За ним бросаются Нирайвен и Лурайяна.
Огромный круглый зал, ярко освещённый плавающими в воздухе синими огоньками
Вдоль стен – одиннадцать пустых каменных кресел. Посредине зала – каменная плита, накрытая багровым покрывалом.
Рырл, заглянув в залу, мгновение думает. Потом разворачивается и встаёт в проходе. Гулкие шаги, разбавленные цоканьем подков по камням, приближаются.
Лурайяна на бегу вспоминает, что она уже слышала эти шаги, шаги приближающейся смерти. Когда-то совсем недавно, всего несколько зевков вечности назад.
Воспоминания путаются с мыслями, мешая бежать к плите, с которой великан уже сорвал покрывало. Он смотрит на прямоугольный черный камень, на три щели в зеркальной поверхности камня, потом его взгляд прыгает на Рырл и дальше – в проход. Вслед за взглядом ко входу в зал длинным скользящим движением перемещается он сам. Он попадает к нему вовремя, чтобы схватить Рырл и оттащить её за угол до того, как из-за изгиба лестницы появляется тот, кто бежит впереди. Массивная черная фигура, черты которой постоянно текут и меняются, вихрем пролетает по залу и останавливается в десятке шагов от плиты. Вслед за ней, отставая на шаг, вбегают пять фигур помельче.
Лурайяна смотрит на глаза, жаркие карие глаза – единственное, что не меняется на лице массивной черной фигуры, заполнившей залу, и её пронизывает холодный цепенящий ужас.
Время тянется зевком вечности.
Под глазами медленно начинает раскрываться щель рта.
Великан выпрыгивает в проход, сшибая двух людей в доспехах, разжимает объятья, оставляя в проходе Рырл, и молча скользит к спинам чёрных фигур.
Проход за его спиной заполняется звоном лезвий.
Черный Глава и пятеро Пальцев его Правой руки оборачиваются.
Зал наполняется магией. В великана бьют разноцветные молнии. Он становиться ревущим дымным облаком, касается Пальцев. Пять фигур разлетаются в разные стороны, шмякаются о стены, отскакивают, падают на пол.
Массивная текучая черная фигура наклоняется навстречу великану. Они сталкиваются. Рука великана вцепляется в горло фигуре. Черный глава издаёт грохочущий крик. Великан окутывается багровыми молниями, рычит в ответ. Его рёв заполняет зал. Великан заполняет зал своим присутствием. Черный Глава становиться меньше, меньше, сжимается. Потом раздаётся треск и звон, Глава отлетает в сторону и кубарем катиться по полу.
Великан, из руки которого торчат клочки одежды и обрывки цепочки, перемещается к плите. Одна его рука бросает на плиту ком тяпок, зажатый в кулаке, выхватывает из него серебристую пластину, втыкает в одну из щелей в пластине. Вторая рука тянется к Нирайвену и Лурайяне, застывшим в шаге от плиты.
Потом он поворачивает голову и смотрит на них. Его пылающий бешеным весельем взгляд сметает волю, и мгновенно наполняет их движением. Они срывают с шей цепочки и протягивают ему кристалл и изрезанных золотистый куб.
Великан протягивает руку.
Из– за его спины раздаётся пронзительный скрежет. Нирайвена сшибает с ног, несёт через залу, ударяет в стену. Куб с обрывком цепочки остаётся в руке великана.
Великан поворачивается к плите и хлопком вгоняет кристалл и куб в щели. Над плитой вспыхивает и начинает расти радужное пятнышко тусклого света.
Великан оборачивается. Черный Глава, пошатываясь, встаёт на ноги. Его рука поднята и направлена на Лурайяну.
Великан закрывает её собой, чуть вздрагивает от удара, скользит к Главе. Глава, толкнувшись от пола, начинает взлетать. Великан прыгает, летит, хватает Главу за ноги, падает. Коснувшись пола, великан с хохотом раскручивает Главу и швыряет к плите.
Глава с рёвом проноситься мимо Лурайяны и исчезает в разгорающейся над плитой свернувшейся в клубок радуге.
Великан на мгновение застывает и окидывает залу взглядом. Смотрит на поднимающегося на ноги Нирайвена…
…на застывшую у плиты Лурайяну…
на Рырл, рубящуюся в дверях. Рырл, почувствовав его взгляд, отскакивает на шаг и оборачивается.
Взгляд великана на один миг задерживается на ней. Потом великан разбегается и прыгает в радугу.
И зал становиться пустым.
Пустота, которая пугалась присутствия великана, возвращается и начинает заполнять Лурайяну.
Жить больше не хочется. Жить становиться незачем.
Сквозь пустоту, чуть колыхнув её, проходит рёв. Ему вторит пронзительный крик, останавливающий приход пустоты.
Рырл, отбросив секиру, бежит к сжимающемуся кокону радуги.
Нирайвен, прихрамывая, бежит к Лурайяне.
Рырл прыгает. Её тело в полёте дергается от врезающихся в него арбалетных стрел, долетает до радуги и исчезает в нём.
Ворвавшиеся в зал арбалетчики нацеливают арбалеты на Нирайвена. Хлопают тетивы. Нирайвен вздрагивает на ходу, замедляет бег.
Его глаза находят её глаза. В его взгляде – мольба.
Она решается.
Она шагает навстречу ему, ловит его падающее тело и тратит один миг времени, чтобы взглянуть в его сверкающие глаза.
Потом она крепко обнимает его, чувствуя, как торчащий из его груди наконечник впивается в её грудь. Она собирает остаток сил и делает прыжок.
Перед тем, они касаются радуги, она успевает подумать, что все получилось так, как она хотела.
Она захотела умереть, и у неё это получилось.
… и для того, чтобы мир, испугался этой иллюзии,
и обрушил на неё все свои ливни и ураганы.
Моя левая рука нащупала рычаг. Я заставил непослушную руку, ещё не ставшую совсем моей, схватиться за него и описать восьмёрку.
На это раз восьмёрка вышла правильной с первого раза.
Стекло крышки саркофага со скрипом откинулось в сторону. С чмоканием распустились и втянулись в ниши ремни, опутывавшие ноги и руки.
Я сел и глянул на экран. На плоском экране, висевшем передо мной в полумраке комнатки, горели цифры 3:3.
Все. Все трое.
На миг… на секунду мной завладело удовлетворение хорошо выполненной работой.
Потом его спугнул, оставив меня, как обычно, совсем без эмоций, голос от стенки слева, светящейся десятком цветных мониторов:
– Как сам?
Одно из двух кресел, стоявших у стены, развернулось, скрыв того, кто в нём сидел, тенью спинки.
– Как обычно – как обычно ответил я, и, пошарив правой рукой среди проводов капсулы, вытащил сигару.
Щёлкнув зажигалкой, я, склонив голову на бок и щурясь, переместил взгляд на экраны, чтобы сделать вид, что мне интересно, что там… чтобы не выходя из капсулы посидеть в тишине. Поощущать себя путником, который только-только переступив порог дома, но ещё не закрыв за собой дверь на дорогу, по которой пришёл, садиться перекурить и решить – идти ли в дом или нет.
Три экрана, на которые были выведены копии каналов транслируемой реальности «Творца», шуршали белым шумом. Ещё три, транслировавшие данные с камер Палат – чтобы я мог оценить свою работу, – показывали бригады техников, копошащиеся у открытых саркофагов, в которых лежали тела тех, кого я вырвал из реальности «Творца».
Толстенький молодой мужчина. Тот, кто играл в Лурайяну.
Маленький сухонький старичок. Тот, кто был Нирайвеном.
Полная рослая женщина средних лет. Рырл.
Я отвёл перевёл взгляд на экран с данными индекса ассоциированности.
Мужчина и старичок успели переродиться в реальности Творца всего по три раза. Почти наверняка выкарабкаются. Женщина – семь раз. Шансов у неё напополам.
Потом я посмотрел на монитор с данными о смертях. Пока меня не было, умерло, насовсем оставшись там, двое.
Потом посмотрел на монитор с общими данными системы «Творца».
Коэффициент динамики потери исходной бытийности упал ещё на процент.
– Кривая средней потери памяти по сравнению с послеаварийным скачком выходит почти на линейный показатель – сказал тот, кто сидел в кресле.
Он думает, что память – это и есть бытийность. Я думаю, что память – это то, что уничтожает бытийность. Поэтому я – спасатель, а он – оператор.
Я задумчиво покивал, чтобы не расстраивать его, кого-то из дежурных операторов, отсутствием своего внимания. Их – тех, кто знал нас, Спасателей, в лицо, было больше десятка. Точнее, тех, кто знал в лицо меня. И без причины расстраивать одного из них не хотелось. Даже не потому, что в прошлый раз меня сдал кто-то из них. А просто не хотелось.
Я с жужжанием перекинул робопротезы ног на край капсулы. Крепко вцепился в край капсулы и спрыгнул на пол. В этот раз протезы держали контакт с мозгом нормально. Я отпустил капсулу, выдернул из силовых разъёмов капсулы шнуры подзарядки аккумуляторов. Шнуры втянулись в ниши на бёдрах. Я отвернулся от капсулы и пошёл к шкафчику с одеждой.
– Когда? – спросили из кресла.
Я ответил не сразу. Я прятал ноги в штаны.
– Думаю… сутки, – ответил я, и вытащил из шкафа ботинки.
Обувшись, я на ходу к двери натянул куртку.
Дверь от моего приближения распахнулась, выпустив меня в полумрак стеклянного коридора. За стеклом в даль уходили ряды капсул.
По одному из проходов между капсулами группа техников катила носилки. Я перенастроил камеру, заменявшую левый глаз, на дальнее зрение и разглядел в носилках женщину. Рядом с носилками, держа её за руку, шел массивный священник. Сейчас он играл меня. Сейчас у него было больше, чем у меня, желания удержать её здесь.
Я на миг… на полсекунды задержал взгляд на темных круглых очках на его носу, потом отвернулся и пошёл к выходу, на ходу подстраивая камеру под правый глаз. Почему-то хотелось смотреть на всё как люди – с двух точек зрения. Пусть даже одна из них – механическая.
Коридоры.
Скоростной лифт-транспортёр к одной из произвольно выбираемых точек выхода в мир.
Я машинально кивнул оператору охраны за пультом и подставил лицо под сканирующие лучи двери.
Стальные створки двери распахнулись, открыв дождливую ночь, начинавшуюся в десятке шагов … в пяти метрах от двери.
– Преподобный, – окликнули меня со спины.
Я, не поворачиваясь, замер на пороге.
– Вас проводить? – продолжил тот же молодой полный жизни голос. Жизни, которую владелец голоса втискивал в рамки приличий и вежливости.
Я посмотрел на ночь, отрицательно покачал головой и шагнул вперёд.
– Преподобный, – окликнул тот же голос. Но теперь он изменился. Жизнь в нём взяла верх над механикой привычек. Я остановился. Я повернулся и посмотрел в напряжённые серые глаза.
– Преподобный, – спросил охранник. Молодой охранник, почти мальчишка. – Как там?
На последних словах его голос неуверенно дрогнул.
Я заставил наползти на лицо сосредоточенную деловитость и ответил:
– Нормально. Сегодня вытащили ещё нескольких. И мы вытащим их всех.
Он опустил глаза на мой подбородок и прошептал.
– Спасибо.
Я пару мгновений … две секунды смотрел на него, потом повернулся и пошёл в мир. Мир, который мне за день предстояло полюбить достаточно, чтобы захотеть вытаскивать в него тех, кто потерялся в другом мире, нереальном для тех, кто остался здесь, и реальном для них, оставшихся там.
Дверь за моей спиной захлопнулась.
Впереди, в сотне шагов… в пятидесяти метрах, была остановка метро, готового унести меня ко всему, что было в этом городе. Такому же реальному, как и те .
Ночь уронила мне на голову капли дождя. Настолько же реального, как и там .
Я остановился и поднял голову. Верху, между громадами небоскрёбов, виднелся кусочек темного неба. Неба, такого же реального, как и то .
Я посмотрел на летящие мне в лицо капли дождя, а потом тихо шепнул в плачущую тьму небес:
– Пожалуйста, если вы там есть, и если всё так, как думаю, пожалуйста, пришлите за мной Спасателя.
____________________
1 2 3 4 5 6
Огромный круглый зал, ярко освещённый плавающими в воздухе синими огоньками
Вдоль стен – одиннадцать пустых каменных кресел. Посредине зала – каменная плита, накрытая багровым покрывалом.
Рырл, заглянув в залу, мгновение думает. Потом разворачивается и встаёт в проходе. Гулкие шаги, разбавленные цоканьем подков по камням, приближаются.
Лурайяна на бегу вспоминает, что она уже слышала эти шаги, шаги приближающейся смерти. Когда-то совсем недавно, всего несколько зевков вечности назад.
Воспоминания путаются с мыслями, мешая бежать к плите, с которой великан уже сорвал покрывало. Он смотрит на прямоугольный черный камень, на три щели в зеркальной поверхности камня, потом его взгляд прыгает на Рырл и дальше – в проход. Вслед за взглядом ко входу в зал длинным скользящим движением перемещается он сам. Он попадает к нему вовремя, чтобы схватить Рырл и оттащить её за угол до того, как из-за изгиба лестницы появляется тот, кто бежит впереди. Массивная черная фигура, черты которой постоянно текут и меняются, вихрем пролетает по залу и останавливается в десятке шагов от плиты. Вслед за ней, отставая на шаг, вбегают пять фигур помельче.
Лурайяна смотрит на глаза, жаркие карие глаза – единственное, что не меняется на лице массивной черной фигуры, заполнившей залу, и её пронизывает холодный цепенящий ужас.
Время тянется зевком вечности.
Под глазами медленно начинает раскрываться щель рта.
Великан выпрыгивает в проход, сшибая двух людей в доспехах, разжимает объятья, оставляя в проходе Рырл, и молча скользит к спинам чёрных фигур.
Проход за его спиной заполняется звоном лезвий.
Черный Глава и пятеро Пальцев его Правой руки оборачиваются.
Зал наполняется магией. В великана бьют разноцветные молнии. Он становиться ревущим дымным облаком, касается Пальцев. Пять фигур разлетаются в разные стороны, шмякаются о стены, отскакивают, падают на пол.
Массивная текучая черная фигура наклоняется навстречу великану. Они сталкиваются. Рука великана вцепляется в горло фигуре. Черный глава издаёт грохочущий крик. Великан окутывается багровыми молниями, рычит в ответ. Его рёв заполняет зал. Великан заполняет зал своим присутствием. Черный Глава становиться меньше, меньше, сжимается. Потом раздаётся треск и звон, Глава отлетает в сторону и кубарем катиться по полу.
Великан, из руки которого торчат клочки одежды и обрывки цепочки, перемещается к плите. Одна его рука бросает на плиту ком тяпок, зажатый в кулаке, выхватывает из него серебристую пластину, втыкает в одну из щелей в пластине. Вторая рука тянется к Нирайвену и Лурайяне, застывшим в шаге от плиты.
Потом он поворачивает голову и смотрит на них. Его пылающий бешеным весельем взгляд сметает волю, и мгновенно наполняет их движением. Они срывают с шей цепочки и протягивают ему кристалл и изрезанных золотистый куб.
Великан протягивает руку.
Из– за его спины раздаётся пронзительный скрежет. Нирайвена сшибает с ног, несёт через залу, ударяет в стену. Куб с обрывком цепочки остаётся в руке великана.
Великан поворачивается к плите и хлопком вгоняет кристалл и куб в щели. Над плитой вспыхивает и начинает расти радужное пятнышко тусклого света.
Великан оборачивается. Черный Глава, пошатываясь, встаёт на ноги. Его рука поднята и направлена на Лурайяну.
Великан закрывает её собой, чуть вздрагивает от удара, скользит к Главе. Глава, толкнувшись от пола, начинает взлетать. Великан прыгает, летит, хватает Главу за ноги, падает. Коснувшись пола, великан с хохотом раскручивает Главу и швыряет к плите.
Глава с рёвом проноситься мимо Лурайяны и исчезает в разгорающейся над плитой свернувшейся в клубок радуге.
Великан на мгновение застывает и окидывает залу взглядом. Смотрит на поднимающегося на ноги Нирайвена…
…на застывшую у плиты Лурайяну…
на Рырл, рубящуюся в дверях. Рырл, почувствовав его взгляд, отскакивает на шаг и оборачивается.
Взгляд великана на один миг задерживается на ней. Потом великан разбегается и прыгает в радугу.
И зал становиться пустым.
Пустота, которая пугалась присутствия великана, возвращается и начинает заполнять Лурайяну.
Жить больше не хочется. Жить становиться незачем.
Сквозь пустоту, чуть колыхнув её, проходит рёв. Ему вторит пронзительный крик, останавливающий приход пустоты.
Рырл, отбросив секиру, бежит к сжимающемуся кокону радуги.
Нирайвен, прихрамывая, бежит к Лурайяне.
Рырл прыгает. Её тело в полёте дергается от врезающихся в него арбалетных стрел, долетает до радуги и исчезает в нём.
Ворвавшиеся в зал арбалетчики нацеливают арбалеты на Нирайвена. Хлопают тетивы. Нирайвен вздрагивает на ходу, замедляет бег.
Его глаза находят её глаза. В его взгляде – мольба.
Она решается.
Она шагает навстречу ему, ловит его падающее тело и тратит один миг времени, чтобы взглянуть в его сверкающие глаза.
Потом она крепко обнимает его, чувствуя, как торчащий из его груди наконечник впивается в её грудь. Она собирает остаток сил и делает прыжок.
Перед тем, они касаются радуги, она успевает подумать, что все получилось так, как она хотела.
Она захотела умереть, и у неё это получилось.
… и для того, чтобы мир, испугался этой иллюзии,
и обрушил на неё все свои ливни и ураганы.
Моя левая рука нащупала рычаг. Я заставил непослушную руку, ещё не ставшую совсем моей, схватиться за него и описать восьмёрку.
На это раз восьмёрка вышла правильной с первого раза.
Стекло крышки саркофага со скрипом откинулось в сторону. С чмоканием распустились и втянулись в ниши ремни, опутывавшие ноги и руки.
Я сел и глянул на экран. На плоском экране, висевшем передо мной в полумраке комнатки, горели цифры 3:3.
Все. Все трое.
На миг… на секунду мной завладело удовлетворение хорошо выполненной работой.
Потом его спугнул, оставив меня, как обычно, совсем без эмоций, голос от стенки слева, светящейся десятком цветных мониторов:
– Как сам?
Одно из двух кресел, стоявших у стены, развернулось, скрыв того, кто в нём сидел, тенью спинки.
– Как обычно – как обычно ответил я, и, пошарив правой рукой среди проводов капсулы, вытащил сигару.
Щёлкнув зажигалкой, я, склонив голову на бок и щурясь, переместил взгляд на экраны, чтобы сделать вид, что мне интересно, что там… чтобы не выходя из капсулы посидеть в тишине. Поощущать себя путником, который только-только переступив порог дома, но ещё не закрыв за собой дверь на дорогу, по которой пришёл, садиться перекурить и решить – идти ли в дом или нет.
Три экрана, на которые были выведены копии каналов транслируемой реальности «Творца», шуршали белым шумом. Ещё три, транслировавшие данные с камер Палат – чтобы я мог оценить свою работу, – показывали бригады техников, копошащиеся у открытых саркофагов, в которых лежали тела тех, кого я вырвал из реальности «Творца».
Толстенький молодой мужчина. Тот, кто играл в Лурайяну.
Маленький сухонький старичок. Тот, кто был Нирайвеном.
Полная рослая женщина средних лет. Рырл.
Я отвёл перевёл взгляд на экран с данными индекса ассоциированности.
Мужчина и старичок успели переродиться в реальности Творца всего по три раза. Почти наверняка выкарабкаются. Женщина – семь раз. Шансов у неё напополам.
Потом я посмотрел на монитор с данными о смертях. Пока меня не было, умерло, насовсем оставшись там, двое.
Потом посмотрел на монитор с общими данными системы «Творца».
Коэффициент динамики потери исходной бытийности упал ещё на процент.
– Кривая средней потери памяти по сравнению с послеаварийным скачком выходит почти на линейный показатель – сказал тот, кто сидел в кресле.
Он думает, что память – это и есть бытийность. Я думаю, что память – это то, что уничтожает бытийность. Поэтому я – спасатель, а он – оператор.
Я задумчиво покивал, чтобы не расстраивать его, кого-то из дежурных операторов, отсутствием своего внимания. Их – тех, кто знал нас, Спасателей, в лицо, было больше десятка. Точнее, тех, кто знал в лицо меня. И без причины расстраивать одного из них не хотелось. Даже не потому, что в прошлый раз меня сдал кто-то из них. А просто не хотелось.
Я с жужжанием перекинул робопротезы ног на край капсулы. Крепко вцепился в край капсулы и спрыгнул на пол. В этот раз протезы держали контакт с мозгом нормально. Я отпустил капсулу, выдернул из силовых разъёмов капсулы шнуры подзарядки аккумуляторов. Шнуры втянулись в ниши на бёдрах. Я отвернулся от капсулы и пошёл к шкафчику с одеждой.
– Когда? – спросили из кресла.
Я ответил не сразу. Я прятал ноги в штаны.
– Думаю… сутки, – ответил я, и вытащил из шкафа ботинки.
Обувшись, я на ходу к двери натянул куртку.
Дверь от моего приближения распахнулась, выпустив меня в полумрак стеклянного коридора. За стеклом в даль уходили ряды капсул.
По одному из проходов между капсулами группа техников катила носилки. Я перенастроил камеру, заменявшую левый глаз, на дальнее зрение и разглядел в носилках женщину. Рядом с носилками, держа её за руку, шел массивный священник. Сейчас он играл меня. Сейчас у него было больше, чем у меня, желания удержать её здесь.
Я на миг… на полсекунды задержал взгляд на темных круглых очках на его носу, потом отвернулся и пошёл к выходу, на ходу подстраивая камеру под правый глаз. Почему-то хотелось смотреть на всё как люди – с двух точек зрения. Пусть даже одна из них – механическая.
Коридоры.
Скоростной лифт-транспортёр к одной из произвольно выбираемых точек выхода в мир.
Я машинально кивнул оператору охраны за пультом и подставил лицо под сканирующие лучи двери.
Стальные створки двери распахнулись, открыв дождливую ночь, начинавшуюся в десятке шагов … в пяти метрах от двери.
– Преподобный, – окликнули меня со спины.
Я, не поворачиваясь, замер на пороге.
– Вас проводить? – продолжил тот же молодой полный жизни голос. Жизни, которую владелец голоса втискивал в рамки приличий и вежливости.
Я посмотрел на ночь, отрицательно покачал головой и шагнул вперёд.
– Преподобный, – окликнул тот же голос. Но теперь он изменился. Жизнь в нём взяла верх над механикой привычек. Я остановился. Я повернулся и посмотрел в напряжённые серые глаза.
– Преподобный, – спросил охранник. Молодой охранник, почти мальчишка. – Как там?
На последних словах его голос неуверенно дрогнул.
Я заставил наползти на лицо сосредоточенную деловитость и ответил:
– Нормально. Сегодня вытащили ещё нескольких. И мы вытащим их всех.
Он опустил глаза на мой подбородок и прошептал.
– Спасибо.
Я пару мгновений … две секунды смотрел на него, потом повернулся и пошёл в мир. Мир, который мне за день предстояло полюбить достаточно, чтобы захотеть вытаскивать в него тех, кто потерялся в другом мире, нереальном для тех, кто остался здесь, и реальном для них, оставшихся там.
Дверь за моей спиной захлопнулась.
Впереди, в сотне шагов… в пятидесяти метрах, была остановка метро, готового унести меня ко всему, что было в этом городе. Такому же реальному, как и те .
Ночь уронила мне на голову капли дождя. Настолько же реального, как и там .
Я остановился и поднял голову. Верху, между громадами небоскрёбов, виднелся кусочек темного неба. Неба, такого же реального, как и то .
Я посмотрел на летящие мне в лицо капли дождя, а потом тихо шепнул в плачущую тьму небес:
– Пожалуйста, если вы там есть, и если всё так, как думаю, пожалуйста, пришлите за мной Спасателя.
____________________
1 2 3 4 5 6