— Не помню. Вроде, видела где-то, а где именно, с кем, в какой компашке… Красивый парень, молодой… Но у меня с ним ничего не было, вы не думайте.
— За вами пришел муж, так?
— Пришел, — скривилась Борисихина. — На кой — ума не приложу. Но пришел, батю своего привел…
— Да, вид у вас был не блестящий.
— Могу себе представить, — усмехнулась Борисихина.
— Он увел вас из дома Жигунова. Похоже, что тем самым от смерти спас.
— А кто его просил? — неожиданно трезво спросила Борисихина. — Он все спасать меня стремится, а зачем это ему понадобилось, ума не приложу. Спасает от дурной жизни, от дурной компании. А зачем меня спасать? Ради чего? Для какой такой надобности я нужна кому-то трезвая, правильная, завитая да напомаженная? Таких и без меня хватает, а по мне так даже многовато. Для хорошей жизни он меня спасает? Неужели он такой дурак, что не может понять — это невозможно? Я не стремлюсь к хорошей жизни, если уж на то пошло, я не знаю, что это такое. Она идет по какому-то другому расписанию… Что делать, не увлекают меня ни производственные дела, ни общественная деятельность, да и санитарное состояние города не очень тревожит… Наверно, это плохо. Вы уж простите… Видно, конченный я человек.
— Может быть, он вас любит?
— Муж? С него станется… Но это пройдет. Это у него быстро пройдет. Меня нельзя любить слишком долго. Вредно для здоровья, — Борисихина невесело улыбнулась.
— Ваш муж подозревается в, убийстве. Как вы думаете, мог он вернуться снова в дом Жигунова и отомстить за то, что вас напоили, довели до безобразного состояния… Уж коли он вас любит, то наверно из ревности…
— Я же сказала, что с длинным у меня ничего не было. Во всяком случае, я не помню… Это я бы помнила… Так что для ревности у мужа не было оснований.
— Опишите того парня, — попросила Засыпкина.
— Игруля, молодой, ничего так парнишка… Ничего, — Борисихина усмехнулась, видимо, восстановив в памяти еще одного гостя Жигунова.
— Рыжий? — решила помочь ей Засыпкина.
— Да какой он рыжий?! Черный.
— Толстый?
— Опять с кем-то путаете. Тощий, узкоплечий, молодой, лет двадцать ему или около того… Веселенький такой мальчик, все улыбается, подшучивает… С деньгами.
— Откуда вы знаете, что с деньгами?
— Голубоглазого все посылал за червивкой. И деньги давал.
— Значит, вы утверждаете, что ваш муж не мог совершить это преступление? Где он провел ночь?
— Дома, наверно, где же ему еще ночевать?
— А вы не знаете? Разве вас не было дома?
— Не было.
— И где был муж тоже не знаете? Расскажите тогда, как сами провели ночь.
— Плохо провела. Можно бы и получше.
— А подробнее?
— Не надо. Совестно, — Борисихина посмотрела Галине Анатольевне в глаза и опустила их. — Ничего нового…
К тому времени, когда Борисихину доставили в кабинет следователя, уже было известно, как она провела ночь — еще один пример громадной оперативной работы.
***
Так вот, ее времяпровождение в эту озаренную пожаром ночь вызывало большие подозрения. Борисихина чуть ли не до утра ходила по городу, словно бы опасаясь появляться дома. Это можно было понять, как боязнь возмездия со стороны мужа, но она могла пойти ночевать и к свекру — там всегда ее принимали, если и без особого восторга, то весьма терпимо.
Около двадцати часов за ней в дом Жигунова пришел муж. Вначале его заверили, что Борисихиной здесь нет, но он не поверил, прошел в дом и обнаружил жену спящей. Юбка на столе, сапоги на ногах, голова под подушкой. Отец жил рядом, поэтому решили доставить ее к отцу, чтобы не тащить через весь город. Борисихина к тому времени пришла в себя и пообещала, что побыв часок у отца, сама приедет домой, как добропорядочная жена и мать семейства.
А через час, три, пять часов Борисихина не явилась домой. А от свекра ушла, как и договаривались, через часок, умывшись, поставив на место глаза, губы, брови. Во всяком случае, такие показания дали и сама Борисихина, и свекор.
Здесь была явная несуразица — для того ли муж выволакивал ее из дома Жигунова, чтобы оставить и уехать? Да и как он мог позволить жене добираться одной, зная в каком она состоянии? Кроме того, неизвестно, где он сам провел ночь. Поэтому версия о причастности Борисихина к преступлению не отбрасывалась. А к середине дня Засыпкина, наверно, лучше самой Борисихиной знала, как та провела ночь.
То ли она такая везучая, то ли знакомства настолько широки, то ли цель придала силы и сноровку, как бы там ни было, около девяти вечера ее видели в обществе хромого мужичонки. Их отношения позволяли предположить, что познакомились они недавно, возможно, в этот же вечер. Видели Борисихину с хромым у гастронома, у бакалейного отдела торгового центра, у ресторана, то есть, в местах, где можно было рассчитывать на выпивку. Городок небольшой, в девять вечера на улицах темно и пустынно, разговор Борисихиной с хромым слышен был за квартал. Описанию он не поддается, опустим его. Главное заключалось в том, что Борисихина не заметила ни хромоты своего попутчика, ни его усталости, заметила, осознала, что принадлежал он все-таки к мужскому полу, что имелись у него деньги и что он не прочь опрокинуть стаканчик-другой.
Когда-то Борисихина работала в торговле, у нее остались знакомства, но бывшие товарки, хорошо зная ее слабости червивки не дали. Она высказала все, что думает о подругах и, подхватив хромого под руку, двинулась с ним дальше. А тот уж и не рад, что связался, уже готов отправиться восвояси, да денег жалко, деньги на червивку Борисихина взяла себе.
Добрели до ресторана. Борисихина вошла внутрь, а хромой остался ждать на ступеньках, для него это заведение казалось недоступно высоким. Через час, когда терпение кончилось, решился заглянуть. И что же он видит? Видит он безжалостную картину — Борисихина прямо из бутылки пьет червивку, купленную на его кровные деньги, в то время как он вынужден мерзнуть на ступеньках. Единственное, что утешило бедолагу — еще две бутылки у Борисихиной плескались на дне авоськи, посверкивая в свете ночных, весенних фонарей.
Да, март. Весна. И надобно ж такому случиться — обуяли Борисихину весенние чувства. Но попутчик оказался человеком непритязательным, все желания его сводились к стаканчику червивки. Март еще не пробрал хромого и душа его оставалась постыдно равнодушной. Обида толкнула Борисихину в объятия двух загулявших молодцов, которым приглянулась не столько дама, сколько бутылки в авоське. Хромой пугливо отпрянул в тень, и теперь уже двигался за троицей, прячась за углами, за столбами, припадая за урны, все еще слабо надеясь на справедливость.
Печальное и смешное зрелище: два типа, напившись червивки, тискают его знакомую, а он, трезвый, как дурак, промерзший и несчастный стоит за углом и ждет — не останется ли ему чего-нибудь… И кричат коты на крышах, нахально, душераздирающе и страстно кричат коты, похрустывают лужи под ногами одиноких прохожих, а он в жидком пальтишке, без денег, дышит на пальцы, переступает разновеликими своими ногами, дергает влажным носом и слушает, как сыто гогочут двое детин, время от времени прикладываясь к бутылке.
Нет, не знаем мы многострадальной жизни алкоголиков, все как-то стремимся осудить, заклеймить, потоптаться по их достоинству. Поминаем кстати и некстати пропитые деньги, разрушенные семьи, голодных неухоженных детей, — понимаем драки, прогулы и вытрезвители, а вот чтоб в душу заглянуть, да выслушать с сочувствием, да попригорюниться с ними — нет у нас на это ни времени, ни желания. А в душе-то у приличного алкоголика столько волнений, столько мыслей и надежд, сколько обид и попранной гордости, столько снесенных унижений от отдельных граждан и целых коллективов! Нет, не знаем жизни алкоголиков, не догадываемся, какое высокое и чистое пламя горит в их душах, какие трудности готовы они преодолеть и преодолевают, какие примеры самоотречения являют миру, и все ради чего — ради несчастного стакана тягучей червивки!
Это ли не бескорыстие?
Это ли не святость?
Бедные люди, отвергнутые и осужденные трезвыми, сухими, безжалостными ближними!
Да, и хромого нашли. Оказался тихим, смирным человеком, действительно, решил выпить с устатку. Магазины закрыты, а тут, как дар Божий — Борисихина. Но и винить его нельзя — кто ждет такого коварства? Простой и бесхитростный, он подтвердил алиби Борисихиной примерно до двух часов ночи. А вот, что было дальше, несмотря на все усилия установить не удалось. Сама она на этот вопрос отвечает несколько высокомерно:
— Прогуливалась. Была прекрасная погода.
— После двух ночи? — удивилась Засыпкина.
— Ну и что? Галина Анатольевна, вы не представляете, каков наш город весенней ночью!
— Красивый?
— Обалденно! — заверила Борисихина. — А кроме того… Я не могла идти домой. Муж начнет скандалить, ругаться… Испортил бы все настроение.
— А почему вы решили, что муж был дома?
— Где ж ему быть? Он у меня порядочный.
— Значит, вы не видели его дома?
— Странные вопросы задаете, Галина Анатольевна! Как же я могла видеть, если в дом не входила, а окна темные? Что я — кошка?
— Как знать… — неопределенно ответила Засыпкина.
Был ли пятый?
Евгений Борисихин вошел в кабинет и остановился у двери, ожидая дальнейших указаний. Среднего роста, чуть сутуловатый, он казался сдержанным, если не угрюмым. Его состояние можно было понять — муж спивающейся жены, за которой приходится ходить по самым сомнительным местам городка.
— Садитесь, — Засыпкина показала на стул.
— Спасибо, — Борисихин сел и отвернулся, словно вопросы уже знал наперечет и все они порядком ему надоели. Здесь он, наверно, был прав, поскольку и отцу, и знакомым, а больше всего самому себе приходилось постоянно отвечать о местонахождении жены, ее состоянии, времяпровождении…
— Вчера вы были в доме Жигунова. Что вас туда привело?
— Что привело? — Борисихин хмыкнул. — Жену искал. Мы вдвоем с отцом пришли. Он подтвердит, если что… И нашли Зинку в доме. Спала.
— Почему вы говорите, что нашли? Вам пришлось искать? Она пряталась от вас? Вам позволили искать в чужом доме?
— Хм, — Борисихин, видимо, не знал на какой вопрос отвечать и, тяжело вздохнув, посмотрел на свои руки. — Вначале Дергачев сказал, что ее нет. Я не поверил, потому что она частенько бывала у Жигунова, компашка там у них подобралась… Один другого стоят. А этот парень засмеялся и говорит… Наверно, не знал, что я муж…
— Что же он сказал?
— Говорит, зря, дескать, я пришел, что на эту ночь он берет ее себе… И смеется. Я понял, что вроде, шутит, не стал заводиться. Слегка к нему приложился, чтоб на дороге не стоял… Ткнул его рукой в живот, он и сел в снег. Тогда я прошел в дом и во второй половине нашел Зинку… — Борисихин отвернулся к окну и сощурился, будто где-то там, за двойными рамами видел вчерашнюю картину.
— Теперь об этом парне. Кто он такой?
— Не знаю. Первый раз видел.
— Ваша жена сказала, что где-то его уже встречала.
— Возможно. У нее жизнь более насыщенная… — Борисихин помолчал. — В общем, вы меня понимаете.
— Каков он из себя?
— Высокий, выше меня. Черная куртка, кожаная или под кожу… Джинсы. На ногах — полусапожки… Это я заметил, когда он упал в снег. Возраст… Двадцать с небольшим, так примерно.
— Он в доме был своим человеком?
— Да, наверно, можно так сказать… С Дергачевым заодно, перешучивались насчет моей жены. Что-то их связывало… Или давно знакомы, или дела какие-то у них… Знаете, когда люди выпьют, это хорошо чувствуется. Им кажется, что они очень хитрые, предусмотрительные, а трезвому все сразу в глаза бросается.
Следователь смотрела на Борисихина и невольно прикидывала — насколько можно ему верить? Говорит, вроде, искренне, не пытается выгораживать себя, хотя знает, что его подозревают. К этому отнесся спокойно. Правда, удивился, передернул плечами, но не стал оправдываться. Дескать, подозреваете и ладно, ваше дело.
— Когда уводили Зину, вас не пытались остановить?
— Нет, посмеялись только. Им тогда все смешным казалось. Прямо сдержаться не могут. И потом мы все-таки с отцом были, а они затевали в магазин сходить… Им было не до нас.
— Сколько их оставалось?
— Дергачев с женой, старый Жигунов, какой-то маленький мужичок, он здешний, я его встречаю в городе, ну и этот, длинный.
— Пятый? — уточнила Засыпкина.
— Да, получается, что пятый.
Засыпкина еще раз окинула взглядом Борисихина — на нем не было ни одной зеленой вещи. И обыск в его доме ничего не дал. Обыск у младшего Жигунова тоже оказался безрезультатным. И у хромого не нашли ничего, что хоть как-то относилось бы к событиям той ночи.
Весь день десятого марта обсуждался вопрос о пятом человеке в доме Жигунова. Был ли он, или же это выдумка, предназначенная для того, чтобы направить следствие по ложному пути? Но с каждым часом, с каждым новым допросом следователи убеждались в том, что пятый все-таки был. Разные люди подтверждали это, называли одинаковые приметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
— За вами пришел муж, так?
— Пришел, — скривилась Борисихина. — На кой — ума не приложу. Но пришел, батю своего привел…
— Да, вид у вас был не блестящий.
— Могу себе представить, — усмехнулась Борисихина.
— Он увел вас из дома Жигунова. Похоже, что тем самым от смерти спас.
— А кто его просил? — неожиданно трезво спросила Борисихина. — Он все спасать меня стремится, а зачем это ему понадобилось, ума не приложу. Спасает от дурной жизни, от дурной компании. А зачем меня спасать? Ради чего? Для какой такой надобности я нужна кому-то трезвая, правильная, завитая да напомаженная? Таких и без меня хватает, а по мне так даже многовато. Для хорошей жизни он меня спасает? Неужели он такой дурак, что не может понять — это невозможно? Я не стремлюсь к хорошей жизни, если уж на то пошло, я не знаю, что это такое. Она идет по какому-то другому расписанию… Что делать, не увлекают меня ни производственные дела, ни общественная деятельность, да и санитарное состояние города не очень тревожит… Наверно, это плохо. Вы уж простите… Видно, конченный я человек.
— Может быть, он вас любит?
— Муж? С него станется… Но это пройдет. Это у него быстро пройдет. Меня нельзя любить слишком долго. Вредно для здоровья, — Борисихина невесело улыбнулась.
— Ваш муж подозревается в, убийстве. Как вы думаете, мог он вернуться снова в дом Жигунова и отомстить за то, что вас напоили, довели до безобразного состояния… Уж коли он вас любит, то наверно из ревности…
— Я же сказала, что с длинным у меня ничего не было. Во всяком случае, я не помню… Это я бы помнила… Так что для ревности у мужа не было оснований.
— Опишите того парня, — попросила Засыпкина.
— Игруля, молодой, ничего так парнишка… Ничего, — Борисихина усмехнулась, видимо, восстановив в памяти еще одного гостя Жигунова.
— Рыжий? — решила помочь ей Засыпкина.
— Да какой он рыжий?! Черный.
— Толстый?
— Опять с кем-то путаете. Тощий, узкоплечий, молодой, лет двадцать ему или около того… Веселенький такой мальчик, все улыбается, подшучивает… С деньгами.
— Откуда вы знаете, что с деньгами?
— Голубоглазого все посылал за червивкой. И деньги давал.
— Значит, вы утверждаете, что ваш муж не мог совершить это преступление? Где он провел ночь?
— Дома, наверно, где же ему еще ночевать?
— А вы не знаете? Разве вас не было дома?
— Не было.
— И где был муж тоже не знаете? Расскажите тогда, как сами провели ночь.
— Плохо провела. Можно бы и получше.
— А подробнее?
— Не надо. Совестно, — Борисихина посмотрела Галине Анатольевне в глаза и опустила их. — Ничего нового…
К тому времени, когда Борисихину доставили в кабинет следователя, уже было известно, как она провела ночь — еще один пример громадной оперативной работы.
***
Так вот, ее времяпровождение в эту озаренную пожаром ночь вызывало большие подозрения. Борисихина чуть ли не до утра ходила по городу, словно бы опасаясь появляться дома. Это можно было понять, как боязнь возмездия со стороны мужа, но она могла пойти ночевать и к свекру — там всегда ее принимали, если и без особого восторга, то весьма терпимо.
Около двадцати часов за ней в дом Жигунова пришел муж. Вначале его заверили, что Борисихиной здесь нет, но он не поверил, прошел в дом и обнаружил жену спящей. Юбка на столе, сапоги на ногах, голова под подушкой. Отец жил рядом, поэтому решили доставить ее к отцу, чтобы не тащить через весь город. Борисихина к тому времени пришла в себя и пообещала, что побыв часок у отца, сама приедет домой, как добропорядочная жена и мать семейства.
А через час, три, пять часов Борисихина не явилась домой. А от свекра ушла, как и договаривались, через часок, умывшись, поставив на место глаза, губы, брови. Во всяком случае, такие показания дали и сама Борисихина, и свекор.
Здесь была явная несуразица — для того ли муж выволакивал ее из дома Жигунова, чтобы оставить и уехать? Да и как он мог позволить жене добираться одной, зная в каком она состоянии? Кроме того, неизвестно, где он сам провел ночь. Поэтому версия о причастности Борисихина к преступлению не отбрасывалась. А к середине дня Засыпкина, наверно, лучше самой Борисихиной знала, как та провела ночь.
То ли она такая везучая, то ли знакомства настолько широки, то ли цель придала силы и сноровку, как бы там ни было, около девяти вечера ее видели в обществе хромого мужичонки. Их отношения позволяли предположить, что познакомились они недавно, возможно, в этот же вечер. Видели Борисихину с хромым у гастронома, у бакалейного отдела торгового центра, у ресторана, то есть, в местах, где можно было рассчитывать на выпивку. Городок небольшой, в девять вечера на улицах темно и пустынно, разговор Борисихиной с хромым слышен был за квартал. Описанию он не поддается, опустим его. Главное заключалось в том, что Борисихина не заметила ни хромоты своего попутчика, ни его усталости, заметила, осознала, что принадлежал он все-таки к мужскому полу, что имелись у него деньги и что он не прочь опрокинуть стаканчик-другой.
Когда-то Борисихина работала в торговле, у нее остались знакомства, но бывшие товарки, хорошо зная ее слабости червивки не дали. Она высказала все, что думает о подругах и, подхватив хромого под руку, двинулась с ним дальше. А тот уж и не рад, что связался, уже готов отправиться восвояси, да денег жалко, деньги на червивку Борисихина взяла себе.
Добрели до ресторана. Борисихина вошла внутрь, а хромой остался ждать на ступеньках, для него это заведение казалось недоступно высоким. Через час, когда терпение кончилось, решился заглянуть. И что же он видит? Видит он безжалостную картину — Борисихина прямо из бутылки пьет червивку, купленную на его кровные деньги, в то время как он вынужден мерзнуть на ступеньках. Единственное, что утешило бедолагу — еще две бутылки у Борисихиной плескались на дне авоськи, посверкивая в свете ночных, весенних фонарей.
Да, март. Весна. И надобно ж такому случиться — обуяли Борисихину весенние чувства. Но попутчик оказался человеком непритязательным, все желания его сводились к стаканчику червивки. Март еще не пробрал хромого и душа его оставалась постыдно равнодушной. Обида толкнула Борисихину в объятия двух загулявших молодцов, которым приглянулась не столько дама, сколько бутылки в авоське. Хромой пугливо отпрянул в тень, и теперь уже двигался за троицей, прячась за углами, за столбами, припадая за урны, все еще слабо надеясь на справедливость.
Печальное и смешное зрелище: два типа, напившись червивки, тискают его знакомую, а он, трезвый, как дурак, промерзший и несчастный стоит за углом и ждет — не останется ли ему чего-нибудь… И кричат коты на крышах, нахально, душераздирающе и страстно кричат коты, похрустывают лужи под ногами одиноких прохожих, а он в жидком пальтишке, без денег, дышит на пальцы, переступает разновеликими своими ногами, дергает влажным носом и слушает, как сыто гогочут двое детин, время от времени прикладываясь к бутылке.
Нет, не знаем мы многострадальной жизни алкоголиков, все как-то стремимся осудить, заклеймить, потоптаться по их достоинству. Поминаем кстати и некстати пропитые деньги, разрушенные семьи, голодных неухоженных детей, — понимаем драки, прогулы и вытрезвители, а вот чтоб в душу заглянуть, да выслушать с сочувствием, да попригорюниться с ними — нет у нас на это ни времени, ни желания. А в душе-то у приличного алкоголика столько волнений, столько мыслей и надежд, сколько обид и попранной гордости, столько снесенных унижений от отдельных граждан и целых коллективов! Нет, не знаем жизни алкоголиков, не догадываемся, какое высокое и чистое пламя горит в их душах, какие трудности готовы они преодолеть и преодолевают, какие примеры самоотречения являют миру, и все ради чего — ради несчастного стакана тягучей червивки!
Это ли не бескорыстие?
Это ли не святость?
Бедные люди, отвергнутые и осужденные трезвыми, сухими, безжалостными ближними!
Да, и хромого нашли. Оказался тихим, смирным человеком, действительно, решил выпить с устатку. Магазины закрыты, а тут, как дар Божий — Борисихина. Но и винить его нельзя — кто ждет такого коварства? Простой и бесхитростный, он подтвердил алиби Борисихиной примерно до двух часов ночи. А вот, что было дальше, несмотря на все усилия установить не удалось. Сама она на этот вопрос отвечает несколько высокомерно:
— Прогуливалась. Была прекрасная погода.
— После двух ночи? — удивилась Засыпкина.
— Ну и что? Галина Анатольевна, вы не представляете, каков наш город весенней ночью!
— Красивый?
— Обалденно! — заверила Борисихина. — А кроме того… Я не могла идти домой. Муж начнет скандалить, ругаться… Испортил бы все настроение.
— А почему вы решили, что муж был дома?
— Где ж ему быть? Он у меня порядочный.
— Значит, вы не видели его дома?
— Странные вопросы задаете, Галина Анатольевна! Как же я могла видеть, если в дом не входила, а окна темные? Что я — кошка?
— Как знать… — неопределенно ответила Засыпкина.
Был ли пятый?
Евгений Борисихин вошел в кабинет и остановился у двери, ожидая дальнейших указаний. Среднего роста, чуть сутуловатый, он казался сдержанным, если не угрюмым. Его состояние можно было понять — муж спивающейся жены, за которой приходится ходить по самым сомнительным местам городка.
— Садитесь, — Засыпкина показала на стул.
— Спасибо, — Борисихин сел и отвернулся, словно вопросы уже знал наперечет и все они порядком ему надоели. Здесь он, наверно, был прав, поскольку и отцу, и знакомым, а больше всего самому себе приходилось постоянно отвечать о местонахождении жены, ее состоянии, времяпровождении…
— Вчера вы были в доме Жигунова. Что вас туда привело?
— Что привело? — Борисихин хмыкнул. — Жену искал. Мы вдвоем с отцом пришли. Он подтвердит, если что… И нашли Зинку в доме. Спала.
— Почему вы говорите, что нашли? Вам пришлось искать? Она пряталась от вас? Вам позволили искать в чужом доме?
— Хм, — Борисихин, видимо, не знал на какой вопрос отвечать и, тяжело вздохнув, посмотрел на свои руки. — Вначале Дергачев сказал, что ее нет. Я не поверил, потому что она частенько бывала у Жигунова, компашка там у них подобралась… Один другого стоят. А этот парень засмеялся и говорит… Наверно, не знал, что я муж…
— Что же он сказал?
— Говорит, зря, дескать, я пришел, что на эту ночь он берет ее себе… И смеется. Я понял, что вроде, шутит, не стал заводиться. Слегка к нему приложился, чтоб на дороге не стоял… Ткнул его рукой в живот, он и сел в снег. Тогда я прошел в дом и во второй половине нашел Зинку… — Борисихин отвернулся к окну и сощурился, будто где-то там, за двойными рамами видел вчерашнюю картину.
— Теперь об этом парне. Кто он такой?
— Не знаю. Первый раз видел.
— Ваша жена сказала, что где-то его уже встречала.
— Возможно. У нее жизнь более насыщенная… — Борисихин помолчал. — В общем, вы меня понимаете.
— Каков он из себя?
— Высокий, выше меня. Черная куртка, кожаная или под кожу… Джинсы. На ногах — полусапожки… Это я заметил, когда он упал в снег. Возраст… Двадцать с небольшим, так примерно.
— Он в доме был своим человеком?
— Да, наверно, можно так сказать… С Дергачевым заодно, перешучивались насчет моей жены. Что-то их связывало… Или давно знакомы, или дела какие-то у них… Знаете, когда люди выпьют, это хорошо чувствуется. Им кажется, что они очень хитрые, предусмотрительные, а трезвому все сразу в глаза бросается.
Следователь смотрела на Борисихина и невольно прикидывала — насколько можно ему верить? Говорит, вроде, искренне, не пытается выгораживать себя, хотя знает, что его подозревают. К этому отнесся спокойно. Правда, удивился, передернул плечами, но не стал оправдываться. Дескать, подозреваете и ладно, ваше дело.
— Когда уводили Зину, вас не пытались остановить?
— Нет, посмеялись только. Им тогда все смешным казалось. Прямо сдержаться не могут. И потом мы все-таки с отцом были, а они затевали в магазин сходить… Им было не до нас.
— Сколько их оставалось?
— Дергачев с женой, старый Жигунов, какой-то маленький мужичок, он здешний, я его встречаю в городе, ну и этот, длинный.
— Пятый? — уточнила Засыпкина.
— Да, получается, что пятый.
Засыпкина еще раз окинула взглядом Борисихина — на нем не было ни одной зеленой вещи. И обыск в его доме ничего не дал. Обыск у младшего Жигунова тоже оказался безрезультатным. И у хромого не нашли ничего, что хоть как-то относилось бы к событиям той ночи.
Весь день десятого марта обсуждался вопрос о пятом человеке в доме Жигунова. Был ли он, или же это выдумка, предназначенная для того, чтобы направить следствие по ложному пути? Но с каждым часом, с каждым новым допросом следователи убеждались в том, что пятый все-таки был. Разные люди подтверждали это, называли одинаковые приметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12