Но сзади ДОТ-а, в стороне города, затаилась тишина. Колючая проволока, окружающая ДОТ, была искусно скрыта в кустарниках.
Густая цепь немцев надвигалась на укрепление, не подозревая о нём. Солдаты бежали молча и не стреляли.
Они были уже на расстоянии прицельного винтовочного выстрела. А комендант всё выжидал. Он словно окаменел. Потом вдруг оторвался от щели, взмахнул кулаком и крикнул сильно и резко:
- Ого-онь!
В ту же секунду вздрогнули на столах пулемёты и забились оглушительной тяжёлой дробью.
Это было совсем неожиданно для немцев. Их бег мгновенно прекратился. Они падали вперёд на землю ничком, и невозможно было определить, кто падал от пуль и кто от страха. Через две-три секунды гитлеровцы снова выросли над полем. Такие же скрюченные, они бежали, но уже не к ДОТ-у, а назад. А пулемёты все били и били, срезая с поля бегущих. Пулемётные ленты, дрожа и прыгая, гнали в приёмники патроны. И люди у амбразур и щелей словно срослись со своим оружием.
У пулемётов работали Любов и Синицын. Анисимов, Горяев и Сибирко стреляли из винтовок.
- Стой! - скомандовал Усов.
Всё сразу умолкло. Комендант откинул голову, обтёр лоб и снова прильнул к щели.
За несколько напряжённых минут боя солдаты в первый раз взглянули друг на друга. Все молчали, ожидая слов командира.
- Хорошо! - сказал Усов.
- Добро! - повторил Любов.
Эта слова подействовали ободряюще и успокоительно. Сразу всё происшедшее показалось обычным и легко понимаемым.
- Приготовиться!
Гарнизон ожидал новой атаки. Но немцы, скрывшись в лесу, больше не показывались.
Рассветало. Свежий утренний ветер разогнал облака, и осеннее скупое солнце заглянуло в щель с восточной стороны. Серый дым низко стлался над полем.
5
В левом каземате у станкового пулемёта сидели двое - Горяев и Альянцев. Альянцев прибыл в отделение вместе с двумя сапёрами. Это было несколько дней назад, когда пулемётчики во главе с Усовым заступили на боевую вахту в укреплении.
Вдалеке, справа и слева, были слышны частые хлопки выстрелов и треск пулемётных очередей. Иногда тяжело ухали орудия. Горяев поминутно привставал на колено и смотрел через щель на чёрную полосу лесной опушки.
- Почему они не атакуют? - спрашивал Альянцев тихо.
Горяев не отвечал. Он сам удивлялся тому, что после второй атаки немцы успокоились. Может быть, они что-нибудь замышляют? Он подозревал, что и Альянцев думает об этом и тревожится. Пожалуй, Альянцев даже боится. Он сидит, втянув голову в плечи, и о чём-то думает.
Известие об окружении вначале тяжело подействовало на Горяева. Сознание сдавили невидимые клещи, и он думал - всё пропало. Но твёрдый голос сержанта Усова, спокойствие Любова, прежняя деловитость Анисимова - всё это ободрило его. Горяев признался себе, что они смелее и мужественнее его.
И, стыдясь перед этими людьми, он отгонял страх, старался говорить твёрже и спокойнее, так же, как они.
- Они могут разрушить ДОТ из орудий... - полувопросительно и в то же время полуутверждающе сказал Альянцев.
- Бросьте хныкать, - ответил Горяев.
- Почему наши не прорвутся к нам?
- Будет время - прорвутся.
- Они могут опоздать, - уныло проговорил Альянцев.
На этот раз Горяев искренне возмутился. Он понял, что Альянцев боится только за себя. Хотелось ответить этому человеку обидным словом, назвать его трусом, но Горяев сдержался и только сказал словами коменданта:
- Мы будем держаться!
Он вдруг поверил, что он может быть таким же, как Усов и Любов. Мы - это звучало сильно и придавало уверенность.
В каземат заглянул Сибирко и моментально исчез. Остались слова его песенки
Тогда всему ДОТ-у сквозь дым улыбались
Её голубые глаза
- Поёт, - с раздражением произнёс Альянцев и ещё больше съёжился.
Горяев улыбнулся. Раньше весёлость Сибирко ему тоже часто казалась неуместной. Но теперь он увидел, что связист всегда таков. Сибирко любил музыку. Он с первого раза улавливал мотивы, готов был часами просиживать у радиоприёмника и слушать концерты со всего света. У него была особенность: он по-своему неожиданно переделывал тексты песен и арий. Сейчас Сибирко пел, а два часа назад сосредоточенно и сердито стрелял из своей винтовки.
- Приготовиться! - послышалась команда Усова.
- Немцы! - сказал Ершов, пробегая около каземата.
- Опять... - встревоженно и со страхом прошептал Альянцев.
А Горяеву уже совсем не было страшно. Он хотел показать коменданту, что может быть мужественным. Он хотел, чтобы его сейчас видели мать и Леля. Они будут гордиться им.
- Не стрелять, - скомандовал Усов.
Горяев посмотрел в щель. Двое немцев осторожно пробирались к ДОТ-у между заграждениями, неся белые флажки.
- Убирайтесь ко всем дьяволам! - закричал Усов. - Стрелять буду!
- Русс, сдавайсь! - кричал немец, видимо, офицер. - Вы будете гуляйт, сдавайсь!
- Зато вы больше не будете гулять, если не уберётесь отсюда, - ответил Усов.
- Может быть, они ничего не сделают... - пробормотал Альянцев.
- Молчать! - закричал комендант.
- Уходите отсюда! - со злостью отрезал Горяев, сжимая ручку затыльника пулемёта. - Вы трус, вы боитесь! Стыдно, - добавил шёпотом.
- Русс, сдавайсь! - кричал немец. - Мы дадим, русс, жизнь!
Слова гитлеровца подействовали на Усова, как оскорбление.
- Считаю до трёх... раз... два...
Немцы, должно быть, неплохо понимали русский счёт. Они начали пятиться, потом быстро пошли, затем побежали.
- Три... - засмеялся комендант и скомандовал:
- Огонь!
6
Кто стрелял из станкового пулемёта, тот знает: это оружие недоступно для пехоты противника, пока есть патроны и жив хотя бы один пулемётчик. Кто попадал под огонь пулемёта, тот чувствовал его силу. А у гарнизона маленькой крепости патронов было достаточно, и пулемётчики твёрдо держали рукоятки затыльников.
При каждой попытке немцев приблизиться к ДОТ-у станковые пулемёты посылали на них через амбразуры губительные очереди свинца. И фашисты падали с перекошенными лицами - одни от злобы и чувства бессилия, другие - от предсмертных судорог. Одни поспешно уползали, другие оставались лежать навсегда. И снова над полем поднимались редкие кустарники, перебитые ветви которых теребил усталый и беспутный ветер.
Станковый пулемёт! Мы смотрим на пригнувшееся массивное тело пулемёта и вспоминаем Анку-пулемётчицу из Чапаевской дивизии. Мы помним разгром интервентов, посягнувших на молодую Советскую республику. Проносятся взмыленные горячие кони, запряжённые в тачанку. И из-за колеса, привстав на четвереньки, выглядывает вздрагивающий, серый от копоти, пулемёт. Замаскированный, словно обросший зеленью, он расчищал путь для наступающих стрелков у сопки Заозёрной. Покрытый белилами, пулемёт был незаметен в снегах Финляндии...
Сержант Усов тоже помнил Финляндию в марте тысяча девятьсот сорокового года. Земля и лес, маскировочный халат и станковый пулемёт - всё имело один сливающийся белый цвет. Тогда предметы потеряли свои очертания и издали были невидимы. Станковый пулемёт Усова хлестал длинными очередями по кронам деревьев, сбивая на землю обильный снег и злых белофинских "кукушек".
Прошло полтора года. И снова сержант Усов держится за ручки затыльника. Пулемёт бьёт оглушающе и методически чётко. Частая отдача, словно электрический ток, передаётся на тело. Ствол поворачивается, как шея необыкновенного животного. Усов стреляет, рассеивая огонь по фронту. Он весь в напряжении, стиснуты зубы, и голова часто трясётся в такт пулемётной очереди.
- Сволочи! - срывается с воспалённых губ коменданта.
Снова вздрагивает и ползёт в приёмник пулемётная лента. Дым застилает амбразуру. На поле опять остаются одни низкорослые изуродованные кустики.
- Получили? - злорадно кричит комендант. - Получили, гады?!
Никогда ещё не видели бойцы таким своего командира. В пылу он рванул воротничок гимнастёрки так, что пуговица отскочила далеко в сторону. Он не заметил этого.
К нему подбежал дежуривший у входной двери Ершов.
- Товарищ сержант, у самой двери мина лопнула!
- "Лопнула"! - передразнил комендант и безнадёжно махнул рукой: учить было некогда.
Закончился день, прошла ночь. Вновь начался день. Немцы дважды ходили в атаку, пытаясь овладеть укреплением. Они были настойчивы, но в перерывы между атаками держались далеко от ДОТ-а.
В полдень, когда фашисты скрылись в лесу, сержант Усов собрал свой гарнизон. Он только что разговаривал по телефону с командиром полка. Комендант не спал две ночи. Он чувствовал тупую боль в висках. Серое от копоти лицо оживляли лишь глаза.
- Сегодня ночью, - сказал комендант, - наши переходят в контрнаступление. При успехе мы завтра опять будем со своими. Ночью никому спать не придётся. Потому приказываю: все, кто не отдыхал сегодня, - сейчас спать. Остальным приготовиться...
Усов снял гимнастёрку, обвязался, как поясом, полотенцем и пошёл умываться. Потом он достал зеркало и бритву и побрился. Пришил к гимнастёрке недостающую пуговицу и впервые за три дня прилёг на топчан. Закрыл глаза, но сразу же поднялся и позвал Любова.
- Выдайте дневной паёк, норма остаётся прежняя - по два сухаря. В пятнадцать ноль-ноль по телефону зачитают сообщение Информбюро. Можно провести беседу.
Комендант откинулся на топчан, подложил руку под голову и моментально заснул.
7
Все бодрствующие были заняты делом. Сибирко, расстелив лист бумаги на столе, где стоял телефонный аппарат, рисовал заголовки для "Боевого листка". Конечно, он напевал. Без песенки неунывающий связист сидеть не мог. Двое солдат пришивали подворотнички. В помещении была наведена чистота - гарнизон готовился встретить своих освободителей. Ночью предстоял бой. Калита, Синицын и Ершов набивали пулемётные ленты.
На узком клеёнчатом топчане, раскинув руки, спал ефрейтор Любов. Во сне он улыбался. Курчавый, с широким добродушным лицом, он походил на большого ребёнка. Впрочем, этот "ребёнок" легко выжимал двухпудовку и десятки километров бессменно носил тело станкового пулемёта.
- Если бы здесь был Вобан, - вполголоса говорил Синицын маленькому Ершову, - он обязательно соорудил бы доволнительные укрепления. Или нет, он прорыл бы подземный ход в город. Ты знаешь, кто такой Вобан?..
Ершов нехотя признался, что никогда не видел Вобана. Синицын с жалостью посмотрел на товарища.
- Его и не увидишь. Он ещё в восемнадцатом веке умер...
- Опоздал родиться, Ершов, - с усмешкой заметил Сибирко. - Не знаю, что у нас делал бы Вобан, а вот на месте сержанта я заставил бы вас побыстрее разворачиваться с набивкой лент.
Для Синицына сразу же потускнела жизнь. Он уже предвкушал удовольствие пуститься в длинные исторические экскурсы, чтобы "просветить" несведущего Ершова. Но тут вмешался этот Сибирко, и настроение рассказывать сразу же пропало. Обиженный, он замолчал и принялся сосредоточенно работать. Сибирко понял, что обидел Синицына. Он совсем не хотел этого и потому сказал успокаивающе:
- Ты не сердись, я ведь шучу...
Синицын промолчал, но обида его моментально рассеклась.
Закончив заголовок "Боевого листка", Сибирко принялся печатными буквами переписывать заметки. Он читал их вслух, слово за словом, словно диктуя себе:
"Мы окружены врагом, мы внешне оторваны от всех, но внутренне чувствуем неразрывную связь со всем близким нам, дорогим, с нашей родиной. Верим в победу над врагом и ДОТ не сдадим. Будем биться до конца..."
Сибирко, как истый художник, отходил на шаг-два от стола и любовался заголовком.
- Правильно! "До кон-ца". Хорошо написано!
На закате ходит немец мимо ДОТ-а моего,
Поморгает, постреляет, не добьётся ничего.
И "то его знает - куда он стреляет...
Куда он стреляет, куда он стреляет...
Песня Сибирко развеселила бойцов.
- Спой "Раскинулось море широко", - попросил Калита.
- Можно... У меня к ней припев новый есть.
И Сибирко запел тихим, но приятным голосом:
...Товарищи, в силах мы вахту нести!
Бойцы поклялись в окруженьи...
Было тихо и спокойно в ДОТ-е. И с трудом верилось, что вокруг этих, поздним вечером бодрствующих бойцов, сжимается кольцо опасности.
В полночь грохнули отдалённые выстрелы. Комендант поднял на ноги весь гарнизон. Долго длилась пальба. Но бой не приближался к ДОТ-у. Лишь изредка невдалеке разрывался снаряд, тяжело сотрясая укрепление.
А перед рассветом позвонили с командного пункта батальона и сообщили, что прорыв к ДОТ-у не удался.
8
Начался пятый день. И начался он неприятностью. Сибирко обнаружил, что телефон не работает - кабель имел где-то разрыв. Связь с передовыми позициями и командным пунктом нарушилась.
- Может быть, перебило снарядом? - высказал предположение Калита.
- Может быть. Только бы немцы не обнаружили кабель...
Усов по-прежнему был спокоен. Горяев следил за его лицом, за каждым движением, стараясь заметить хотя бы маленькую долю неуверенности или сомнения. Комендант так же размеренно шагал, таким же ровным голосом отдавал приказания.
1 2 3 4