Звякнуло железо. Чьи-то руки подняли инженера.
– Не околел ли он случайно?
– Да нет, дышит. Вероятно, без сознания. Беда с этими неженками – долго не выдерживают.
Вот тут-то и Щеглову стало страшно. Безразличные к судьбе человека голоса, загадочные намеки… Куда же, в конце концов, он попал? И что ожидает его здесь, где-то в дебрях Малайи?
Его положили на носилки, понесли куда-то… Направо… налево… Вверх… вниз… Наконец, как мешок с просом, бросили на что-то довольно твердое, развязали руки и ноги, стащили с головы мешок и ушли. Щелкнул замок.
Прошло несколько минут, и лишь тогда инженер открыл глаза.
Крошечная камера, обшитая блестящим металлом. Металлическая кровать, стул и стол, привинченные к полу. Ни единого окна, зато целый ряд темных отверстий в стенах. Под потолком – тусклая лампочка. На столе чистая бумага и несколько карандашей.
Внешний вид камеры не объяснял ничего. Тогда инженер произвел более тщательный осмотр.
Дверь – металлическая, сплошная, без единой щелочки. Под кроватью – пусто. В отверстия на стене можно засунуть кулак, но он сразу же натыкается на какие-то решетки… Вентиляция?.. Но зачем столько патрубков? Хватило бы и одного. К тому же эти отверстия направлены как-то странно: наискось к поверхности стен.
Мозг, привыкший к проектированию, сразу же установил: если продлить эти патрубки в камеру, они пересекутся в двух точках, над столом, на уровне лица, и над кроватью – там, где в наклонно устроенном матраце сделана выемка для головы.
Может быть, это трубы для наблюдения?.. Но не лучше ли установить один экран – на потолке хотя бы?
Да, опасность могла прийти из этих отверстий. И наиболее неприятным было то, что неизвестно, как бороться с ней.
Как ни был возбужден сейчас Щеглов, но длительное путешествие с мешком на голове давало себя знать. Ныли мускулы всего тела. Болели глаза. Хотелось лечь, уснуть и спать долго-долго. К тому же и в самом деле следовало отдохнуть, чтобы восстановить силы.
Инженер устроился на кровати, положив ноги на возвышение. Но так было непривычно и неудобно. Вскоре у него заболела шея и перед глазами пошли круги: кровь приливала к голове, лежавшей очень низко. И тогда Щеглов, махнув рукой, улегся наоборот, – именно так, как этого, вероятно, добивался тот, кто оборудовал камеру.
Как ни старался Щеглов, он не мог уснуть на протяжении часа или двух, а затем внезапно как бы упал в темную молчаливую пропасть. Он спал, пожалуй, долго, крепко, без сновидений – и проснулся оттого, что его начал душить смех.
– Ох-хо-хо!.. Ха-ха-ха!.. – хохотал инженер, протирая глаза.
Он опомнился, вскочил с кровати, сел у стола, пощупал лоб: что это – сумасшествие?.. До смеху ли сейчас?
Но ему все равно хотелось смеяться. Хохотать. Ржать, схватившись за живот. Это дикое желание приходилось сдерживать ценой громадного напряжения воли.
И вдруг ему стало грустно, тоскливо, горько. Потянуло склониться к кому-нибудь на плечо, заплакать, пожаловаться на горькую долю… И он, этот взрослый мужественный человек, не раз смотревший смерти в глаза, в самом деле чуть не заплакал. Обхватил голову руками. Застонал… И вдруг вскочил: в нем вспыхнул неожиданный гнев – неизвестно против кого. Захотелось громить, коверкать, ломать. Не помня себя, он грохнул кулаком по металлическому столу так, что письменные принадлежности разлетелись во все стороны. Это разъярило его еще больше, и он начал рвать бумагу, ломать карандаши. Один из них упал и покатился под стол, в угол. Щеглов нагнулся, чтобы искромсать и его… и опомнился: да что же это такое?! Надо взять себя в руки. Начать какие-нибудь вычисления, что ли, лишь бы сосредоточиться и не давать воли возбужденным нервам.
Но как только он поднялся, гнев охватил его с еще большей силой. Карандаш! Проклятый карандаш! Его нужно поднять с пола, раздробить в щепки, растереть в порошок!
И вновь у инженера прояснилось в голове, когда он забрался под стол. Восстановилась способность к рассуждению.
– Погоди, погоди… – бормотал он себе под нос. – Отверстия… Против стола… А что если подняться лишь на одно мгновение?
Он выглянул из своего убежища на долю секунды, но и этого было достаточно, чтобы установить: да, болезненные явления психики наблюдаются над столом, а под ним – нет.
– Какой-то газ? – соображал вслух инженер. – Нет, тогда везде было бы одинаковое действие… Лучи?.. Но какие?.. Да, вероятно лучи – иначе зачем же эти металлические стены? А металлическая крышка стола – хороший экран… Ну, так, господа, – кто вы там ни есть – прошу!.. Продолжайте ваши эксперименты, а я посижу под столом!
С видом мальчишки, перехитрившего кого-то из противников, Щеглов устроился в своем укрытии поудобнее.
– Так… Смех, горе, гнев… Неожиданная смена настроений… Как это объяснить?.. Что же вы еще припасли для меня, господа?.. И, вероятно, не только для меня…
Он привык рассуждать с самим собой, – так почему-то легче находилось правильное решение.
– Следовательно, лучи смеха, лучи гнева, лучи грусти… Паршивые же это лучи, если от них можно уберечься, надев на голову кастрюлю, например, не говоря уже о каске… А почему на голову? – возразил он сам себе. – Может быть, нужно закрыть все тело?
Проверка предположения заняла немного времени: сначала Щеглов высунул из убежища руку и подержал ее над столом, затем спину и наконец ухитрился, стоя на руках, «облучить» ноги. Никакого действия.
Но едва инженер попытался подняться – в его уши врезался звук невероятной силы. Походило на то, что из каждого отверстия комнатки загудел паровозный гудок.
Щеглов закрыл уши ладонями, но это не помогло.
– Что-то новое… новое… – бормотал он. – Лучи звука?.. Абсурд!.. А если отойти в противоположный угол?
Он направился к двери. Звук ослабевал с каждым его шагом.
– Странно… очень странно… Да, это какие-то лучи… Но какие?
Звук внезапно оборвался, зато перед глазами у Щеглова появился свет. Шаг назад – свет усилился. Еще шаг – начал ослеплять. Можно было закрыть глаза, отвернуться, закрыться – сияние не ослабевало нисколько.
Погас и свет. Инженер засмеялся. Затем захохотал:
– Ах, господа, ваша программа исчерпана!.. Снова смех… Снова…
Но этот его смех был уже неестественным – и, как это ни странно, сопротивляться смеху было труднее всего. Инженер вновь забрался под стол.
Смешно, когда под крошечным столом, согнувшись в три погибели, сидит человек солидный, взрослый. Но Щеглов не замечал комизма своего положения. Он теперь убедился, что его ждет тяжелое испытание. Весь этот «концерт» был устроен специально. Зачем?.. А может быть, среди этих многочисленных лучей, которые, вероятно, действуют на мозг, есть и «лучи болтливости»? «Лучи предательства?»… Но что можно вытянуть из него, работавшего с ультразвуковым локатором, если эти приборы – уже давно перестали быть секретными?.. Следовательно, тут что-то иное. Нужно быть начеку…
Так размышлял инженер Щеглов, сидя под столом в полной уверенности, что ему удалось перехитрить еще не виденных им Джонсона, Смита и Харвуда.
…А Смит и Харвуд все это время внимательно следили за каждым его движением на экране телевизора.
– Хитер, дьявол! – раздраженно сказал Смит. – Так хорошо пошло все сначала, а затем… Неужели догадался?.. Ну, так я переведу его сейчас в четвертую. Там нет никакой защиты от излучения. Я его пристегну! Он у меня запляшет!
– Оставь! – холодно прервал его Харвуд. – Удивляюсь, откуда у тебя столько желчи? Чем он насолил тебе, в конце концов?.. Оказался умнее тебя? Проектировал камеру ты – вот и помалкивай!.. А мне он нравится. Сметлив. Изобретателен… Я читал его научные труды, – к сожалению, лишь об ультразвуке. Талантлив… Если удастся его сломать – это будет прекрасная «мыслящая машина».
– Если удастся! – насмешливо фыркнул Смит. – Ты уже забыл его предшественника?! Вот такие они все, эти русские: подыхает, но вопит «да здравствует!..» Советую не возиться с ним, а пустить на эксперименты. Европейская пленка у нас далеко не заполнена. Я уже давно собираюсь записать ощущения ошпаренного кипятком.
– Хватит, хватит! – махнул рукой Харвуд. – Пойдем к нему. Но прошу – не смотри волком, а то при одном взгляде на тебя человеку становится тоскливо.

Харвуд поднялся и направился к двери. Смит метнул на него взгляд, в котором и впрямь блеснуло что-то волчье, выключил телевизор и заковылял следом.
Они опустились на лифте в подземелье, прошли по длинному коридору и остановились перед камерой с табличкой «5» на двери.
– Тише! – прошептал Харвуд. – Его нужно захватить врасплох.

…Когда послышалось слабое позвякивание металла о металл, инженер Щеглов понял, что за ним пришли. Следовало бы немедленно убраться из-под стола, но он не успел этого сделать. Дверь отворилась. У порога стояли двое – молодой красивый, мужчина и длиннорукий согбенный человек лет пятидесяти.
– Как дела, мистер Чеклофф? – приветливо спросил молодой.
Щеглов устроился под столом поудобнее, окинул взглядом вошедших и не ответил. Он умышленно напустил на себя вид инертного, безразличного ко всему человека, чтобы иметь время для ориентировки.
«Джонсон, Смит, Харвуд… – вспоминал инженер. – Но кто же эти двое?»
Это походило на алгебраическую задачу с тремя неизвестными. Он знал три фамилии, слышал два голоса из трех, но никого из врагов не знал в лицо.
В первое мгновение Щеглову показалось: задачу решить нельзя. Но тотчас же мелькнула мысль:
«Стоп!.. Джонсон – в бронетранспортере. Смит – при въезде в эту тюрьму. У них голоса не такие. Следовательно, это – Харвуд».
Теперь оставалось уяснить, кто сопутствует Харвуду: Джонсон или Смит?
У Джонсона голос был отрывистый, властный, как у человека военного. Ясно, что вот этот длиннорукий сморчок в армии не служил. Ему, вероятно, свойственны жестокие и ехидные интонации…
«Итак, второй – Смит!»
Харвуд подошел ближе и вновь спросил:
– Как самочувствие, мистер Чеклофф?
– Неплохо, мистер… Харвуд. «Концерт» окончен?
Щеглов, доканчивая свой логический анализ, на долю секунды задержался с ответом, но именно эта вынужденная короткая пауза придала его ответу тон насмешливого превосходства. Как ни владел собой Харвуд, но не мог сдержать удивления:
– О, так вы знаете мою фамилию?
– Да. И не только я. По вас давно скучает скамья подсудимых.
– Очень приятно! – улыбнулся Харвуд. – Но я не спешу. А вот вы уже в камере.
Щеглов неторопливо вылез из-под стола, окинул презрительным взглядом помещение, постучал кулаком по металлической стене:
– Я считал вас более талантливым. Камера спроектирована по-идиотски!
– Признаю, признаю, – по-прежнему ласково ответил Харвуд, бросив на своего спутника быстрый странный взгляд. Тот почему-то побледнел и сжал челюсти.
Казалось бы, ничего не произошло, Мало ли как можно истолковать поведение того или иного человека в каждом отдельном случае?
Произойди эта беседа в другой обстановке, вряд ли сумел бы инженер Щеглов так остро воспринимать и так быстро реагировать на мелочи, которые почти всегда проходят незамеченными, хотя и могут раскрыть многое.
Лишь на одно мгновение во взгляде Харвуда промелькнули пренебрежение, насмешка, злорадство. Лишь на долю секунды зловеще вспыхнули глаза Смита. Но Щеглов почувствовал: Харвуд и Смит – враги. Скрытые, тайные. Безобразный и старый, вероятно, завидует молодому, красивому, но и побаивается его. Молодой презирает старика, издевается над ним, но осторожно, не переходя определенной границы. Злобная реакция Смита свидетельствует, что камеру проектировал он или кто-нибудь из его подчиненных.
Не стоило бы дразнить старого хрыча понапрасну, однако Щеглов не удержался:
– А впрочем, извиняюсь. Вина за неудачную конструкцию камеры ложится на… – он сделал паузу, как бы припоминая: – на мистера Смита, если не ошибаюсь!
Помощник Харвуда дернулся, но ничего не сказал. А Харвуд захохотал:
– Вы мне нравитесь, мистер Чеклофф!.. Вы колдун, а?.. Умеете читать чужие мысли?
– Нет, я просто вижу мерзавцев насквозь, – насмешливо ответил инженер.
Смит подошел к нему почти вплотную, втянул голову в плечи, как бы готовясь к прыжку, и сказал тихо, зловеще:
– Я тебе покажу «мерзавцев»!.. Ты будешь умолять о смерти, но я тебе ее не дам. Не дам!
– Тс-с-с!.. Мистер Смит шутит. Он большой шутник!.. – Харвуд взял Смита за плечи и легонько вытолкал в коридор. – А у нас – серьезный джентльменский разговор. Для шуток время найдется… если мистер Чеклофф любит их вообще.
Смит ушел. Харвуд, сбросив маску ласковости и развязности, сказал резко:
– Садитесь. Мой помощник прав: он в самом деле может замучить человека. Ваш предшественник, один из выдающихся инженеров, попав в эту камеру, не выдержал и покончил с собой. Когда я узнал об этом, то чуть не прогнал Смита. Он чересчур жесток. Инженер из него паршивый. Видели: взбесился, когда вы коснулись конструкции камеры… Вот так всегда… А работы – уйма… Не думайте, что я здесь изобретаю какие-то новые усовершенствованные средства уничтожения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28