Запретная земля, пустынная и недоступная, как и прежде, недоступная даже и теплым летом, когда льды не сомкнуты.
К северу от острова Рудольфа синева моря становится темнее. Это глубины Евразийского шельфа. Мне эта синева по душе, я часто подолгу смотрю на нее, разглаживаю там складки арктического океана, веду рукой далеко на юго-восток, до знакомого, вытянутого в длину побережья Новой Земли, обрывистого, красивого побережья; там растет мать-и-мачеха, пурпуровый мох и щавель; там лежит и мыс Сухой Нос, а за ним просторная бухта, где зверобои, бывало, высматривали без вести пропавшие корабли, потерянные промысловые суда, вообще все, что когда-либо исчезло во льдах, – возле Сухого Носа море многое снова прибивало к берегу: расколотые корабельные корпуса, доски, расщепленные мачты, выщелоченные, белесые. Возможно, какой-нибудь обломок ждет там и меня, слышу я свой голос, возможно, ручеек талой воды вымыл для меня из шпицбергенского ледника некий знак, а морское течение принесло его к Сухому Носу и оставило для меня.
Ладонью я прикрываю этот мыс, защищаю бухту, чувствую сухую прохладу синевы, стою среди своих бумажных морей, наедине со всеми возможностями некой истории, – хронист, которому не дано утешения конца.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31