Ровно двенадцать часов спустя, в десять утра, палату Айры Мэтьюэна
обнаружили пустой. Единственным намеком на разгадку его исчезновения
оказался распотрошенный радиоприемник. Лампы, провода и конденсаторы
небрежными кучками валялись на полу.
Полицейские машины Нью-Хевена получили приказ разыскать высокого
худого человека с седыми волосами и козлиной бородкой, возможно
вооруженного лучами смерти, дезинтеграторами и прочими реальными или
вымышленными видами оружия.
Несколько часов полиция со включенными сиренами прочесывала город.
Наконец смертельно опасный маньяк был обнаружен с газетой в руках на
скамейке в скверике в трех кварталах от госпиталя. Он улыбнулся
полисменам, даже не пытаясь сопротивляться, и взглянул на часы.
- Три часа сорок восемь минут. Неплохо, ребята, совсем неплохо,
особенно если учесть, как тщательно я прятался.
Один из полицейских заметил, что карман профессора оттопыривается. В
нем оказался еще один аппаратик, состоящий из мешанины проводов. Мэтьюэн
пожал плечами. - Мой гиперболический соленоид. Дает коническое магнитное
поле и позволяет управлять железными предметами на расстоянии. Я вскрыл им
замок двери перед лифтом.
Когда около четырех часов Брюс Инглхарт появился в госпитале, ему
сказали, что Мэтьюэн спит. Брюс настолько удачно поднял скандал, что
вскоре узнал, что Мэтьюэн проснулся и через несколько минут он сможет к
нему пройти. Войдя в палату, он увидел облаченного в халат профессора.
- Привет, Брюс, - сказал Мэтьюэн. - Они завернули меня в мокрую
простыню как египетскую мумию. Знаешь, я чуть не уснул, потому что здорово
расслабился. Я сказал им, пусть делают со мной все, что им нравится.
Кажется, мой побег их разозлил.
Инглхарт немного смутился.
- Да ты не волнуйся, - продолжил Мэтьюэн, - я никакой не сумасшедший.
Просто я понял, что ничто на свете не имеет значения, включая всякие там
пожертвования. А здесь я просто весело провожу время. Вот посмотришь,
какой поднимется переполох, когда я снова удеру.
- Но разве вас не волнует будущее? - спросил Инглхарт. - Ведь вас
могут перевести в Миддлтон, в обитую войлоком палату...
Мэтьюэн небрежно махнул рукой.
- А мне все равно. Я и там смогу развлечься.
- А что станет с Джонни, с пожертвованием Далримпла?
- Чихать я на них хотел.
В этот момент приоткрылась дверь и в палату заглянул санитар, дабы
убедиться, что непредсказуемый пациент на месте. В госпитале не хватало
служителей, и за профессором не могли установить постоянное наблюдение.
- Я вовсе не говорю, что не люблю Джонни, - сказал Мэтьюэн. - Но
когда к тебе приходит реальное чувство пропорции, как это случилось со
мной, то начинаешь понимать, что человечество - всего лишь пленочка
плесени на поверхности слепленного из грязи шара, и что никакие усилия, за
исключением питания, крыши над головой и развлечений, не стоят потраченной
на них энергии. Первые два пункта мне пожелали обеспечить власти штата
Коннектикут, а мне остается позаботиться о третьем. Что у тебя там такое?
Они правы, подумал Инглхарт, он стал научным гением с
безответственностью ребенка. Повернувшись спиной к двери, репортер вынул
из кармана семейную реликвию: большую плоскую серебряную фляжку, верно
послужившую еще во времена знаменитого сухого закона. Она досталась ему в
наследство от тети Марты, а сам он собирался завещать ее музею.
- Абрикосовое бренди, - прошептал он. Джонни проконсультировал его о
вкусах Мэтьюэна.
- Ну вот, Брюс, это уже нечто осмысленное. неужели ты не мог
произнести этого раньше, а не взывать понапрасну к моему чувству долга?

Фляжка была пуста. Айра Мэтьюэн откинулся на спинку стула и вытер со
лба холодный пот.
- Не могу поверить, - пробормотал он. - Не могу поверить, что я был
таким, как ты сказал. О, боже, что же я натворил!
- Много чего, - сказал Инглхарт.
Мэтьюэн вовсе не был похож на пьяного. Напротив, он был полон тех
угрызений совести, на которые способен только трезвый человек.
- Я помню все - и те изобретения, что сами выскакивали у меня из
головы, все. Но мне было все равно. Но как ты узнал, что алкоголь способен
нейтрализовать действие моего препарата?
- Это заслуга Джонни. Он изучил последствия его приема и обнаружил,
что при приеме в больших дозах он свертывает белки в нервных клетках. Он
предположил, что это снизит электропроводность между нервными окончаниями
и ликвидирует то ее повышение, которое вызвано вашим препаратом.
- Выходит, - сказал Мэтьюэн, - что когда я трезв, то я пьян, а когда
пьян, то трезв. Но что же нам делать с пожертвованием... и с моим новым
факультетом, с лабораторией, со всем этим?
- Не знаю. Далримпл уезжает сегодня вечером; ему пришлось задержаться
из-за других дел. А вас отсюда пока что не выпустят, даже если узнают о
действии алкоголя. Попробуйте лучше что-нибудь быстро придумать, а то
время посещения уже кончается.
Мэтьюэн задумался, потом сказал:
- Я помню, как работают все мои изобретения, хотя, наверное, вряд ли
смогу изобрести что-то новое, пока не вернусь в другое состояние. - Он
содрогнулся. - Попробуйте тихоговоритель...
- Что это такое?
- Что-то вроде громкоговорителя, только он не звучит громко. Он
выбрасывает сверхзвуковой луч, промодулированный голосом человека, и когда
этот луч касается другого уха, то создает эффект слышимых звуковых частот.
А поскольку сверхзвуковой луч можно направить столь же точно, как луч
фонарика, то им можно нацелиться на другого человека, который при этом
услышит негромкий голос, доносящийся непонятно откуда. Я как-то испробовал
его на Дьюгане, и все сработало. Сможете для чего-нибудь приспособить этот
прибор?
- Не знаю. Может быть.
- Надеюсь, что сможете. Просто ужасно. Мне все время казалось, что я
полностью сохраняю рассудок и нормальность. Может, я был... Может, ничто и
в САМОМ ДЕЛЕ не важно. Но теперь я так не считаю, и не хочу снова стать
таким же.

Вездесущий плющ, которым так гордится университетский городок,
предоставлял прекрасную возможность карабкаться по стенам. Брюс Инглхарт,
высматривая краем глаза, не приближается ли полисмен, влез на вершину
большой угловой башни Бингем-Холла. Внизу в темноте его дожидался Джонни.
Сверху спустился болтающийся конец бельевой вервки. Джонни вдел крюк
на конце веревочной лестницы в завязанную на веревке петлю. Инглхарт
втянул лестницу наверх и закрепил, желая в душе, чтобы они с Джонни на
время поменялись телами. Он порядком понервничал, карабкаясь вверх по
плющу. Но он мог влезть наверх, а Джонни нет.
Лестница затрещала под пятисотфунтовым весом Джонни. Через пару минут
она медленными рывками поднялась по стене, похожая на гигантскую
сороконожку. Инглхарт, Джонни, лестница и все остальное оказались на
вершине башни.
Инглхарт достал тихоговоритель и направил приделанную к нему
подзорную трубу на окно комнаты Далримпла в отеле "Тафт" на перекрестке
Колледж-Стрит и Чепел-Стрит. Он отыскал желтый прямоугольник окна, за
которым виднелась примерно половина комнаты. Через несколько взволнованных
ударов сердца в поле зрения появилась массивная фигура. Далримпл еще не
уехал, но уже складывал пару чемоданов.
Инглхарт передвинул ларингофон передатчика на шею и закрепил его на
гортани. Когда Далримпл очередной раз прошел мимо окна, Инглхарт навел
перекрестье трубы на его голову и произнес: "Хэнсом Далримпл!" Он увидел,
как человек внезапно остановился и повторил: "Хэнсом Далримпл!"
- Что? - спросил Далримпл. - Что за чертовщина? Где, дьявол вам в
глотку, вы спрятались? - Конечно, Инглхарт не мог его слышать, но мог
догадываться.
- Я твоя совесть, - торжественно произнес Инглхарт.
Теперь возбуждение Далримпла было заметно даже с такого расстояния.
Инглхарт заговорил снова:
- Кто надул всех простых держателей акций "Гефестус Стил" после той
фальшивой реорганизации? - Пауза. - Это сделал ты, Хэнсом Далримпл!
- Кто подкупил сенатора, чтобы тот протащил законопроект о повышенных
стальных тарифах? Кто дал ему пятьдесят тысяч вначале и пообещал еще
пятьдесят потом, но не заплатил? - Пауза. - Это сделал ты, Хэнсом
Далримпл!
- Кто обещал Уэнделлу Куку деньги на строительство нового корпуса
лаборатории биофизики, а потом из жадности пошел на попятную, прикрывшись
тем хилым оправданием, что человек, который должен был возглавить
факультет, пострадал от нервного расстройства? - Пауза, во время которой
Инглхарту пришло на ум, что "нервное расстройство" - всего лишь более
мягкий эквивалент "помешательства". - Это сделал ты, Хэнсом Далримпл!
- Знаешь, что станет с тобой, если ты не раскаешься, Далримпл? После
смерти твоя душа перевоплотится в паука, и тебя наверняка поймает оса,
парализует и пустит на живые консервы для своей личинки. Как тебе это
понравится, хе-хе?
- Что можешь ты сделать, дабы раскаяться? Не распускай нюни. Позвони
Куку. Скажи, что ты передумал и восстанавливаешь свое предложение! -
Пауза. - Ну, чего же ты ждешь? Скажи ему, что ты не просто
восстанавливаешь его, но удваиваешь сумму! - Пауза. - Скажи ему...
Но в этот момент Далримпл быстро подошел к телефону.
- Вот так-то будет лучше, Далримпл, - сказал Инглхарт и выключил
аппарат.
- А как ты ужнал прро него фсе оштальное? - спросил Джонни.
- О его вере в реинкарнацию я узнал из некролога, что заготовлен у
нас в редакции. А остальное мне рассказал приятель-журналист, который
когда-то работал в Вашингтоне, и где все про него знают. Только
опубликовать эти факты нельзя, пока у тебя нет доказательств.

Они спустили веревочную лестницу и повторили всю операцию в обратном
порядке. Внизу они собрали вещи и направились к особняку Фелпса. Свернув
за угол Бингем-стрит, они внезапно едва не наткнулись на знакомую
долговязую фигуру, занятую установкой другого, уже нового аппарата.
- Привет, - сказал он.
Человек и медведь уставились на него, разинув рты.
- Вы снова сбежали, профессор? - выдавил Инглхарт.
- Угу. Как только протрезвел и снова обрел ясность мысли. Дело
оказалось проще некуда, хотя у меня и отобрали радиоприемник. Я изобрел
гипнотизатор из лампочки и реостата, который сварганил из проволоки,
выдранной из матраса. Потом загипнотизировал санитара и велел ему отдать
мне свою форму и открыть все двери. Черт побери, это было здорово!
- А что вы делаете сейчас? - Инглхарт заметил, что черная фигура
Джонни растворилась во мраке.
- Это? А, я заскочил домой и быстренько собрал усовершенствованный
тихоговоритель. Он способен проникать лучом сквозь кирпичные стены. Хочу
усыпить всех студентов и внушить им, что они обезьяны. Вот будет потеха,
когда они проснутся и начнут бегать на четвереньках, чесаться и
запрыгивать на люстры. А в принципе, они и так почти что обезьяны, так что
это будет нетрудно проделать.
- Но вы не должны этого делать, профессор! Мы с Джонни только что с
большим трудом заставили Далримпла восстановить свое предложение. Вы ведь
не станете рушить все, что нам удалось?
- То, что делаете вы с Джонни, ни в малейшей степени меня не
касается. Меня вообще ничто не касается. Я хочу повеселиться, а на
остальное мне чихать. И не пытайтесь мне помешать, Брюс. - Мэтьюэн
направил в живот Инглхарту стеклянный стержень. - Вы приятный юноша, и
будет очень скверно, если мне придется всадить в вас трехчасовой заряд
солнечной энергии.
- Но сегодня днем вы говорили...
- Я знаю, о чем говорил днем. Я был пьян, находился в своем старом
состоянии и был переполнен ответственностью, совестливостью и прочей
ерундой. Поскольку спиртное так на меня действует, то больше я к нему не
прикоснусь. И запомните, только тот, кто получил препарат Мэтьюэна,
способен оценить всю тщетность человеческих усилий!
Мэтьюэн юркнул в тень и подождал, пока мимо них прошли два студента.
Затем он продолжил настраивать аппарат одной рукой, а другой держал
Инглхарта на прицеле. Растерянный Инглхарт, не зная, чем заняться, стал
расспрашивать про устройство аппарата. Мэтьюэн выдал ему в ответ длинное
предложение, напичканное техническим жаргоном. Инглхарт отчаянно пытался
найти выход из положения. Он не мог назвать себя очень смелым молодым
человеком, особенно тогда, когда на него направлен пистолет или его
эквивалент. Костлявая рука Мэтьюэна не дрожала. Он настраивал свой аппарат
почти на ощупь.
1 2 3 4 5