Это
наставления тем, к кому обращена речь, наставления,
как обрести говорящую. И образный строй <Толкова-
ния о душе> ', и тем а детства в новозаветной традиции,
и многое другое напрашивается для сравнения. Но
даже если нечто подобное было у истоков текста,
остается вопрос, на чем сказалось влияние - на плане
его выражения или содержания.
Новая серия самоопределений (V С) по обыкно-
вению начинается с того же, о чем говорилось в пре-
дыдущем обращении (17.35 - 18.1: <Не отделяйте меня
от первых, которых вы [познали] >, 18.7 - 8: <Я знаю,
я, [первых], и те, кто после меня, они знают [меня] >) .
В этих строках содержится намек на роль посредницы,
который есть и в самом начале произведения (13.2 - 4).
И там и тут дается представление о ряде качест-
венных понижений. Этот ряд в 13.2 - 4 связан гово-
рящей (<я>), в 17.36 - 18.8 - отношением к знанию,
Следующее дальше определение: <Я же (совер-
шенный) Ум и покой> (18.9 - 10) - побуждает вспо-
мнить название, где <совершенный Ум> упомянут
рядом с <Громом>. Судя по общей тексту особенно-
сти - совмещении далеко отстоящих друг от друга
определений, однако имеющих отношение к одному
началу, и здесь эти два определения, возможно,
объединены не случайно. Заглавие произведения
<Гром. Совершенный Ум> указывает на одну смысло-
вую перспективу, здесь же - <Я же [совершенный]
Ум и покой> - на другую. Вместе с тем повторение
слов <совершенный Ум> позволяет думать, что речь
идет об одном начале, лишь освещаемом с разных
сторон.
Тема знания, которая с каждой строкой сильнее
и обнаженнее звучит в памятнике, все теснее спле-
тает в нечто единое говорящую и слушающих: <Я зна-
ние моего поиска и находка тех, кто ищет меня, и
приказание тех, кто просит меня> (18.11 - 13).
И дальше слышится мотив, который со всей
мощью проходит в конце,- дается определение, выхо-
дящее за рамки обычной жизни слушающих (18.14 -
20). Но текст возвращается к знакомым образам мира
и войны (ср. 14.31 - 32), чужака и общинника, чтобы
опять погрузиться в сферу наиболее общих категорий:
<Я сущность и то, что не есть сущность> (18.27 - 28).
Отрывок 18.27 - 19.4 заслуживает внимания, бу-
дучи примером того, как обыгрывается одно слово
(в данном случае xxxxx), делая постепенным переход
к ведущей теме знания, как осуществляется <сполза-
ние> смысла через замещение одного слова в сходных
на первый взгляд предложениях.
Самоопределения, следующие дальше, с акцента-
ми на противоположных качествах, лаконичны и вы-
разительны. Крайние возможности, присущие одной
природе, проступают в таких утверждениях, как:
<Я немая, которая не может говорить, и велико мое
множество слов> (18.23 - 25), <Я та, кто взывает, и я
та, кто слышит> (18.33 - 35) и проч.
Самый затяжной пассаж с самоопределениями
сменяют обращения (VI О), которые заставляют слу-
шателей по-иному взглянуть на самих себя. Это пред-
дверие конца произведения, данное в ином ключе,
чем остальной текст. Провозглашается единство внеш-
него и внутреннего в людях: <Ибо ваше внутреннее
есть ваше внешнее, и, кто слепил внешнее ваше, при-
дал форму вашему внутреннему. И то, что вы видите
в вашем внешнем, вы видите в вашем внутреннем...>
(20.18 - 24). Эту мысль сопровождают знакомые сло-
ва, подчеркивающие доступность и недоступность го-
ворящей (VI С): <Я - это слух, который доступен
каждому. Я речь, которая не может быть схвачена>
(20.28 - 31) .
Мы подходим к финалу, но лакуна прерывает
текст. За ней идет последнее обращение (VII 0),
отчасти перекликающееся с 18.15 - 20: <Так внимайте,
слушающие, и вы также, ангелы, и те, кто послан, и
духи, которые восстали от смерти> (21.13 - 18). И да-
лее вместо крайностей прежних самоопределений, кон-
трастов в восприятии речи - финал, выдержанный
совсем в другом духе: единения, умиротворенности,
постоянства: <Ибо я то, что одно существует, и нет
у меня никого, кто станет судить меня. Ибо много
привлекательных образов, которые существуют в мно-
гочисленных грехах, и необузданности, и страстях по-
стыдных, и наслаждениях преходящих, и они схваты-
вают их (людей), пока те не станут трезвыми и не
поспешат к своему месту упокоения. И они найдут
меня в этом месте и будут жить и снова не умрут>
(21.18 - 32) .
Итак, читая <Гром> таким образом, чтобы, за-
держивая внимание на частностях, не упускать из
виду целостности памятника, внутренних связей, скре-
пляющих текст, приходим к следующим умозаключе-
ниям и предположениям.
Контрастность во всем - композиционно-стили-
стическом строе произведения, его содержании - не
только не разрушает единство, напротив, создает и
утверждает его. Текст, будучи по форме монологом,
по сути дела строится на отношениях между провоз-
глашающей его и теми, к кому обращена речь. Само-
определение говорящей (род самопознания), спрово-
цированное существованием <других>, тех, кому гово-
рящая открывает себя, собственное отражение в их
сознании, в свою очередь воспринятое ей,- эта игра
отражений, подобий и искажений, эффект зеркала,
хорошо знакомый по документам из Наг-Хаммади
(ср. очерк, посвященный Апокрифу Иоанна),- все
это делает связь между говорящей и слушающими
столь тесной, что обе стороны, перебрав всю гамму
отношений - от взаимного отталкивания до тяготения,
в конце произведения предстают в единении.
Но единство говорящей и слушающих ощутимо
не только в последней части, где контрасты как бы
сходят на нет. Оно есть также там, где наиболее
отличаются друг от друга самоопределения говоря-
щей и где односторонне восприятие слушающих,
неспособных увидеть единства в противоположных
явлениях.
Наконец, контрастность, подчиненная цельности,
есть и в композиции памятника. Первая часть с ее
противоположными определениями говорящей усту-
пает место заключительной, где речь держит единое.
Это еще одно проявление принципа, пронизывающего
<Гром>: единства в противоположностях.
Поэтому, отдавая должное Мак Раю и Киспелю,
чьи исследования во многом продвинули понимание
памятника, мы не можем во всем согласиться с ними.
Нам трудно принять интерпретацию Мак Рая, который
считал, что <Гром> написан в духе апофатики, что
памятник провозглашает полную запредельность бо-
жества, от имени которого ведется речь, и все само-
определения первой части имеют в виду не реаль-
ность, но только мнения людей. Мы думаем иначе: и
первая часть, и заключение говорят о реальности, но
разных уровней. То начало, от имени которого ведется
в <Громе> речь, заявляет о своем присутствии и на
одном уровне - во множестве противоположных явле-
ний, и на другом - лишенном этих контрастов. Это
уровни реальности, единые наличием одного начала.
<Я есмь> в сочетании с противоположными определе-
ниями повторяется с первых же строк, <Я есмь то,
что одно существует>,- слышится в финале произве-
дения.
Поэтому думается, нет оснований применительно
к <Грому> говорить о <фундаментальной дуалисти-
ческой перспективе гностика> ". Вырисовывается иная
картина. Двойственность мира человеческих ценно-
стей, которую в их единстве до поры до времени не
воспринимают люди, отвечает реальности первого
уровня, в котором являет себя божество. Эта реаль-
ность существует, покуда она не осознана. С ее осо-
знанием, ее <заклинанием> появляется возможность
перехода к реальности иного уровня, открываемой
<отрезвленными> людьми.
Единство задается памятнику не только говоря-
щей, но и людьми, на первом уровне - ошибающи-
мися, наставляемыми, прозревающими и на втором -
обретающими жизнь.
Единство сообщает <Грому> и тема знания (не-
знания), пронизывающая его. Самоопределения дер-
жащей речь должны помочь слушателям узнать себя.
Это все та же властно заявляющая о себе в гности-
ческих документах, основная для Апокрифа Иоанна
тема знания как самопознания. Напоминающий закли-
нание, текст подчинен тому, чтобы направить людей,
раскрыть цельность того, что в их сознании разобщено
и противоречиво, перевести их на новую ступень
восприятия - реальности. В этой преобразующей чи-
тателя установке памятника своеобразно отражается
его социальная природа.
Если попытаться кратко определить суть и пафос
памятника, думается, можно сказать следующее. Это
очень далеко простирающаяся, образно выраженная
мысль о единстве во множестве онтологических,
гносеологических, социальных, культурных противопо-
ложностей. Причудливое сочетание в тексте кусков,
явно имеющих разные истоки, переплавка этого
разнородного материала в одном горне, приравнива-
ние многообразных образов и понятий друг другу -
в духе поздней античности, поклонения тысячеименной
Исиде, стремления Филона Александрийского сблизить
Платона и Библию, обращения христианских бого-
словов к античной мифологии и философии и т. д.
Эти явления принадлежат эпохе, когда памятник мог
существовать и был переписан в собрание рукописей
Наг-Хаммади.
Что же касается этого собрания, <Гром> не
одинок там. Божество, от имени которого ведется речь
в документе, в некотором смысле сродни Софии Эпи-
нойи из Апокрифа Иоанна. Разумеется, можно гово-
рить лишь о каких-то чертах сходства, подсказанных
неоднородностью этого образа, совместившего в себе
знание и незнание. Другой памятник из собрания ино-
го характера, чем Апокриф Иоанна, - <Толкование
о душе>, где влияние христианских идей весьма ощу-
тимо, также напоминает <Гром> мучающейся своим
падением и раздвоенностью главным действующим ли-
цом произведения - душой: Несомненная близость,
отмеченная всеми комментаторами, есть у отрывка из
<Грома> с двумя текстами из второго сборника Наг-
Хаммади - пятым и четвертым. Как ни далеки могут
быть по своему происхождению эти памятники, для
определенного уровня сознания, в большей или мень-
шей степени окрашенного влиянием гностического
умонастроения, для составителей сборников, их заказ-
чиков и читателей они обладали известным единством.
Недаром в шестом сборнике вместе с <Громом> ока-
залось несколько памятников, близких христианской
традиции, а также герметических, не говоря об отрыв-
ке из <Государства> Платона. В этом пестром наборе
издателями английских переводов в аннотациях к
текстам было справедливо отмечено влияние гности-
ческого мировосприятия в идеях и образах ".
Упоминая о связях <Грома>, как феномена поз-
днеантичной культуры, с документами, близкими по
времени, не стоит забывать о жизни выраженных в
нем мыслей в будущем - даже таком отдаленном, как
Возрождение. Пусть мифологизирована речь памятни-
ка и ведет ее некое женское божество, эта речь отста-
ивает то единство мира, которое со временем вдохно-
вит и Фичино, и Джордано Бруно, и многих других.
Гром. Совершенный Ум
[13]
(1) Гром. Совершенный Ум.
(2) Я послана
(3) Силой. И я пришла к тем, кто
(4) думает обо мне. И нашли меня
(5) среди тех, кто ищет меня.
(6) Смотрите на меня те, кто думает обо мне!
(7) Те, кто слушает, да слышат меня!
(8) Те, кто ждал меня, берите меня
(9) себе. И не гоните меня
(10) с ваших глаз!
(11) И не дайте, чтобы ваш голос
(12) ненавидел меня, ни ваш слух!
(13) Да не будет не знающего меня
(14) нигде и никогда! Берегитесь,
(15) не будьте не знающими меня!
(16) Ибо я первая и последняя. Я
(17) почитаемая и презираемая.
(18) Я блудница и святая.
(19) Я жена и
(20) дева. Я мать
(21) и дочь. Я члены тела
(22) моей матери. Я неплодность,
(23) и есть множество ее сыновей. Я
(24) та, чьих браков множество, и
(25) я не была в замужестве. Я облегчающая роды
(26) и та, что не рожала. Я
(27) утешение в моих родовых муках. Я
(28) новобрачная и новобрачный.
(29) И мой муж тот, кто
(30) породил меня. Я мать
(31) моего отца и сестра моего
(32) мужа, и он мой отпрыск.
(33) Я раба того, кто
(34) приготовил меня. Я госпожа
[14]
(1) моего отпрыска. Но он тот, кто породил меня
(2) до времени в род
(3) рождения. И он мой отпрыск
(4) во времени, и моя сила
(5) от него. Я опора
(6) его силы в его детстве, [и]
(7) он посох моей
(8) старости.
1 2 3
наставления тем, к кому обращена речь, наставления,
как обрести говорящую. И образный строй <Толкова-
ния о душе> ', и тем а детства в новозаветной традиции,
и многое другое напрашивается для сравнения. Но
даже если нечто подобное было у истоков текста,
остается вопрос, на чем сказалось влияние - на плане
его выражения или содержания.
Новая серия самоопределений (V С) по обыкно-
вению начинается с того же, о чем говорилось в пре-
дыдущем обращении (17.35 - 18.1: <Не отделяйте меня
от первых, которых вы [познали] >, 18.7 - 8: <Я знаю,
я, [первых], и те, кто после меня, они знают [меня] >) .
В этих строках содержится намек на роль посредницы,
который есть и в самом начале произведения (13.2 - 4).
И там и тут дается представление о ряде качест-
венных понижений. Этот ряд в 13.2 - 4 связан гово-
рящей (<я>), в 17.36 - 18.8 - отношением к знанию,
Следующее дальше определение: <Я же (совер-
шенный) Ум и покой> (18.9 - 10) - побуждает вспо-
мнить название, где <совершенный Ум> упомянут
рядом с <Громом>. Судя по общей тексту особенно-
сти - совмещении далеко отстоящих друг от друга
определений, однако имеющих отношение к одному
началу, и здесь эти два определения, возможно,
объединены не случайно. Заглавие произведения
<Гром. Совершенный Ум> указывает на одну смысло-
вую перспективу, здесь же - <Я же [совершенный]
Ум и покой> - на другую. Вместе с тем повторение
слов <совершенный Ум> позволяет думать, что речь
идет об одном начале, лишь освещаемом с разных
сторон.
Тема знания, которая с каждой строкой сильнее
и обнаженнее звучит в памятнике, все теснее спле-
тает в нечто единое говорящую и слушающих: <Я зна-
ние моего поиска и находка тех, кто ищет меня, и
приказание тех, кто просит меня> (18.11 - 13).
И дальше слышится мотив, который со всей
мощью проходит в конце,- дается определение, выхо-
дящее за рамки обычной жизни слушающих (18.14 -
20). Но текст возвращается к знакомым образам мира
и войны (ср. 14.31 - 32), чужака и общинника, чтобы
опять погрузиться в сферу наиболее общих категорий:
<Я сущность и то, что не есть сущность> (18.27 - 28).
Отрывок 18.27 - 19.4 заслуживает внимания, бу-
дучи примером того, как обыгрывается одно слово
(в данном случае xxxxx), делая постепенным переход
к ведущей теме знания, как осуществляется <сполза-
ние> смысла через замещение одного слова в сходных
на первый взгляд предложениях.
Самоопределения, следующие дальше, с акцента-
ми на противоположных качествах, лаконичны и вы-
разительны. Крайние возможности, присущие одной
природе, проступают в таких утверждениях, как:
<Я немая, которая не может говорить, и велико мое
множество слов> (18.23 - 25), <Я та, кто взывает, и я
та, кто слышит> (18.33 - 35) и проч.
Самый затяжной пассаж с самоопределениями
сменяют обращения (VI О), которые заставляют слу-
шателей по-иному взглянуть на самих себя. Это пред-
дверие конца произведения, данное в ином ключе,
чем остальной текст. Провозглашается единство внеш-
него и внутреннего в людях: <Ибо ваше внутреннее
есть ваше внешнее, и, кто слепил внешнее ваше, при-
дал форму вашему внутреннему. И то, что вы видите
в вашем внешнем, вы видите в вашем внутреннем...>
(20.18 - 24). Эту мысль сопровождают знакомые сло-
ва, подчеркивающие доступность и недоступность го-
ворящей (VI С): <Я - это слух, который доступен
каждому. Я речь, которая не может быть схвачена>
(20.28 - 31) .
Мы подходим к финалу, но лакуна прерывает
текст. За ней идет последнее обращение (VII 0),
отчасти перекликающееся с 18.15 - 20: <Так внимайте,
слушающие, и вы также, ангелы, и те, кто послан, и
духи, которые восстали от смерти> (21.13 - 18). И да-
лее вместо крайностей прежних самоопределений, кон-
трастов в восприятии речи - финал, выдержанный
совсем в другом духе: единения, умиротворенности,
постоянства: <Ибо я то, что одно существует, и нет
у меня никого, кто станет судить меня. Ибо много
привлекательных образов, которые существуют в мно-
гочисленных грехах, и необузданности, и страстях по-
стыдных, и наслаждениях преходящих, и они схваты-
вают их (людей), пока те не станут трезвыми и не
поспешат к своему месту упокоения. И они найдут
меня в этом месте и будут жить и снова не умрут>
(21.18 - 32) .
Итак, читая <Гром> таким образом, чтобы, за-
держивая внимание на частностях, не упускать из
виду целостности памятника, внутренних связей, скре-
пляющих текст, приходим к следующим умозаключе-
ниям и предположениям.
Контрастность во всем - композиционно-стили-
стическом строе произведения, его содержании - не
только не разрушает единство, напротив, создает и
утверждает его. Текст, будучи по форме монологом,
по сути дела строится на отношениях между провоз-
глашающей его и теми, к кому обращена речь. Само-
определение говорящей (род самопознания), спрово-
цированное существованием <других>, тех, кому гово-
рящая открывает себя, собственное отражение в их
сознании, в свою очередь воспринятое ей,- эта игра
отражений, подобий и искажений, эффект зеркала,
хорошо знакомый по документам из Наг-Хаммади
(ср. очерк, посвященный Апокрифу Иоанна),- все
это делает связь между говорящей и слушающими
столь тесной, что обе стороны, перебрав всю гамму
отношений - от взаимного отталкивания до тяготения,
в конце произведения предстают в единении.
Но единство говорящей и слушающих ощутимо
не только в последней части, где контрасты как бы
сходят на нет. Оно есть также там, где наиболее
отличаются друг от друга самоопределения говоря-
щей и где односторонне восприятие слушающих,
неспособных увидеть единства в противоположных
явлениях.
Наконец, контрастность, подчиненная цельности,
есть и в композиции памятника. Первая часть с ее
противоположными определениями говорящей усту-
пает место заключительной, где речь держит единое.
Это еще одно проявление принципа, пронизывающего
<Гром>: единства в противоположностях.
Поэтому, отдавая должное Мак Раю и Киспелю,
чьи исследования во многом продвинули понимание
памятника, мы не можем во всем согласиться с ними.
Нам трудно принять интерпретацию Мак Рая, который
считал, что <Гром> написан в духе апофатики, что
памятник провозглашает полную запредельность бо-
жества, от имени которого ведется речь, и все само-
определения первой части имеют в виду не реаль-
ность, но только мнения людей. Мы думаем иначе: и
первая часть, и заключение говорят о реальности, но
разных уровней. То начало, от имени которого ведется
в <Громе> речь, заявляет о своем присутствии и на
одном уровне - во множестве противоположных явле-
ний, и на другом - лишенном этих контрастов. Это
уровни реальности, единые наличием одного начала.
<Я есмь> в сочетании с противоположными определе-
ниями повторяется с первых же строк, <Я есмь то,
что одно существует>,- слышится в финале произве-
дения.
Поэтому думается, нет оснований применительно
к <Грому> говорить о <фундаментальной дуалисти-
ческой перспективе гностика> ". Вырисовывается иная
картина. Двойственность мира человеческих ценно-
стей, которую в их единстве до поры до времени не
воспринимают люди, отвечает реальности первого
уровня, в котором являет себя божество. Эта реаль-
ность существует, покуда она не осознана. С ее осо-
знанием, ее <заклинанием> появляется возможность
перехода к реальности иного уровня, открываемой
<отрезвленными> людьми.
Единство задается памятнику не только говоря-
щей, но и людьми, на первом уровне - ошибающи-
мися, наставляемыми, прозревающими и на втором -
обретающими жизнь.
Единство сообщает <Грому> и тема знания (не-
знания), пронизывающая его. Самоопределения дер-
жащей речь должны помочь слушателям узнать себя.
Это все та же властно заявляющая о себе в гности-
ческих документах, основная для Апокрифа Иоанна
тема знания как самопознания. Напоминающий закли-
нание, текст подчинен тому, чтобы направить людей,
раскрыть цельность того, что в их сознании разобщено
и противоречиво, перевести их на новую ступень
восприятия - реальности. В этой преобразующей чи-
тателя установке памятника своеобразно отражается
его социальная природа.
Если попытаться кратко определить суть и пафос
памятника, думается, можно сказать следующее. Это
очень далеко простирающаяся, образно выраженная
мысль о единстве во множестве онтологических,
гносеологических, социальных, культурных противопо-
ложностей. Причудливое сочетание в тексте кусков,
явно имеющих разные истоки, переплавка этого
разнородного материала в одном горне, приравнива-
ние многообразных образов и понятий друг другу -
в духе поздней античности, поклонения тысячеименной
Исиде, стремления Филона Александрийского сблизить
Платона и Библию, обращения христианских бого-
словов к античной мифологии и философии и т. д.
Эти явления принадлежат эпохе, когда памятник мог
существовать и был переписан в собрание рукописей
Наг-Хаммади.
Что же касается этого собрания, <Гром> не
одинок там. Божество, от имени которого ведется речь
в документе, в некотором смысле сродни Софии Эпи-
нойи из Апокрифа Иоанна. Разумеется, можно гово-
рить лишь о каких-то чертах сходства, подсказанных
неоднородностью этого образа, совместившего в себе
знание и незнание. Другой памятник из собрания ино-
го характера, чем Апокриф Иоанна, - <Толкование
о душе>, где влияние христианских идей весьма ощу-
тимо, также напоминает <Гром> мучающейся своим
падением и раздвоенностью главным действующим ли-
цом произведения - душой: Несомненная близость,
отмеченная всеми комментаторами, есть у отрывка из
<Грома> с двумя текстами из второго сборника Наг-
Хаммади - пятым и четвертым. Как ни далеки могут
быть по своему происхождению эти памятники, для
определенного уровня сознания, в большей или мень-
шей степени окрашенного влиянием гностического
умонастроения, для составителей сборников, их заказ-
чиков и читателей они обладали известным единством.
Недаром в шестом сборнике вместе с <Громом> ока-
залось несколько памятников, близких христианской
традиции, а также герметических, не говоря об отрыв-
ке из <Государства> Платона. В этом пестром наборе
издателями английских переводов в аннотациях к
текстам было справедливо отмечено влияние гности-
ческого мировосприятия в идеях и образах ".
Упоминая о связях <Грома>, как феномена поз-
днеантичной культуры, с документами, близкими по
времени, не стоит забывать о жизни выраженных в
нем мыслей в будущем - даже таком отдаленном, как
Возрождение. Пусть мифологизирована речь памятни-
ка и ведет ее некое женское божество, эта речь отста-
ивает то единство мира, которое со временем вдохно-
вит и Фичино, и Джордано Бруно, и многих других.
Гром. Совершенный Ум
[13]
(1) Гром. Совершенный Ум.
(2) Я послана
(3) Силой. И я пришла к тем, кто
(4) думает обо мне. И нашли меня
(5) среди тех, кто ищет меня.
(6) Смотрите на меня те, кто думает обо мне!
(7) Те, кто слушает, да слышат меня!
(8) Те, кто ждал меня, берите меня
(9) себе. И не гоните меня
(10) с ваших глаз!
(11) И не дайте, чтобы ваш голос
(12) ненавидел меня, ни ваш слух!
(13) Да не будет не знающего меня
(14) нигде и никогда! Берегитесь,
(15) не будьте не знающими меня!
(16) Ибо я первая и последняя. Я
(17) почитаемая и презираемая.
(18) Я блудница и святая.
(19) Я жена и
(20) дева. Я мать
(21) и дочь. Я члены тела
(22) моей матери. Я неплодность,
(23) и есть множество ее сыновей. Я
(24) та, чьих браков множество, и
(25) я не была в замужестве. Я облегчающая роды
(26) и та, что не рожала. Я
(27) утешение в моих родовых муках. Я
(28) новобрачная и новобрачный.
(29) И мой муж тот, кто
(30) породил меня. Я мать
(31) моего отца и сестра моего
(32) мужа, и он мой отпрыск.
(33) Я раба того, кто
(34) приготовил меня. Я госпожа
[14]
(1) моего отпрыска. Но он тот, кто породил меня
(2) до времени в род
(3) рождения. И он мой отпрыск
(4) во времени, и моя сила
(5) от него. Я опора
(6) его силы в его детстве, [и]
(7) он посох моей
(8) старости.
1 2 3