Вы вчера не явились на ленч.
– Ох! – Джордж поднял глаза, старательно фиксируя взгляд на собеседнице. – Весьма, весьма сожалею. По-моему, я вчера был не в себе.
Произнося это, он неожиданно, с поправкой на прическу и сомнамбулический взгляд, снова на мгновение стал самим собой – человеком с врожденным чувством собственного достоинства, упрятанным, впрочем, столь глубоко, что поди еще угадай!
– Ладно-ладно! Проехали, – смешалась Хитер. – Мне-то что? Но вот вы, вы просачковали вчера сеанс – думаете, сойдет с рук?
Орр печально кивнул.
– Разрешите угостить вас чашечкой кофе? – любезно осведомился он.
Это уже не просто достоинство, подумала Хитер, нечто большее – чистота? цельность? нетронутость? Как у небезызвестного полена благородной породы, что по случаю досталось папе Карло. Как у глыбы каррарского мрамора.
Беспредельность таящихся внутри образов, ничем не ограниченная, ярко выраженная целостность бытия, не тронутого еще резцом скульптора – доподлинная вещь в себе, черный ящик.
Таким интуитивно увидела она Орра теперь и более всего поразилась в нем
– силе. Ей еще не доводилось встречать личность сильнее – Орр был неколебим, как скала, как краеугольный камень самого бытия. Вот почему он так приглянулся с первой же встречи, сообразила Хитер. Мощь манила ее, она стремилась к силе, как мотылек на свет. У Хитер был немалый сексуальный опыт, сводившийся по сути к постоянным изменам, но ни разу еще не доводилось столкнуться с подлинно сильной личностью, даже просто опереться
– для всех мужиков, этих хлюпиков, опорой становилась как раз она сама. Тридцать лет ждала она встречи с кем-нибудь, способным подставить плечо и не жаждущим ответных презентов…
Вот он, здесь, этот психованный заморыш с красными глазами – ее башня Давидова, ее твердыня.
Жизнь – несусветная карусель, думала Хитер. Никогда не знаешь, что ждет тебя за углом.
Пока Орр занимался у плиты незатейливой готовкой, она сняла плащ и бросила его на койку. Джордж расстарался – сварганил динамит, не кофе: 97 процентов кофеина, 3 – всего остального.
– А себе?
– Уже из ушей течет, боюсь, сердце не выдержит.
Сердце Хитер тоже рвалось из груди, но по иной причине.
– Может, сходить все-таки за бренди?
Джордж поморщился.
– Глоточек не повредит – наоборот, поможет взбодриться. Так я сбегаю?
Джордж с порога посветил ей крохотным фонариком. Голосил ручей, лес вокруг стоял онемелый, в небесах корчила злобные рожи чужая луна.
Плеснув в стакан весьма скромную порцию, Орр подозрительно принюхался, пригубил и заметно содрогнулся.
– Круто, – выдохнул он, прикончив дозу залпом.
Хитер одарила его поощрительным взглядом.
– Всегда таскаю с собой фляжку, – сообщила она. – Ровно пинта note 7. В машине прячу в бардачок, чтобы бобиков не дразнить, когда придется доставать из сумки лицензию. Но обычно фляжка всегда при мне. Удивительно, но разок-другой за год бренди приходится как нельзя более кстати, просто-напросто выручает.
– Так вот почему у вас с собой такая сум… сумища, – заметил Орр слегка проспиртованным голосом.
– В яблочко! Пожалуй, я тоже плесну себе малость, прямо в кофе. Чтобы разжижить немного. Уж больно он крепкий… Скажите, Джордж, как это вам удалось высидеть чуть ли не… чуть ли не семьдесят часов без сна?
– Ну, не совсем так. Я не ложился, это верно. Но можно ведь вздремнуть и сидя – пусть и не по-настоящему, без снов. Чтобы увидеть сон, надо обязательно лечь. Расслабить главные мышцы. Вычитал в книжке. Действует, и неплохо, до сих пор мне вполне удавалось дремать без сновидений. Когда совсем невмоготу – встанешь, походишь. Правда, под конец начинается нечто вроде галлюцинаций. У меня, к примеру, стали ерзать вдоль стен разные вещи.
– Вы должны немедленно прекратить это самоистязание!
– Да, знаю. Просто хотелось продержаться подольше. И подальше. От Хабера.
Пауза. Казалось, Джордж снова поплыл. Наконец раздался нервический смешок.
– Единственный выход, что приходит в голову, – сказал Орр печально, – это самоубийство. Но не хочется ведь. И пока не кажется единственно верным.
– Разумеется, это неверно! Абсурд, полный бред!
– Должен же я как-то прекратить это. Остановить себя.
Хитер не могла поддерживать подобную скользкую тему. И не хотела.
– Чудное местечко, – нашлась она. – Аромат какой! Уже лет двадцать не сидела я у растопленной печки.
– Тяга так себе, – слабо улыбнулся Джордж.
Снова он, казалось, куда-то провалился. Но, как заметила Хитер, Джордж, сидя на койке, не откидывался к стене, держался старательно прямо, как оловянный солдатик на ответственном посту. Наконец он снова захлопал своими пушистыми ресницами.
– Когда вы постучались, – сказал Орр, – я решил, что сплю. Вот почему сперва отвечал невпопад.
– Джордж, вы утверждали, что сотворили эту хижину во сне. Что-то слишком скромненько для сна у вас получилось. Почему бы не заказать себе в следующий раз настоящее пляжное шале на Селишане или на худой конец родовой замок где-нибудь на мысе Перпетуа?
Орр, чуток поморщившись, качнул головой:
– Все, как я хотел. – Мигнув разок-другой, добавил: – Что случилось. Что было с вами тогда. В пятницу. В кабинете Хабера. Во время сеанса.
– Так ведь я и примчалась сюда, чтобы спросить вас об этом!
Такая новость пробудила Орра.
– Вы… Вы запомнили ?
– Вроде того. То есть поняла, что случилось нечто . С тех пор меня не покидает ощущение, будто колея жизни как бы раздвоилась. Представьте себе, в воскресенье в своей квартире поцеловалась со стенкой. Взгляните! – Отмахнув челку, Хитер продемонстрировала кровоподтек на лбу, заметный даже под шоколадной кожей. – Стена была там, где ей никак не место… Как вы справляетесь, как только можете жить с этим? Что стоит запутаться!
– Справляюсь? – удивился Джордж. – Да ведь у меня в котелке сплошная каша. Полагаю, если этой моей беде и суждено было случиться, то навряд ли провидение предполагало терзать меня с такой частотой. Тут уж явный перебор. Я затрудняюсь решить порой, то ли действительно уже рехнулся, то ли просто запутался в противоречиях различных вариантов. Мне… Как бы это… Но вы и в самом деле мне верите?
– А что остается? Я же видела, как весь чертов Портленд провалился в тартарары! Я смотрела тогда в окно! Только не подумайте, что мне хочется верить. Наоборот, пытаюсь отмахнуться, как от наваждения. Это просто ужасно! А этот ваш доктор, он ведь не хотел, чтобы я поняла – разве не так? Попытался меня заболтать. Но ваши слова после пробуждения, да малоприятный поцелуй со стенкой, да еще дурацкая прогулка к несуществующему более офису… Затем мне представилось вдруг, что после пятницы вы снова увидели сон, и снова все вокруг переменилось, а я и не заметила, и принялась гадать, что именно, и усомнилась – осталось ли вообще вокруг хоть что-то подлинное… Жуть просто!
– Я и говорю. Скажите, а вы знаете о войне, о войне на Ближнем Востоке?
– Как не знать! Ведь там погиб мой муж.
– Ваш муж? – ужаснулся Джордж. – Когда?
– Ровно за три дня до дембеля. Или за два до Тегеранской конференции и Американо-китайского пакта. На другой же день после нападения пришельцев на нашу лунную станцию.
Джордж молчал потрясенный.
– Что с вами? О, успокойтесь, это старая рана! Уже шесть лет, скоро семь. К тому же, останься он в живых, мы бы давно разошлись. Из нашего брака ни черта не получилось. Послушайте, это вовсе не ваша вина!
– Я уж и не знаю, в чем только нет моей вины.
– Ну, в гибели Джима точно нет. Он был такой здоровенный смазливый негритос, с детства обожал всякие военные игрушки, в двадцать шесть стал капитаном ВВС, а год спустя погиб – не взваливайте все лишь на себя, такое случалось тысячи и тысячи раз задолго до вас. Точно то же с ним случилось и в другом варианте… До пятницы, то бишь когда мир был набит людьми как бочка селедкой. Без перемен. Правда, тогда это произошло в самом начале войны… а? – Она осеклась и округлила глаза. – Боже мой! Самое начало – вместо немедленного перемирия! Война все тянулась и не кончалась, громыхала по сей день… Но ведь не было… А! Не было ведь никаких пришельцев! И в помине не было! Или все же были?
Джордж отрицательно помотал головой.
– Они тоже из вашего сна?
– Хабер заказал мне сон о мире. Мир, согласие, добрая воля – среди всех людей планеты. Вот я и создал пришельцев. Чтоб было с кем сражаться.
– Это не вы! Это все машина Хабера, чертов Аугментор!
– Нет – к сожалению, я прекрасно управляюсь и без машины, мисс Лелаш. Все, на что способен Аугментор, – экономить Хаберу время, погружая меня прямо в сон со сновидениями. Хотя доктор все еще над ним трудится, совершенствует, пытается улучшить. О, Хабер – великий улучшитель, это его конек.
– Пожалуйста, зови меня Хитер!
– Чудесное имя.
– А я, если можно, буду называть тебя Джорджем. Этот Хабер во время сеанса тоже называл тебя по имени и на ты, но так, точно обращался к подопытной собачке, эдакому умному пуделю или макаке-резус. Лежать, Джордж! Апорт, Джордж, апорт! Принеси-ка мне вон тот сон! К ноге!
Орр от души рассмеялся, впервые за все время знакомства. Несмотря на все его заботы и тяготы, несмотря на нездоровый вид и страшное переутомление, смех оказался вполне мелодичным, а зубы – удивительно белыми.
– Видишь ли, он обращался не ко мне. К моему подсознанию. А оно уж точно напоминает своего рода собачонку, во всяком случае в представлении доктора. Подсознание мыслить не умеет, но его запросто можно выдрессировать, подготовить для циркового шоу.
Какие бы жестокие вещи ни говорил Орр, он произносил их без аффектации, без желчи. Неужели еще встречаются на Земле люди без скрытой в душе ненависти и злобы? – дивилась Хитер. Люди без внутреннего разлада, не идущие поперек Вселенной. Способные распознать лукавого, воспротивиться ему и сохранить белизну своих одежд?
Разумеется, есть. Были и есть. И несть им числа среди здравствующих ныне и давно ушедших. Это те, кто через милосердие и сострадание вернулся к живительным истокам, те, кто сознательно или бессознательно следует своему предначертанию – жена издольщика из Алабамы и тибетский лама, и перуанский энтомолог, и безвестный биндюжник из Одессы, и лондонский лавочник-зеленщик, и нигерийский пастух, и дряхлый австралийский абориген, заостряющий о дно вади наконечник копья где-нибудь в совершенной глуши, и многие, многие другие. Никто не станет, не осмелится отрицать это. Таких людей множество, их должно быть достаточно много, иначе просто не выжить. Иначе, возможно, незачем и жить.
– А теперь, Джордж, скажи-ка мне вот что: ведь все это началось лишь после визитов к Хаберу, ну, эти самые сны?
– Эффективные сны, я бы так сказал. Нет, конечно, задолго до. Потому-то я и угодил к нему. Страшась своих снов и стремясь заглушить их, я начал злоупотреблять снотворным и нарушил закон. Просто не знал, что делать, как мне выкрутиться.
– А почему бы тебе сейчас, чтобы не мучиться и не губить здоровье, не принять чего-то в том же роде, какие-нибудь пилюли?
– В пятницу вечером прикончил последние. А новыми здесь не разживешься. Но я просто обязан выкарабкаться, соскочить с крючка. Должен избавиться от власти Хабера. Все ведь куда сложнее и серьезнее, чем ему представляется, чем он даже в состоянии вообразить. Доктор считает, что порядок вещей можно запросто выправить. И используя меня как инструмент для этого, он даже не желает в том признаваться. Он лжет, потому что боится взглянуть фактам в лицо, боится узнать настоящую правду и не признает ничего, кроме собственных идей, кроме своих представлений о том, какой следует быть человеческой цивилизации.
– Вот оно как. Боюсь, ничем не смогу помочь тебе как юрист, – сказала Хитер, внутренне споря с собой, и отхлебнула кофе, от которого вылезла бы шерсть даже у чихуахуа. – К гипнотическим инструкциям Хабера не придраться, он просто давал наставления расслабиться, не тревожиться по поводу перенаселенности и прочего. И если только сам он не признается, что пользовался твоими снами в каких-то там своих целях, с него и взятки гладки. А при свидетелях он, пользуясь полной свободой выбора темы для твоего сна под гипнозом, проведет свой сеанс так, что ничего и не заметишь. Удивляюсь только, как это со мной умудрился он так опростоволоситься! А ты уверен, что Хабер действительно все шарит? Тогда в том, что он допустил меня на сеанс, есть какая-то нестыковка. Но в любом случае вмешаться в отношения между врачом и пациентом весьма непросто, особенно когда эскулап – важная шишка, а больной – псих, возомнивший себя чудотворцем. Не хотелось бы выступать с подобным делом перед присяжными. Неужели же нет иного способа уберечься от Хабера? Может, транквилизаторы?
– На весь период ДНД я остался без фармакарты. И лишь Хабер вправе выдавать мне временные. К тому же Аугментор заставит увидеть сон даже после лекарств…
– Черт, налицо вопиющее нарушение прав личности, а дела не завести… Послушай-ка, а что, если тебе увидеть сон, который шарахнет по самому Хаберу, изменит его к лучшему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Ох! – Джордж поднял глаза, старательно фиксируя взгляд на собеседнице. – Весьма, весьма сожалею. По-моему, я вчера был не в себе.
Произнося это, он неожиданно, с поправкой на прическу и сомнамбулический взгляд, снова на мгновение стал самим собой – человеком с врожденным чувством собственного достоинства, упрятанным, впрочем, столь глубоко, что поди еще угадай!
– Ладно-ладно! Проехали, – смешалась Хитер. – Мне-то что? Но вот вы, вы просачковали вчера сеанс – думаете, сойдет с рук?
Орр печально кивнул.
– Разрешите угостить вас чашечкой кофе? – любезно осведомился он.
Это уже не просто достоинство, подумала Хитер, нечто большее – чистота? цельность? нетронутость? Как у небезызвестного полена благородной породы, что по случаю досталось папе Карло. Как у глыбы каррарского мрамора.
Беспредельность таящихся внутри образов, ничем не ограниченная, ярко выраженная целостность бытия, не тронутого еще резцом скульптора – доподлинная вещь в себе, черный ящик.
Таким интуитивно увидела она Орра теперь и более всего поразилась в нем
– силе. Ей еще не доводилось встречать личность сильнее – Орр был неколебим, как скала, как краеугольный камень самого бытия. Вот почему он так приглянулся с первой же встречи, сообразила Хитер. Мощь манила ее, она стремилась к силе, как мотылек на свет. У Хитер был немалый сексуальный опыт, сводившийся по сути к постоянным изменам, но ни разу еще не доводилось столкнуться с подлинно сильной личностью, даже просто опереться
– для всех мужиков, этих хлюпиков, опорой становилась как раз она сама. Тридцать лет ждала она встречи с кем-нибудь, способным подставить плечо и не жаждущим ответных презентов…
Вот он, здесь, этот психованный заморыш с красными глазами – ее башня Давидова, ее твердыня.
Жизнь – несусветная карусель, думала Хитер. Никогда не знаешь, что ждет тебя за углом.
Пока Орр занимался у плиты незатейливой готовкой, она сняла плащ и бросила его на койку. Джордж расстарался – сварганил динамит, не кофе: 97 процентов кофеина, 3 – всего остального.
– А себе?
– Уже из ушей течет, боюсь, сердце не выдержит.
Сердце Хитер тоже рвалось из груди, но по иной причине.
– Может, сходить все-таки за бренди?
Джордж поморщился.
– Глоточек не повредит – наоборот, поможет взбодриться. Так я сбегаю?
Джордж с порога посветил ей крохотным фонариком. Голосил ручей, лес вокруг стоял онемелый, в небесах корчила злобные рожи чужая луна.
Плеснув в стакан весьма скромную порцию, Орр подозрительно принюхался, пригубил и заметно содрогнулся.
– Круто, – выдохнул он, прикончив дозу залпом.
Хитер одарила его поощрительным взглядом.
– Всегда таскаю с собой фляжку, – сообщила она. – Ровно пинта note 7. В машине прячу в бардачок, чтобы бобиков не дразнить, когда придется доставать из сумки лицензию. Но обычно фляжка всегда при мне. Удивительно, но разок-другой за год бренди приходится как нельзя более кстати, просто-напросто выручает.
– Так вот почему у вас с собой такая сум… сумища, – заметил Орр слегка проспиртованным голосом.
– В яблочко! Пожалуй, я тоже плесну себе малость, прямо в кофе. Чтобы разжижить немного. Уж больно он крепкий… Скажите, Джордж, как это вам удалось высидеть чуть ли не… чуть ли не семьдесят часов без сна?
– Ну, не совсем так. Я не ложился, это верно. Но можно ведь вздремнуть и сидя – пусть и не по-настоящему, без снов. Чтобы увидеть сон, надо обязательно лечь. Расслабить главные мышцы. Вычитал в книжке. Действует, и неплохо, до сих пор мне вполне удавалось дремать без сновидений. Когда совсем невмоготу – встанешь, походишь. Правда, под конец начинается нечто вроде галлюцинаций. У меня, к примеру, стали ерзать вдоль стен разные вещи.
– Вы должны немедленно прекратить это самоистязание!
– Да, знаю. Просто хотелось продержаться подольше. И подальше. От Хабера.
Пауза. Казалось, Джордж снова поплыл. Наконец раздался нервический смешок.
– Единственный выход, что приходит в голову, – сказал Орр печально, – это самоубийство. Но не хочется ведь. И пока не кажется единственно верным.
– Разумеется, это неверно! Абсурд, полный бред!
– Должен же я как-то прекратить это. Остановить себя.
Хитер не могла поддерживать подобную скользкую тему. И не хотела.
– Чудное местечко, – нашлась она. – Аромат какой! Уже лет двадцать не сидела я у растопленной печки.
– Тяга так себе, – слабо улыбнулся Джордж.
Снова он, казалось, куда-то провалился. Но, как заметила Хитер, Джордж, сидя на койке, не откидывался к стене, держался старательно прямо, как оловянный солдатик на ответственном посту. Наконец он снова захлопал своими пушистыми ресницами.
– Когда вы постучались, – сказал Орр, – я решил, что сплю. Вот почему сперва отвечал невпопад.
– Джордж, вы утверждали, что сотворили эту хижину во сне. Что-то слишком скромненько для сна у вас получилось. Почему бы не заказать себе в следующий раз настоящее пляжное шале на Селишане или на худой конец родовой замок где-нибудь на мысе Перпетуа?
Орр, чуток поморщившись, качнул головой:
– Все, как я хотел. – Мигнув разок-другой, добавил: – Что случилось. Что было с вами тогда. В пятницу. В кабинете Хабера. Во время сеанса.
– Так ведь я и примчалась сюда, чтобы спросить вас об этом!
Такая новость пробудила Орра.
– Вы… Вы запомнили ?
– Вроде того. То есть поняла, что случилось нечто . С тех пор меня не покидает ощущение, будто колея жизни как бы раздвоилась. Представьте себе, в воскресенье в своей квартире поцеловалась со стенкой. Взгляните! – Отмахнув челку, Хитер продемонстрировала кровоподтек на лбу, заметный даже под шоколадной кожей. – Стена была там, где ей никак не место… Как вы справляетесь, как только можете жить с этим? Что стоит запутаться!
– Справляюсь? – удивился Джордж. – Да ведь у меня в котелке сплошная каша. Полагаю, если этой моей беде и суждено было случиться, то навряд ли провидение предполагало терзать меня с такой частотой. Тут уж явный перебор. Я затрудняюсь решить порой, то ли действительно уже рехнулся, то ли просто запутался в противоречиях различных вариантов. Мне… Как бы это… Но вы и в самом деле мне верите?
– А что остается? Я же видела, как весь чертов Портленд провалился в тартарары! Я смотрела тогда в окно! Только не подумайте, что мне хочется верить. Наоборот, пытаюсь отмахнуться, как от наваждения. Это просто ужасно! А этот ваш доктор, он ведь не хотел, чтобы я поняла – разве не так? Попытался меня заболтать. Но ваши слова после пробуждения, да малоприятный поцелуй со стенкой, да еще дурацкая прогулка к несуществующему более офису… Затем мне представилось вдруг, что после пятницы вы снова увидели сон, и снова все вокруг переменилось, а я и не заметила, и принялась гадать, что именно, и усомнилась – осталось ли вообще вокруг хоть что-то подлинное… Жуть просто!
– Я и говорю. Скажите, а вы знаете о войне, о войне на Ближнем Востоке?
– Как не знать! Ведь там погиб мой муж.
– Ваш муж? – ужаснулся Джордж. – Когда?
– Ровно за три дня до дембеля. Или за два до Тегеранской конференции и Американо-китайского пакта. На другой же день после нападения пришельцев на нашу лунную станцию.
Джордж молчал потрясенный.
– Что с вами? О, успокойтесь, это старая рана! Уже шесть лет, скоро семь. К тому же, останься он в живых, мы бы давно разошлись. Из нашего брака ни черта не получилось. Послушайте, это вовсе не ваша вина!
– Я уж и не знаю, в чем только нет моей вины.
– Ну, в гибели Джима точно нет. Он был такой здоровенный смазливый негритос, с детства обожал всякие военные игрушки, в двадцать шесть стал капитаном ВВС, а год спустя погиб – не взваливайте все лишь на себя, такое случалось тысячи и тысячи раз задолго до вас. Точно то же с ним случилось и в другом варианте… До пятницы, то бишь когда мир был набит людьми как бочка селедкой. Без перемен. Правда, тогда это произошло в самом начале войны… а? – Она осеклась и округлила глаза. – Боже мой! Самое начало – вместо немедленного перемирия! Война все тянулась и не кончалась, громыхала по сей день… Но ведь не было… А! Не было ведь никаких пришельцев! И в помине не было! Или все же были?
Джордж отрицательно помотал головой.
– Они тоже из вашего сна?
– Хабер заказал мне сон о мире. Мир, согласие, добрая воля – среди всех людей планеты. Вот я и создал пришельцев. Чтоб было с кем сражаться.
– Это не вы! Это все машина Хабера, чертов Аугментор!
– Нет – к сожалению, я прекрасно управляюсь и без машины, мисс Лелаш. Все, на что способен Аугментор, – экономить Хаберу время, погружая меня прямо в сон со сновидениями. Хотя доктор все еще над ним трудится, совершенствует, пытается улучшить. О, Хабер – великий улучшитель, это его конек.
– Пожалуйста, зови меня Хитер!
– Чудесное имя.
– А я, если можно, буду называть тебя Джорджем. Этот Хабер во время сеанса тоже называл тебя по имени и на ты, но так, точно обращался к подопытной собачке, эдакому умному пуделю или макаке-резус. Лежать, Джордж! Апорт, Джордж, апорт! Принеси-ка мне вон тот сон! К ноге!
Орр от души рассмеялся, впервые за все время знакомства. Несмотря на все его заботы и тяготы, несмотря на нездоровый вид и страшное переутомление, смех оказался вполне мелодичным, а зубы – удивительно белыми.
– Видишь ли, он обращался не ко мне. К моему подсознанию. А оно уж точно напоминает своего рода собачонку, во всяком случае в представлении доктора. Подсознание мыслить не умеет, но его запросто можно выдрессировать, подготовить для циркового шоу.
Какие бы жестокие вещи ни говорил Орр, он произносил их без аффектации, без желчи. Неужели еще встречаются на Земле люди без скрытой в душе ненависти и злобы? – дивилась Хитер. Люди без внутреннего разлада, не идущие поперек Вселенной. Способные распознать лукавого, воспротивиться ему и сохранить белизну своих одежд?
Разумеется, есть. Были и есть. И несть им числа среди здравствующих ныне и давно ушедших. Это те, кто через милосердие и сострадание вернулся к живительным истокам, те, кто сознательно или бессознательно следует своему предначертанию – жена издольщика из Алабамы и тибетский лама, и перуанский энтомолог, и безвестный биндюжник из Одессы, и лондонский лавочник-зеленщик, и нигерийский пастух, и дряхлый австралийский абориген, заостряющий о дно вади наконечник копья где-нибудь в совершенной глуши, и многие, многие другие. Никто не станет, не осмелится отрицать это. Таких людей множество, их должно быть достаточно много, иначе просто не выжить. Иначе, возможно, незачем и жить.
– А теперь, Джордж, скажи-ка мне вот что: ведь все это началось лишь после визитов к Хаберу, ну, эти самые сны?
– Эффективные сны, я бы так сказал. Нет, конечно, задолго до. Потому-то я и угодил к нему. Страшась своих снов и стремясь заглушить их, я начал злоупотреблять снотворным и нарушил закон. Просто не знал, что делать, как мне выкрутиться.
– А почему бы тебе сейчас, чтобы не мучиться и не губить здоровье, не принять чего-то в том же роде, какие-нибудь пилюли?
– В пятницу вечером прикончил последние. А новыми здесь не разживешься. Но я просто обязан выкарабкаться, соскочить с крючка. Должен избавиться от власти Хабера. Все ведь куда сложнее и серьезнее, чем ему представляется, чем он даже в состоянии вообразить. Доктор считает, что порядок вещей можно запросто выправить. И используя меня как инструмент для этого, он даже не желает в том признаваться. Он лжет, потому что боится взглянуть фактам в лицо, боится узнать настоящую правду и не признает ничего, кроме собственных идей, кроме своих представлений о том, какой следует быть человеческой цивилизации.
– Вот оно как. Боюсь, ничем не смогу помочь тебе как юрист, – сказала Хитер, внутренне споря с собой, и отхлебнула кофе, от которого вылезла бы шерсть даже у чихуахуа. – К гипнотическим инструкциям Хабера не придраться, он просто давал наставления расслабиться, не тревожиться по поводу перенаселенности и прочего. И если только сам он не признается, что пользовался твоими снами в каких-то там своих целях, с него и взятки гладки. А при свидетелях он, пользуясь полной свободой выбора темы для твоего сна под гипнозом, проведет свой сеанс так, что ничего и не заметишь. Удивляюсь только, как это со мной умудрился он так опростоволоситься! А ты уверен, что Хабер действительно все шарит? Тогда в том, что он допустил меня на сеанс, есть какая-то нестыковка. Но в любом случае вмешаться в отношения между врачом и пациентом весьма непросто, особенно когда эскулап – важная шишка, а больной – псих, возомнивший себя чудотворцем. Не хотелось бы выступать с подобным делом перед присяжными. Неужели же нет иного способа уберечься от Хабера? Может, транквилизаторы?
– На весь период ДНД я остался без фармакарты. И лишь Хабер вправе выдавать мне временные. К тому же Аугментор заставит увидеть сон даже после лекарств…
– Черт, налицо вопиющее нарушение прав личности, а дела не завести… Послушай-ка, а что, если тебе увидеть сон, который шарахнет по самому Хаберу, изменит его к лучшему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33