсон.
Пес уже всю голову засунул в сумку.
Мауритсон отворил дверь левой рукой, а правую протянул за сумкой. Пес зарычал.
— Минутку, — сказал полицейский в комбинезоне.
Коллеги вопросительно посмотрели на него. Мауритсон оттолкнул голову собаки и поднял сумку с пола.
— Ни с места! — Полицейский поставил бутылку на скамью.
— Простите?.. — озадаченно произнес Мауритсон.
— Эта собака натаскана на наркотики, — сказал полицейский, поднося руку к кобуре.
XVII
Начальник отдела наркотиков, Хенрик Якобссон, занимал эту должность почти десять лет, и десять лет он не ведал, что такое покой. Другой на его месте давно заработал бы себе язву желудка или расстройство моторных центров или жевал бы занавески. Но организм Хенрика Якобссона все выдержал, а теперь его и вовсе трудно было чем-нибудь удивить.
Сейчас он невозмутимо созерцал разрезанный сыр, выпотрошенную булку, конвертики с гашишем, капсулы с амфетамином и сотрудника, который полосовал ревень.
Перед ним сидел Мауритсон, внешне спокойный, а на деле сам не свой. Двойная страховка подвела, и как подвела — самым невероятным, дурацким образом. Это что-то непостижимое. Ну ладно, один раз — еще куда ни шло, так ведь один просчет уже был у него совсем недавно. Два прокола подряд!.. Того и жди, окажется, что он угадал тринадцать номеров в очередном розыгрыше спортивного тотализатора.
Он уже сказал все, что положено говорить в таких случаях. Что злополучная сумка — не его, ему вручил ее неизвестный человек на Центральном вокзале и попросил передать другому неизвестному на Мариинской площади, и, конечно, он сразу заподозрил неладное, но не смог устоять против соблазна, когда неизвестный предложил ему сто крон.
Якобссон выслушал его молча, не перебивая и не комментируя. И скорее всего, не поверил ни единому слову. Наконец он сказал:
— Что ж, Хольм, могу только повторить тебе то, что я уже говорил: мы тебя задержим. Ордер будет подписан завтра утром. Можешь воспользоваться телефоном при условии, что это не помешает следствию.
— Неужели дело такое серьезное? — смиренно осведомился Мауритсон.
— Смотря что считать серьезным. Посмотрим еще, что мы найдем при домашнем обыске.
Мауритсон отлично знал, что они найдут в однокомнатной квартире на Викергатан: плохонькую мебель и старую одежду. Тут ему бояться нечего. Неизбежный вопрос — к каким замкам подходят прочие ключи — Мауритсона тоже не тревожил, ибо он не собирался отвечать. Так что, скорее всего, его вторая квартира, на Армфельтсгатан, не будет осквернена ни двуногими, ни четвероногими ищейками.
— Неужели штраф платить придется? — спросил он еще более смиренно.
— Никак нет, старина, — ответил Якобссон. — Штрафом ты не отделаешься, тут тюрьмой пахнет. Да, Хольм, здорово ты влип. Кстати, кофе не желаешь?
— Спасибо, лучше чаю, если не трудно.
Мауритсон лихорадочно соображал.
Что верно, то верно — влип, и похлеще, чем думает Якобссон. Ведь у него взяли отпечатки пальцев, а это значит, что электронная машина в два счета выдаст карточку, на которой написано не Арне Леннарт Хольм, а нечто совсем другое. И пойдут неприятные вопросы…
Они выпили чаю и кофе и съели полбатона; тем временем сотрудник сосредоточенно, словно именитый хирург, оперирующий больного, вскрывал скальпелем огурец.
— Здесь ничего нет, — подвел он итог.
Якобссон флегматично кивнул, дожевывая бутерброд:
— Ясно.
Посмотрел на Мауритсона и добавил:
— С тебя и найденного хватит.
В душе Мауритсона зрело решение. Он в нокдауне, но до нокаута еще далеко. Надо встать на ноги — встать прежде, чем прозвучит роковое «аут», а оно прозвучит, как только на стол Якобссона ляжет справка из картотеки. И уж тогда, с какого козыря ни ходи, ему никто не поверит.
Он поставил на стол бумажный стакан, выпрямился и заговорил совсем другим голосом:
— Ладно, я открываюсь. Не буду больше темнить.
— Премного благодарен, — невозмутимо произнес Якобссон.
— Моя фамилия не Хольм.
— В самом деле?
— Ну да, в документах написано Хольм, но это не настоящая фамилия.
— А как же тебя величать?
— Филип Трезор Мауритсон.
— Ты что же, стыдишься своей настоящей фамилии?
— Откровенно говоря, несколько лет назад угодил я в кутузку. Ну а там, сам понимаешь, раз посидел, за тобой уже слава идет.
— Понимаю.
— Кто-нибудь непременно пронюхает, глядишь, уже легавые идут проверять… прости, я хотел сказать, полиция идет.
— Ничего, я не обидчивый, — произнес Якобссон.
Он ничего не добавил, и Мауритсон беспокойно поглядел на стенные часы.
— Да и посадили-то меня за ерунду, — продолжал он. — Сбыт краденого, незаконное хранение оружия — в общем, мелочи. Была еще кража со взломом, но с тех пор уже десять лет прошло.
— А все эти годы, значит, вел себя паинькой? Исправленному верить? Или стал тоньше работать?
Мауритсон криво усмехнулся, но ответной улыбки не дождался.
— Ну и куда же ты гнешь? — осведомился Якобссон.
— В тюрьму не хочется.
— Поздно, раньше надо было думать. Да и чего тут особенного. Не ты первый, не ты последний. Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не сел. Отдохнешь два-три месяца — чем плохо?
Однако Мауритсон подозревал, что краткосрочным отпуском дело не ограничится. Глядя на свои испорченные продукты, он прикидывал, что, если его арестуют, легавые начнут копать всерьез, и могут выявиться малоприятные для него вещи. А ведь у него хранится в иностранных банках приличная сумма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Наркотики — амфетамин и гашиш — были искусно запрятаны внутри сдобной булки и куска сыра, которые лежали в обычной сумке вместе с другими, абсолютно невинными продуктами.
Мауритсон уже забрал товар на вокзале и стоял у перехода — ординарный человечек с располагающей внешностью и с бумажной сумкой в руке. Рядом с ним в толпе стояли с одной стороны пожилая женщина, а с другой — девушка в зеленой форме, инспектор автостоянок. Метрах в пяти от перехода на тротуаре томились два полицейских — руки за спину, на лице тупая важность.
Машины шли, как всегда, сплошным потоком, насыщая воздух выхлопными газами, так что нечем было дышать.
Наконец загорелся зеленый свет, и все ринулись вперёд как угорелые, беззастенчиво орудуя локтями, чтобы хоть на сотую долю секунды опередить других.
Кто-то толкнул пожилую даму; испуганно озираясь по сторонам, она спросила:
— Я плохо вижу без очков, что — уже зеленый свет?
— Да-да, — приветливо подтвердил Мауритсон. — Позвольте, я помогу вам перейти.
Он знал по опыту, что учтивость нередко вознаграждается.
— Большое спасибо, — сказала дама. — А то ведь до нас, стариков, сейчас никому нет дела.
Что верно, то верно…
— Мне спешить некуда, — сказал Мауритсон и, бережно взяв даму под руку, повел ее через улицу.
Не успели они дойти до противоположного тротуара, как дама качнулась от нового толчка и едва не упала, но Мауритсон вовремя поддержал ее. В эту минуту раздался крик:
— Эй, вы!
Обернувшись, он увидел, что девушка в зеленом указует на него обличительным жестом.
— Полиция! Полиция! — вопила она.
Пожилая дама растерянно оглянулась.
— Держите вора! — надсаживалась инспекторша.
Мауритсон нахмурился, но достоинство ему не изменило.
— В чем дело? — допытывалась пожилая дама. — Что случилось? — Потом вдруг тоже запищала: — Вор! Вор!
Притопали полицейские.
— В чем дело? — властно вопросил один.
— В чем дело? — не столь властно подхватил другой.
Врожденная гнусавость не позволяла ему производить грозные, грубые звуки, положенные по службе.
— Вор! — надрывалась инспекторша, показывая на Мауритсона. — Он хотел вырвать сумочку у этой женщины!
Мауритсон посмотрел на нее и сказал про себя: «Да заткнись ты, стерва проклятая».
Вслух он произнес:
— Извините, это какая-то ошибка.
Однако инспекторша, двадцатипятилетняя блондинка, успешно уродующая свою и без того непрезентабельную внешность гримом и губной помадой, не унималась:
— Я сама видела!
— Что? — волновалась пожилая дама. — Где вор?
— В чем дело? — наперебой бубнили полицейские.
Мауритсон сохранял полное спокойствие.
— Это явное недоразумение, — повторил он.
— Этот господин помог мне перейти улицу, — объяснила дама.
— Как же, как же! — кипятилась блондинка. — Они помогут. Да он так дернул сумочку, что эта ба… что эта дама чуть не грохнулась…
— Вы все перепутали, — терпеливо объяснил Мауритсон. — На самом деле даму нечаянно толкнул другой человек. А я только поддержал ее, чтобы она не упала и не ушиблась.
— Брось, не заливай, — отпарировала блондинка.
Блюстители порядка вопросительно посмотрели друг на друга. Суровый явно был более опытным и энергичным. Подумав, он вспомнил магическую реплику:
— Попрошу вас следовать за мной.
Помолчал и добавил:
— Все трое. Подозреваемый, свидетельница и истица.
Пожилая дама опешила; инспекторша сразу остыла.
Мауритсон был сама кротость.
— Это явное недоразумение, — твердил он. — А вообще-то ничего удивительного, как подумаешь, сколько подозрительных личностей шныряет по улицам. Я охотно последую за вами.
— Как это? — растерялась дама. — Куда идти?
— В участок, — ответил суровый полицейский.
— В участок?
— Да, в полицейский участок.
Процессия двинулась вперед, вызывая живой интерес у прохожих.
— Может, я ошиблась, — заколебалась блондинка.
Она привыкла записывать номера автомашин и фамилии людей, а тут как бы самой не попасть в протокол…
— Ничего страшного, — утешил ее Мауритсон. — В таких оживленных местах особенно нужен глаз да глаз.
Участок помещался в здании вокзала и служил разным целям; в частности, полицейские заходили сюда выпить кофе и приводили задержанных.
Началась замысловатая процедура.
Сначала записали имя, фамилию, адрес свидетельницы и мнимой жертвы.
— Нет правда, я ошиблась, — нервничала свидетельница. — Я пойду. У меня дежурство.
— Мы обязаны выяснить все до конца, — неумолимо ответил суровый. — Проверь его карманы, Кеннет.
Гнусавый извлек из карманов Мауритсона ряд вполне безобидных предметов. Одновременно продолжался допрос:
— Ваше имя, фамилия?
— Арне Леннарт Хольм, — сказал Мауритсон. — Или просто Леннарт Хольм.
— Адрес?
— Викергатан, шесть.
— Имя и фамилию он правильно сказал, — подтвердил гнусавый. — Вот его водительское удостоверение, тут так и написано — Арне Леннарт Хольм. Все, как он говорит.
Первый полицейский обратился к пожилой даме:
— У вас что-нибудь пропало?
— Нет.
— Зато у меня скоро пропадет терпение, — злилась блондинка. — Как ваша фамилия?
— Это не имеет отношения к делу, — отпарировал полицейский.
— Да не волнуйтесь вы так, — мягко сказал Мауритсон.
— У вас что-нибудь пропало? — снова спросил полицейский.
— Нет, вы же только что спрашивали, — ответила дама.
— Какие ценности у вас были при себе?
— Шесть крон и тридцать пять эре в кошельке. Кроме того, проездной билет и пенсионное удостоверение.
— Все на месте?
— Да.
Полицейский захлопнул записную книжку, важно посмотрел на задержанных и сказал:
— Так, вопрос ясен. Вы двое можете идти. Хольм останется.
Мауритсон рассовал по карманам свое имущество.
Продуктовая сумка стояла на полу около двери, из нее торчал длинный огурец и шесть стеблей ревеня.
— Что у вас там в сумке? — спросил полицейский.
— Продукты.
— Продукты? А ну-ка, Кеннет, проверь.
Гнусавый принялся выкладывать продукты на скамейку, куда его коллеги обычно бросали свои фуражки и портупеи, когда заходили в участок передохнуть.
Мауритсон невозмутимо наблюдал за его действиями.
— Так, — говорил Кеннет, — все точно, в сумке продукты, как показал Хольм, вот хлеб… масло… сыр… ревень… кофе — да, все так, как показал Хольм.
— Ясно, — подытожил суровый. — Вопрос исчерпан. Клади продукты обратно, Кеннет.
Он подумал, потом обратился к Мауритсону:
— Так вот, господин Хольм. Вышло недоразуменье. Но вы сами понимаете, такая у нас служба. Мы сожалеем, что на вас пало подозрение в преступлении. Надеемся, вы на нас не в претензии.
— Что вы, что вы, — сказал Мауритсон. — Вы только исполняли свой долг.
— Всего доброго, господин Хольм.
— Всего доброго, всего доброго.
Дверь отворилась, вошел еще один полицейский, одетый в серо-голубой комбинезон. Он вел на поводке овчарку, а в свободной руке держал бутылку лимонада.
— Фу, жарища! — вздохнул он, бросая фуражку на скамейку. — Сидеть, Джек.
Сорвал с бутылки колпачок и поднес ее ко рту. Повернулся к собаке и сердито повторил:
— Сидеть, Джек!
Пес послушался, но тотчас встал опять и принялся обнюхивать сумку Мауритсона.
Мауритсон пошел к двери.
— Всего вам доброго, господин Хольм, — сказал Кеннет.
— Всего доброго, всего доброго, — отозвался Мауритсон.
Пес уже всю голову засунул в сумку.
Мауритсон отворил дверь левой рукой, а правую протянул за сумкой. Пес зарычал.
— Минутку, — сказал полицейский в комбинезоне.
Коллеги вопросительно посмотрели на него. Мауритсон оттолкнул голову собаки и поднял сумку с пола.
— Ни с места! — Полицейский поставил бутылку на скамью.
— Простите?.. — озадаченно произнес Мауритсон.
— Эта собака натаскана на наркотики, — сказал полицейский, поднося руку к кобуре.
XVII
Начальник отдела наркотиков, Хенрик Якобссон, занимал эту должность почти десять лет, и десять лет он не ведал, что такое покой. Другой на его месте давно заработал бы себе язву желудка или расстройство моторных центров или жевал бы занавески. Но организм Хенрика Якобссона все выдержал, а теперь его и вовсе трудно было чем-нибудь удивить.
Сейчас он невозмутимо созерцал разрезанный сыр, выпотрошенную булку, конвертики с гашишем, капсулы с амфетамином и сотрудника, который полосовал ревень.
Перед ним сидел Мауритсон, внешне спокойный, а на деле сам не свой. Двойная страховка подвела, и как подвела — самым невероятным, дурацким образом. Это что-то непостижимое. Ну ладно, один раз — еще куда ни шло, так ведь один просчет уже был у него совсем недавно. Два прокола подряд!.. Того и жди, окажется, что он угадал тринадцать номеров в очередном розыгрыше спортивного тотализатора.
Он уже сказал все, что положено говорить в таких случаях. Что злополучная сумка — не его, ему вручил ее неизвестный человек на Центральном вокзале и попросил передать другому неизвестному на Мариинской площади, и, конечно, он сразу заподозрил неладное, но не смог устоять против соблазна, когда неизвестный предложил ему сто крон.
Якобссон выслушал его молча, не перебивая и не комментируя. И скорее всего, не поверил ни единому слову. Наконец он сказал:
— Что ж, Хольм, могу только повторить тебе то, что я уже говорил: мы тебя задержим. Ордер будет подписан завтра утром. Можешь воспользоваться телефоном при условии, что это не помешает следствию.
— Неужели дело такое серьезное? — смиренно осведомился Мауритсон.
— Смотря что считать серьезным. Посмотрим еще, что мы найдем при домашнем обыске.
Мауритсон отлично знал, что они найдут в однокомнатной квартире на Викергатан: плохонькую мебель и старую одежду. Тут ему бояться нечего. Неизбежный вопрос — к каким замкам подходят прочие ключи — Мауритсона тоже не тревожил, ибо он не собирался отвечать. Так что, скорее всего, его вторая квартира, на Армфельтсгатан, не будет осквернена ни двуногими, ни четвероногими ищейками.
— Неужели штраф платить придется? — спросил он еще более смиренно.
— Никак нет, старина, — ответил Якобссон. — Штрафом ты не отделаешься, тут тюрьмой пахнет. Да, Хольм, здорово ты влип. Кстати, кофе не желаешь?
— Спасибо, лучше чаю, если не трудно.
Мауритсон лихорадочно соображал.
Что верно, то верно — влип, и похлеще, чем думает Якобссон. Ведь у него взяли отпечатки пальцев, а это значит, что электронная машина в два счета выдаст карточку, на которой написано не Арне Леннарт Хольм, а нечто совсем другое. И пойдут неприятные вопросы…
Они выпили чаю и кофе и съели полбатона; тем временем сотрудник сосредоточенно, словно именитый хирург, оперирующий больного, вскрывал скальпелем огурец.
— Здесь ничего нет, — подвел он итог.
Якобссон флегматично кивнул, дожевывая бутерброд:
— Ясно.
Посмотрел на Мауритсона и добавил:
— С тебя и найденного хватит.
В душе Мауритсона зрело решение. Он в нокдауне, но до нокаута еще далеко. Надо встать на ноги — встать прежде, чем прозвучит роковое «аут», а оно прозвучит, как только на стол Якобссона ляжет справка из картотеки. И уж тогда, с какого козыря ни ходи, ему никто не поверит.
Он поставил на стол бумажный стакан, выпрямился и заговорил совсем другим голосом:
— Ладно, я открываюсь. Не буду больше темнить.
— Премного благодарен, — невозмутимо произнес Якобссон.
— Моя фамилия не Хольм.
— В самом деле?
— Ну да, в документах написано Хольм, но это не настоящая фамилия.
— А как же тебя величать?
— Филип Трезор Мауритсон.
— Ты что же, стыдишься своей настоящей фамилии?
— Откровенно говоря, несколько лет назад угодил я в кутузку. Ну а там, сам понимаешь, раз посидел, за тобой уже слава идет.
— Понимаю.
— Кто-нибудь непременно пронюхает, глядишь, уже легавые идут проверять… прости, я хотел сказать, полиция идет.
— Ничего, я не обидчивый, — произнес Якобссон.
Он ничего не добавил, и Мауритсон беспокойно поглядел на стенные часы.
— Да и посадили-то меня за ерунду, — продолжал он. — Сбыт краденого, незаконное хранение оружия — в общем, мелочи. Была еще кража со взломом, но с тех пор уже десять лет прошло.
— А все эти годы, значит, вел себя паинькой? Исправленному верить? Или стал тоньше работать?
Мауритсон криво усмехнулся, но ответной улыбки не дождался.
— Ну и куда же ты гнешь? — осведомился Якобссон.
— В тюрьму не хочется.
— Поздно, раньше надо было думать. Да и чего тут особенного. Не ты первый, не ты последний. Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не сел. Отдохнешь два-три месяца — чем плохо?
Однако Мауритсон подозревал, что краткосрочным отпуском дело не ограничится. Глядя на свои испорченные продукты, он прикидывал, что, если его арестуют, легавые начнут копать всерьез, и могут выявиться малоприятные для него вещи. А ведь у него хранится в иностранных банках приличная сумма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35