лига за лигой Город Мертвых тянулся до самого подножия Краевых Гор. Гробницы поблескивали в голубом свете Галактики, будто чья-то гигантская рука посыпала холмы солью. То тут, то там вспыхивали крошечные огоньки: должно быть, пробегающее животное потревожило своим теплом фантомы на мемориальных досках.
Йама вынул тонкий серебряный свисток длиной в два мизинца и тихонько свистнул, звук был чуть громче легкого писка. Он свистнул еще три раза, потом воткнул трезубец в мягкую, покрытую листвой землю, присел на корточки и стал вслушиваться в пронзительный лягушачий хор, разрывающий ночную тишь. Лягушки вылупились из своих слизистых коконов несколько недель назад. С тех пор они энергично нагуливали жир, а сейчас взялись за поиски супругов. Своими страстными ариями каждый из самцов стремился превзойти соперников. Одурманенные похотью, они будут легкой добычей.
Над рододендронами за спиной Йамы возвышался замок, его оружейные башни четко вырисовывались на фоне голубовато-белого колеса Галактики.
На сторожевой башне, в самом верху горел теплый желтый огонек: должно быть, эдил, который со времен известия о смерти Тельмона прошлым летом спал совсем мало, продолжал работать. Все занимался своими бесконечными измерениями и расчетами.
Наконец он услышал то, чего ожидал: ровный перестук лап и легкое, с присвистом дыхание сторожевого пса. Он негромко позвал; мощное уродливое создание вышло из зарослей и положило тяжелую голову ему на колени. Йама мягко забормотал, поглаживая его обрезанные уши и почесывая жесткий рубец там, где живая плоть срасталась с металлом черепной пластины. Машинная составляющая собаки успокаивалась, а через нее и вся стая. Когда Йама убедился, что пес усвоил: не следует поднимать тревогу ни сейчас, ни при его возвращении, он встал, вытер с рук слюну, вытащил из земли трезубец и направился вниз по пологому склону к пустынным развалинам и виднеющимся вдали залитым водою полям.
Ананда и Дирив ожидали его на краю развалин. Дирив, высокая и грациозная, спрыгнула с камня, на котором сидела высоко в руинах стены. По старинным заросшим плитам она летела ему навстречу, будто окутанная утренним сиянием, и бросилась в его объятия. Ананда остался сидеть на поваленной стеле и ел костянику, которую собрал по дороге сюда, на обнимающихся влюбленных он старался не смотреть. Ананда был полноватым мальчиком с гладкой смуглой кожей и голым шишковатым черепом, он постоянно носил оранжевую мантию своего храма.
– Я захватил фонарь, – наконец сказал Ананда и поднял его над головой. Это оказался маленький медный сигнальный фонарик с линзой, чтобы можно было сфокусировать луч. По идее, они собирались приманивать им добычу.
Дирив и Йама разомкнули объятия, а Ананда сказал:
– Я видел сегодня днем ваших солдат, брат Йама.
Они шли строем по старой дороге. В городе говорят, что они ищут еретиков, которые хотели поджечь плавучую гавань.
– Если в округе на день пути есть еретики, сержант Роден их найдет, – сказал Йама.
– А может, они все еще прячутся где-то здесь, – предположила Дирив.
Ее шея казалась еще длиннее, когда она оглядывалась по сторонам, всматриваясь в темноту развалин. Пушистые волосы были откинуты с выбритого лба и сбегали на спину. Рубаха с поясом открывала взору длинные стройные ноги. Через левое плечо у нее тоже висел трезубец. Она обняла Йаму и сказала:
– А вдруг мы их найдем? Вот будет приключение!
Йама заметил:
– Ну, если они настолько глупы, чтобы оставаться поблизости от места диверсии, справиться с ними будет нетрудно. Мы пригрозим им палками, и они сдадутся.
– Мой отец говорил, что они заставляют своих женщин ложиться с животными, чтобы они рожали чудовищных воинов.
Ананда выплюнул семечки и сказал:
– Ее отец обещал заплатить полновесное пенни за каждый десяток лягушек, которых мы поймаем.
Улыбаясь, Йама заметил:
– Отец Дирив на все знает цену.
Дирив тоже улыбнулась – Йама это почувствовал щекой.
Она добавила:
– Еще он сказал, что я должна вернуться до захода Галактики. Он разрешил мне пойти только потому, что я сказала, что с нами пойдет один из солдат эдила.
Отец Дирив, высокий и очень худой, одевался обычно в черное. Он ходил втянув голову в плечи и сцепив руки за спиной. Сзади это напоминало черного журавля, из тех, что ночами копались на городских свалках. Его всегда сопровождал огромный телохранитель. Он опасался грабителей, пьяных матросов, а кроме того, боялся, что его похитят ради выкупа. Такая угроза была вполне реальной. Ведь в Эолисе из всей их расы жила лишь одна его семья. В тесном кругу торговцев его не очень-то жаловали, полагая, что он скорее купил свои привилегии, и Йама знал: он отпускает к нему Дирив лишь потому, что считает, будто это как-то приближает его к эдилу.
Ананда сказал:
– Солдату следовало охранять нечто более важное, чем твоя жизнь. Правда, как и жизнь, это можно отнять только один раз, а назад уж не вернешь. Но вдруг у тебя этого больше нет, потому и нет солдата.
Йама шепнул Дирив:
– Не всему верь, что говорит твой отец, – и сказал Ананде: – Ты слишком много размышляешь о плоти. Не следует углубляться в мысли о том, чего не суждено получить. Дай мне ягод.
Ананда протянул ему горсть.
– Только попроси, и пожалуйста, – мягко сказал он.
Йама давил ягоду языком о небо: грубая кожица сильно кислила, а полная семян мякоть сладко таяла во рту. Он усмехнулся и заметил:
– Весна. Мы могли бы гулять всю ночь, а на рассвете пойти на рыбалку.
Дирив сказала:
– Отец.
– Твой отец за рыбу заплатит больше, чем за лягушек.
– Он покупает у рыбаков столько рыбы, сколько сможет продать, и количество ее ограничено ценой соли.
Ананда продолжил ее мысль:
– Весной всегда охотятся на лягушек. Это традиция, потому мы и здесь. Отец Дирив не очень-то нас похвалит, если мы сделаем из нее рыбака.
– Если я не вернусь до полуночи, он меня запрет, – сказала Дирив, – и я вас больше не увижу.
Йама улыбнулся:
– Ты сама знаешь, что такого не будет. Иначе бы он тебя вообще не отпускал.
– Лучше бы с нами пошел солдат. У нас ни у кого нет оружия.
Дирив взмахнула трезубцем, воинственно и грациозно, как наяда.
– Я думаю, мы по силам равны.
– Мне тоже нельзя гулять всю ночь, – сказал Ананда, – отец Квин встает за час до восхода солнца, а до тех пор мне еще надо подмести наос и зажечь свечи в святилище.
– Все равно никто не придет, – сказал Йама. – Теперь никто не ходит, только по праздникам.
– Не в этом дело. Аватары, может, и сгинули, но Хранители-то все еще здесь.
– Они будут тут независимо от того, зажжешь ты свечи или нет. Останься со мной, Ананда. Хоть разок забудь свои обязанности.
Ананда покачал головой:
– Я, видишь ли, верю в свой долг.
Йама ответил:
– Ты просто боишься, что отец Квин тебя отлупит.
– Ну конечно. Это тоже. Для святого человека у него слишком вспыльчивый нрав и тяжелая рука. Тебе-то хорошо, Йама. Эдил – человек ученый, добрый человек.
– Если он на меня сердится, то у него есть сержант Роден, чтоб меня побить. А если он вдруг узнает, что я ушел из замка ночью, то именно так и будет. Потому-то я и не взял с собой никого из солдат.
– А мой отец говорит, что физические наказания – это варварство, – вмешалась Дирив.
– Ну, не так уж это тяжело, – сказал Йама, – по крайней мере всегда знаешь, когда оно кончается.
– Эдил посылал вчера за отцом Квином, – произнес Ананда. Он запихнул в рот остатки ягод и встал. Капли сока блестели у него на зубах, в голубоватом свете Галактики они казались черными. Йама сказал мрачным тоном:
– Отец думает, что со мной делать. Он несколько раз говорил, что хорошо бы подыскать для меня место клерка в каком-нибудь тихом отделе Департамента. Думаю, поэтому доктор Дисмас и отправился в Из. Но я не хочу быть клерком, уж лучше – проповедником. По крайней мере посмотрю мир.
– Ты уже слишком взрослый, – рассудительно заметил Ананда. – Мои родители посвятили меня, когда мне было сто дней от рождения. И дело не только в возрасте, ты слишком полон греха. Ты следишь за своим бедным отцом, воруешь.
– И убегаешь по ночам, – вставила Дирив.
– Ананда тоже.
– Но не блудить, – сказал Ананда. – Отец Дирив знает, что я здесь. И я не хуже любого солдата гожусь в сторожа, правда, меня легче подкупить.
Дирив сказала:
– Нет, Ананда. Мы на самом деле пришли охотиться на лягушек.
Ананда добавил:
– А кроме того, я завтра исповедаюсь в своем грехе перед алтарем.
– Как будто Хранителям есть дело до твоих мелких грехов, – сказал Йама.
– В тебе слишком много гордыни, чтоб стать священником, – ответил Ананда. – Прежде всего слишком много гордыни. Приходи и помолись вместе со мной. Облегчи душу.
Йама продолжал:
– Чем быть клерком, лучше стать священником, но больше всего я хочу быть солдатом. Я убегу и запишусь в армию. Выучусь на офицера и буду командовать ротой солдат. А может, сторожевым кораблем. Буду сражаться с еретиками.
– Вот потому-то твой отец и хочет сделать тебя клерком, – пробормотал Ананда.
Вдруг Дирив сказала:
– Тихо!
Мальчики дружно повернули головы и посмотрели, куда она показывает. По темному небу, далеко за полями, двигалась точка яркого бирюзового цвета. Она летела к Великой Реке.
– Машина, – объяснил Йама.
– Конечно, – отозвалась Дирив, – но я не это имела в виду. Мне послышалось, что кто-то кричал.
– Это лягушки спариваются, – сказал Ананда.
Йама решил, что машина находится в полумиле от них. Ее мигающий след как будто вышил дорожку между миром и ее собственной реальностью. Он предложил:
– Надо загадать желание. Ананда улыбнулся:
– Я этого не слышал, брат Йама. Подобные предрассудки недостойны такого образованного человека, как ты.
Дирив сказала:
– К тому же нельзя загадывать желание, потому что оно может сбыться. Как в той сказке про старика и лису. Я правда что-то слышала. Вдруг это еретики? Или бандиты. Тихо! Давайте послушаем.
Ананда заметил:
– Я ничего не слышу, Дирив. Может быть, это бьется твое сердце, быстро-быстро, просто оно переполнено. Я прекрасно сознаю, Йама, – я всего лишь бедный монах, однако кое-что знаю точно. Хранители видят все, и нет никакой нужды взывать к ним, обращаясь к их слугам.
Йама пожал плечами. Разумеется, бессмысленно спорить с Анандой о таких тонкостях. Его с самого рождения обучали теологии, но с другой стороны, разве не могут машины, пролетая мимо, подслушать наши желания? Ведь пожелать чего-то – это все равно что помолиться, только неофициально. А уж молитвы точно бывают услышаны. И даже иногда осуществляются. Если бы молитвы не вознаграждались, люди давным-давно бросили бы эту привычку, как фермеры, которые бросают земли, не приносящие больше урожая. Жрецы учат, что Хранители все слышат и все видят, просто они не хотят вмешиваться, чтобы не отнимать у своих созданий свободу воли. Но ведь машины – это такая же часть сотворенного Хранителями мира, как, к примеру, Чистокровные Расы. Даже если Хранители и правда отняли у мира свое благословение, после всех эксцессов Мятежа, как утверждают сектанты, все равно машины, их наследие, могут признать справедливость какого-то конкретного желания и вмешаться. В конце концов, аватары Хранителей, те, кто сумел пережить Эпоху Мятежа, говорили с людьми еще совсем недавно – не более сорока лет назад, а потом еретики заставили их умолкнуть.
В любом случае лучше попробовать, чем упустить шанс, а потом об этом жалеть. Йама закрыл глаза и, будто стрелой, отправил ввысь свое желание – вызов назначенному будущему: пусть он станет солдатом, а не клерком.
Ананда сказал:
– Желания можно загадывать и когда падает звезда.
Дирив вмешалась:
– Тише, я опять что-то слышу.
Тут Йама и сам услышал, смутно и не особенно отчетливо, но все же не спутаешь с непрерывным лягушачьим концертом: подвывающий мужской голос – слов не разобрать, а затем другие, глумливые голоса, потом грубый хохот.
Йама повел остальных через поросшие кустарником руины. Ананда трусил следом, подоткнув свою рясу за пояс, как сам он объяснил, чтоб легче убегать, если что. Однако Йама знал: убегать он не станет. Дирив тоже не побежит: она держала свой трезубец воинственно, как копье.
Одна из старинных дорог шла как раз вдоль полей. С нее давно содрали керамическое покрытие и металлические пластины, сотни тысяч лет назад облицовывавшие ее поверхность, тем не менее ее прямая, убегающая вдаль линия, с геодезической точки зрения, все еще была близка к идеалу. На перекрестке старой дороги и тропинки, бегущей через дамбу между двух залитых водой полей, у простого алтаря, установленного на деревянном столбе, два сына констебля – близнецы Луд и Лоб – обступили отшельника.
Тот стоял, прижавшись спиной к алтарю и размахивая посохом. Его металлический наконечник мелькал туда-сюда, сверкая, как грозное око. Луд и Лоб вопили, швыряли в отшельника камнями и комьями грязи, но приблизиться не решались, держась подальше от острого посоха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Йама вынул тонкий серебряный свисток длиной в два мизинца и тихонько свистнул, звук был чуть громче легкого писка. Он свистнул еще три раза, потом воткнул трезубец в мягкую, покрытую листвой землю, присел на корточки и стал вслушиваться в пронзительный лягушачий хор, разрывающий ночную тишь. Лягушки вылупились из своих слизистых коконов несколько недель назад. С тех пор они энергично нагуливали жир, а сейчас взялись за поиски супругов. Своими страстными ариями каждый из самцов стремился превзойти соперников. Одурманенные похотью, они будут легкой добычей.
Над рододендронами за спиной Йамы возвышался замок, его оружейные башни четко вырисовывались на фоне голубовато-белого колеса Галактики.
На сторожевой башне, в самом верху горел теплый желтый огонек: должно быть, эдил, который со времен известия о смерти Тельмона прошлым летом спал совсем мало, продолжал работать. Все занимался своими бесконечными измерениями и расчетами.
Наконец он услышал то, чего ожидал: ровный перестук лап и легкое, с присвистом дыхание сторожевого пса. Он негромко позвал; мощное уродливое создание вышло из зарослей и положило тяжелую голову ему на колени. Йама мягко забормотал, поглаживая его обрезанные уши и почесывая жесткий рубец там, где живая плоть срасталась с металлом черепной пластины. Машинная составляющая собаки успокаивалась, а через нее и вся стая. Когда Йама убедился, что пес усвоил: не следует поднимать тревогу ни сейчас, ни при его возвращении, он встал, вытер с рук слюну, вытащил из земли трезубец и направился вниз по пологому склону к пустынным развалинам и виднеющимся вдали залитым водою полям.
Ананда и Дирив ожидали его на краю развалин. Дирив, высокая и грациозная, спрыгнула с камня, на котором сидела высоко в руинах стены. По старинным заросшим плитам она летела ему навстречу, будто окутанная утренним сиянием, и бросилась в его объятия. Ананда остался сидеть на поваленной стеле и ел костянику, которую собрал по дороге сюда, на обнимающихся влюбленных он старался не смотреть. Ананда был полноватым мальчиком с гладкой смуглой кожей и голым шишковатым черепом, он постоянно носил оранжевую мантию своего храма.
– Я захватил фонарь, – наконец сказал Ананда и поднял его над головой. Это оказался маленький медный сигнальный фонарик с линзой, чтобы можно было сфокусировать луч. По идее, они собирались приманивать им добычу.
Дирив и Йама разомкнули объятия, а Ананда сказал:
– Я видел сегодня днем ваших солдат, брат Йама.
Они шли строем по старой дороге. В городе говорят, что они ищут еретиков, которые хотели поджечь плавучую гавань.
– Если в округе на день пути есть еретики, сержант Роден их найдет, – сказал Йама.
– А может, они все еще прячутся где-то здесь, – предположила Дирив.
Ее шея казалась еще длиннее, когда она оглядывалась по сторонам, всматриваясь в темноту развалин. Пушистые волосы были откинуты с выбритого лба и сбегали на спину. Рубаха с поясом открывала взору длинные стройные ноги. Через левое плечо у нее тоже висел трезубец. Она обняла Йаму и сказала:
– А вдруг мы их найдем? Вот будет приключение!
Йама заметил:
– Ну, если они настолько глупы, чтобы оставаться поблизости от места диверсии, справиться с ними будет нетрудно. Мы пригрозим им палками, и они сдадутся.
– Мой отец говорил, что они заставляют своих женщин ложиться с животными, чтобы они рожали чудовищных воинов.
Ананда выплюнул семечки и сказал:
– Ее отец обещал заплатить полновесное пенни за каждый десяток лягушек, которых мы поймаем.
Улыбаясь, Йама заметил:
– Отец Дирив на все знает цену.
Дирив тоже улыбнулась – Йама это почувствовал щекой.
Она добавила:
– Еще он сказал, что я должна вернуться до захода Галактики. Он разрешил мне пойти только потому, что я сказала, что с нами пойдет один из солдат эдила.
Отец Дирив, высокий и очень худой, одевался обычно в черное. Он ходил втянув голову в плечи и сцепив руки за спиной. Сзади это напоминало черного журавля, из тех, что ночами копались на городских свалках. Его всегда сопровождал огромный телохранитель. Он опасался грабителей, пьяных матросов, а кроме того, боялся, что его похитят ради выкупа. Такая угроза была вполне реальной. Ведь в Эолисе из всей их расы жила лишь одна его семья. В тесном кругу торговцев его не очень-то жаловали, полагая, что он скорее купил свои привилегии, и Йама знал: он отпускает к нему Дирив лишь потому, что считает, будто это как-то приближает его к эдилу.
Ананда сказал:
– Солдату следовало охранять нечто более важное, чем твоя жизнь. Правда, как и жизнь, это можно отнять только один раз, а назад уж не вернешь. Но вдруг у тебя этого больше нет, потому и нет солдата.
Йама шепнул Дирив:
– Не всему верь, что говорит твой отец, – и сказал Ананде: – Ты слишком много размышляешь о плоти. Не следует углубляться в мысли о том, чего не суждено получить. Дай мне ягод.
Ананда протянул ему горсть.
– Только попроси, и пожалуйста, – мягко сказал он.
Йама давил ягоду языком о небо: грубая кожица сильно кислила, а полная семян мякоть сладко таяла во рту. Он усмехнулся и заметил:
– Весна. Мы могли бы гулять всю ночь, а на рассвете пойти на рыбалку.
Дирив сказала:
– Отец.
– Твой отец за рыбу заплатит больше, чем за лягушек.
– Он покупает у рыбаков столько рыбы, сколько сможет продать, и количество ее ограничено ценой соли.
Ананда продолжил ее мысль:
– Весной всегда охотятся на лягушек. Это традиция, потому мы и здесь. Отец Дирив не очень-то нас похвалит, если мы сделаем из нее рыбака.
– Если я не вернусь до полуночи, он меня запрет, – сказала Дирив, – и я вас больше не увижу.
Йама улыбнулся:
– Ты сама знаешь, что такого не будет. Иначе бы он тебя вообще не отпускал.
– Лучше бы с нами пошел солдат. У нас ни у кого нет оружия.
Дирив взмахнула трезубцем, воинственно и грациозно, как наяда.
– Я думаю, мы по силам равны.
– Мне тоже нельзя гулять всю ночь, – сказал Ананда, – отец Квин встает за час до восхода солнца, а до тех пор мне еще надо подмести наос и зажечь свечи в святилище.
– Все равно никто не придет, – сказал Йама. – Теперь никто не ходит, только по праздникам.
– Не в этом дело. Аватары, может, и сгинули, но Хранители-то все еще здесь.
– Они будут тут независимо от того, зажжешь ты свечи или нет. Останься со мной, Ананда. Хоть разок забудь свои обязанности.
Ананда покачал головой:
– Я, видишь ли, верю в свой долг.
Йама ответил:
– Ты просто боишься, что отец Квин тебя отлупит.
– Ну конечно. Это тоже. Для святого человека у него слишком вспыльчивый нрав и тяжелая рука. Тебе-то хорошо, Йама. Эдил – человек ученый, добрый человек.
– Если он на меня сердится, то у него есть сержант Роден, чтоб меня побить. А если он вдруг узнает, что я ушел из замка ночью, то именно так и будет. Потому-то я и не взял с собой никого из солдат.
– А мой отец говорит, что физические наказания – это варварство, – вмешалась Дирив.
– Ну, не так уж это тяжело, – сказал Йама, – по крайней мере всегда знаешь, когда оно кончается.
– Эдил посылал вчера за отцом Квином, – произнес Ананда. Он запихнул в рот остатки ягод и встал. Капли сока блестели у него на зубах, в голубоватом свете Галактики они казались черными. Йама сказал мрачным тоном:
– Отец думает, что со мной делать. Он несколько раз говорил, что хорошо бы подыскать для меня место клерка в каком-нибудь тихом отделе Департамента. Думаю, поэтому доктор Дисмас и отправился в Из. Но я не хочу быть клерком, уж лучше – проповедником. По крайней мере посмотрю мир.
– Ты уже слишком взрослый, – рассудительно заметил Ананда. – Мои родители посвятили меня, когда мне было сто дней от рождения. И дело не только в возрасте, ты слишком полон греха. Ты следишь за своим бедным отцом, воруешь.
– И убегаешь по ночам, – вставила Дирив.
– Ананда тоже.
– Но не блудить, – сказал Ананда. – Отец Дирив знает, что я здесь. И я не хуже любого солдата гожусь в сторожа, правда, меня легче подкупить.
Дирив сказала:
– Нет, Ананда. Мы на самом деле пришли охотиться на лягушек.
Ананда добавил:
– А кроме того, я завтра исповедаюсь в своем грехе перед алтарем.
– Как будто Хранителям есть дело до твоих мелких грехов, – сказал Йама.
– В тебе слишком много гордыни, чтоб стать священником, – ответил Ананда. – Прежде всего слишком много гордыни. Приходи и помолись вместе со мной. Облегчи душу.
Йама продолжал:
– Чем быть клерком, лучше стать священником, но больше всего я хочу быть солдатом. Я убегу и запишусь в армию. Выучусь на офицера и буду командовать ротой солдат. А может, сторожевым кораблем. Буду сражаться с еретиками.
– Вот потому-то твой отец и хочет сделать тебя клерком, – пробормотал Ананда.
Вдруг Дирив сказала:
– Тихо!
Мальчики дружно повернули головы и посмотрели, куда она показывает. По темному небу, далеко за полями, двигалась точка яркого бирюзового цвета. Она летела к Великой Реке.
– Машина, – объяснил Йама.
– Конечно, – отозвалась Дирив, – но я не это имела в виду. Мне послышалось, что кто-то кричал.
– Это лягушки спариваются, – сказал Ананда.
Йама решил, что машина находится в полумиле от них. Ее мигающий след как будто вышил дорожку между миром и ее собственной реальностью. Он предложил:
– Надо загадать желание. Ананда улыбнулся:
– Я этого не слышал, брат Йама. Подобные предрассудки недостойны такого образованного человека, как ты.
Дирив сказала:
– К тому же нельзя загадывать желание, потому что оно может сбыться. Как в той сказке про старика и лису. Я правда что-то слышала. Вдруг это еретики? Или бандиты. Тихо! Давайте послушаем.
Ананда заметил:
– Я ничего не слышу, Дирив. Может быть, это бьется твое сердце, быстро-быстро, просто оно переполнено. Я прекрасно сознаю, Йама, – я всего лишь бедный монах, однако кое-что знаю точно. Хранители видят все, и нет никакой нужды взывать к ним, обращаясь к их слугам.
Йама пожал плечами. Разумеется, бессмысленно спорить с Анандой о таких тонкостях. Его с самого рождения обучали теологии, но с другой стороны, разве не могут машины, пролетая мимо, подслушать наши желания? Ведь пожелать чего-то – это все равно что помолиться, только неофициально. А уж молитвы точно бывают услышаны. И даже иногда осуществляются. Если бы молитвы не вознаграждались, люди давным-давно бросили бы эту привычку, как фермеры, которые бросают земли, не приносящие больше урожая. Жрецы учат, что Хранители все слышат и все видят, просто они не хотят вмешиваться, чтобы не отнимать у своих созданий свободу воли. Но ведь машины – это такая же часть сотворенного Хранителями мира, как, к примеру, Чистокровные Расы. Даже если Хранители и правда отняли у мира свое благословение, после всех эксцессов Мятежа, как утверждают сектанты, все равно машины, их наследие, могут признать справедливость какого-то конкретного желания и вмешаться. В конце концов, аватары Хранителей, те, кто сумел пережить Эпоху Мятежа, говорили с людьми еще совсем недавно – не более сорока лет назад, а потом еретики заставили их умолкнуть.
В любом случае лучше попробовать, чем упустить шанс, а потом об этом жалеть. Йама закрыл глаза и, будто стрелой, отправил ввысь свое желание – вызов назначенному будущему: пусть он станет солдатом, а не клерком.
Ананда сказал:
– Желания можно загадывать и когда падает звезда.
Дирив вмешалась:
– Тише, я опять что-то слышу.
Тут Йама и сам услышал, смутно и не особенно отчетливо, но все же не спутаешь с непрерывным лягушачьим концертом: подвывающий мужской голос – слов не разобрать, а затем другие, глумливые голоса, потом грубый хохот.
Йама повел остальных через поросшие кустарником руины. Ананда трусил следом, подоткнув свою рясу за пояс, как сам он объяснил, чтоб легче убегать, если что. Однако Йама знал: убегать он не станет. Дирив тоже не побежит: она держала свой трезубец воинственно, как копье.
Одна из старинных дорог шла как раз вдоль полей. С нее давно содрали керамическое покрытие и металлические пластины, сотни тысяч лет назад облицовывавшие ее поверхность, тем не менее ее прямая, убегающая вдаль линия, с геодезической точки зрения, все еще была близка к идеалу. На перекрестке старой дороги и тропинки, бегущей через дамбу между двух залитых водой полей, у простого алтаря, установленного на деревянном столбе, два сына констебля – близнецы Луд и Лоб – обступили отшельника.
Тот стоял, прижавшись спиной к алтарю и размахивая посохом. Его металлический наконечник мелькал туда-сюда, сверкая, как грозное око. Луд и Лоб вопили, швыряли в отшельника камнями и комьями грязи, но приблизиться не решались, держась подальше от острого посоха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47