Я сторонник мира, труда, равенства и братства для всех людей. Тот, кто тянет человечество в бездну гнёта, бесправия и жестокости, мой заклятый враг. Проще сказать, я против гуоллы, а все, кто за неё, мои враги.
– Это понятно. А теперь скажите, друг мой. Борясь со своими врагами, вы способны щадить их?
На сей раз Плавунов не колебался.
– Смотря при каких обстоятельствах. Если враги признают себя побеждёнными и сдаются, я дарю им жизнь и возможность исправиться. Это один из принципов нашего гуманизма.
– Хорошо. А теперь представьте себе такую ситуацию. В бою ваш заклятый враг загнал вас на край пропасти. Ваша гибель в этой пропасти неизбежна. Но у вас ещё есть возможность увлечь в эту пропасть и врага. Как бы вы в такой ситуации поступили – подарили бы езду жизнь или заставили бы его разделить вашу гибель?
Плавунов провёл рукой по бороде и пожал плечами.
– Странный вопрос, – заговорил он хрипло. – Вы говорите, что ситуация ваша возникла в бою? Так сказать, в пылу сражения?
– Да, в сражении, в бою.
– Если бой, так бой! – решился наконец Плавунов, – В бою за правое дело я не могу щадить ни себя, ни врагов.
– Благодарю вас за откровенность, друг мой.
Миэль обвела присутствующих взглядом. Все с напряжением ждали, что она скажет. И она сказала:
– От имени Союза Тысячи Планет, пославшего меня, считаю своим долгом объявить вам, друзья мои что ваше человечество страдает гуоллой в самой тяжёлой форме и что в силу этого лечение вашей планеты неизбежно. Последнее испытание, проделанное мною по совету координатора “Дриона”, полностью подтверждает это.
– И это решение нигде и ни перед кем нельзя опротестовать?
– Нет, нельзя.
И снова тишина, давящая, страшная, как тишина глубокого подземелья. Оборвал её внезапно резкий, полный неукротимой ярости голос Петра Лапина:
– Ну, это уж слишком! Что мы у неё, пешки какие-нибудь? Ещё посмотрим, кто кого!
Он бешено рванул кобуру пистолета.
В тот же миг в чуть приподнятой руке Миэль оказался маленький блестящий предмет, похожий на фонарик. Сверкнул тонкий луч. Он мелькнул, как лезвие шпаги, коснулся головы Лапина и тут же погас.
Пётр, успевший уже выхватить пистолет, вдруг преобразился. Выражение ярости исчезло с его лица, искажённые гневом черты разгладились; глаза стали кроткими, ясными, как у ребёнка; на губах расцвела безобидная радостная улыбка. Он с недоумением повертел в руке пистолет, рассматривая его, как совершенно незнакомую вещь. и в конце концов с отвращением швырнул на пол. Посмотрев на Плавунова, сказал:
– Николай Фёдорович, а коней-то на водопой сегодня забыли сгонять. Может, сейчас сгонять?
Плавунов ему не ответил. А Миэль опустила руку с фонариком и сказала:
– В течение этой ночи и завтрашнего дня, друзья мои, вы можете подготовиться к изменениям в вашем сознании, которые неизбежны. Какими они будут, вы можете судить по вашему другу Петру Лапину. Его пришлось сделать другим человеком в индивидуальном порядке. Он стал слишком несдержан. Итак, ночь и день в вашем распоряжении. А в следующую ночь ваша прекрасная планета Земля будет навсегда излечена от пагубной гуоллы. Это просто задержит развитие вашей цивилизации. Мне нужно двадцать четыре часа, чтобы приготовить всё необходимое для лечения. “Дрион” на это время будет закрыт. Если я зачем-либо понадоблюсь, пошлите мальчика. “Дрион” отлично реагирует на Расула и немедленно его примет. Прощайте!
Она встала со стула и быстро пошла прочь. Никто не проронил ни слова, пока Миэль не скрылась,
После этого все бросились к Лапину и принялись тормошить его. Но быстро поняли, что это уже не Пётр Лапин, а совсем другой человек.
ХАНБЕК ЗАКИРОВ
Кто мог спать в такую ночь. последнюю ночь перед неизбежными переменами? Никто, кроме Расульчика, который хотя и понимал, что “добрая Миэль” готовит людям какую то большую обиду, но уж, конечно, не имел ни малейшего представления, в чём эта обида заключается. Ну, а Лапин просто не в счёт. Лапин выпал из коллектива экспедиции, как выпали из него и девять спящих мужчин, лежащих уже третьи сутки на тюфяках без движения.
Состояние Лапина не поддавалось никакому описанию. Он знал своё имя, узнавал в лицо своих друзей, но он начисто забыл, почему находится в горах, не проявлял ни малейшего интереса ни к черному шару, на к проблемам, терзавшим его товарищей. Вскоре после ухода Миэль он забрался в палатку Искры, завалился на тюфяк и уснул, как младенец. Здесь же устроили на ночь и Расульчика.
Плавунов, Искра, Наташа и Юра коротали ночь в бесплодных разговорах. Они строили самые различные планы, как заставить Миэль отказаться от своего намерения, но тут же отвергали их, понимая, что осуществить их невозможно. Миэль не поверила в реальность грядущих перемен, а убедить её они не смогли. И ничего уже нельзя сделать за такой короткий срок. За двадцать четыре часа если и доскачешь до Шураба, то всё равно ничего, кроме этого, сделать не успеешь.
К полуночи у Плавунова разболелась голова, и он прилёг. Наташа от отчаяния и безнадёжности расплакалась.
– Теперь может помочь только чудо, – сказал Искра.
– А чудес не бывает, – добавил Юра.
И тут, словно в ответ на это утверждение, где-то вдалеке послышался цокот копыт.
– Слышишь? Пойдём! К нам скачет чудо, только неизвестно с чем! – сказал Юра Искре. Достав из-под тюфяков винтовки, они поспешно выскользнули из палатки.
В лагере было темно, потому что свет из “Дриона” больше не подавался, а сам “Дрион” стоял с наглухо задраенным люком, чёрный, неподвижный, страшный.
Цоканье копыт стремительно нарастало. Через минуту в лагерь ворвался всадник. Он осадил коня возле загона, соскользнул с седла и хотел было бежать к палатке Плавунова, как вдруг в темноте лязгнули затворы винтовок и раздался суровый голос:
– Стой! Руки вверх! Кто такой?
Силуэт человека смутно рисовался в темноте, но всё же можно было увидеть, что он сразу поднял руки. И тут же торопливо заговорил:
– Я Закиров, товарыщи! Ханбек Закиров! Веди быстро к началник! Я бежал от Худояр-хан! Этот собак басмач через два-три часы будет здес, со вся банда! Нада готовит встреча! Двадцат сабел ничиво!
Он выговорил это на одном дыхании и разом умолк, тяжело отдуваясь.
– Закиров? Да, кажется, ты в самом деле Закиров.
Когда Закирова ввели в освещённую палатку, Карцев даже охнул от изумления. Закиров был бос, без шайки, а тело его было едва прикрыто какими-то лохмотьями. Лицо его было в кровоподтёках и пятнах ссохшейся крови. На теле сквозь лохмотья виднелись багровые рубцы.
Едва войдя в палатку, Закиров упал как подкошенный на кошму и хрипло проговорил:
– Пит дай. вода дай!
Плавунов налил в кружку воды и подал проводнику. Тот выпил и попросил ещё. И только тогда стал рассказывать.
История его сводилась к тому, что по дороге в Шураб, во время ночёвки, его, сонного, захватили басмачи Худояр-хана. Связанного увезли далеко в горы, где у них было постоянное прибежище в большой пещере. Там его держали две недели, ежедневно подвергая пыткам. Требовали рассказать, что означают найденный у него карты и образцы руды. Закиров упорно молчал.
Но вот к басмачам приехал какой-то мулла. Он сразу определил, что на картах намечено местоположение Железной горы, и что образцы сняты с неё. Худояр-хан со своим отрядом немедленно выступил к Железной горе, чтобы уничтожить геологическую экспедицию Плавунова. Пленника басмачи взяли с собой, решив расстрелять его после разгрома экспедиции. Последнюю ночёвку басмачи устроили в трёх часах езды от лагеря, чтобы на рассвете напасть на него врасплох и смять одним ударом. С наступлением темноты Закирову удалось перегрызть верёвки на руках, снять без единого звука часового и, похитив осёдланную лошадь, бежать. Побег его, наверное, уже обнаружен, так что через час, через два басмачи могут нагрянуть в лагерь.
– Сколько человек в лагере Худояр-хана? – спросил Плавунов.
– Двадцат, да ишо сам курбаши, да ишо мулла.
– Какое у них оружие?
– Сабля, карабин, револвер, кинжал.
– Пулемёт есть?
– Йок, нету.
– Ты, Закиров, настоящий красный джигит. Спасибо тебе! Поешь, отдохни часок – и в строй. Одежду и винтовку мы тебе дадим.
– Карашо, началник.
Приказав Наташе позаботиться о Закирове, Плавунов сделал знак Юре и Искре следовать за ним и вышел из палатки. Отведя их подальше, он сказал:
– Где тонко, там и рвётся. Похоже, товарищи, нам придётся стоять здесь насмерть. Мы не можем бросить в лагере спящих товарищей. Басмачи их зарежут, не моргнув глазом. Остаётся одно: организовать оборону и держаться до последнего.
– А может быть, вызвать Миэль? – спросил Юра. – Она с этими басмачами живо разделается. По-своему, конечно.
– Просить Миэль и этим признать несостоятельность всех наших доводов против лечения? Нет, Карцев, лично я предпочитаю умереть. А теперь к делу. Оборону устроить вокруг “Дриона”. Там много валунов, за которыми можно прятаться. Спящих наших перенесём к самому шару и заложим от случайных пуль камнями. Если успеем, наложим камней и между отдельными валунами, чтобы получилось хоть подобие оборонного рубежа. Воду, продовольствие, оружие, патроны перенесём в это укрепление, чтобы ничто не досталось бандитам. А теперь за дело: времени у нас в обрез.
Никогда эти трое не работали так, как в эту ночь. Руки у них дрожали от усталости, пот заливал глаза, а они чуть ли не бегом сновали по лагерю, перетаскивая людей и грузы. Лапина и Расульчика разбудили и перевели в нишу возле шара, где уже лежали спящие красноармейцы и погонщики. Что касается Закирова, то ему выдали одежду и оружие м отправили на коне в сторону стоянки басмачей, чтобы он караулил подступы к лагерю и вовремя предупредил о приближении банды.
ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ
Миэль сидела в голубой комнате перед выдвинутым из стены пультом координатора, глядела на пустой экран и напряженно думала. Время от времени экран начинал мигать разноцветными огнями, и комнату наполнял спокойный бархатный баритон:
– Пора делать выводы! Пора готовить приборы к дегуоллизации!
Это координатор “Дриона”, обеспокоенный долгим молчанием хозяйки, автоматически включался и напоминал, что пора действовать. Но Миэль лёгким движением руки выключала автоматику, и тогда огни на экране исчезали, а в комнате вновь воцарялась тишина.
Миэль искала выход.
Впервые за своё продолжительное путешествие по галактике она столкнулась с разумом, который не укладывался в инструкцию, разработанную Великим координатором, требовалось особого подхода, особого решения. Миэль понимала – формально человечество Земли можно признать больным гуоллой и подвергнуть лечению. Инструкция давала на этот счёт исчерпывающе точные указания. Но вместе с тем в инструкции говориться, что больное гуоллой общество состоит, как правило, из особей, которым свойственны жестокость, себялюбие, агрессивность. А разве люди, посетившие “Дрион”, подходят под это определение? Нет, не подходят. Достаточно вспомнить рассказ про учителя, который, ни секунды не колеблясь, отдал жизнь за своих учеников. Если бы этот учитель был жестоким и себялюбивым, он бросился бы в сторону от бомбы, в нём сработал бы инстинкт самосохранения, и бомба взорвалась бы среди перепуганных учеников. Но он не поддался инстинкту самосохранения. Сильнее этого инстинкта в нём оказалась любовь к детям и, значит, любовь к людям вообще. И если такие, как он, руководят обществом, то можно ли вмешиваться в развитие этого общества, можно ли искусственно замедлять его прогресс только потому, что в инструкции Великого Координатора не предусмотрено такое небывалое сочетание противоречивых признаков. Нет, этого делать нельзя. Такое вмешательство будет не помощью, а тяжким преступлением.
А действовать вопреки инструкции?
Тоже нельзя. Как же быть? Посоветоваться с координатором? Но ведь он тоже запрограммирован в полном соответствии с инструкцией!
Время уходило, а Миэль бездействовала. Она ничего не знала о тревоге, охватившей лагерь геологов, не знала, что её друзьям угрожает опасность. Сообщить ей об этом мог только бдительный координатор, но она не давала ему работать, даже когда он включался автоматически.
Так прошло несколько часов.
Измученная бесплодными поисками правильного решения, Миэль поняла, что контакта с координатором её не избежать. Надо у него хотя бы спросить, существует ли для неё какая-нибудь реальная возможность обойти инструкцию, поступить вопреки инструкции, по велению собственной совести. До сих пор ей ни разу не приходилось задавать вопросы координатору. Она не представляла себе, какие последствия это может вызвать.
Но она знала, что “Дрион” сконструирован Великим Координатором, знала, что Великий Координатор не допускает отступлений от своей инструкции, которую считает верхом совершенства, и беспощадно подавляет волю слабого единичного разума. Что если в ответ на недопустимый вопрос координатор “Дриона” выйдет у неё из повиновения, погрузит её в анабиоз и сам, автоматически;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Это понятно. А теперь скажите, друг мой. Борясь со своими врагами, вы способны щадить их?
На сей раз Плавунов не колебался.
– Смотря при каких обстоятельствах. Если враги признают себя побеждёнными и сдаются, я дарю им жизнь и возможность исправиться. Это один из принципов нашего гуманизма.
– Хорошо. А теперь представьте себе такую ситуацию. В бою ваш заклятый враг загнал вас на край пропасти. Ваша гибель в этой пропасти неизбежна. Но у вас ещё есть возможность увлечь в эту пропасть и врага. Как бы вы в такой ситуации поступили – подарили бы езду жизнь или заставили бы его разделить вашу гибель?
Плавунов провёл рукой по бороде и пожал плечами.
– Странный вопрос, – заговорил он хрипло. – Вы говорите, что ситуация ваша возникла в бою? Так сказать, в пылу сражения?
– Да, в сражении, в бою.
– Если бой, так бой! – решился наконец Плавунов, – В бою за правое дело я не могу щадить ни себя, ни врагов.
– Благодарю вас за откровенность, друг мой.
Миэль обвела присутствующих взглядом. Все с напряжением ждали, что она скажет. И она сказала:
– От имени Союза Тысячи Планет, пославшего меня, считаю своим долгом объявить вам, друзья мои что ваше человечество страдает гуоллой в самой тяжёлой форме и что в силу этого лечение вашей планеты неизбежно. Последнее испытание, проделанное мною по совету координатора “Дриона”, полностью подтверждает это.
– И это решение нигде и ни перед кем нельзя опротестовать?
– Нет, нельзя.
И снова тишина, давящая, страшная, как тишина глубокого подземелья. Оборвал её внезапно резкий, полный неукротимой ярости голос Петра Лапина:
– Ну, это уж слишком! Что мы у неё, пешки какие-нибудь? Ещё посмотрим, кто кого!
Он бешено рванул кобуру пистолета.
В тот же миг в чуть приподнятой руке Миэль оказался маленький блестящий предмет, похожий на фонарик. Сверкнул тонкий луч. Он мелькнул, как лезвие шпаги, коснулся головы Лапина и тут же погас.
Пётр, успевший уже выхватить пистолет, вдруг преобразился. Выражение ярости исчезло с его лица, искажённые гневом черты разгладились; глаза стали кроткими, ясными, как у ребёнка; на губах расцвела безобидная радостная улыбка. Он с недоумением повертел в руке пистолет, рассматривая его, как совершенно незнакомую вещь. и в конце концов с отвращением швырнул на пол. Посмотрев на Плавунова, сказал:
– Николай Фёдорович, а коней-то на водопой сегодня забыли сгонять. Может, сейчас сгонять?
Плавунов ему не ответил. А Миэль опустила руку с фонариком и сказала:
– В течение этой ночи и завтрашнего дня, друзья мои, вы можете подготовиться к изменениям в вашем сознании, которые неизбежны. Какими они будут, вы можете судить по вашему другу Петру Лапину. Его пришлось сделать другим человеком в индивидуальном порядке. Он стал слишком несдержан. Итак, ночь и день в вашем распоряжении. А в следующую ночь ваша прекрасная планета Земля будет навсегда излечена от пагубной гуоллы. Это просто задержит развитие вашей цивилизации. Мне нужно двадцать четыре часа, чтобы приготовить всё необходимое для лечения. “Дрион” на это время будет закрыт. Если я зачем-либо понадоблюсь, пошлите мальчика. “Дрион” отлично реагирует на Расула и немедленно его примет. Прощайте!
Она встала со стула и быстро пошла прочь. Никто не проронил ни слова, пока Миэль не скрылась,
После этого все бросились к Лапину и принялись тормошить его. Но быстро поняли, что это уже не Пётр Лапин, а совсем другой человек.
ХАНБЕК ЗАКИРОВ
Кто мог спать в такую ночь. последнюю ночь перед неизбежными переменами? Никто, кроме Расульчика, который хотя и понимал, что “добрая Миэль” готовит людям какую то большую обиду, но уж, конечно, не имел ни малейшего представления, в чём эта обида заключается. Ну, а Лапин просто не в счёт. Лапин выпал из коллектива экспедиции, как выпали из него и девять спящих мужчин, лежащих уже третьи сутки на тюфяках без движения.
Состояние Лапина не поддавалось никакому описанию. Он знал своё имя, узнавал в лицо своих друзей, но он начисто забыл, почему находится в горах, не проявлял ни малейшего интереса ни к черному шару, на к проблемам, терзавшим его товарищей. Вскоре после ухода Миэль он забрался в палатку Искры, завалился на тюфяк и уснул, как младенец. Здесь же устроили на ночь и Расульчика.
Плавунов, Искра, Наташа и Юра коротали ночь в бесплодных разговорах. Они строили самые различные планы, как заставить Миэль отказаться от своего намерения, но тут же отвергали их, понимая, что осуществить их невозможно. Миэль не поверила в реальность грядущих перемен, а убедить её они не смогли. И ничего уже нельзя сделать за такой короткий срок. За двадцать четыре часа если и доскачешь до Шураба, то всё равно ничего, кроме этого, сделать не успеешь.
К полуночи у Плавунова разболелась голова, и он прилёг. Наташа от отчаяния и безнадёжности расплакалась.
– Теперь может помочь только чудо, – сказал Искра.
– А чудес не бывает, – добавил Юра.
И тут, словно в ответ на это утверждение, где-то вдалеке послышался цокот копыт.
– Слышишь? Пойдём! К нам скачет чудо, только неизвестно с чем! – сказал Юра Искре. Достав из-под тюфяков винтовки, они поспешно выскользнули из палатки.
В лагере было темно, потому что свет из “Дриона” больше не подавался, а сам “Дрион” стоял с наглухо задраенным люком, чёрный, неподвижный, страшный.
Цоканье копыт стремительно нарастало. Через минуту в лагерь ворвался всадник. Он осадил коня возле загона, соскользнул с седла и хотел было бежать к палатке Плавунова, как вдруг в темноте лязгнули затворы винтовок и раздался суровый голос:
– Стой! Руки вверх! Кто такой?
Силуэт человека смутно рисовался в темноте, но всё же можно было увидеть, что он сразу поднял руки. И тут же торопливо заговорил:
– Я Закиров, товарыщи! Ханбек Закиров! Веди быстро к началник! Я бежал от Худояр-хан! Этот собак басмач через два-три часы будет здес, со вся банда! Нада готовит встреча! Двадцат сабел ничиво!
Он выговорил это на одном дыхании и разом умолк, тяжело отдуваясь.
– Закиров? Да, кажется, ты в самом деле Закиров.
Когда Закирова ввели в освещённую палатку, Карцев даже охнул от изумления. Закиров был бос, без шайки, а тело его было едва прикрыто какими-то лохмотьями. Лицо его было в кровоподтёках и пятнах ссохшейся крови. На теле сквозь лохмотья виднелись багровые рубцы.
Едва войдя в палатку, Закиров упал как подкошенный на кошму и хрипло проговорил:
– Пит дай. вода дай!
Плавунов налил в кружку воды и подал проводнику. Тот выпил и попросил ещё. И только тогда стал рассказывать.
История его сводилась к тому, что по дороге в Шураб, во время ночёвки, его, сонного, захватили басмачи Худояр-хана. Связанного увезли далеко в горы, где у них было постоянное прибежище в большой пещере. Там его держали две недели, ежедневно подвергая пыткам. Требовали рассказать, что означают найденный у него карты и образцы руды. Закиров упорно молчал.
Но вот к басмачам приехал какой-то мулла. Он сразу определил, что на картах намечено местоположение Железной горы, и что образцы сняты с неё. Худояр-хан со своим отрядом немедленно выступил к Железной горе, чтобы уничтожить геологическую экспедицию Плавунова. Пленника басмачи взяли с собой, решив расстрелять его после разгрома экспедиции. Последнюю ночёвку басмачи устроили в трёх часах езды от лагеря, чтобы на рассвете напасть на него врасплох и смять одним ударом. С наступлением темноты Закирову удалось перегрызть верёвки на руках, снять без единого звука часового и, похитив осёдланную лошадь, бежать. Побег его, наверное, уже обнаружен, так что через час, через два басмачи могут нагрянуть в лагерь.
– Сколько человек в лагере Худояр-хана? – спросил Плавунов.
– Двадцат, да ишо сам курбаши, да ишо мулла.
– Какое у них оружие?
– Сабля, карабин, револвер, кинжал.
– Пулемёт есть?
– Йок, нету.
– Ты, Закиров, настоящий красный джигит. Спасибо тебе! Поешь, отдохни часок – и в строй. Одежду и винтовку мы тебе дадим.
– Карашо, началник.
Приказав Наташе позаботиться о Закирове, Плавунов сделал знак Юре и Искре следовать за ним и вышел из палатки. Отведя их подальше, он сказал:
– Где тонко, там и рвётся. Похоже, товарищи, нам придётся стоять здесь насмерть. Мы не можем бросить в лагере спящих товарищей. Басмачи их зарежут, не моргнув глазом. Остаётся одно: организовать оборону и держаться до последнего.
– А может быть, вызвать Миэль? – спросил Юра. – Она с этими басмачами живо разделается. По-своему, конечно.
– Просить Миэль и этим признать несостоятельность всех наших доводов против лечения? Нет, Карцев, лично я предпочитаю умереть. А теперь к делу. Оборону устроить вокруг “Дриона”. Там много валунов, за которыми можно прятаться. Спящих наших перенесём к самому шару и заложим от случайных пуль камнями. Если успеем, наложим камней и между отдельными валунами, чтобы получилось хоть подобие оборонного рубежа. Воду, продовольствие, оружие, патроны перенесём в это укрепление, чтобы ничто не досталось бандитам. А теперь за дело: времени у нас в обрез.
Никогда эти трое не работали так, как в эту ночь. Руки у них дрожали от усталости, пот заливал глаза, а они чуть ли не бегом сновали по лагерю, перетаскивая людей и грузы. Лапина и Расульчика разбудили и перевели в нишу возле шара, где уже лежали спящие красноармейцы и погонщики. Что касается Закирова, то ему выдали одежду и оружие м отправили на коне в сторону стоянки басмачей, чтобы он караулил подступы к лагерю и вовремя предупредил о приближении банды.
ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ
Миэль сидела в голубой комнате перед выдвинутым из стены пультом координатора, глядела на пустой экран и напряженно думала. Время от времени экран начинал мигать разноцветными огнями, и комнату наполнял спокойный бархатный баритон:
– Пора делать выводы! Пора готовить приборы к дегуоллизации!
Это координатор “Дриона”, обеспокоенный долгим молчанием хозяйки, автоматически включался и напоминал, что пора действовать. Но Миэль лёгким движением руки выключала автоматику, и тогда огни на экране исчезали, а в комнате вновь воцарялась тишина.
Миэль искала выход.
Впервые за своё продолжительное путешествие по галактике она столкнулась с разумом, который не укладывался в инструкцию, разработанную Великим координатором, требовалось особого подхода, особого решения. Миэль понимала – формально человечество Земли можно признать больным гуоллой и подвергнуть лечению. Инструкция давала на этот счёт исчерпывающе точные указания. Но вместе с тем в инструкции говориться, что больное гуоллой общество состоит, как правило, из особей, которым свойственны жестокость, себялюбие, агрессивность. А разве люди, посетившие “Дрион”, подходят под это определение? Нет, не подходят. Достаточно вспомнить рассказ про учителя, который, ни секунды не колеблясь, отдал жизнь за своих учеников. Если бы этот учитель был жестоким и себялюбивым, он бросился бы в сторону от бомбы, в нём сработал бы инстинкт самосохранения, и бомба взорвалась бы среди перепуганных учеников. Но он не поддался инстинкту самосохранения. Сильнее этого инстинкта в нём оказалась любовь к детям и, значит, любовь к людям вообще. И если такие, как он, руководят обществом, то можно ли вмешиваться в развитие этого общества, можно ли искусственно замедлять его прогресс только потому, что в инструкции Великого Координатора не предусмотрено такое небывалое сочетание противоречивых признаков. Нет, этого делать нельзя. Такое вмешательство будет не помощью, а тяжким преступлением.
А действовать вопреки инструкции?
Тоже нельзя. Как же быть? Посоветоваться с координатором? Но ведь он тоже запрограммирован в полном соответствии с инструкцией!
Время уходило, а Миэль бездействовала. Она ничего не знала о тревоге, охватившей лагерь геологов, не знала, что её друзьям угрожает опасность. Сообщить ей об этом мог только бдительный координатор, но она не давала ему работать, даже когда он включался автоматически.
Так прошло несколько часов.
Измученная бесплодными поисками правильного решения, Миэль поняла, что контакта с координатором её не избежать. Надо у него хотя бы спросить, существует ли для неё какая-нибудь реальная возможность обойти инструкцию, поступить вопреки инструкции, по велению собственной совести. До сих пор ей ни разу не приходилось задавать вопросы координатору. Она не представляла себе, какие последствия это может вызвать.
Но она знала, что “Дрион” сконструирован Великим Координатором, знала, что Великий Координатор не допускает отступлений от своей инструкции, которую считает верхом совершенства, и беспощадно подавляет волю слабого единичного разума. Что если в ответ на недопустимый вопрос координатор “Дриона” выйдет у неё из повиновения, погрузит её в анабиоз и сам, автоматически;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22