С нетерпением ждать смерти здорового и нестарого человека, не сделавшего лично вам ничего плохого, более того - незнакомого, разве это не порочно?
- Не знаю. По счастью, у меня никогда не было причин задумываться над такими вопросами. Если позволите, вернемся к кончине вашей супруги. Часто ли вы навещали Альбину Николаевну до своего отъезда в область?
- Практически ежедневно.
- Тогда, вероятно, вам доводилось общаться с теми, кто за ней ухаживал. Как, по-вашему, у кого-нибудь из персонала клиники могли быть причины желать вашей супруге смерти?
Турусов усмехнулся.
- Похоже, вы не очень-то представляете себе характер женщины, смерть которой расследуете. Смешно думать, будто Альбина подпустила бы к себе человека, имеющего основания желать ей смерти. Все, кто имел право входить к ней в палату, от лечащего врача и до последней уборщицы, были тщательнейшим образом проверены на предмет связи с людьми, интересы которых когда-либо пересекались с интересами моей жены. У Альбины Николаевны была собственная служба безопасности, они ни за что не допустили бы такой промашки.
- Вот как? - Сергей Владимирович приподнял бровь. - Тогда почему же эта служба не озаботилась надлежащей охраной? Разве может один человек, да еще поставленный за дверью, обеспечить безопасность прикованной к постели женщины?
- Вы забываете о сиделке, которая дежурила в палате круглосуточно. О кнопке срочного вызова, установленной над кроватью Альбины. Ей достаточно было протянуть руку, чтобы поставить на ноги весь этаж. Охранник за дверью тоже мог поднять тревогу одним движением ноги. У него под столом - кнопка сигнализации. Нет, их трудно винить в том, что не уберегли Альбину. Разве можно предугадать такую цепь совпадений? Внезапный приступ у охранника, отлучка сиделки, сон Альбины... Преступнику невероятно повезло.
- Может быть, может быть, - задумчиво пробормотал Гуляев. - А среди работников клиники, не имевших доступа в палату вашей жены, были ее враги?
- Трудно сказать. Что-что, а наживать врагов Альбина умела. Правда, работники клиники - не ее уровень. Недруги Альбины, как правило, занимали более высокое положение. Конечно, с простыми людьми, например с прислугой, у нее тоже бывали конфликты, иногда довольно серьезные, но мне почему-то кажется, что причина этого убийства должна быть более весомой, чем бытовая склока. Разве что в клинике работает кто-то из друзей или родственников тех, кому моя жена навредила по-крупному.
- И вы можете назвать имена? Я имею в виду имена тех, кому Альбина Николаевна крупно навредила?
На лице губернатора отразилось удовлетворение. Судя по всему, разговор наконец принял то направление, которого он ожидал. Следующие полчаса Виктор Павлович подробно и со вкусом рассказывал о пиратских выходках покойной супруги. В отличие от Оксаны, он, видимо, нисколько не стеснялся поставить в неловкое положение своих знакомых. А может, будучи реалистом, понимал, что следователь и сам без труда соберет эти сведения.
Но благодушие губернатора мгновенно испарилось, когда Гуляев задал ему вопрос о взаимоотношениях покойной с дочерью.
- А вот это вам совершенно ни к чему, уважаемый, - заявил Виктор Палыч, обдав следователя арктическим холодом. - Марина не имела даже теоретической возможности убить мать или поручить это убийство третьим лицам. Она постоянно - слышите? - постоянно находилась под присмотром телохранителей, которые работали на Альбину. Жена очень боялась, что девочка свяжется с неподходящей компанией, и санкционировала самое бесцеремонное вмешательство в личную жизнь Марины вплоть до прослушивания ее телефонных разговоров и перлюстрации писем. - Перехватив изумленно-брезгливый взгляд Сергея Владимировича, Турусов несколько смутился, и температура в помещении сразу поползла вверх. - Я возражал, но... Альбина - мать. Предполагалось, что она лучше знает, как надо заботиться о девочке. Во всяком случае, уж один-то добрый плод ее воспитательная политика принесла. Были у Марины причины ненавидеть мать или нет, подозревать девочку в убийстве вы точно не можете.
- Вероятно, вы правы, - миролюбиво сказал Гуляев. - Но, надеюсь, у вас не возникнет возражений, если я захочу побеседовать с Мариной? Мать могла делиться с ней какими-нибудь женскими секретами, которые от вас держались в тайне.
Турусов явно собирался оспорить предположение следователя, но воздержался, сообразив, что это бессмысленно.
- Дерзайте, - буркнул он не слишком любезно. - Вы - профессионал. Вам виднее.
***
Допрос Марины Турусовой Гуляева обескуражил и даже подорвал его веру в собственный профессионализм. На своем следовательском веку Сергей Владимирович повидал всяких свидетелей, в том числе и хитрых, и изворотливых, и замкнутых, и молчаливых. Но такую... непрозрачную особу встретил впервые. Губернатор Турусов, проведший почти полвека в вышей лиге партийных ролевых игр, по сравнению со своей двадцатилетней дочерью, этой невинной домашней девочкой, мог сойти за большой кусок горного хрусталя.
Марина не увиливала от ответов, не отмалчивалась и, по-видимому, не лгала. Но поручиться за последнее Гуляев не мог, потому что ему ни разу не удалось заставить ее проявить хоть какое-то чувство. Он несколько раз менял тактику допроса, прибегал то к отеческой ласке, то к холодной суровости, то к прямой грубости, то к лести, но ни мытьем, ни катаньем не добился от девушки нормальной человеческой реакции. Она не волновалась, не пугалась, не выходила из себя, не возмущалась, не плакала, не улыбалась, не злорадствовала, не напрягалась... Вообще ничего. Даже ее глаза, темно-серые, в Виктора Павловича, казались Гуляеву матовыми. А голос - низкий, глуховатый, и в общем-то приятный - боже, как он бесил Сергея Владимировича своей невыразительностью!
- Какие взаимоотношения были у вас с матерью?
- Никаких. Она отдавала приказы, я исполняла. Вот и вся суть наших отношений.
- Но при этом вы испытывали друг к другу какие-то чувства?
- Я не могла позволить себе такой роскоши. А она... Полагаю, я ее раздражала.
- Почему?
- Почему полагаю или почему раздражала?
- Почему не могли позволить себе такой роскоши, почему полагаете, почему раздражала?
- Если бы я испытывала к маме какие-то чувства, то могла бы их ненароком проявить, и маме они могли не понравиться, а она была женщиной нездоровой, врачи не рекомендовали ее волновать. На мысль о том, что я вызываю у нее раздражение, меня неоднократно наталкивали ее тон и характерное выражение лица, а также выбор слов, когда она делала мне замечания. А раздражала я маму, видимо, из-за того, что не отвечала ее ожиданиям.
- А чего она от вас ожидала?
- Не знаю. Ее заявления на этот счет были довольно противоречивыми.
- М-да, Марина, похоже, вам жилось не очень сладко.
- Я привыкла.
- Виктор Павлович признался мне, что матушка держала вас под постоянным контролем, совершенно игнорируя ваше право на неприкосновенность личной жизни.
- Да, это правда.
- И вы ни разу не пробовали восстать?
- Нет. Это ничего бы не изменило. Мама легко подавила бы любой мой бунт. У нее хватало рычагов воздействия.
- Стало быть, ее смерть принесла вам облегчение?
- Можно сказать и так.
- Но можно и по другому?
- Знаете, все же она была моей матерью. А смерть матери трудно считать личным благом, даже если для этого есть основания.
- Понимаю. Теплые воспоминания о поре безмятежного детства, мамины руки, губы, смех...
- ...
- Нет?
- Простите, Сергей Владимирович, мне кажется, наш разговор зашел куда-то не туда.
- Почему же не туда, Марина? Я всего лишь пытаюсь понять ваше отношение к маме.
- По-моему, я достаточно определенно высказалась на эту тему.
- И тем не менее я ничего не понял. Не могу найти аналогов среди известных мне примеров.
- В наборе известных вам примеров наверняка есть случаи, с которыми вы когда-то столкнулись впервые.
- Да, но в последний раз это случилось давным-давно. Хотя... как говорит народная мудрость, век живи - век учись. Хорошо, давайте перейдем непосредственно к делу. Альбина Николаевна когда-нибудь делилась с вами своими проблемами, переживаниями?
- Нет.
- Вы не знаете, у нее были враги?
- Насколько я представляю, были. Но ничего определенного мне не известно. Иногда долетали какие-то слухи, точнее, обрывки фраз, но в моем присутствии все разговоры такого рода сразу прекращались.
- А какие отношения связывали вашу мать и Оксану Вольскую?
- Они дружили. Много лет. А потом поссорились. Уже давно, года два назад. Но когда маме стало плохо, она позвонила именно Вольской. И Ксана тут же прислала за ней машину из своей клиники. Думаю, что бы между ними ни произошло, мама Ксане доверяла. И Оксана Яновна никогда бы не обманула ее доверия. Не такой она человек, чтобы пойти на предательство.
- Вы хорошо ее знаете?
- Да. Ксана помогла мне появиться на свет. Пожалуй, ближе ее у меня никого нет.
- А отец?
- Ну, вы же знаете, как он загружен работой. Наверное, если сложить все время, которое мы провели вместе, едва ли набежит больше месяца.
- С мамой он общался так же редко?
- С мамой чаще.
- Они ладили?
- Насколько это от него зависело. С мамой временами бывало трудно, но отец понимал, что она - больной человек, и проявлял чудеса терпения.
- А как ко всему этому относилась прислуга?
- Изо всех сил блюла нейтралитет. Тем, кто имел глупость проявить хоть какое-то отношение, быстро отказывали от места.
- Могли уволенные затаить обиду на Альбину Николаевну?
- Вероятно, да. Но из-за таких обид не убивают.
- Вы часто навещали мать в клинике?
- Каждый день.
- И наверное, успели познакомиться с кем-нибудь из персонала?
- Я несколько раз разговаривала с Михаилом Вадимовичем, лечащим врачом мамы. Здоровалась с сиделкой, но это вряд ли можно считать знакомством. Нескольких докторов и медсестер, давних друзей Оксаны, я знаю еще с детства.
- Кого именно?
- Гольдберг Нину Ароновну, заведующую гинекологическим отделением, Костенко Игоря Сергеевича, ортохирурга, Малееву Елену Романовну, анестезиолога, Галину Николаевну Белан и Аллу Ильмаровну Назарову, хирургических сестер. Они работают с Вольской всю жизнь. Во всяком случае, сколько я себя помню.
- Кто-нибудь из них знал вашу мать?
- Должно быть, все. Через Оксану.
- Но вы не уверены?
- Нет.
- То есть вы никогда не слышали, чтобы Альбина Николаевна высказывалась о ком-нибудь из них или они - о ней?
- Нет.
- О чем вы разговаривали с вашей матерью, когда ее навещали?
- В общем-то, ни о чем. Я спрашивала, как она себя чувствует. Она иногда начинала жаловаться, но чаще говорила: "Не дождетесь!" и пыталась меня обидеть. Когда она выдыхалась, я доставала книги, которые приносила для нее, предлагала ей почитать. Если мама соглашалась - такое тоже бывало, - мы читали и потом довольно мирно расставались. Если швыряла книги на пол и гнала меня вон, я, естественно, быстро уходила.
- А на следующий день возвращались? Зачем же?
- Маме не понравилось бы, если бы я не пришла. Она бы сочла меня неблагодарной тварью. Гнев мог плохо сказаться на ее самочувствии.
- Знаете, Марина Викторовна, по-моему, вы морочите мне голову! Если мать вела себя по отношению к вам так, как вы рассказываете, вы обязаны были ее ненавидеть. А значит, сейчас вы должны ликовать. Поскольку никаких признаков ликования я не вижу, мне остается сделать вывод, что вы лицемерка, способная на любое вероломство вплоть до организации убийства собственной матушки. Именно из этого предположения я собираюсь исходить дальше в своем расследовании. Вы меня поняли?
- Да.
- Хотите что-нибудь возразить?
- Нет.
- То есть вы подтверждаете, что организовали убийство Альбины Николаевны?
- Нет.
В конце концов Сергей Владимирович не выдержал и просто наорал на девчонку, а потом и выгнал ее взашей, подумав при этом, что начинает понимать, почему Альбина так скверно обращалась с дочерью. "На эту говорящую куклу никакого терпения не хватит, - бормотал он, вытирая платком вспотевший лоб. - Надо поинтересоваться у Оксаны, не сумасшедшая ли ее крестница".
Впрочем, сумасшедшая Марина или нет, а убить мать или даже подтолкнуть кого-то к убийству она не могла. Морозов и Зарифуллин, ее телохранители, точнее надзиратели, полностью подтвердили слова Турусова. До гибели Альбины Николаевны за Мариной следили настолько плотно, что ее участие в каком-либо преступлении или тайном сговоре полностью исключалось.
Правда, оставалась еще возможность сговора девчонки с телохранителями. Но показания прислуги делали его, мягко говоря, маловероятным. "Альбина Николаевна строго следила, чтобы телохранители дочери не позволяли себе никаких вольностей. В прошлом году ей показалось, что один из молодых людей, которые в то время охраняли девочку, оказывает Марине знаки внимания. Так оно было или нет, не знаю, но вскоре оба парня оказались на улице, и хозяйка постаралась, чтобы ни одно охранное агентство не взяло их на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
- Не знаю. По счастью, у меня никогда не было причин задумываться над такими вопросами. Если позволите, вернемся к кончине вашей супруги. Часто ли вы навещали Альбину Николаевну до своего отъезда в область?
- Практически ежедневно.
- Тогда, вероятно, вам доводилось общаться с теми, кто за ней ухаживал. Как, по-вашему, у кого-нибудь из персонала клиники могли быть причины желать вашей супруге смерти?
Турусов усмехнулся.
- Похоже, вы не очень-то представляете себе характер женщины, смерть которой расследуете. Смешно думать, будто Альбина подпустила бы к себе человека, имеющего основания желать ей смерти. Все, кто имел право входить к ней в палату, от лечащего врача и до последней уборщицы, были тщательнейшим образом проверены на предмет связи с людьми, интересы которых когда-либо пересекались с интересами моей жены. У Альбины Николаевны была собственная служба безопасности, они ни за что не допустили бы такой промашки.
- Вот как? - Сергей Владимирович приподнял бровь. - Тогда почему же эта служба не озаботилась надлежащей охраной? Разве может один человек, да еще поставленный за дверью, обеспечить безопасность прикованной к постели женщины?
- Вы забываете о сиделке, которая дежурила в палате круглосуточно. О кнопке срочного вызова, установленной над кроватью Альбины. Ей достаточно было протянуть руку, чтобы поставить на ноги весь этаж. Охранник за дверью тоже мог поднять тревогу одним движением ноги. У него под столом - кнопка сигнализации. Нет, их трудно винить в том, что не уберегли Альбину. Разве можно предугадать такую цепь совпадений? Внезапный приступ у охранника, отлучка сиделки, сон Альбины... Преступнику невероятно повезло.
- Может быть, может быть, - задумчиво пробормотал Гуляев. - А среди работников клиники, не имевших доступа в палату вашей жены, были ее враги?
- Трудно сказать. Что-что, а наживать врагов Альбина умела. Правда, работники клиники - не ее уровень. Недруги Альбины, как правило, занимали более высокое положение. Конечно, с простыми людьми, например с прислугой, у нее тоже бывали конфликты, иногда довольно серьезные, но мне почему-то кажется, что причина этого убийства должна быть более весомой, чем бытовая склока. Разве что в клинике работает кто-то из друзей или родственников тех, кому моя жена навредила по-крупному.
- И вы можете назвать имена? Я имею в виду имена тех, кому Альбина Николаевна крупно навредила?
На лице губернатора отразилось удовлетворение. Судя по всему, разговор наконец принял то направление, которого он ожидал. Следующие полчаса Виктор Павлович подробно и со вкусом рассказывал о пиратских выходках покойной супруги. В отличие от Оксаны, он, видимо, нисколько не стеснялся поставить в неловкое положение своих знакомых. А может, будучи реалистом, понимал, что следователь и сам без труда соберет эти сведения.
Но благодушие губернатора мгновенно испарилось, когда Гуляев задал ему вопрос о взаимоотношениях покойной с дочерью.
- А вот это вам совершенно ни к чему, уважаемый, - заявил Виктор Палыч, обдав следователя арктическим холодом. - Марина не имела даже теоретической возможности убить мать или поручить это убийство третьим лицам. Она постоянно - слышите? - постоянно находилась под присмотром телохранителей, которые работали на Альбину. Жена очень боялась, что девочка свяжется с неподходящей компанией, и санкционировала самое бесцеремонное вмешательство в личную жизнь Марины вплоть до прослушивания ее телефонных разговоров и перлюстрации писем. - Перехватив изумленно-брезгливый взгляд Сергея Владимировича, Турусов несколько смутился, и температура в помещении сразу поползла вверх. - Я возражал, но... Альбина - мать. Предполагалось, что она лучше знает, как надо заботиться о девочке. Во всяком случае, уж один-то добрый плод ее воспитательная политика принесла. Были у Марины причины ненавидеть мать или нет, подозревать девочку в убийстве вы точно не можете.
- Вероятно, вы правы, - миролюбиво сказал Гуляев. - Но, надеюсь, у вас не возникнет возражений, если я захочу побеседовать с Мариной? Мать могла делиться с ней какими-нибудь женскими секретами, которые от вас держались в тайне.
Турусов явно собирался оспорить предположение следователя, но воздержался, сообразив, что это бессмысленно.
- Дерзайте, - буркнул он не слишком любезно. - Вы - профессионал. Вам виднее.
***
Допрос Марины Турусовой Гуляева обескуражил и даже подорвал его веру в собственный профессионализм. На своем следовательском веку Сергей Владимирович повидал всяких свидетелей, в том числе и хитрых, и изворотливых, и замкнутых, и молчаливых. Но такую... непрозрачную особу встретил впервые. Губернатор Турусов, проведший почти полвека в вышей лиге партийных ролевых игр, по сравнению со своей двадцатилетней дочерью, этой невинной домашней девочкой, мог сойти за большой кусок горного хрусталя.
Марина не увиливала от ответов, не отмалчивалась и, по-видимому, не лгала. Но поручиться за последнее Гуляев не мог, потому что ему ни разу не удалось заставить ее проявить хоть какое-то чувство. Он несколько раз менял тактику допроса, прибегал то к отеческой ласке, то к холодной суровости, то к прямой грубости, то к лести, но ни мытьем, ни катаньем не добился от девушки нормальной человеческой реакции. Она не волновалась, не пугалась, не выходила из себя, не возмущалась, не плакала, не улыбалась, не злорадствовала, не напрягалась... Вообще ничего. Даже ее глаза, темно-серые, в Виктора Павловича, казались Гуляеву матовыми. А голос - низкий, глуховатый, и в общем-то приятный - боже, как он бесил Сергея Владимировича своей невыразительностью!
- Какие взаимоотношения были у вас с матерью?
- Никаких. Она отдавала приказы, я исполняла. Вот и вся суть наших отношений.
- Но при этом вы испытывали друг к другу какие-то чувства?
- Я не могла позволить себе такой роскоши. А она... Полагаю, я ее раздражала.
- Почему?
- Почему полагаю или почему раздражала?
- Почему не могли позволить себе такой роскоши, почему полагаете, почему раздражала?
- Если бы я испытывала к маме какие-то чувства, то могла бы их ненароком проявить, и маме они могли не понравиться, а она была женщиной нездоровой, врачи не рекомендовали ее волновать. На мысль о том, что я вызываю у нее раздражение, меня неоднократно наталкивали ее тон и характерное выражение лица, а также выбор слов, когда она делала мне замечания. А раздражала я маму, видимо, из-за того, что не отвечала ее ожиданиям.
- А чего она от вас ожидала?
- Не знаю. Ее заявления на этот счет были довольно противоречивыми.
- М-да, Марина, похоже, вам жилось не очень сладко.
- Я привыкла.
- Виктор Павлович признался мне, что матушка держала вас под постоянным контролем, совершенно игнорируя ваше право на неприкосновенность личной жизни.
- Да, это правда.
- И вы ни разу не пробовали восстать?
- Нет. Это ничего бы не изменило. Мама легко подавила бы любой мой бунт. У нее хватало рычагов воздействия.
- Стало быть, ее смерть принесла вам облегчение?
- Можно сказать и так.
- Но можно и по другому?
- Знаете, все же она была моей матерью. А смерть матери трудно считать личным благом, даже если для этого есть основания.
- Понимаю. Теплые воспоминания о поре безмятежного детства, мамины руки, губы, смех...
- ...
- Нет?
- Простите, Сергей Владимирович, мне кажется, наш разговор зашел куда-то не туда.
- Почему же не туда, Марина? Я всего лишь пытаюсь понять ваше отношение к маме.
- По-моему, я достаточно определенно высказалась на эту тему.
- И тем не менее я ничего не понял. Не могу найти аналогов среди известных мне примеров.
- В наборе известных вам примеров наверняка есть случаи, с которыми вы когда-то столкнулись впервые.
- Да, но в последний раз это случилось давным-давно. Хотя... как говорит народная мудрость, век живи - век учись. Хорошо, давайте перейдем непосредственно к делу. Альбина Николаевна когда-нибудь делилась с вами своими проблемами, переживаниями?
- Нет.
- Вы не знаете, у нее были враги?
- Насколько я представляю, были. Но ничего определенного мне не известно. Иногда долетали какие-то слухи, точнее, обрывки фраз, но в моем присутствии все разговоры такого рода сразу прекращались.
- А какие отношения связывали вашу мать и Оксану Вольскую?
- Они дружили. Много лет. А потом поссорились. Уже давно, года два назад. Но когда маме стало плохо, она позвонила именно Вольской. И Ксана тут же прислала за ней машину из своей клиники. Думаю, что бы между ними ни произошло, мама Ксане доверяла. И Оксана Яновна никогда бы не обманула ее доверия. Не такой она человек, чтобы пойти на предательство.
- Вы хорошо ее знаете?
- Да. Ксана помогла мне появиться на свет. Пожалуй, ближе ее у меня никого нет.
- А отец?
- Ну, вы же знаете, как он загружен работой. Наверное, если сложить все время, которое мы провели вместе, едва ли набежит больше месяца.
- С мамой он общался так же редко?
- С мамой чаще.
- Они ладили?
- Насколько это от него зависело. С мамой временами бывало трудно, но отец понимал, что она - больной человек, и проявлял чудеса терпения.
- А как ко всему этому относилась прислуга?
- Изо всех сил блюла нейтралитет. Тем, кто имел глупость проявить хоть какое-то отношение, быстро отказывали от места.
- Могли уволенные затаить обиду на Альбину Николаевну?
- Вероятно, да. Но из-за таких обид не убивают.
- Вы часто навещали мать в клинике?
- Каждый день.
- И наверное, успели познакомиться с кем-нибудь из персонала?
- Я несколько раз разговаривала с Михаилом Вадимовичем, лечащим врачом мамы. Здоровалась с сиделкой, но это вряд ли можно считать знакомством. Нескольких докторов и медсестер, давних друзей Оксаны, я знаю еще с детства.
- Кого именно?
- Гольдберг Нину Ароновну, заведующую гинекологическим отделением, Костенко Игоря Сергеевича, ортохирурга, Малееву Елену Романовну, анестезиолога, Галину Николаевну Белан и Аллу Ильмаровну Назарову, хирургических сестер. Они работают с Вольской всю жизнь. Во всяком случае, сколько я себя помню.
- Кто-нибудь из них знал вашу мать?
- Должно быть, все. Через Оксану.
- Но вы не уверены?
- Нет.
- То есть вы никогда не слышали, чтобы Альбина Николаевна высказывалась о ком-нибудь из них или они - о ней?
- Нет.
- О чем вы разговаривали с вашей матерью, когда ее навещали?
- В общем-то, ни о чем. Я спрашивала, как она себя чувствует. Она иногда начинала жаловаться, но чаще говорила: "Не дождетесь!" и пыталась меня обидеть. Когда она выдыхалась, я доставала книги, которые приносила для нее, предлагала ей почитать. Если мама соглашалась - такое тоже бывало, - мы читали и потом довольно мирно расставались. Если швыряла книги на пол и гнала меня вон, я, естественно, быстро уходила.
- А на следующий день возвращались? Зачем же?
- Маме не понравилось бы, если бы я не пришла. Она бы сочла меня неблагодарной тварью. Гнев мог плохо сказаться на ее самочувствии.
- Знаете, Марина Викторовна, по-моему, вы морочите мне голову! Если мать вела себя по отношению к вам так, как вы рассказываете, вы обязаны были ее ненавидеть. А значит, сейчас вы должны ликовать. Поскольку никаких признаков ликования я не вижу, мне остается сделать вывод, что вы лицемерка, способная на любое вероломство вплоть до организации убийства собственной матушки. Именно из этого предположения я собираюсь исходить дальше в своем расследовании. Вы меня поняли?
- Да.
- Хотите что-нибудь возразить?
- Нет.
- То есть вы подтверждаете, что организовали убийство Альбины Николаевны?
- Нет.
В конце концов Сергей Владимирович не выдержал и просто наорал на девчонку, а потом и выгнал ее взашей, подумав при этом, что начинает понимать, почему Альбина так скверно обращалась с дочерью. "На эту говорящую куклу никакого терпения не хватит, - бормотал он, вытирая платком вспотевший лоб. - Надо поинтересоваться у Оксаны, не сумасшедшая ли ее крестница".
Впрочем, сумасшедшая Марина или нет, а убить мать или даже подтолкнуть кого-то к убийству она не могла. Морозов и Зарифуллин, ее телохранители, точнее надзиратели, полностью подтвердили слова Турусова. До гибели Альбины Николаевны за Мариной следили настолько плотно, что ее участие в каком-либо преступлении или тайном сговоре полностью исключалось.
Правда, оставалась еще возможность сговора девчонки с телохранителями. Но показания прислуги делали его, мягко говоря, маловероятным. "Альбина Николаевна строго следила, чтобы телохранители дочери не позволяли себе никаких вольностей. В прошлом году ей показалось, что один из молодых людей, которые в то время охраняли девочку, оказывает Марине знаки внимания. Так оно было или нет, не знаю, но вскоре оба парня оказались на улице, и хозяйка постаралась, чтобы ни одно охранное агентство не взяло их на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17