То отряд гигантских жен-воительниц, резвящихся в воде, дабы освежить себя после сраженья и восстановить свою Силу,подобную силе стремительных львиц. В мгновенье ока они набрасываются на него, хватают, стаскивают вниз, тянут во все стороны, пробуют его пальцами, языками, ногтями, зубами. «Нет, не надо, вы сошли с ума, оставьте же меня, что вы делаете со мной, постойте, вы убьете меня, о, сжальтесь!..»
Над ним, оставленным в лесу на смерть, смилостивился Отшельник,который, присвечивая себе фонарем, бродил по полю битвы, сочленяя воедино останки и врачуя раны покалеченных. Слова святого человека можно было угадать в последней карте, которую дрожащей рукой положил на стол рассказчик: «Не знаю, лучше ли для тебя, что ты остался в живых, солдат. Поражение и гибель постигли не только воинство под вашим стягом: призрак мстительных амазонок сметает и уничтожает армии и империи, распространяется по континентам земли, десять тысяч лет подчиненной мужской власти, сколь хрупкой бы та ни казалась. Порочная вражда, удерживавшая мужчин и женщин в семейной войне, уничтожена; супруги, сестры, дочери, матери более не признают в нас отцов, братьев, сыновей, мужей, но только лишь врагов, и все спешат с оружием в руках, чтобы встать в ряды мстительниц. Гордые храбрецы падают один за другим; ни один мужчина не избежал печальной доли; тех, кого не убивают, они кастрируют; лишь нескольким избранным на роль трутней в улье дарована отсрочка, но их, возможно, ожидают пытки пострашнее: угнетенной гордости. Для мужчины, который думал, будто он Человек, нет спасенья. Карающие царицы станут править ближайшее тысячелетие».
Повесть о королевстве вампиров
Лишь один из нас не казался напуганным даже наиболее страшными картами; в самом деле, он, похоже, был коротко знаком с Тринадцатым Арканом. Это был дородный мужчина, как и тот, что изображен на Паже Палии.Выстраивая карты в линию, он, казалось, выполнял свою обычную работу, внимательно следя за равномерным распределением прямоугольников, разделенных узкими проходами. Было естественным предположить, что деревянная дубина, на которую тот опирался на картинке, есть держак воткнутого в землю заступа, и что он – гробокопатель.
В неверном пламени свечей карты изображают ночной пейзаж, кубкивыстроены подобно урнам, гробам, могилам, заросшим крапивой, мечи издают металлический звук, подобно лопатам или заступам, ударившим о свинцовую крышку, палицычерны, подобно погнутым крестам, золото монетпоблескивает, подобно блуждающим огонькам. И лишь только Луна выплыла из-за облаков, поднимается вой шакалов, неистово скребущих края могил и отгоняющих тарантулов и скорпионов от своего смердящего пиршества.
В этом ночном пейзаже мы могли представить встревоженного Короля, сопровождаемого придворным карликом-шутом (мы видим карты Король Мечейи Шут,что точно соответствует картине), и мы могли вообразить их разговор, подслушанный гробокопателем. Что ищет здесь король в такой час? Карта Королева Кубковпредполагает, что он в поисках своей супруги; шут видел, как она скрытно покинула дворец, и полушутя-полусерьезно убедил государя последовать за нею. Проказник-карлик усматривает здесь интригу Любви;но король уверен, что все, что бы ни делала его супруга, отмечено лучами Солнца,в особенности забота о сиротах, милосердие и благотворительность, которые поглощают все ее время.
Король – оптимист по характеру: в его державе все движется к лучшему, Монетыобращаются и вкладываются с умом, Кубкиизобилия утоляют пиршественную жажду щедрыми угощениями, Колесоогромного механизма поворачивается само собою день и ночь, и тут же Правосудие,суровое и разумное, как и то, что изображено на карте в образе чиновника с твердым взором, стоящим позади ее окна. Город, созданный Королем, имеет множество граней, подобно кристаллу или Тузу Кубков,пробуравлен, как голова сыра, окнами небоскребов, шахтами лифтов, увенчан автострадами со множеством паркингов; это светящийся муравейник, пронизанный линиями метрополитена, город, чьи шпили властвуют над облаками, а черные крылья испарений погребены в недрах земных, чтобы не портили вида огромных сверкающих окон и хромированного металла.
Карлик же каждый раз, как открывал рот, между насмешкой и шуткой высказывал сомнения, передавал слухи, доносил о беспокойстве и тревоге, витавших в воздухе; ему казалось, что могучий механизм движим адскими чудовищами и что черные крылья, отросшие под городом-чашей, свидетельствуют о западне, которая находится внизу. Король же вынужден был терпеть: не он ли платил Шуту жалованье, добровольно обрекая себя на непослушание и злоязычие своего любимца. Это древний и мудрый обычай при дворах, чтобы Шут, Карлик или Поэт язвили и осмеивали ценности, на которых государь строит свое правление, дабы продемонстрировать ему, что каждая прямая линия предполагает скрещенную противоположность, каждый конечный продукт есть лишь куча неподходящих частиц, каждый умный разговор есть только сотрясение воздуха. И все же временами эти софизмы, колкости, насмешки пробуждали неясную тревогу в Короле: все это было предусмотрено и даже определено контрактом Короля и Карлика, и все же это немного беспокоило его, не только оттого, что главное назначение беспокойства – заставить человека чувствовать себя обеспокоенным, но главным образом оттого, что Король действительно испытывал неловкость.
Это чувство владеет Королем и сейчас, когда Шут ведет его в лес, где все мы заблудились. «Я не предполагал, что в моем королевстве остался столь густой лес, – должно быть, замечает монарх. – Теперь я могу лишь насмехаться над теми, кто утверждает, что я мешаю листьям вдыхать кислород сквозь поры и впитывать солнечные лучи своим зеленым соком».
И Шут сказал: «Когда б я был Вашим Величеством, я бы не слишком радовался. Не за стенами освещенной столицы роняет сень этот лес, но внутри: в умах ваших подданных, последовательных и деятельных».
– Так ты обвиняешь меня в том, что нечто ускользнуло из-под моего контроля, Шут?
– Вот это мы сейчас увидим.
Лес расступается, открывая просветы вспаханной земли, прямоугольные ямы, белые пятна, подобные грибам, прорастающим из земли. В ужасе мы видим на Тринадцатом Аркане таро, что подлесок удобрен полуразложившимися телами и костьми без плоти.
– Куда ты завел меня, дурак? Это же кладбище!
И Шут говорит, указывая на беспозвоночных, кишащих в могилах: «Здесь правит монарх, могущественнее тебя: Его Величество Червь!»
– Никогда не видел в своей земле столь отвратительного места. Какой идиот здесь надсматривает?
– Я, Ваше Величество, к вашим услугам! – То была минута, когда на сцену выступает гробокопатель и начинает свою речь. – Чтобы подавить мысли о смерти, граждане прячут тела здесь, как попало. Но затем, действительно подавленные, они вспоминают о них вновь, и приходят узнать, надежно ли похоронены тела, правда ли, что мертвые, будучи мертвы, действительно нечто иное, чем живые, ибо иначе живые не будут полностью уверены, что живы, не так ли? И вот этим-то, захоронением и эксгумацией, копанием и засыпанием, всей этой суетой, вот чем я занят». И гробокопатель поплевывает на руки и принимается вновь копать.
Наше внимание переключается на другую карту, которая, казалось, желает оставаться неприметной. Это Папесса,и мы указываем на нее нашему компаньону вопрошающим жестом. Он мог соответствовать вопросу, заданному гробокопателю Королем, заметившим фигуру, пробирающуюся между могил и облаченную в монашеские ризы. «Кто эта старуха, что рыщет по кладбищу?»
– Помилуй Господи! По ночам здесь собирается племя мерзких женщин, – должно быть отвечал гробокопатель, осеняя себя крестным знамением. – Посвященные в тайну приворотных зелий и книги ведовства, они ищут компоненты для своих снадобий.
– Давай последуем за ней и проследим, что она станет делать.
– Но без меня, Ваше Величество! – с этими словами Карлик с содроганием отступил. – И умоляю вас, обойдите ее десятой дорогой!
– Я должен разузнать во что бы то ни стало, до какой степени дикие суеверия еще сохранились в моем королевстве. – Можно было поклясться упрямой натурой Короля: гробокопатель указывал дорогу, он шел за ним.
На Аркане под названием Звездамы видим женщину, снимающую свой плащ и монашеский убор. Она отнюдь не стара; она нага. При мерцании неверного лунного света открывается, что ночная посетительница кладбища напоминает Королеву. Сперва Король узнает тело своей супруги, матово-жемчужную грудь, нежные плечи, роскошные бедра, упругий живот; затем, как скоро она обнажает чело и открывает свое лицо, обрамленное тяжелыми власами, ниспадающими на плечи, мы также раскрываем от удивления рты: если бы не исступленное выражение лица, отсутствующее на парадных портретах, она была бы совершенно схожа с Королевой.
– Как этим глупым колдуньям удается принимать обличье благородных и возвышенных людей? – именно такой была реакция Короля, который, дабы отвести подозрения от собственной супруги, готов был согласиться с тем, что ведьмы действительно обладают некой таинственной силой, включая способность к превращению. Он, вероятно, тотчас же отмел иное, более правдоподобное объяснение («Моя жена, бедняжка, такая нервная, а теперь страдает также лунатизмом!»), глядя на то, что делает предполагаемая лунатичка, стоя на коленях у края ямы: она смазывает землю черными снадобьями (если, конечно, приспособление, которое она держит в руках, не является ацетиленовой горелкой, разбрасывающей искры и плавящей свинцовые печати гроба).
Какое бы действие ни производилось, оно касалось открывания гробницы, сцены, которую иная карта предвещала в день Страшного Суда,но на самом деле угадывалась в жесте руки порочной женщины. При помощи Пары Палиии веревки ведьма за ноги извлекла из ямы тело Повешенного.Тело оказалось мужским, похоже, хорошо сохранившимся; жесткие иссиня-черные волосы ниспадали с бледного черепа; глаза были широко раскрыты, как будто от ужаса насильственной смерти; губы открывали длинные и острые звериные клыки…
Во всем этом кошмаре одна деталь особенно потрясла нас: как ведьма являлась двойником Королевы, так точно извлеченный труп и Король были похожи как две капли воды. Единственный, кто не замечает этого, – сам Король, бормочущий: «Ведьма… вампир… и прелюбодейка!» Осознал ли он, что ведьма и его жена – одно и то же? Или, возможно, думает, что, приняв обличье его супруги, ведьма должна также уважать и ее обязательства? Быть может, мысль, что ему изменили с его собственным двойником, могла утешить его? Но никто не отваживался сказать ему это.
На дне могилы творится нечто непристойное: ведьма садится на тело, как наседка; теперь покойник встает вертикально, как Туз Палиц;подобно Пажу Кубковон подносит к губам предложенный ведьмою кубок; как в Паре Кубковони чокаются, поднимая бокалы, полные свежей, еще не свернувшейся крови.
– Оказывается, мое металлическое и стерильное королевство представляет собою скопище вампиров!
Вероятно, так воскликнул Король, а его волосы встали дыбом на голове и в мгновенье поседели. Он всегда был уверен, что его столица, гигантский метрополис, компактна и прозрачна, словно чаша, вырезанная из горного хрусталя; ныне же оказывается, что она ноздревата и гангренозена, как старая пробка, которая затыкает брешь в плотине, сдерживающей натиск царства мертвых.
– Я должен сказать тебе, – это объяснение могло исходить лишь от гробокопателя, – что в ночь солнцестояния и равноденствия эта колдунья приходит на могилу своего супруга, которого она же и убила, выкапывает его труп, вдыхает в него жизнь, питая кровью из собственных вен, и совокупляется с ним в великом шабаше тел, которые напитывают свои изношенные артерии чужой кровью и согревают тем свое порочное лоно гермафродита.
Карты таро дают две версии этого порочного ритуала, столь различные, что казались несовместимыми; одна, грубая, представляла омерзительную фигуру одновременно мужчины, женщины и летучей мыши, известную как Дьявол;другая же, вся в гирляндах и венках, праздновала примирение подземных сил с Небесными, символизируя единство Мирав танце колдуньи или нимфы, нагой и торжествующей. (Но гравер обеих карт таро мог быть все же одним и тем же человеком, тайным адептом ночного культа, изобразившим в грубых линиях повозку Дьявола, чтобы посмеяться над невежеством экзорсистов и инквизиторов, и проявившим свои способности к аллегорическому языку своей тайной веры.)
– Скажи, мой добрый друг, как мне очистить мои земли от этого бедствия? – спросил, должно быть, Король и тотчас же, в воинственном порыве (карты мечейвсегда были под рукой, чтобы напомнить, что верховная власть принадлежит ему), он предложил: «Я мог бы с легкостью вывести свою армию, искусную в науке окружения и наступления, беспощадную в битве, огнем и мечом вырубить под корень всю эту дьявольщину, не оставляя ни травинки, ни листа, ни живой души…»
– Ваше величество, это было бы ошибкой, – прерывает его гробокопатель;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Над ним, оставленным в лесу на смерть, смилостивился Отшельник,который, присвечивая себе фонарем, бродил по полю битвы, сочленяя воедино останки и врачуя раны покалеченных. Слова святого человека можно было угадать в последней карте, которую дрожащей рукой положил на стол рассказчик: «Не знаю, лучше ли для тебя, что ты остался в живых, солдат. Поражение и гибель постигли не только воинство под вашим стягом: призрак мстительных амазонок сметает и уничтожает армии и империи, распространяется по континентам земли, десять тысяч лет подчиненной мужской власти, сколь хрупкой бы та ни казалась. Порочная вражда, удерживавшая мужчин и женщин в семейной войне, уничтожена; супруги, сестры, дочери, матери более не признают в нас отцов, братьев, сыновей, мужей, но только лишь врагов, и все спешат с оружием в руках, чтобы встать в ряды мстительниц. Гордые храбрецы падают один за другим; ни один мужчина не избежал печальной доли; тех, кого не убивают, они кастрируют; лишь нескольким избранным на роль трутней в улье дарована отсрочка, но их, возможно, ожидают пытки пострашнее: угнетенной гордости. Для мужчины, который думал, будто он Человек, нет спасенья. Карающие царицы станут править ближайшее тысячелетие».
Повесть о королевстве вампиров
Лишь один из нас не казался напуганным даже наиболее страшными картами; в самом деле, он, похоже, был коротко знаком с Тринадцатым Арканом. Это был дородный мужчина, как и тот, что изображен на Паже Палии.Выстраивая карты в линию, он, казалось, выполнял свою обычную работу, внимательно следя за равномерным распределением прямоугольников, разделенных узкими проходами. Было естественным предположить, что деревянная дубина, на которую тот опирался на картинке, есть держак воткнутого в землю заступа, и что он – гробокопатель.
В неверном пламени свечей карты изображают ночной пейзаж, кубкивыстроены подобно урнам, гробам, могилам, заросшим крапивой, мечи издают металлический звук, подобно лопатам или заступам, ударившим о свинцовую крышку, палицычерны, подобно погнутым крестам, золото монетпоблескивает, подобно блуждающим огонькам. И лишь только Луна выплыла из-за облаков, поднимается вой шакалов, неистово скребущих края могил и отгоняющих тарантулов и скорпионов от своего смердящего пиршества.
В этом ночном пейзаже мы могли представить встревоженного Короля, сопровождаемого придворным карликом-шутом (мы видим карты Король Мечейи Шут,что точно соответствует картине), и мы могли вообразить их разговор, подслушанный гробокопателем. Что ищет здесь король в такой час? Карта Королева Кубковпредполагает, что он в поисках своей супруги; шут видел, как она скрытно покинула дворец, и полушутя-полусерьезно убедил государя последовать за нею. Проказник-карлик усматривает здесь интригу Любви;но король уверен, что все, что бы ни делала его супруга, отмечено лучами Солнца,в особенности забота о сиротах, милосердие и благотворительность, которые поглощают все ее время.
Король – оптимист по характеру: в его державе все движется к лучшему, Монетыобращаются и вкладываются с умом, Кубкиизобилия утоляют пиршественную жажду щедрыми угощениями, Колесоогромного механизма поворачивается само собою день и ночь, и тут же Правосудие,суровое и разумное, как и то, что изображено на карте в образе чиновника с твердым взором, стоящим позади ее окна. Город, созданный Королем, имеет множество граней, подобно кристаллу или Тузу Кубков,пробуравлен, как голова сыра, окнами небоскребов, шахтами лифтов, увенчан автострадами со множеством паркингов; это светящийся муравейник, пронизанный линиями метрополитена, город, чьи шпили властвуют над облаками, а черные крылья испарений погребены в недрах земных, чтобы не портили вида огромных сверкающих окон и хромированного металла.
Карлик же каждый раз, как открывал рот, между насмешкой и шуткой высказывал сомнения, передавал слухи, доносил о беспокойстве и тревоге, витавших в воздухе; ему казалось, что могучий механизм движим адскими чудовищами и что черные крылья, отросшие под городом-чашей, свидетельствуют о западне, которая находится внизу. Король же вынужден был терпеть: не он ли платил Шуту жалованье, добровольно обрекая себя на непослушание и злоязычие своего любимца. Это древний и мудрый обычай при дворах, чтобы Шут, Карлик или Поэт язвили и осмеивали ценности, на которых государь строит свое правление, дабы продемонстрировать ему, что каждая прямая линия предполагает скрещенную противоположность, каждый конечный продукт есть лишь куча неподходящих частиц, каждый умный разговор есть только сотрясение воздуха. И все же временами эти софизмы, колкости, насмешки пробуждали неясную тревогу в Короле: все это было предусмотрено и даже определено контрактом Короля и Карлика, и все же это немного беспокоило его, не только оттого, что главное назначение беспокойства – заставить человека чувствовать себя обеспокоенным, но главным образом оттого, что Король действительно испытывал неловкость.
Это чувство владеет Королем и сейчас, когда Шут ведет его в лес, где все мы заблудились. «Я не предполагал, что в моем королевстве остался столь густой лес, – должно быть, замечает монарх. – Теперь я могу лишь насмехаться над теми, кто утверждает, что я мешаю листьям вдыхать кислород сквозь поры и впитывать солнечные лучи своим зеленым соком».
И Шут сказал: «Когда б я был Вашим Величеством, я бы не слишком радовался. Не за стенами освещенной столицы роняет сень этот лес, но внутри: в умах ваших подданных, последовательных и деятельных».
– Так ты обвиняешь меня в том, что нечто ускользнуло из-под моего контроля, Шут?
– Вот это мы сейчас увидим.
Лес расступается, открывая просветы вспаханной земли, прямоугольные ямы, белые пятна, подобные грибам, прорастающим из земли. В ужасе мы видим на Тринадцатом Аркане таро, что подлесок удобрен полуразложившимися телами и костьми без плоти.
– Куда ты завел меня, дурак? Это же кладбище!
И Шут говорит, указывая на беспозвоночных, кишащих в могилах: «Здесь правит монарх, могущественнее тебя: Его Величество Червь!»
– Никогда не видел в своей земле столь отвратительного места. Какой идиот здесь надсматривает?
– Я, Ваше Величество, к вашим услугам! – То была минута, когда на сцену выступает гробокопатель и начинает свою речь. – Чтобы подавить мысли о смерти, граждане прячут тела здесь, как попало. Но затем, действительно подавленные, они вспоминают о них вновь, и приходят узнать, надежно ли похоронены тела, правда ли, что мертвые, будучи мертвы, действительно нечто иное, чем живые, ибо иначе живые не будут полностью уверены, что живы, не так ли? И вот этим-то, захоронением и эксгумацией, копанием и засыпанием, всей этой суетой, вот чем я занят». И гробокопатель поплевывает на руки и принимается вновь копать.
Наше внимание переключается на другую карту, которая, казалось, желает оставаться неприметной. Это Папесса,и мы указываем на нее нашему компаньону вопрошающим жестом. Он мог соответствовать вопросу, заданному гробокопателю Королем, заметившим фигуру, пробирающуюся между могил и облаченную в монашеские ризы. «Кто эта старуха, что рыщет по кладбищу?»
– Помилуй Господи! По ночам здесь собирается племя мерзких женщин, – должно быть отвечал гробокопатель, осеняя себя крестным знамением. – Посвященные в тайну приворотных зелий и книги ведовства, они ищут компоненты для своих снадобий.
– Давай последуем за ней и проследим, что она станет делать.
– Но без меня, Ваше Величество! – с этими словами Карлик с содроганием отступил. – И умоляю вас, обойдите ее десятой дорогой!
– Я должен разузнать во что бы то ни стало, до какой степени дикие суеверия еще сохранились в моем королевстве. – Можно было поклясться упрямой натурой Короля: гробокопатель указывал дорогу, он шел за ним.
На Аркане под названием Звездамы видим женщину, снимающую свой плащ и монашеский убор. Она отнюдь не стара; она нага. При мерцании неверного лунного света открывается, что ночная посетительница кладбища напоминает Королеву. Сперва Король узнает тело своей супруги, матово-жемчужную грудь, нежные плечи, роскошные бедра, упругий живот; затем, как скоро она обнажает чело и открывает свое лицо, обрамленное тяжелыми власами, ниспадающими на плечи, мы также раскрываем от удивления рты: если бы не исступленное выражение лица, отсутствующее на парадных портретах, она была бы совершенно схожа с Королевой.
– Как этим глупым колдуньям удается принимать обличье благородных и возвышенных людей? – именно такой была реакция Короля, который, дабы отвести подозрения от собственной супруги, готов был согласиться с тем, что ведьмы действительно обладают некой таинственной силой, включая способность к превращению. Он, вероятно, тотчас же отмел иное, более правдоподобное объяснение («Моя жена, бедняжка, такая нервная, а теперь страдает также лунатизмом!»), глядя на то, что делает предполагаемая лунатичка, стоя на коленях у края ямы: она смазывает землю черными снадобьями (если, конечно, приспособление, которое она держит в руках, не является ацетиленовой горелкой, разбрасывающей искры и плавящей свинцовые печати гроба).
Какое бы действие ни производилось, оно касалось открывания гробницы, сцены, которую иная карта предвещала в день Страшного Суда,но на самом деле угадывалась в жесте руки порочной женщины. При помощи Пары Палиии веревки ведьма за ноги извлекла из ямы тело Повешенного.Тело оказалось мужским, похоже, хорошо сохранившимся; жесткие иссиня-черные волосы ниспадали с бледного черепа; глаза были широко раскрыты, как будто от ужаса насильственной смерти; губы открывали длинные и острые звериные клыки…
Во всем этом кошмаре одна деталь особенно потрясла нас: как ведьма являлась двойником Королевы, так точно извлеченный труп и Король были похожи как две капли воды. Единственный, кто не замечает этого, – сам Король, бормочущий: «Ведьма… вампир… и прелюбодейка!» Осознал ли он, что ведьма и его жена – одно и то же? Или, возможно, думает, что, приняв обличье его супруги, ведьма должна также уважать и ее обязательства? Быть может, мысль, что ему изменили с его собственным двойником, могла утешить его? Но никто не отваживался сказать ему это.
На дне могилы творится нечто непристойное: ведьма садится на тело, как наседка; теперь покойник встает вертикально, как Туз Палиц;подобно Пажу Кубковон подносит к губам предложенный ведьмою кубок; как в Паре Кубковони чокаются, поднимая бокалы, полные свежей, еще не свернувшейся крови.
– Оказывается, мое металлическое и стерильное королевство представляет собою скопище вампиров!
Вероятно, так воскликнул Король, а его волосы встали дыбом на голове и в мгновенье поседели. Он всегда был уверен, что его столица, гигантский метрополис, компактна и прозрачна, словно чаша, вырезанная из горного хрусталя; ныне же оказывается, что она ноздревата и гангренозена, как старая пробка, которая затыкает брешь в плотине, сдерживающей натиск царства мертвых.
– Я должен сказать тебе, – это объяснение могло исходить лишь от гробокопателя, – что в ночь солнцестояния и равноденствия эта колдунья приходит на могилу своего супруга, которого она же и убила, выкапывает его труп, вдыхает в него жизнь, питая кровью из собственных вен, и совокупляется с ним в великом шабаше тел, которые напитывают свои изношенные артерии чужой кровью и согревают тем свое порочное лоно гермафродита.
Карты таро дают две версии этого порочного ритуала, столь различные, что казались несовместимыми; одна, грубая, представляла омерзительную фигуру одновременно мужчины, женщины и летучей мыши, известную как Дьявол;другая же, вся в гирляндах и венках, праздновала примирение подземных сил с Небесными, символизируя единство Мирав танце колдуньи или нимфы, нагой и торжествующей. (Но гравер обеих карт таро мог быть все же одним и тем же человеком, тайным адептом ночного культа, изобразившим в грубых линиях повозку Дьявола, чтобы посмеяться над невежеством экзорсистов и инквизиторов, и проявившим свои способности к аллегорическому языку своей тайной веры.)
– Скажи, мой добрый друг, как мне очистить мои земли от этого бедствия? – спросил, должно быть, Король и тотчас же, в воинственном порыве (карты мечейвсегда были под рукой, чтобы напомнить, что верховная власть принадлежит ему), он предложил: «Я мог бы с легкостью вывести свою армию, искусную в науке окружения и наступления, беспощадную в битве, огнем и мечом вырубить под корень всю эту дьявольщину, не оставляя ни травинки, ни листа, ни живой души…»
– Ваше величество, это было бы ошибкой, – прерывает его гробокопатель;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13