— Но неужели вас никогда не узнавали? Ведь вы могли бы снова оказаться в кругу своих родных, близких…
Фэст улыбнулся.
— Об этом смешно и говорить. Кто же нынче верит в чудеса? Сопоставление даже самых выразительных, самых очевидных фактов едва ли может кого-либо завести так далеко, как рискуете заходить вы, дорогой Крафт. Вы первый известный мне человек, прямо взглянувший в глаза очевидному, как бы оно ни противоречило общепринятому. О каких близких вы говорите, дорогой друг? Что бы сказали в нашем городе о сравнительно молодом человеке, который остановил бы сейчас на улице всеми уважаемого доктора Вернье, наверно, уже отметившего свое семидесятипятилетие, и, тряся старика за сгорбленные плечи, стал уверять его, что он, Вернье, сын этого молокососа?
Упало молчание, и Крафт, поглядев на Фэста, удержал ненужный вопрос.
— Далекое прошлое? Бог с ним, — снова заговорил Фэст. — Признаюсь, меня трясет от одной мысли вновь оказаться среди ваших пращуров, увидеть вновь пещеры и гигант ские деревья вот здесь, на месте города, который за последние несколько веков стал почти моим… Нет, меня не тянет назад. Единственное, чего я желал бы, — это вновь оказаться в войске великого Цезаря. Но и то мне, наверное, было бы грустно теперь сражаться против галлов, — улыбнулся Фэст.
Они сидели у окна, и Фэст поглядывал в сторону старых башен точь-в-точь с тем выражением, с каким пожилые люди поглядывают в сторону кладбища. Острая жалость к этому человеку, по-видимому, единственному ровеснику человечества, сокрушала Крафта. Его собственная жизнь показалась ему вдруг вовсе ничтожной рядом с человеком, вынесшим на своих плечах все тяготы, сопровождавшие жизнь бесчисленных поколений, сменивших друг друга за ушедшие тысячелетия. Крафт начинал уже понимать, что в том, что жизнь Фэста измерялась не годами, а десятками метров, было мало утешительного.
—Говард, Пелье и Фослер, исчезнувшие в свое время из города, — это были вы? — спросил Крафт.
—Да, я, — ответил Фэст спокойно, — и каждый раз не по своей воле. Меня подстерегают свои опасности. Я говорил уже, что так же, как вы; я не свободен от случайностей. Например, однажды, кажется, в начале прошлого века, я имел неосторожность взять экипаж. Дом, куда я спешил, стоял на давно уже пройденной мною точке. Но возница был пьян и промчал меня вперед метров на десять — расстояние, которое весьма существенно сократило мою жизнь. Пытаться остановить экипаж не было времени. Я выскочил на полном ходу, отделавшись переломом ноги. С тех пор я никогда не езжу. Это оказалось для меня слишком дорогим удовольствием. Но настоящий враг у меня только один.
— Не тот ли, с которым вы схватились тогда у реки? — осторожно спросил Крафт.
— Да, это был он, Сэканд. Он такой же, как я, но между нами одно отличие. Он появился позже меня и с некоторыми поправками, сближающими его с родом человеческим. Как вы не знаете, что стрясется с вами завтра, так и он не знает, что стрясется с ним на следующем метре пространства и в какое время он будет заброшен. Какая-то посторонняя сила управляет им, неожиданно вырывая его из времени по собственному произволу. Ему, конечно, гораздо легче, чем мне. Ему не надо самому принимать решение уйти от близких тебе людей в другое время, где найдешь, быть может, пустыню или горы трупов на знакомом месте. Но этот идиот полагает, что самому управлять временем — огромное благо, которого он незаслуженно лишен. В тот раз он кинулся на меня неожиданно и потащил к реке. Ему удалось отнять у меня пять метров жизни, и мне сразу пришлось уходить. Не знаю, зачем ему это было нужно.
Он не мог не узнать меня. Мы редко встречаемся, но всегда узнаем друг друга с первого взгляда.
— Куда же он исчез тогда?
— Мой удар отправил его в другое время, вот и все. Быть может, сейчас он находится на этом же самом месте с нашими праправнуками.
Крафт вздрогнул и окинул взглядом опустевший бар. На мгновение ему померещились силуэты этих еще не родившихся людей, молча разместившихся тут же, неподалеку от них.
— Может быть, и другое, — сказал Фэст, и темная тень легла на его лицо. — Он путешествует по времени и вперед и назад. В тот раз он, видимо, вернулся из далекого прошлого. Вы не можете представить себе, как ужасно было увидеть на обычном европейском лице страшный оскал неандертальца. Тогда я и ударил его…
— Как все это ужасно, — тихо проговорил Крафт. — Вас только двое, и вы — враги, да еще вынужденные встречаться.
— Что делать? Мы с Сэкандом оказались на одном и том же пространстве, вы живете со своими врагами в одном и том же времени. Все это не так уж важно. Ужасно другое — постоянное ощущение конечности пространства, беспрестанное приближение к конечной точке, те жалкие десятки метров, которые мне остались…
Крафт решился наконец задать последний вопрос.
— Вы тоже боитесь смерти?
Фэст опустил голову.
— Но разве вы знаете о ней что-нибудь?
— Ничего.
— Я всегда думал, что страх смерти рожден тем, что мы о ней знаем.
— Я понимаю вашу мысль, — сказал Фэст взволнованно. — Я сам препарировал трупы и хорошо представляю себе, как выглядит человек, окончивший свой путь во времени. Но страшно даже помыслить о том, что будет со мною, когда не останется больше пространства…
Бар уже запирали, и они вышли на воздух. У дома Крафта они распрощались. Фэст взял часть своих рукописей и ушел в надежде снять дом в этот же вечер и назавтра вновь встретиться с Крафтом.
Крафт долго не мог заснуть в эту ночь. Он думал о том, какое неслыханное счастье выпало ему. Остаток дней он проведет в беседах с человеком, повидавшим такое, что не записано еще ни в каких книгах земли.
Наутро Фэст не пришел. К обеду Крафт вышел из дому и, купив одну из утренних газет, сразу увидел сообщение о неизвестном молодом человеке, который проходил вчера вечером по одной из улиц северной части города и был сбит экипажем. Возница подобрал пострадавшего (тот потерял сознание) и повез его в городскую больницу. Когда экипаж остановился у ее подъезда, в ней никого не было. Тщательный осмотр местности ничего не дал. Удалось обнаружить лишь окровавленную папку бумаг с рисунками костей и черепов, очевидно, принадлежавшую потерпевшему. Тело ее владельца, по-видимому, свалилось с моста, через который проезжал экипаж, в реку и было унесено течением.
Крафт вздрогнул и снял шляпу. Он понял, что Первый из людей окончил свой путь.
1966
Развилка
Л . Петрушевской
Лестер и верил, и не верил всему этому. Они спускались вместе по лестнице, и Винклер спокойно пояснял ему подробности, будто сама суть дела уже совершенно понятна была Лестеру и надо было лишь довести деловой разговор до конца.
— Никаких райских кущ я вам не обещаю. Я вообще ничего не обещаю, да и не мог бы, даже если бы захотел. Я выбрал вас, когда точно узнал, что вы вполне здоровый человек; здоровый и недовольный своей жизнью. Только это нам и требуется.
Лестер покивал головой и послушал, как что-то прошипело с сомнением и издевкой: «Што? Недоволен?!» И само себе честно и быстро ответило: «Ну, недоволен, да».
— Больной человек мне не подходит, — продолжал Винклер. — Я никогда не решился бы пробуждать бесплодные надежды. Больной человек недоволен прежде всего своей болезнью. Другая жизнь для него — это жизнь здорового человека. Но при современном состоянии генетики тут возможны грубые ошибки. И в результате фатумизации человек вместо здоровья получит, например, другую болезнь, только похуже, потому что установленная нами точка выхода фатума на поверхность ляжет, скажем, на десятый год его жизни, а болезнь могла возникнуть много раньше. Тогда фатумизация может ускорить ее развитие — например, если фатумизированный человек окажется в жарком климате.
Лестер вздохнул. Господи Боже, в жарком климате. Высунулась верблюжья морда, поросшая желтой шерстью, и обидно засмеялась. «Гос-поди! В Африку собрался!» — сказала морда знакомым голосом.
— Ну вот, а за здоровье здорового человека мы можем ручаться. Мы локализуем все происходящие с вами изменения — ограничиваем их областью чисто ситуативной. Мы меняем вашу жизненную ситуацию, вот и все. При известном огрублении, можно сказать, что вы получаете новое пространственное положение в той же самой временной точке. Заснув у нас в лаборатории вечером 12 июля, вы проснетесь или, вернее, очнетесь, где-то в другом месте утром 13 июля этого же года, ни днем позже, ни даже днем раньше. Эту последнюю задачу мы решили только полгода назад — уберечь человека от встречного потока времени было труднее всего.
Лестер слушал, а в ушах его звучал голос инспектора Крафта, ближайшего друга. Раз-говор этот шел несколько дней назад, когда Лестер получил предложение от лаборатории Винклера и сразу подумал, что если это правда, то это действительно для него.
Единственный человек, с которым он обсудил свою идею, был Крафт.
— Я не собираюсь тебя отговаривать, — говорил Крафт, и то ли голос его правда дрожал, то ли Лестеру в его взвинченном состоянии это казалось.
Крафт был человеком действия — и по профессии, и по складу личности. По долгу службы ему приходилось добрую сотню раз вмешиваться в ситуацию, когда вмешательство грозило ему гибелью. Совсем не по службе он вмешивался десятки раз в безнадежные, казалось, ситуации, и в двух третях случаев ему удавалось поправить дело.
И вот он сидел напротив своего любимого друга в том баре, в процветании которого они с ним за семнадцать лет, полагал Крафт не без оснований, деятельно участвовали, и не только по выходным дням, и говорил, что не будет вмешиваться в решение Лестером своей судьбы. Он только знал, что, если решение состоится, он больше никогда не переступит порога этого бара.
— Да, не собираюсь, потому что я убежден, что в подобных случаях — хотя не буду лгать, ни о чем подобном я до сих пор не слышал, — ну, скажем, в ситуациях, резко меняющих жизнь, тот, кто решает, тот уже решил. Естественно, я не собираюсь ныть насчет своей личной потери. Я прошу тебя только как человек, пять лет изучавший право, — ты просто обязан предусмотреть сохранение твоих главных, не отчуждаемых прав.
Сейчас Винклер, не дожидаясь вопросов предполагаемого клиента, говорил именно об этом.
— Так вот, вы проснетесь, конечно, не в зубах крокодила и, разумеется, не под могильным холмом. Это тоже входит в наши гарантии. Словом, вам сохраняется в неприкосновенности тот же самый запас биологических возможностей, который вы имеете в настоящий момент. Иначе говоря, вы будете свободны от всякой непосредственной угрозы вашей жизни и здоровью. Легко заметить, что тем самым существенно уменьшается количество гипотетических пространственных перемещений: вы не можете оказаться ни в слишком плохих климатических условиях, ни даже в странах с тоталитарным режимом, где резкое ограничение свободы личности в конечном счете может повлиять как на здоровье, так и на продолжительность вашей жизни. Но и в этом случае количество возможностей остается практически бесконечным. В то же время я еще раз хочу повторить, что мы не можем уберечь вас от случайной смерти даже на другой день после фатумизации — если эта смерть была запланирована, так сказать, Господом Богом. Меняя ситуацию, мы не в силах изменить фатум в его самом общем смысле.
Лестер кивнул. Они уже несколько раз прошли бульвар из конца в конец. Постылый город глазел на него со всех сторон и казался, может быть, более годным для жизни, чем выглядел он сегодня днем, когда углы домов грубо преграждали ему дорогу, а бесчисленные машины, гремя кузовами, казалось, навсегда отрезали возможность когда-либо оказаться на нужной стороне улицы. Вместе с тем в сознании его всплывали постепенно всевозможные картинки из школьных хрестоматий и кадры документальных фильмов — лианы, свисающие прямо над головой, какие-то цветы дикой раскраски, небо нездешней синевы, черная лоснящаяся спина бредущего по воде животного и уходящий в головокружительную высоту голый ствол гигантского дерева. Знакомый озноб начал пробирать его вдоль всего позвоночника, и вот уже северное сияние встало над головой, и сам он стоял на палубе гигантского корабля, а рядом стояли суровые люди, которым легко и весело было доверить свою жизнь. И ни с чем не сравнимое чувство общего, со многими людьми разделяемого усилия, направленного к простой и абсолютно несомненной в своей значительности цели, с силой охватило его.
— Подождите соглашаться, — сказал Винклер, взглянув на него. — Мы, правда, не можем ждать слишком долго, но два дня я могу вам дать. Не торопитесь, соберитесь с мыслями. Завтра утром вы должны прийти на обследование. Мы задержим вас на полчаса. Это ни к чему не обязывает. Если через два дня Вы откажетесь, то полученные результаты все равно будут нам полезны для следующих экспериментов.
— А если я откажусь — мне скажут об этих результатах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10