Разговор о Бертране приобретал довольно щекотливый характер.
– От кого вы слышали? – голос зазвучал чуть-чуть резче.
– От Маргарет Пил. От той девушки, которая гостит у профессора. Вы видели ее гам.
– Да, да, помню… А она не говорила, собирается ли Бертран быть у вас на летнем балу?
Диксон лихорадочно соображал, как быть, если она еще спросит – с кем.
– Нет, к сожалению, не говорила. Но там, несомненно, будут все. – «Почему она не разыщет Бертрана и не спросит его самого?»
– Понимаю… Но он обязательно должен приехать?
– По-видимому, да.
Она, вероятно, почувствовала, что он озадачен, потому что сказала:
– Вас, должно быть, удивляет, почему я не спрошу самого Бертрана, но, видите ли, его порой бывает очень трудно разыскать. Сейчас он как раз уехал, и никто не знает – куда. Он любит появляться и исчезать, когда ему вздумается, не хочет чувствовать себя связанным. Вы понимаете?
– Да, конечно. – Диксон, держа в одной руке трубку, сжал другую в кулак и, выставив указательный и средний пальцы, растопырил их, как рожки.
– Вот я и подумала, что, быть может, его отец знает, где его можно разыскать. Дело, собственно, вот в чем. Мой дядя, мистер Гор-Эркварт, возвратился из Парижа раньше, чем мы его ждали, и ваш декан прислал ему приглашение на этот летний бал. Дядя пока еще не решил, пойти или нет. Ну, а я могу уговорить его, если мы с Бертраном пойдем тоже, и тогда их можно будет познакомить, а Бертран очень этого хочет. Но я должна сообщить Бертрану поскорее, потому что бал будет послезавтра и дядя должен все знать заранее. Я хочу сказать, что ему надо знать заранее, где он будет проводить воскресенье. Так что… Боюсь, что все очень запуталось.
– А не могла бы миссис Уэлч пролить свет на это дело?
Кристина ответила не сразу.
– Я не обращалась к ней.
– Но ведь она должна все это знать лучше, чем я, не так ли?… Вы слушаете?
– Да, да, слушаю… Видите ли… Только пусть все останется между нами. Я бы предпочла не обращаться к миссис Уэлч, если это можно выяснить как-нибудь иначе. Я… Мы как-то не пришлись друг другу по душе, когда я у них гостила в прошлый раз. Мне бы не хотелось… Ну, словом, мне бы не хотелось говорить с ней о Бертране по телефону. Мне кажется, что ей кажется, что… ну, в общем, вы меня понимаете?
– Вполне понимаю. Мы с ней тоже не очень-то понравились друг другу, если на то пошло. Слушайте, У меня есть предложение. Я позвоню Уэлчам и попрошу профессора позвонить вам. Если его нет дома, попрошу, чтобы ему передали… во всяком случае, постараюсь так или иначе, чтобы миссис Уэлч осталась в стороне, а если не выйдет, тогда я сам позвоню вам. Идет?
– Еще бы! Огромное спасибо. Великолепная мысль. Запишите мой телефон. Это служебный, я буду здесь только до половины шестого. У вас есть карандаш?
Записывая телефон, Диксон всеми силами старался уверить себя, что миссис Уэлч ничего не знает ни об одеялах, ни о тумбочке, так как в противном случае Маргарет, наверное, предупредила бы его. «А как мило, по-приятельски держит себя эта Кэллегэн», – подумал он.
– Готово! – произнес он в трубку.
– Нет, вы сногсшибательно любезны, – с жаром сказала девушка. – Боюсь только, что я веду себя как-то глупо, причиняю вам столько беспокойства…
– Вовсе нет. Я знаю, как это иной раз бывает. – «Уж мне ли не знать!» – мысленно добавил он.
– Во всяком случае, я очень вам признательна, право. Я просто никак не могла решиться…
Голос ее заглушили звуки, похожие на стук телеграфного аппарата, затем раздался глухой шум, как от ветра, – словно кто-то с силой дул в трубку, и женский голос произнес:
– Абонент, ваши вторые три минуты истекают. Продлить вам еще на три минуты?
Прежде чем Диксон успел открыть рот, Кристина сказала:
– Да, пожалуйста, не разъединяйте нас.
Шум, как от ветра, утих.
– Алло? – сказал Диксон.
– Я слушаю.
– Но ведь это влетит вам в копеечку?
– Не мне. Я говорю за казенный счет. – Она рассмеялась, и смех ее и на этот раз отнюдь не напоминал перезвона серебряных бубенчиков. В телефоне он звучал еще более немузыкально.
Диксон тоже рассмеялся:
– Надеюсь, все сойдет гладко. Просто подлость будет, если после таких приготовлений ничего не получится.
– Вот именно. А вы сами собираетесь на бал?
– Боюсь, что да.
– Боитесь?
– Дело в том, что я плохой танцор, и этот бал будет, вероятно, довольно тяжким испытанием для меня.
– Так зачем же вы идете?
– Теперь уже поздно, нельзя отвертеться.
– Как вы сказали?
– Я говорю, что, может быть, там все же будет что-нибудь занятное.
– Да, не сомневаюсь. Я ведь тоже плохо танцую. Никогда по-настоящему этому не училась.
– Но зато у вас, наверно, большой опыт.
– Нет, не очень большой, по правде говоря. Я не так уж часто хожу на танцы.
– Ну, значит, мы сможем посидеть вместе и поболтать.
«Не слишком ли много я себе позволяю? – подумал он. – Не следовало так говорить».
– Если я там буду.
– Да, конечно, если будете.
Наступила пауза, как всегда, предшествующая прощанию. Диксону стало грустно. Он только сейчас сообразил, что она вообще едва ли попадет на бал, хотя сама еще и не подозревает этого. И, значит, также мало вероятно, что ему доведется увидеть ее еще когда-нибудь. И обидно было думать, что все это зависит от Бертрана – от его честолюбивых, деловых, светских и любовных замыслов.
– Еще раз спасибо за помощь.
– Пустяки. Я очень хочу, чтобы вы приехали сюда в субботу.
– Я тоже. Ну, до свидания. Значит, вы позвоните мне попозже?
– Возможно. До свидания.
Он откинулся на спинку стула и надул щеки, стараясь представить себе ее. Она, конечно, сидит сейчас, как всегда, очень прямо на своем конторском стуле – как военный писарь, которому прибывший с инспекторским визитом маршал авиации бросил: «Продолжайте работать». А быть может, все совсем не так? По телефону было как-то на это не похоже. Она говорила проще, непринужденнее – так, как в те минуты, когда они сражались с одеялами. Впрочем, это телефонное Дружелюбие могло быть обманчивым и объяснялось просто тем, что он не мог ее видеть во время их разговора. Но, с другой стороны, ее суровость, быть может, тоже в какой-то мере обманчива? Просто у нее такой вид. Он полез в карман за сигаретами, и в эту минуту в дверях показался Джонсе ворохом бумаг. Верно, подслушивал?
– Разрешите вам помочь? – с преувеличенной учтивостью спросил Диксон.
Джонс понял, что, хочешь не хочешь, надо что-то сказать.
– Где он?
Диксон заглянул под стол, выдвинул верхний ящик, порылся в корзине для бумаг.
– Здесь его нет.
На желтом, как сыворотка, лице не дрогнул ни один мускул. – Я подожду.
– А я уйду.
Диксон вышел, решив позвонить Уэлчам из профессорской. Проходя через вестибюль, он услышал голос Маконочи:
– Да, да, он здесь, мистер Мичи.
Диксон скорчил рожу. На сей раз это был «эскимос», для чего требовалось растянуть лицо в ширину и сделать его елико возможно короче, а также убрать шею, втянув ее в плечи. Приведя этот фокус в исполнение и пробыв в таком состоянии несколько секунд, Диксон обернулся и увидел приближавшегося к нему Мичи.
– А, мистер Диксон, надеюсь, вы сейчас не очень заняты?
Диксон прекрасно понимал, что Мичи прекрасно понимает, в какой мере может быть сейчас занят Диксон. Он ответил:
– Нет, не очень. Чем могу быть полезен?
– Два слова насчет вашего специального курса в будущем году, сэр.
– Да?
Пока что ухищрения Диксона давали, в общем, довольно положительные результаты: три хорошенькие студентки, которых он старался заполучить для своего курса, проявили на последнем обсуждении несколько повышенную, по сравнению с прежней, «заинтересованность», в то время как «заинтересованность» Мичи хотя и не уменьшилась, но, во всяком случае, и не возросла.
– Может быть, мы прогуляемся немножко по газону, сэр? Как-то жалко оставаться в помещении в такой превосходный день, не правда ли? Так вот, относительно ваших лекций, сэр. Мисс О'Шонесси, мисс Мак-Корковдейл, мисс Рис Вильяме и я очень внимательно ознакомились с ними, и, по-видимому, дамы пришли к заключению, что материал довольно трудноват. Я сам лично этого не нахожу. Я пытался им объяснить, что было бы просто бессмысленно браться за такую тему без известной подготовки, но, боюсь, не сумел их убедить. Женщины более консервативны, нежели мы. Они чувствуют себя уверенней, имея дело с таким материалом, как, например, «Документы» мистера Голдсмита. Там они твердо знают наперед, на что могут рассчитывать.
Диксон тоже был совершенно в этом убежден, но не мешал Мичи жужжать у него над ухом. Под жарким, слепящим солнцем они прошли по вязкому асфальту к газону перед главным зданием. Уж не собирается ли Мичи сообщить ему, что три хорошенькие студентки бьют отбой, а он сам совсем наоборот? Тогда придется принять все меры – вплоть до противозаконных, – лишь бы как-нибудь от него избавиться. С трудом удерживаясь, чтобы не взвыть, Диксон сказал:
– Что же, по-вашему, должен я предпринять?
Мичи взглянул на него. Узенькая полоска его усов казалась сегодня чуть-чуть шире, чем обычно, шелковый галстук был безупречно подобран в тон светло-коричневой рубашке, бледно-лиловые брюки мягко колыхались при ходьбе.
– То, что вы сами найдете нужным, сэр, разумеется, – сказал он с оттенком учтивого удивления.
– Посмотрю, нельзя ли там что-нибудь сократить, только едва ли, – сказал Диксон почти наугад.
– Не думаю, чтобы вы могли без труда чем-нибудь пожертвовать, мистер Диксон. Меня, во всяком случае, привлекает именно широта охвата темы.
Ну вот это по крайней мере было важным сообщением. Теперь стало ясно, к чему следует стремиться: сузить тему, свести ее, так сказать, к геометрической точке, имеющей положение в пространстве, но не имеющей протяженности.
– Ладно, так или иначе, я просмотрю тезисы еще раз. Поглядим, нельзя ли оттуда что-нибудь убрать…299
– Очень хорошо, сэр, – сказал Мичи таким тоном, каким говорит начальник штаба, готовясь привести в исполнение невыполнимый план операции, предложенный генералом. – Вы дадите мне знать, когда… Или, быть может, я…
– Я погляжу их сегодня вечером, а завтра утром мы с вами побеседуем, если это вам удобно.
– Разумеется. Не могли бы вы зайти в гостиную второго курса часов в одиннадцать? Я приглашу туда дам, и мы выпьем по чашке кофе.
– Превосходная мысль, мистер Мичи.
– Благодарю вас, мистер Диксон.
После обмена этими полувикторианскими, полуэстрадными любезностями Диксон отправился в профессорскую гостиную, где уже не было ни души, и сел к телефону. Все, что могло так или иначе заинтересовать Мичи, должно быть беспощадно изгнано из его тезисов, даже – или, вернее, особенно – то, без чего невозможно было обойтись. Не все ли равно? Быть может, ему и не придется читать эти лекции. Но если так, что ему за дело до Мичи и до трех хорошеньких студенток? Какая разница, проявляет кто-нибудь из них «заинтересованность» или нет? Диксон глубоко вздохнул и взял трубку.
Дальше все произошло неожиданно быстро. Хотя – ему ли этого не знать! – дозвониться от Уэлчей в город было не так-то легко, сами Уэлчи возникали на проводе с ужасающей быстротой. Не прошло и полминуты, как он услышал голос миссис Уэлч.
– Силия Уэлч слушает.
От неожиданности у него слова застряли в горле – погруженный в свои новые заботы, он совсем позабыл про миссис Уэлч. А, впрочем, чего он испугался? И он сказал довольно непринужденно:
– Не могу ли я попросить к телефону профессора Уэлча?
– Это, кажется, мистер Диксон? Сейчас я позову мужа, но прежде, если вы не возражаете, мне хотелось бы узнать, что вы сделали с одеялами и простыней, когда…
Диксон с трудом удержался, чтобы не застонать. И в это мгновение взгляд его расширенных от ужаса глаз упал на номер местной газеты, лежавшей на столе. Не успев даже подумать, он сказал, округляя губы и вытягивая их далеко вперед, чтобы изменить голос:
– Нет, миссис Уэлч, это, должно быть, какое-то недоразумение. Говорят из «Ивнинг пост». Среди наших сотрудников нет никакого мистера Диксона, могу вас заверить.
– Ах, ради Бога, извините. Ваш голос сначала был так похож… Какая нелепость!
– Я понимаю, миссис Уэлч, я понимаю.
– Я сейчас позову мужа.
– Видите ли, собственно говоря, мне хотелось бы поговорить с мистером Бертраном Уэлчем, – сказал Диксон и радостно улыбнулся собственной хитрости – насколько, впрочем, позволяли выпяченные губы. Еще несколько секунд, и весь этот ужас будет позади.
– Видите ли, он… Обождите минутку. – Она отошла от телефона.
«Отступать нельзя», – подумал Диксон. Сейчас миссис Уэлч отправилась выяснять, где обретается Бертран, а это именно то, что нужно знать Кристине Кэллегэн. Теперь он сможет позвонить и сообщить ей это. Да, отступать нельзя ни при каких обстоятельствах.
Одно из обстоятельств уже приняло форму хорошо знакомого голоса и пролаяло в трубку:
– Бертран Уэлч слушает. – Лай раздавался так явственно, словно Бертран стоял у него за спиной и вместо телефонной трубки возле уха Диксона находились его розовые губы и борода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– От кого вы слышали? – голос зазвучал чуть-чуть резче.
– От Маргарет Пил. От той девушки, которая гостит у профессора. Вы видели ее гам.
– Да, да, помню… А она не говорила, собирается ли Бертран быть у вас на летнем балу?
Диксон лихорадочно соображал, как быть, если она еще спросит – с кем.
– Нет, к сожалению, не говорила. Но там, несомненно, будут все. – «Почему она не разыщет Бертрана и не спросит его самого?»
– Понимаю… Но он обязательно должен приехать?
– По-видимому, да.
Она, вероятно, почувствовала, что он озадачен, потому что сказала:
– Вас, должно быть, удивляет, почему я не спрошу самого Бертрана, но, видите ли, его порой бывает очень трудно разыскать. Сейчас он как раз уехал, и никто не знает – куда. Он любит появляться и исчезать, когда ему вздумается, не хочет чувствовать себя связанным. Вы понимаете?
– Да, конечно. – Диксон, держа в одной руке трубку, сжал другую в кулак и, выставив указательный и средний пальцы, растопырил их, как рожки.
– Вот я и подумала, что, быть может, его отец знает, где его можно разыскать. Дело, собственно, вот в чем. Мой дядя, мистер Гор-Эркварт, возвратился из Парижа раньше, чем мы его ждали, и ваш декан прислал ему приглашение на этот летний бал. Дядя пока еще не решил, пойти или нет. Ну, а я могу уговорить его, если мы с Бертраном пойдем тоже, и тогда их можно будет познакомить, а Бертран очень этого хочет. Но я должна сообщить Бертрану поскорее, потому что бал будет послезавтра и дядя должен все знать заранее. Я хочу сказать, что ему надо знать заранее, где он будет проводить воскресенье. Так что… Боюсь, что все очень запуталось.
– А не могла бы миссис Уэлч пролить свет на это дело?
Кристина ответила не сразу.
– Я не обращалась к ней.
– Но ведь она должна все это знать лучше, чем я, не так ли?… Вы слушаете?
– Да, да, слушаю… Видите ли… Только пусть все останется между нами. Я бы предпочла не обращаться к миссис Уэлч, если это можно выяснить как-нибудь иначе. Я… Мы как-то не пришлись друг другу по душе, когда я у них гостила в прошлый раз. Мне бы не хотелось… Ну, словом, мне бы не хотелось говорить с ней о Бертране по телефону. Мне кажется, что ей кажется, что… ну, в общем, вы меня понимаете?
– Вполне понимаю. Мы с ней тоже не очень-то понравились друг другу, если на то пошло. Слушайте, У меня есть предложение. Я позвоню Уэлчам и попрошу профессора позвонить вам. Если его нет дома, попрошу, чтобы ему передали… во всяком случае, постараюсь так или иначе, чтобы миссис Уэлч осталась в стороне, а если не выйдет, тогда я сам позвоню вам. Идет?
– Еще бы! Огромное спасибо. Великолепная мысль. Запишите мой телефон. Это служебный, я буду здесь только до половины шестого. У вас есть карандаш?
Записывая телефон, Диксон всеми силами старался уверить себя, что миссис Уэлч ничего не знает ни об одеялах, ни о тумбочке, так как в противном случае Маргарет, наверное, предупредила бы его. «А как мило, по-приятельски держит себя эта Кэллегэн», – подумал он.
– Готово! – произнес он в трубку.
– Нет, вы сногсшибательно любезны, – с жаром сказала девушка. – Боюсь только, что я веду себя как-то глупо, причиняю вам столько беспокойства…
– Вовсе нет. Я знаю, как это иной раз бывает. – «Уж мне ли не знать!» – мысленно добавил он.
– Во всяком случае, я очень вам признательна, право. Я просто никак не могла решиться…
Голос ее заглушили звуки, похожие на стук телеграфного аппарата, затем раздался глухой шум, как от ветра, – словно кто-то с силой дул в трубку, и женский голос произнес:
– Абонент, ваши вторые три минуты истекают. Продлить вам еще на три минуты?
Прежде чем Диксон успел открыть рот, Кристина сказала:
– Да, пожалуйста, не разъединяйте нас.
Шум, как от ветра, утих.
– Алло? – сказал Диксон.
– Я слушаю.
– Но ведь это влетит вам в копеечку?
– Не мне. Я говорю за казенный счет. – Она рассмеялась, и смех ее и на этот раз отнюдь не напоминал перезвона серебряных бубенчиков. В телефоне он звучал еще более немузыкально.
Диксон тоже рассмеялся:
– Надеюсь, все сойдет гладко. Просто подлость будет, если после таких приготовлений ничего не получится.
– Вот именно. А вы сами собираетесь на бал?
– Боюсь, что да.
– Боитесь?
– Дело в том, что я плохой танцор, и этот бал будет, вероятно, довольно тяжким испытанием для меня.
– Так зачем же вы идете?
– Теперь уже поздно, нельзя отвертеться.
– Как вы сказали?
– Я говорю, что, может быть, там все же будет что-нибудь занятное.
– Да, не сомневаюсь. Я ведь тоже плохо танцую. Никогда по-настоящему этому не училась.
– Но зато у вас, наверно, большой опыт.
– Нет, не очень большой, по правде говоря. Я не так уж часто хожу на танцы.
– Ну, значит, мы сможем посидеть вместе и поболтать.
«Не слишком ли много я себе позволяю? – подумал он. – Не следовало так говорить».
– Если я там буду.
– Да, конечно, если будете.
Наступила пауза, как всегда, предшествующая прощанию. Диксону стало грустно. Он только сейчас сообразил, что она вообще едва ли попадет на бал, хотя сама еще и не подозревает этого. И, значит, также мало вероятно, что ему доведется увидеть ее еще когда-нибудь. И обидно было думать, что все это зависит от Бертрана – от его честолюбивых, деловых, светских и любовных замыслов.
– Еще раз спасибо за помощь.
– Пустяки. Я очень хочу, чтобы вы приехали сюда в субботу.
– Я тоже. Ну, до свидания. Значит, вы позвоните мне попозже?
– Возможно. До свидания.
Он откинулся на спинку стула и надул щеки, стараясь представить себе ее. Она, конечно, сидит сейчас, как всегда, очень прямо на своем конторском стуле – как военный писарь, которому прибывший с инспекторским визитом маршал авиации бросил: «Продолжайте работать». А быть может, все совсем не так? По телефону было как-то на это не похоже. Она говорила проще, непринужденнее – так, как в те минуты, когда они сражались с одеялами. Впрочем, это телефонное Дружелюбие могло быть обманчивым и объяснялось просто тем, что он не мог ее видеть во время их разговора. Но, с другой стороны, ее суровость, быть может, тоже в какой-то мере обманчива? Просто у нее такой вид. Он полез в карман за сигаретами, и в эту минуту в дверях показался Джонсе ворохом бумаг. Верно, подслушивал?
– Разрешите вам помочь? – с преувеличенной учтивостью спросил Диксон.
Джонс понял, что, хочешь не хочешь, надо что-то сказать.
– Где он?
Диксон заглянул под стол, выдвинул верхний ящик, порылся в корзине для бумаг.
– Здесь его нет.
На желтом, как сыворотка, лице не дрогнул ни один мускул. – Я подожду.
– А я уйду.
Диксон вышел, решив позвонить Уэлчам из профессорской. Проходя через вестибюль, он услышал голос Маконочи:
– Да, да, он здесь, мистер Мичи.
Диксон скорчил рожу. На сей раз это был «эскимос», для чего требовалось растянуть лицо в ширину и сделать его елико возможно короче, а также убрать шею, втянув ее в плечи. Приведя этот фокус в исполнение и пробыв в таком состоянии несколько секунд, Диксон обернулся и увидел приближавшегося к нему Мичи.
– А, мистер Диксон, надеюсь, вы сейчас не очень заняты?
Диксон прекрасно понимал, что Мичи прекрасно понимает, в какой мере может быть сейчас занят Диксон. Он ответил:
– Нет, не очень. Чем могу быть полезен?
– Два слова насчет вашего специального курса в будущем году, сэр.
– Да?
Пока что ухищрения Диксона давали, в общем, довольно положительные результаты: три хорошенькие студентки, которых он старался заполучить для своего курса, проявили на последнем обсуждении несколько повышенную, по сравнению с прежней, «заинтересованность», в то время как «заинтересованность» Мичи хотя и не уменьшилась, но, во всяком случае, и не возросла.
– Может быть, мы прогуляемся немножко по газону, сэр? Как-то жалко оставаться в помещении в такой превосходный день, не правда ли? Так вот, относительно ваших лекций, сэр. Мисс О'Шонесси, мисс Мак-Корковдейл, мисс Рис Вильяме и я очень внимательно ознакомились с ними, и, по-видимому, дамы пришли к заключению, что материал довольно трудноват. Я сам лично этого не нахожу. Я пытался им объяснить, что было бы просто бессмысленно браться за такую тему без известной подготовки, но, боюсь, не сумел их убедить. Женщины более консервативны, нежели мы. Они чувствуют себя уверенней, имея дело с таким материалом, как, например, «Документы» мистера Голдсмита. Там они твердо знают наперед, на что могут рассчитывать.
Диксон тоже был совершенно в этом убежден, но не мешал Мичи жужжать у него над ухом. Под жарким, слепящим солнцем они прошли по вязкому асфальту к газону перед главным зданием. Уж не собирается ли Мичи сообщить ему, что три хорошенькие студентки бьют отбой, а он сам совсем наоборот? Тогда придется принять все меры – вплоть до противозаконных, – лишь бы как-нибудь от него избавиться. С трудом удерживаясь, чтобы не взвыть, Диксон сказал:
– Что же, по-вашему, должен я предпринять?
Мичи взглянул на него. Узенькая полоска его усов казалась сегодня чуть-чуть шире, чем обычно, шелковый галстук был безупречно подобран в тон светло-коричневой рубашке, бледно-лиловые брюки мягко колыхались при ходьбе.
– То, что вы сами найдете нужным, сэр, разумеется, – сказал он с оттенком учтивого удивления.
– Посмотрю, нельзя ли там что-нибудь сократить, только едва ли, – сказал Диксон почти наугад.
– Не думаю, чтобы вы могли без труда чем-нибудь пожертвовать, мистер Диксон. Меня, во всяком случае, привлекает именно широта охвата темы.
Ну вот это по крайней мере было важным сообщением. Теперь стало ясно, к чему следует стремиться: сузить тему, свести ее, так сказать, к геометрической точке, имеющей положение в пространстве, но не имеющей протяженности.
– Ладно, так или иначе, я просмотрю тезисы еще раз. Поглядим, нельзя ли оттуда что-нибудь убрать…299
– Очень хорошо, сэр, – сказал Мичи таким тоном, каким говорит начальник штаба, готовясь привести в исполнение невыполнимый план операции, предложенный генералом. – Вы дадите мне знать, когда… Или, быть может, я…
– Я погляжу их сегодня вечером, а завтра утром мы с вами побеседуем, если это вам удобно.
– Разумеется. Не могли бы вы зайти в гостиную второго курса часов в одиннадцать? Я приглашу туда дам, и мы выпьем по чашке кофе.
– Превосходная мысль, мистер Мичи.
– Благодарю вас, мистер Диксон.
После обмена этими полувикторианскими, полуэстрадными любезностями Диксон отправился в профессорскую гостиную, где уже не было ни души, и сел к телефону. Все, что могло так или иначе заинтересовать Мичи, должно быть беспощадно изгнано из его тезисов, даже – или, вернее, особенно – то, без чего невозможно было обойтись. Не все ли равно? Быть может, ему и не придется читать эти лекции. Но если так, что ему за дело до Мичи и до трех хорошеньких студенток? Какая разница, проявляет кто-нибудь из них «заинтересованность» или нет? Диксон глубоко вздохнул и взял трубку.
Дальше все произошло неожиданно быстро. Хотя – ему ли этого не знать! – дозвониться от Уэлчей в город было не так-то легко, сами Уэлчи возникали на проводе с ужасающей быстротой. Не прошло и полминуты, как он услышал голос миссис Уэлч.
– Силия Уэлч слушает.
От неожиданности у него слова застряли в горле – погруженный в свои новые заботы, он совсем позабыл про миссис Уэлч. А, впрочем, чего он испугался? И он сказал довольно непринужденно:
– Не могу ли я попросить к телефону профессора Уэлча?
– Это, кажется, мистер Диксон? Сейчас я позову мужа, но прежде, если вы не возражаете, мне хотелось бы узнать, что вы сделали с одеялами и простыней, когда…
Диксон с трудом удержался, чтобы не застонать. И в это мгновение взгляд его расширенных от ужаса глаз упал на номер местной газеты, лежавшей на столе. Не успев даже подумать, он сказал, округляя губы и вытягивая их далеко вперед, чтобы изменить голос:
– Нет, миссис Уэлч, это, должно быть, какое-то недоразумение. Говорят из «Ивнинг пост». Среди наших сотрудников нет никакого мистера Диксона, могу вас заверить.
– Ах, ради Бога, извините. Ваш голос сначала был так похож… Какая нелепость!
– Я понимаю, миссис Уэлч, я понимаю.
– Я сейчас позову мужа.
– Видите ли, собственно говоря, мне хотелось бы поговорить с мистером Бертраном Уэлчем, – сказал Диксон и радостно улыбнулся собственной хитрости – насколько, впрочем, позволяли выпяченные губы. Еще несколько секунд, и весь этот ужас будет позади.
– Видите ли, он… Обождите минутку. – Она отошла от телефона.
«Отступать нельзя», – подумал Диксон. Сейчас миссис Уэлч отправилась выяснять, где обретается Бертран, а это именно то, что нужно знать Кристине Кэллегэн. Теперь он сможет позвонить и сообщить ей это. Да, отступать нельзя ни при каких обстоятельствах.
Одно из обстоятельств уже приняло форму хорошо знакомого голоса и пролаяло в трубку:
– Бертран Уэлч слушает. – Лай раздавался так явственно, словно Бертран стоял у него за спиной и вместо телефонной трубки возле уха Диксона находились его розовые губы и борода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42