Уже полгода она оставалась в том же состоянии, в котором ее оставил мистер Смит и его помощники.
…Два наставника небольшого высокогорного буддийского монастыря сидели друг против друга и молчали. Мастер Чен и мастер Ли, несмотря на то, что принадлежали к одной школе буддизма и жили вместе в одном монастыре уже больше двадцати лет, были совсем не похожи друг на друга. Высокий, худощавый мастер Чен слыл мрачным и суровым учителем. Послушники его уважали, но побаивались, стараясь без нужды не попадаться ему на глаза. Лицо Чена из-за своей непроницаемости было похоже на маску. Никто, кроме мастера Ли, не видел, чтобы мастер Чен улыбался. При этом все по себе знали, что взгляд его пронизывает насквозь… Послушники монастыря побаивались мастера Чена и были рады, что его не по-восточному вытянутое и бледное лицо можно было видеть не так уж часто. Большую часть времени мастер проводил у себя в комнате, покидая ее только во время занятий, обязательных служб и на редкие прогулки. Иногда он вдруг интересовался каким-то наиболее перспективным, по его мнению, послушником, давая тому несколько персональных уроков. Но это бывало не часто, и мало кто из послушников искренне желал удостоиться такой чести…
Мастер Ли был полной противоположностью своему коллеге. Даже внешне. Это был полный, невысокого роста круглолицый китаец. С привычной, казалось, никогда не сходящей улыбкой на лице. Мастер Ли обладал мягким и сострадательным характером. Все обитатели монастыря его обожали. Стоило ему появиться во дворе, как его обступали послушники, радуясь возможности услышать какую-то поучительную историю, получить наставления или просто услышать добрые слова в свой адрес. А выходил мастер Ли часто. Ему совсем не сиделось у себя в комнате, он постоянно был чем-то занят в монастыре. И это нравилось ему гораздо больше, чем медитация, во время которой он частенько засыпал, чего очень стыдился.
Как обычно, мастер Ли первый не выдержал затянувшегося молчания.
– Брат Чен, могу я вас спросить? – начал мастер Ли. – Об одной вещи, которая меня давно беспокоит?
– Конечно, любые беспокойства нужно немедленно пресекать, иначе они будут препятствием на нашем пути. Я буду рад, если смогу помочь вам, брат Ли.
– Брат Чен, неужели вас не тревожит вся эта неуместная роскошь вокруг?
– Роскошь? – мастер Чен недоуменно поднял взгляд. – Ах это!… Нет, она меня не беспокоит. Неужели есть какая-то разница в медитации на ковре или соломенной подстилке? И то и другое, в конце концов, не существует, не говоря уж о том, что не существует разницы между ними. Как может существовать разница между двумя вещами, которых нет?
– Это теоретически, но практически… – мастер Ли замолчал, старясь подобрать слова.
– Да, вы правы, – вдруг согласился мастер Чен. – А практически эта «роскошь» беспокоит вас… Вы можете поступить с ней так, как хотите.
– Но вы забываете о примере, – мастер Ли вдруг почувствовал себя уязвленным, но за доли секунды уничтожил негативное чувство. – В монастыре живут монахи, которые еще не достигли вашего уровня понимания. Ради них я показал пример непривязанности, сбросив все ненужное в пропасть, в пустоту…
– Да, так тоже можно, – повторил мастер Чен. – Но простите, дорогой брат Ли, за откровенность, вы ошибаетесь в том, что ваш пример был примером непривязанности. Вы как раз показали пример привязанности, пусть очень возвышенной, но привязанности…
Мастер Ли хотел что-то сказать, но вместо этого надолго замолчал.
– Вы правы, мастер Чен, – наконец тихо произнес он. – Ваш пример – пример настоящей непривязанности. Простите.
Они снова помолчали. И снова мастер Ли начал говорить первым:
– Вообще-то я пришел спросить не об этом… Я хотел бы узнать… Я хотел бы поговорить о брате Фэй Хуне…
– Брат Хун?… Да, у него есть шансы. Не очень большие, но есть… – мастер Чен проницательно посмотрел на собеседника.
– Да, но я бы снова хотел поговорить о ваших методах обучения. Вам не кажется, что они несколько… жестоки?
– Жестоки? Жестокость рождается от чувств: от злобы, зависти, ревности… Я не мог быть жестоким, потому что не могу ничего из вышеперечисленного испытывать по отношению к брату Хуну или к кому бы то ни было еще…
– Да, но он уже второй день не может нормально дышать носом!
– Разбитый нос за мгновенное просветление – не такая уж высокая плата…
– Мастер Чен, пожалуйста, для моего блага, расскажите подробнее о том, что произошло…
– Хорошо, – легко согласился мастер Чен. Он закрыл глаза и в течение получаса не произнес ни слова, а потом внезапно, без всякого перехода, заговорил:
– Я давно приметил брата Хуна. У него большой потенциал, но он молод и, несмотря на глубокие теоретические знания, не понимает основ. Я решил помочь ему. Вечером, когда монастырь готовился ко сну, я позвал его с собой. Мы пошли на вершину Кунь. Там очень хорошо наблюдать закат. Мы шли, и сначала подъем был не слишком крут. Подножье горы всегда полого. Оно было покрыто травой и цветами. Идти было приятно и легко. Брат Хун смотрел по сторонам и радовался прогулке. Но вот мы подошли к первому большому камню. Он был голым и острым. Я остановился перед ним и оглянулся на пройденные луга. «Сейчас мы прошли легкий путь. Ты понял это, брат Хун?» – спросил я его. Он ответил: «Да», и мне показалось, что он действительно понял. «Но чтобы идти дальше, мы должны преодолеть этот острый камень, – сказал я. – И дальше уже не будет так мягко и легко. Ты понимаешь это?» – «Да», – снова ответил брат Хун. И тогда мы преодолели голый и острый камень, и брат Хун немного содрал кожу на колене, потому что был неопытен. Мы преодолели камень и пошли по крутой тропинке вверх. Здесь уже не было цветов, только горные травы еще кое-где пробивались сквозь камни. С каждым шагом взбираться становилось все труднее. Брат Хун уже не смотрел по сторонам. Мы добрались до небольшой ровной площадки и снова остановились. «Мы прошли сложный путь, – сказал я. – Но дальше будет еще сложнее, и поэтому нужна передышка. Понимаешь?» – «Понимаю…» – сказал брат Хун, и я подумал, что он действительно понимает. Я дал время на отдых, а затем мы стали взбираться дальше. Гора стала совсем крутой, и нам иногда приходилось пробираться ползком, обдирая колени и ладони, но мы двигались вперед. И на середине этого пути, не останавливаясь, я спросил брата Хуна: «Понимаешь?» И он, задыхаясь, ответил: «Да». И я подумал, что он действительно понимает…
Брат Хун совсем уже выбился из сил, когда мы добрались до ровной площадки на самой вершине горы. В двух шагах от нас была бездонная пропасть, а прямо перед нами догорал кровавый закат… И тогда я сказал: «Мы забрались. Теперь мы на вершине, и одновременно у самой пропасти… Посмотри же на закат!… Понимаешь?!» Тогда брат Хун посмотрел на красный закат и усталым голосом сказал: «Да, очень красиво…» И тогда я понял, что все его «да» были просто бессмысленным сотрясением воздуха! И тогда я размахнулся и как мог сильно ударил его кулаком в нос. Он зашатался, схватился руками за лицо, а когда отнял их и увидел кровь… Из его носа текла кровь, и его руки стали красными… Брат Хун посмотрел на красные руки, а потом на кровавый закат, потом снова на руки… И тогда он действительно ПОНЯЛ! Я прочитал это по его глазам…
Мастер Чен замолчал. Казалось, то, что ему пришлось так долго говорить, утомило его. Он помолчал, а потом уверенно повторил:
– Разбитый нос за подлинное понимание – не такая уж высокая цена… Понимаете?…
– Да… – сказал мастер Ли и непроизвольно потер рукой нос. Он прикрыл веки и сосредоточился на том, что рассказал ему брат Чен. Все было действительно прозрачно, очевидно. То, что послушник Фай Хун не смог сразу понять такого простого урока, можно было объяснить только его невнимательностью. Вдруг мастеру Ли пришла в голову замечательная мысль:
– А не мог ли быть его ответ в конце пути знаком его абсолютного понимания? Не промежуточного, на которое рассчитывали вы, а конечного? Ведь те его слова на вершине горы, слова «да, очень красиво» при виде кровавого заката, могли означать не только непонимание, но и наоборот, полное понимание…
Мастер Чен с уважением глянул на собеседника.
– Да, если бы эти слова были сказаны так, как они должны были быть сказаны, то это были бы слова Будды… Но они были сказаны так, что мне пришлось разбить брату Хуну нос…
– Конечно… Простите, я просто хотел произвести впечатление своим глубоким видением…
– Что вы, брат Ли, я рад, что вы мне указали на этот удивительный момент. Сегодня же вечером я снова заберусь на гору Кунь и попробую увидеть то, что вы сказали.
– Но мое понимание всего лишь теоретическое. Кто знает, что сказал бы я, пройдя весь путь и оказавшись на вершине горы Кунь…
– Подлинное понимание часто рождается из теоретического знания, если последнее не становится самоцелью…
– Но еще чаще теория порождает другую теорию. Подобно тому, как от верблюда рождается верблюд, а от обезьяны – обезьяна, так и теоретическое знание порождает лишь теоретическое понимание…
– Да, чтобы стать буддой, надо соприкоснуться с буддой, а не читать книги будды, – грустно согласился мастер Чен и после паузы с благодарностью заметил: – Наш разговор сегодня дал мне почву для вечерней медитации…
В комнате в который раз за беседу воцарилось молчание. Немного погодя, мастер Чен глубокомысленно произнес:
– На самом деле я был бы не против, чтобы какой-нибудь будда «ударил меня в нос»…
– Именно это вы называете «соприкоснуться с буддой»? – решил пошутить мастер Ли. Но мастер Чен только вежливо улыбнулся. Тогда, чувствуя неловкость, мастер Ли продолжил:
– Все-таки я хотел бы до конца разобраться с этой историей… Неужели нельзя было как-то по-другому? Как-то мягко объяснить брату Хуну?
– Зачем? – удивился мастер Чен.
– Но ведь можно было обойтись без вашего сурового урока. Можно было подробно объяснить, чем в тот вечер была гора Кунь, что было ее подножием, и острым камнем, и тропинкой, и площадкой наверху, перед обрывом, что значил закат, в конце концов… Ведь это все можно было просто объяснить!
– Объяснить? Вы думаете, мастер Ли? Разве такие вещи можно ОБЪЯСНИТЬ? Мне всегда казалось, что понимание невозможно дать просто объяснениями… Только действие поможет. И пусть оно будет казаться жестоким… Это только кажущаяся… Видите осу? – вдруг перебил мастер Чен сам себя и указал собеседнику на окно. Мастер Ли посмотрел в указанную сторону и увидел маленькое желтое насекомое, упорно бьющееся в закрытую часть окна. – Видите, как она бьется? Подойдите и объясните ей, что стоит чуть-чуть отлететь назад, потом еще чуть-чуть полететь направо, и она – свободна. Потому что вторая створка окна открыта, и оса сможет лететь, куда ей вздумается. Попробуйте ей объяснить все это! Ведь это так просто…
Мастер Чен замолчал, словно ожидая от коллеги попытки убедить бедное насекомое, а потом закончил:
– Сколько бы вы не объясняли ей, что свобода в двух сантиметрах от нее, оса будет биться и биться в стекло, пока не умрет… Понимаете?
– Да, но человек – не оса…
– Разве? Вы всерьез думаете, что большинство людей чем-то отличаются от нее? Вспомните всех этих многочисленных мистеров смитов! Разве они не бьются в свои окна? Разве их не ждет неминуемая гибель, хотя спасение всего лишь в двух шагах от них?
– Да, но ваш метод…
– А мой метод таков!… – мастер Чен вдруг встал с кресла, взял со стола серебряную шкатулку, шагнул к окну, быстро накрыл осу шкатулкой и щелкнул крышкой. Жужжание на секунду прекратилось, а потом возобновилось с новой силой, но уже внутри шкатулки. Мастер Чен поднял шкатулку в руке, показывая собеседнику.
– Смотрите, она недовольна. Она возмущена и готова жалить за такую несправедливость. Ведь ее лишили свободы, теперь она не может свободно биться в стекло до смерти. Но… – мастер Чен выставил руку со шкатулкой в открытое окно и легко, привычно перещелкнул крышечкой. Мастер Ли успел увидеть, как оса с огромной скоростью вылетела из открытой шкатулки и исчезла в солнечных лучах. – Но… теперь она действительно свободна… – закончил мастер Чен и вернулся в кресло. – Пусть она думает обо мне, что хочет. Я не привязан к благодарности… Да, может быть, если бы я потратил полжизни, объясняя ей природу стекла и полуоткрытого окна, и каким-то чудом достиг в этом успеха, то она была бы мне очень благодарна, сказала бы: «Спасибо, мастер Чен, за великую науку, теперь я знаю так много, и могу лететь». И если бы для меня существовала разница между славой и оскорблениями… А ведь она, несомненно, ругает меня на чем свет стоит, не так ли, брат Ли? «Поймал, запер, да еще неосторожно стукнул крышкой…» Так вот, если бы для меня существовала разница, то я бы предпочел первый путь… Но меня не интересует отношение ученика ко мне, меня заботит его свобода, и если для этого надо разбить нос, то я разобью нос.
1 2 3
…Два наставника небольшого высокогорного буддийского монастыря сидели друг против друга и молчали. Мастер Чен и мастер Ли, несмотря на то, что принадлежали к одной школе буддизма и жили вместе в одном монастыре уже больше двадцати лет, были совсем не похожи друг на друга. Высокий, худощавый мастер Чен слыл мрачным и суровым учителем. Послушники его уважали, но побаивались, стараясь без нужды не попадаться ему на глаза. Лицо Чена из-за своей непроницаемости было похоже на маску. Никто, кроме мастера Ли, не видел, чтобы мастер Чен улыбался. При этом все по себе знали, что взгляд его пронизывает насквозь… Послушники монастыря побаивались мастера Чена и были рады, что его не по-восточному вытянутое и бледное лицо можно было видеть не так уж часто. Большую часть времени мастер проводил у себя в комнате, покидая ее только во время занятий, обязательных служб и на редкие прогулки. Иногда он вдруг интересовался каким-то наиболее перспективным, по его мнению, послушником, давая тому несколько персональных уроков. Но это бывало не часто, и мало кто из послушников искренне желал удостоиться такой чести…
Мастер Ли был полной противоположностью своему коллеге. Даже внешне. Это был полный, невысокого роста круглолицый китаец. С привычной, казалось, никогда не сходящей улыбкой на лице. Мастер Ли обладал мягким и сострадательным характером. Все обитатели монастыря его обожали. Стоило ему появиться во дворе, как его обступали послушники, радуясь возможности услышать какую-то поучительную историю, получить наставления или просто услышать добрые слова в свой адрес. А выходил мастер Ли часто. Ему совсем не сиделось у себя в комнате, он постоянно был чем-то занят в монастыре. И это нравилось ему гораздо больше, чем медитация, во время которой он частенько засыпал, чего очень стыдился.
Как обычно, мастер Ли первый не выдержал затянувшегося молчания.
– Брат Чен, могу я вас спросить? – начал мастер Ли. – Об одной вещи, которая меня давно беспокоит?
– Конечно, любые беспокойства нужно немедленно пресекать, иначе они будут препятствием на нашем пути. Я буду рад, если смогу помочь вам, брат Ли.
– Брат Чен, неужели вас не тревожит вся эта неуместная роскошь вокруг?
– Роскошь? – мастер Чен недоуменно поднял взгляд. – Ах это!… Нет, она меня не беспокоит. Неужели есть какая-то разница в медитации на ковре или соломенной подстилке? И то и другое, в конце концов, не существует, не говоря уж о том, что не существует разницы между ними. Как может существовать разница между двумя вещами, которых нет?
– Это теоретически, но практически… – мастер Ли замолчал, старясь подобрать слова.
– Да, вы правы, – вдруг согласился мастер Чен. – А практически эта «роскошь» беспокоит вас… Вы можете поступить с ней так, как хотите.
– Но вы забываете о примере, – мастер Ли вдруг почувствовал себя уязвленным, но за доли секунды уничтожил негативное чувство. – В монастыре живут монахи, которые еще не достигли вашего уровня понимания. Ради них я показал пример непривязанности, сбросив все ненужное в пропасть, в пустоту…
– Да, так тоже можно, – повторил мастер Чен. – Но простите, дорогой брат Ли, за откровенность, вы ошибаетесь в том, что ваш пример был примером непривязанности. Вы как раз показали пример привязанности, пусть очень возвышенной, но привязанности…
Мастер Ли хотел что-то сказать, но вместо этого надолго замолчал.
– Вы правы, мастер Чен, – наконец тихо произнес он. – Ваш пример – пример настоящей непривязанности. Простите.
Они снова помолчали. И снова мастер Ли начал говорить первым:
– Вообще-то я пришел спросить не об этом… Я хотел бы узнать… Я хотел бы поговорить о брате Фэй Хуне…
– Брат Хун?… Да, у него есть шансы. Не очень большие, но есть… – мастер Чен проницательно посмотрел на собеседника.
– Да, но я бы снова хотел поговорить о ваших методах обучения. Вам не кажется, что они несколько… жестоки?
– Жестоки? Жестокость рождается от чувств: от злобы, зависти, ревности… Я не мог быть жестоким, потому что не могу ничего из вышеперечисленного испытывать по отношению к брату Хуну или к кому бы то ни было еще…
– Да, но он уже второй день не может нормально дышать носом!
– Разбитый нос за мгновенное просветление – не такая уж высокая плата…
– Мастер Чен, пожалуйста, для моего блага, расскажите подробнее о том, что произошло…
– Хорошо, – легко согласился мастер Чен. Он закрыл глаза и в течение получаса не произнес ни слова, а потом внезапно, без всякого перехода, заговорил:
– Я давно приметил брата Хуна. У него большой потенциал, но он молод и, несмотря на глубокие теоретические знания, не понимает основ. Я решил помочь ему. Вечером, когда монастырь готовился ко сну, я позвал его с собой. Мы пошли на вершину Кунь. Там очень хорошо наблюдать закат. Мы шли, и сначала подъем был не слишком крут. Подножье горы всегда полого. Оно было покрыто травой и цветами. Идти было приятно и легко. Брат Хун смотрел по сторонам и радовался прогулке. Но вот мы подошли к первому большому камню. Он был голым и острым. Я остановился перед ним и оглянулся на пройденные луга. «Сейчас мы прошли легкий путь. Ты понял это, брат Хун?» – спросил я его. Он ответил: «Да», и мне показалось, что он действительно понял. «Но чтобы идти дальше, мы должны преодолеть этот острый камень, – сказал я. – И дальше уже не будет так мягко и легко. Ты понимаешь это?» – «Да», – снова ответил брат Хун. И тогда мы преодолели голый и острый камень, и брат Хун немного содрал кожу на колене, потому что был неопытен. Мы преодолели камень и пошли по крутой тропинке вверх. Здесь уже не было цветов, только горные травы еще кое-где пробивались сквозь камни. С каждым шагом взбираться становилось все труднее. Брат Хун уже не смотрел по сторонам. Мы добрались до небольшой ровной площадки и снова остановились. «Мы прошли сложный путь, – сказал я. – Но дальше будет еще сложнее, и поэтому нужна передышка. Понимаешь?» – «Понимаю…» – сказал брат Хун, и я подумал, что он действительно понимает. Я дал время на отдых, а затем мы стали взбираться дальше. Гора стала совсем крутой, и нам иногда приходилось пробираться ползком, обдирая колени и ладони, но мы двигались вперед. И на середине этого пути, не останавливаясь, я спросил брата Хуна: «Понимаешь?» И он, задыхаясь, ответил: «Да». И я подумал, что он действительно понимает…
Брат Хун совсем уже выбился из сил, когда мы добрались до ровной площадки на самой вершине горы. В двух шагах от нас была бездонная пропасть, а прямо перед нами догорал кровавый закат… И тогда я сказал: «Мы забрались. Теперь мы на вершине, и одновременно у самой пропасти… Посмотри же на закат!… Понимаешь?!» Тогда брат Хун посмотрел на красный закат и усталым голосом сказал: «Да, очень красиво…» И тогда я понял, что все его «да» были просто бессмысленным сотрясением воздуха! И тогда я размахнулся и как мог сильно ударил его кулаком в нос. Он зашатался, схватился руками за лицо, а когда отнял их и увидел кровь… Из его носа текла кровь, и его руки стали красными… Брат Хун посмотрел на красные руки, а потом на кровавый закат, потом снова на руки… И тогда он действительно ПОНЯЛ! Я прочитал это по его глазам…
Мастер Чен замолчал. Казалось, то, что ему пришлось так долго говорить, утомило его. Он помолчал, а потом уверенно повторил:
– Разбитый нос за подлинное понимание – не такая уж высокая цена… Понимаете?…
– Да… – сказал мастер Ли и непроизвольно потер рукой нос. Он прикрыл веки и сосредоточился на том, что рассказал ему брат Чен. Все было действительно прозрачно, очевидно. То, что послушник Фай Хун не смог сразу понять такого простого урока, можно было объяснить только его невнимательностью. Вдруг мастеру Ли пришла в голову замечательная мысль:
– А не мог ли быть его ответ в конце пути знаком его абсолютного понимания? Не промежуточного, на которое рассчитывали вы, а конечного? Ведь те его слова на вершине горы, слова «да, очень красиво» при виде кровавого заката, могли означать не только непонимание, но и наоборот, полное понимание…
Мастер Чен с уважением глянул на собеседника.
– Да, если бы эти слова были сказаны так, как они должны были быть сказаны, то это были бы слова Будды… Но они были сказаны так, что мне пришлось разбить брату Хуну нос…
– Конечно… Простите, я просто хотел произвести впечатление своим глубоким видением…
– Что вы, брат Ли, я рад, что вы мне указали на этот удивительный момент. Сегодня же вечером я снова заберусь на гору Кунь и попробую увидеть то, что вы сказали.
– Но мое понимание всего лишь теоретическое. Кто знает, что сказал бы я, пройдя весь путь и оказавшись на вершине горы Кунь…
– Подлинное понимание часто рождается из теоретического знания, если последнее не становится самоцелью…
– Но еще чаще теория порождает другую теорию. Подобно тому, как от верблюда рождается верблюд, а от обезьяны – обезьяна, так и теоретическое знание порождает лишь теоретическое понимание…
– Да, чтобы стать буддой, надо соприкоснуться с буддой, а не читать книги будды, – грустно согласился мастер Чен и после паузы с благодарностью заметил: – Наш разговор сегодня дал мне почву для вечерней медитации…
В комнате в который раз за беседу воцарилось молчание. Немного погодя, мастер Чен глубокомысленно произнес:
– На самом деле я был бы не против, чтобы какой-нибудь будда «ударил меня в нос»…
– Именно это вы называете «соприкоснуться с буддой»? – решил пошутить мастер Ли. Но мастер Чен только вежливо улыбнулся. Тогда, чувствуя неловкость, мастер Ли продолжил:
– Все-таки я хотел бы до конца разобраться с этой историей… Неужели нельзя было как-то по-другому? Как-то мягко объяснить брату Хуну?
– Зачем? – удивился мастер Чен.
– Но ведь можно было обойтись без вашего сурового урока. Можно было подробно объяснить, чем в тот вечер была гора Кунь, что было ее подножием, и острым камнем, и тропинкой, и площадкой наверху, перед обрывом, что значил закат, в конце концов… Ведь это все можно было просто объяснить!
– Объяснить? Вы думаете, мастер Ли? Разве такие вещи можно ОБЪЯСНИТЬ? Мне всегда казалось, что понимание невозможно дать просто объяснениями… Только действие поможет. И пусть оно будет казаться жестоким… Это только кажущаяся… Видите осу? – вдруг перебил мастер Чен сам себя и указал собеседнику на окно. Мастер Ли посмотрел в указанную сторону и увидел маленькое желтое насекомое, упорно бьющееся в закрытую часть окна. – Видите, как она бьется? Подойдите и объясните ей, что стоит чуть-чуть отлететь назад, потом еще чуть-чуть полететь направо, и она – свободна. Потому что вторая створка окна открыта, и оса сможет лететь, куда ей вздумается. Попробуйте ей объяснить все это! Ведь это так просто…
Мастер Чен замолчал, словно ожидая от коллеги попытки убедить бедное насекомое, а потом закончил:
– Сколько бы вы не объясняли ей, что свобода в двух сантиметрах от нее, оса будет биться и биться в стекло, пока не умрет… Понимаете?
– Да, но человек – не оса…
– Разве? Вы всерьез думаете, что большинство людей чем-то отличаются от нее? Вспомните всех этих многочисленных мистеров смитов! Разве они не бьются в свои окна? Разве их не ждет неминуемая гибель, хотя спасение всего лишь в двух шагах от них?
– Да, но ваш метод…
– А мой метод таков!… – мастер Чен вдруг встал с кресла, взял со стола серебряную шкатулку, шагнул к окну, быстро накрыл осу шкатулкой и щелкнул крышкой. Жужжание на секунду прекратилось, а потом возобновилось с новой силой, но уже внутри шкатулки. Мастер Чен поднял шкатулку в руке, показывая собеседнику.
– Смотрите, она недовольна. Она возмущена и готова жалить за такую несправедливость. Ведь ее лишили свободы, теперь она не может свободно биться в стекло до смерти. Но… – мастер Чен выставил руку со шкатулкой в открытое окно и легко, привычно перещелкнул крышечкой. Мастер Ли успел увидеть, как оса с огромной скоростью вылетела из открытой шкатулки и исчезла в солнечных лучах. – Но… теперь она действительно свободна… – закончил мастер Чен и вернулся в кресло. – Пусть она думает обо мне, что хочет. Я не привязан к благодарности… Да, может быть, если бы я потратил полжизни, объясняя ей природу стекла и полуоткрытого окна, и каким-то чудом достиг в этом успеха, то она была бы мне очень благодарна, сказала бы: «Спасибо, мастер Чен, за великую науку, теперь я знаю так много, и могу лететь». И если бы для меня существовала разница между славой и оскорблениями… А ведь она, несомненно, ругает меня на чем свет стоит, не так ли, брат Ли? «Поймал, запер, да еще неосторожно стукнул крышкой…» Так вот, если бы для меня существовала разница, то я бы предпочел первый путь… Но меня не интересует отношение ученика ко мне, меня заботит его свобода, и если для этого надо разбить нос, то я разобью нос.
1 2 3