Наверху и при Хрущеве сидели люди старой закваски, родные с Поповым души. Потому писания, хлопоты неуемного старца имели только один результат: пошли разговоры…
Разговорам (была ж «оттепель»!) сообщало соблазнительный душок выражение старичка: «Разве допустимо, чтобы в Советском Союзе действовали компрачикосы?»
Благодаря «компрачикосам» разговорчики и захватывали.
* * *
Сашка-король услышал, как разговаривали сестра Светлана с сестрой Надей, но понял не все. Вскоре няня Люда «разжевала» и дополнила. Она была читающей няней (что, конечно, великая редкость) и, хотя Диккенса называла Диксоном, Гюго знала. По-своему, как сумела, пересказала мальчишкам роман «Человек, который смеется».
А заключила с лукавым смешочком:
– Ваше счастье, кролики, что «компрачикосу» стало лень резать…
В недобрую, в роковую минуту сказала это няня Люда.
На другой день – осенний, темный от тяжелых туч – профессор Попов решил на разговорчики ответить.
Пожалуйста! Мой метод принес не вред, а пользу. Проверенный временем, он практикуется и ныне.
Профессор распорядился подготовить пару больных: он будет сам оперировать.
16
Гулк! гулк! гулк! – стучит в груди…
– Пись-пись! – велит Скрипу сестра. – Пись-пись! Сам пописаешь или, может, подоить?
Нянька приподняла его под мышки, сестра держит меж его ног стеклянную «утку». Сейчас его повезут… повезут – резать… Его кожу – ей бывает так больно, когда вонзается игла шприца, – станут резать ножом…
– Пись – говорю! – злющим голосом выкрикивает сестра. – Или мне за тебя?!
Хохот! Мальчишки на койках веселятся. Выпало утро поинтереснее – Скрипа везут на операцию.
За окнами еще не рассвело, и в палате ярко горят лампочки. У Скрипа льются слезы. Ему хочется крикнуть мальчишкам, что это не от страха – просто свет так сильно бьет в глаза…
Нянька, держа его под мышки, встряхнула раз-другой – чтобы заставить пописать. Нянька и сестра подозревают, что он нарочно терпит – из озорства.
Если б он мог быть таким! Знать, что тебя везут резать, – и озорничать! Как было б здорово – быть до того бесстрашным… гордым!..
Струйка брызнула, брызнула пару раз и прекратилась. Как будто кран закрутили. Так накрепко – ничего не поделать. Он хнычет:
– Я – все-о-о…
– Все так все! – говорит сестра с угрозой. – Сам же потом поплачешь, смотри!
Его положили на высокий длинный стол – железный, холодный. Острый горб надавил на голую жесткую поверхность стола – стал мозжить. Повернуться бы набок, но нянька хлопнула его по груди, велела не шевелиться. Стол поехал – он был на колесиках.
Над Скрипом тянется потолок коридора, глаза режет ослепительный свет лампочек, они проплывают над ним одна за другой… пятая, шестая… Спина болит все сильнее, он терпит, боясь двинуться, его подташнивает от ужаса, в груди – гулк! гулк! гулк!.. – его везут, везут на холодном железном столе к страшному месту под названием «операционная».
Ввезли в залитый светом кабинет – он скосил глаза и увидел белую блестящую раковину умывальника, а рядом – стеклянный шкаф, за стеклом – разные бутылочки, пузырьки. Возле Скрипа прошла сестра, она как-то клонится вперед, а лицо – словно заплаканное. Мальчишки ему раньше показывали на нее в коридоре, он знает, что это не обычная сестра, а – операционная. Ее зовут Анна Марковна.
Она велела няньке снять с него рубашку – он остался совсем голым на голом железном столе. Холодно, его подергивает дрожь, но зато Анна Марковна разрешила сесть – и боль в горбу прошла.
Ноги Скрипа тонкие, слабые; правая побойчее: отец с матерью прозвали ее «хулиганкой». А левую – «сироткой».
Анна Марковна стала обтирать «сиротку» от живота до пальцев ватой со спиртом, и тут вошли врачи и врачихи. И профессор Попов. Сестра мигом повернулась к нему, поздоровалась таким голосом, как будто она очень рада.
– Здравствуй, Марковна! – громко ответил профессор. – Давно мы с тобой не оперировали. Ну, как твоя спина? Все гнешься? – он прошел к умывальнику, стал мыть руки.
Сестра тоскливо пожаловалась:
– Бодриться не буду… улучшения нет.
– Положу-ка я тебя на полгода на вытяжение!
У профессора большой нос, из ноздрей торчат черные густые пучочки волос. Губы тоже большие – пухлые, розовые. И насмешливые.
Сестра совсем расстроенным голосом сказала:
– Если б это помогло, разве б я не легла?
Профессор Попов стряхивал с рук воду:
– Не кисни, Марковна, мы тебя еще замуж отдадим! Такого найдем мужика!
Скрипу показалось – сестра сейчас заплачет навзрыд.
– Да что вы… я распрямиться не могу.
– Он тебя и распрямит!
Какой-то молодой врач захохотал. За ним хохотнула молодая врачиха с веснушками на лице. Другие тоже смеялись.
Профессор подошел к Скрипу, указательным пальцем постучал по его левой ноге выше коленки, объявил врачам:
– Видите, какая плохая нога? Очень плохая! А после моей операции она будет действовать, больной будет передвигаться!
Но ведь Скрип и без того ходит! Опирается на клюшку, идет потихонечку, идет. И эта плохая нога его держит! Сказать им?
Открыть рот при врачах – до чего страшно…
Он растерянно крутнул головой и вдруг увидал на столе невдалеке сверкающие щипцы, здоровенные ножницы и… ножи, которыми режут больных: скальпели. Он тотчас узнал их, потому что мальчишки про них рассказывали. От жути у него «открылся кран» – и потекло…
– С полным пузырем привезли, – сказал кто-то из врачей.
Профессор Попов взвизгнул:
– Та-а-ак!!!
Нашел взглядом стоявшую среди врачей Роксану Владимировну:
– Узнать, какая дура готовила больного! Р-р-работать у нас наскучило?! В три шеи ее!
Роксана Владимировна сильно покраснела, ее красивые глаза стали странно белыми. Она жалобно всхлипнула: – Я выясню! – и выбежала опрометью.
* * *
Скрипа обтерли простыней, переложили на кушетку. Анна Марковна стала снова «обрабатывать» его ногу ватой со спиртом.
Профессор Попов ходил взад-вперед по кабинету, сердито, резким тонким голосом пел:
Кто мо-о-жет сравниться с Матильдой моей,
Сверкающей искрами черных очей…
Врачи тихо стояли в сторонке.
Пришли еще сестры, ввезли Скрипа в кабинет, где электрического света было еще больше. Там положили на другой стол – без колес, стали обтирать ногу ватой с йодом, а он думал: если б у него была храбрость и если б удалось схватить нож… как он размахивал бы им:
«Не подходите! Не подходите к моей ноге, злодеи пр-р-роклятые!!!»
Его прижали спиной к столу – опять заныл горб, привязали к чему-то руки и ноги, он увидел перед лицом белую простыню – кто-то держал ее над ним.
Голос профессора Попова:
– Организм слабенький, и я решил под местным наркозом.
Это значит – его не будут усыплять. А простыню держат перед глазами, чтобы он не увидел, как нож рассечет его ногу… В нее больно вонзилась игла, а женский голос сказал нараспев:
– И уронила бедная девочка ведро в колодец…
Другой женский голос перебил ворчливо:
– Чего с середины-то начала?
Первый голос ответил:
– Начало тяжелое – мачеха злая, падчерицу била… Спустилась девочка за ведром в колодец и не утонула, смотрит – вовсе не вода вокруг, и все хорошо…
Тут ногу ожгло как огнем – он вскрикнул. Хруст, хруст, несчастная нога дергается – он это чувствует…
А женский голос тянет:
– Идет, идет девочка и видит избушку…
Он давно знает эту сказку, он думает: разве так мучила мачеха девочку – разрезала ей ногу? «Ногу, – шепчет он, – оставьте мою ногу-ногу-ногу!!!»
17
Когда нога заживет после операции, он увидит: она сделалась еще тоньше. От таза до колена – обтянутая кожей кость. Он трогал ее, и она была нечувствительная, будто затекла. Это так и останется.
* * *
Он осторожно ступил на ногу – держит! Она ни чуточки не стала крепче, но и держать не перестала. До чего он обрадовался! Оперся на клюшку, пошел, пошел… И вдруг нога подогнулась – словно кто-то чем-то острым сильно ударил сзади в сгиб колена. Он полетел навзничь – хрясь об пол затылком. Перед глазами полыхнуло, точно взорвалось солнце. Потом долго стоял в голове гуд.
Он так и будет падать навзничь, ударяясь головой об пол, об асфальт, о булыжники… Нога на всю жизнь останется «с сюрпризом». Неожиданно, на ровном месте: раз! – и подогнулась…
* * *
Его повели в ординаторскую, перед тем няня Люда успела ему шепнуть:
– Профессор Попов полюбуется на свою работку.
От этих слов он почувствовал дрожь даже внутри живота…
Ординаторская полна врачей, впереди стоит профессор Попов в высокой белоснежной шапочке. Он махнул рукой наискось сверху вниз – и сестры сдернули со Скрипа штаны и трусы. Профессор подошел ближе, вынул из нагрудного кармана халата очки и, наклонившись, стал смотреть сквозь них на свежий шрам на ноге Скрипа.
– Прекрасно! – энергично прошелся перед стоящим мальчиком, и другие врачи начали поочередно подходить и, присев на корточки, разглядывать ногу.
Потом все расступились – профессор приблизился снова и сказал Скрипу добрым голосом:
– Ну как наша ножка? Теперь она ходит?
От того, что голос был добрый, Скрипа пробрал ужас. Он подумал: если сказать, что нога стала неожиданно подгибаться, профессор будет опять резать и портить ее! И он крикнул:
– Она ходит! – ступил шаг, второй, третий, умоляя ногу, чтобы она выдержала. И нога на этот раз не подвела.
Профессор Попов ласково обратился к врачам:
– Ну – мы убедились… – и даже погладил мальчика по голове. Довольный, уже отворачивается – вдруг глянул на правую ногу Скрипа: – Конская стопа… Почему не выправлена?
После полиомиелита ступня правой ноги отогнулась вниз и как бы окостенела, перестав двигаться кверху. Скрип наступал только на носок. Врачи называют такую стопу «конской».
Профессор пальцем подозвал Роксану Владимировну:
– Тут можно без ножа. Займитесь!
* * *
После обеда, когда больные должны спать, Бах-Бах стала уводить Скрипа в кабинет рядом с «кубовой». Быстро, цокая каблучками, входила Роксана Владимировна с ледяным выражением на красивом лице. Скрипа клали на кушетку, Бах-Бах придавливала его к ней, держала руки. Роксана Владимировна одной рукой сжимала его правую лодыжку, а другой отгибала ступню кверху.
Ступня не хотела двигаться – Роксана Владимировна налегала… Свирепая боль сводила щиколотку, била от пятки до колена, до таза, отдавалась в голову – Скрип корчился, кричал, кричал…
Раз он задохнулся от крика, замолк и услыхал, как металлический голос Роксаны Владимировны обругал няньку:
– Не открывайте дверь! У нас тут песнь ямщика разливается.
* * *
Пройдет время, однажды он услышит, как по радио пропоют:
Разливается песнь ямщика…
Тут же ступня заноет.
* * *
Роксана Владимировна день за днем налегала, налегала на ступню, потом наложила гипс. Когда его сняли, стопа снова сделалась «конской».
Скрип радовался, что хотя бы «обошлось без ножа».
Он узнал, что стало с девочкой, которую тоже прооперировал профессор Попов, и подумал – до чего же здорово он спасся!
Девочку после операции привели к профессору, а она и скажи: нога стала вдруг подгибаться ни с того, ни с сего… Тогда профессор вырезал ей коленную чашечку – нога больше не подгибается. Не сгибается совсем. Прежде девочка ходила с клюшкой, теперь – только на костылях, с трудом перебрасывая прямую негнущуюся ногу.
18
Скрипу ходить бы, ходить – упражнять ноги, а его опять целыми днями держат на вытяжении. На дворе давно уже зима. Ему это известно потому, что щели на окнах заклеены бумагой, а на стеклах – белые узоры. Когда они сходят, видны мелькающие снежинки. Но часто окна не оттаивают весь день.
Как-то няня Люда сказала:
– Сегодня тридцать два градуса. Светлана прибегла – красней помидора! Глаза горят! Но это уж не от мороза…
– А от чего? – Сашка-король отвратительно осклабился.
– Как она жопой играет! Долбится, как мышь! – няня Люда прыснула.
Сестра Светлана влетает в палату, халат шуршит и хрустит на ней, точно его накачивают насосом.
Коклета радостно уставился на нее:
– Доброе утро, тетя Лана!
– Кто, кто? Лана? – сказала она воркующим голосом, улыбнулась. – Лань… Красивое животное! Молодец!
– Чай, жених есть? – спросил Коклета.
– Какой любознательный!
– Женихуетесь? – спросил снова.
– Еще как жених-хуются! – воскликнул король, ухмыльнулся страшной харей.
– Р-рразговорчики, Слесарев! – сестра Светлана рассерженно крутнула к нему голову: меднокрасные локоны так и взметнулись.
19
А Нонка, рассуждают мальчишки, еще красивее сестры Светланы. Ведь с Нонкой «долбится» сам профессор Попов – «иначе она тут бы не работала без диплома! Из МГУ выгнали!» Они все знают от нянек.
Нонка – Нонна Витальевна. Воспитательница. В коротком халатике (осиная талия перетянута пояском) она выглядит школьницей. Наивное личико с высокими скулами, вздернутый носик. В удлиненных глазах – сладкое выражение. Густые пепельные волосы до плеч.
Она уводит ходячих в классную комнату. Считается, что они учатся как в школе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12