Она говорила нежно, мягко, как тогда, когда он уступил: «Сделай это для меня, Улисс. Сделай. Я люблю тебя». И глаза ее заволокло лаской…
Он напряг все силы, чтобы думать о чем-нибудь другом, что могло бы отвлечь его от мыслей о Лайге. Можно, например, думать о книгах… Да, хорошо думать о книгах. Он мысленно прохаживался по полкам шкафа. В углу стоит трехтомник «Анатомии человека». Дальше книга о гипертонии, справочники по фармакологии. Всю вторую полку занимает медицинская энциклопедия. Не хватает пятого тома. Сколько раз он собирался пойти к букинистам и купить его. Лайга говорила, что это чепуха, не стоит бегать в поисках одной книги… Нет, нельзя думать о Лайге…
На третьей полке зеленые корешки «Истории музыки», о которой говорил профессор Милоти. Как настойчиво он просил не торопиться с опытами над людьми! Но трем детям введен милотицин, они стали талантливыми музыкантами, их знает весь мир. Надо же было когда-нибудь начинать опыты на людях! Да, это так. Но профессор Милоти говорил, что время – один из главных факторов в науке. Надо уметь ждать, терпеливо, годами ждать, чтобы успеть выслушать все возражения. Спокойно, когда уляжется пыл творчества, взвесить все противоречащие гипотезы. Ждать, ждать, пока всей душой, разумом не почувствуешь: вот сейчас наступило время, можно начинать… Значит, надо действительно ждать, проверить, чем кончится первый эксперимент…
Но Лайга, как же тогда Лайга? Тогда, значит, она потеряна для него. Навсегда! Нет, это невозможно…
Улисс вскочил с постели, включил свет. Он задел лампу, и она зашаталась. Тени предметов забегали по стенам. Улисс смотрел на них, и ему казалось, что комната раскачивается из стороны в сторону.
Он сел на кровать. «Принять снотворное? Но утром будет еще хуже».
Он выключил свет и снова улегся в постель. Не думать о Лайге… Думать о чем угодно, только не о Лайге… Но о чем же еще думать, если не о ней? Ведь она ушла, ее нет, он один… Нет, нельзя об этом думать. Ни о чем не надо думать. Уснуть. Только бы уснуть. Хоть на час… Это, наверное, освежит, и легче станет разобраться во всем, что произошло.
А кто виновен в том, что произошло? Лайга? Конечно, она. Ей нужны только деньги. Привыкла жить в роскоши. Она и сейчас забрала все деньги, не оставив ему ничего. Любит хорошо одеваться, блистать в обществе… Но разве можно ее винить в этом? Она была так прекрасна в новом черном платье, с ожерельем из великоокеанских жемчужин. А сейчас?.. Может быть, она и сейчас в этом платье где-нибудь на балу? Наверняка…
Улисс опять вскочил с постели.
Чёрч… Он, конечно, может помочь… Что если пойти к нему, согласиться произвести новые опыты? Да, да, это выход. Только за то, чтобы он помог, вернул ее. Не надо денег, ничего не надо. Только бы Лайгу вернуть!
Улисс лихорадочными рывками сбросил с себя пижаму и начал одеваться. Но вдруг вспомнил насмешливое лицо Чёрча, когда тот, не скрывая иронии, сказал:
«Я не думаю, что божественной Лайге могут нравиться кролики. Мне кажется, ей больше по душе львы».
И Лайга кивком головы подтвердила это. Они тогда ушли вдвоем. Они вообще всегда вдвоем. Все последние месяцы…
И эти тени на стене… Когда он пришел поздно и не хотел никого будить. Своим ключом открыл дверь. В гостиной, на стекле двери, отразились две тени. Две… Он хорошо разглядел это. Он не мог ошибиться. Они были рядом, совсем рядом, их губы сомкнулись. Улисс взбежал по лестнице. Пройти надо было тихо, чтобы они не слышали. Но это стыдно. Ах, как было стыдно!.. Он открыл дверь. Лайга одна. Она была необычно возбуждена, раскраснелась, волосы ее растрепались… И никого больше. Хотя Улисс готов поклясться, что видел две тени.
Дверь на веранду была открыта. В саду слышались шаги. Улисс постеснялся подойти к двери. А Лайга… Какие глаза были тогда у нее: немного испуганные и насмешливые…
Мысли одна другой страшнее гнали сон от Улисса.
Уже на рассвете он забылся в тревожном, тяжелом сне. Утром пришла Эли. Она взглянула на бледное, осунувшееся лицо Улисса, на его растрепанные волосы и с тревогой спросила:
– Что с вами, Улисс? Вы нездоровы?
Улисс не мог ответить. Судорога сдавила ему горло. С трудом сдерживая слезы, он прошептал:
– Лайга ушла… все пропало.
– Куда ушла?
Улисс протянул записку Лайги. Эли быстро пробежала ее.
– Этого не может быть! Как она могла это сделать? Я не верю… Уйти от такого человека!..
Она спохватилась, покраснела и закрыла рукой лицо. Но Улисс не обратил внимания на неосторожные слова Эли. Он был так поглощен своим горем, что ничего не замечал.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Худшее было впереди.
На другой день утром раздался звонок телефона. Улисс услышал взволнованный голос госпожи Ричар:
– Люо умер… Боже мой!.. Скорее приезжайте.
Улисс без пальто и шляпы выбежал на улицу, оглянулся по сторонам: автобуса не видно, такси тоже нет. Он бросился бежать к дому Ричаров. Прохожие сторонились, с удивлением глядя на бледного, растрепанного человека, бегущего по улице.
Наконец, из-за поворота показалось такси. Улисс вскочил в машину и назвал адрес. Спустя пять минут он был у Ричаров.
Лицо мальчика, всегда бледное, сейчас стало синеватым, глаза были закрыты, правая рука свесилась с кровати. Улисс взял руку ребенка. Она была холодной, пульс не прощупывался. Улисс поднес к губам Люо зеркальце. Оно слегка запотело.
В это время открылась дверь и вбежал Чёрч.
– Он умер?
– Нет, – ответил Улисс.
– В чем же тогда дело?
– Не знаю.
– Как это «не знаю»? Вы же врач, вы должны знать!
– Не знаю, – машинально повторил Улисс.
– Надо вызвать другого врача… Более опытного, – резко сказал Чёрч.
– Да, надо, – отозвался Улисс.
– Какого врача? Говорите быстрее.
– Я думаю, терапевта.
– Кто у нас лучший терапевт? Вы же должны быть с ними знакомы.
Улисс задумался.
– Профессор Гонро, но он, кажется, не занимается частной практикой…
– Ну, это я беру на себя, – самоуверенно заявил Чёрч. – Сейчас я его привезу. Где он живет?
– Я никогда не был у него.
– Сейчас разыщем… Где у вас телефонный спра­вочник, госпожа Ричар?
Ричар подала ему книжку. Чёрч перелистал ее и нашел адрес. Потом подошел к Улиссу.
– Вот что, Хент, – тихо сказал он. – Я хочу вам напомнить обязательство – никому ничего не говорить о препарате. И сейчас тоже нельзя. Хорошие врачи и без этого поймут, что делать… Мне кажется, – добавил он, подумав, – лучше вам удалиться отсюда, пока здесь будет профессор.
– Ладно, – все так же вяло ответил Хент.
Когда спустя тридцать минут позвонили и госпожа Ричар сказала, что приехал Чёрч с профессором, Улисс перешел в соседнюю комнату.
После осмотра Люо, Гонро заявил, что у ребенка, по-видимому, летаргический сон. Он предложил вызвать невропатолога и по настоянию Чёрча остался участвовать в консилиуме.
Вскоре приехал невропатолог. Осмотрев Люо, он согласился с диагнозом и порекомендовал немедленно отправить ребенка в больницу, где он мог бы находиться под постоянным наблюдением врачей.
– В этом, я думаю, нет надобности, – заявил Чёрч. – Мы обеспечим надлежащий уход за ребенком здесь. Я просил бы вас назначить лечение и предписать все, что требуется. У Люо есть постоянный лечащий врач. Очень опытный, – добавил он, покосившись на дверь. – Он сейчас в отъезде, но с минуты на минуту должен возвратиться и будет постоянно находиться при ребенке. Кстати, госпожа Ричар, он еще не вернулся?
Госпожа Ричар поняла, что от нее требуется. Она вышла и спустя пять минут возвратилась с Улиссом.
– Доктор как раз приехал.
Профессор Гонро свысока посмотрел на этого безвестного врача, которому, как это ни странно, Общество покровительства талантам доверило наблюдение за гениальным ребенком. Только из вежливости Гонро и его коллега кое о чем расспросили Улисса, явно давая понять, что мало интересуются его мнением.
– Эта болезнь надолго? – спросил Чёрч.
– Гм-гм… – неопределенно промычал Гонро. – Главное сейчас, мне кажется, не столько в том, чтобы разбудить ребенка, сколько не дать угаснуть жизни. Да-да. Об этом надо беспокоиться.
Когда врачи ушли, Чёрч подошел к Улиссу и, положив ему руку на плечо, сказал:
– Не унывайте, Хент, мы вылечим Люо.
– Боюсь, что это от препарата, – со вздохом отозвался Улисс.
– Глупости. При чем здесь препарат? Мало ли бывает случаев летаргии… Сейчас как раз время широко применить препарат.
– Ни за что!
– Напрасно. Поймите, Люо сейчас нет. Нам нужны таланты, иначе – крах нашему Обществу, крах всему. Мы дадим вам сколько угодно денег. Назовите любую сумму.
Улисс молчал, он почти не слушал Чёрча. Две мысли переплетались в его голове: «Почему уснул Люо?» и вторая, столь же мучительная: «Как вернуть Лайгу?»
Он не выдержал и спросил Чёрча:
– Где Лайга?
Вопрос не застал Чёрча врасплох, он ожидал его.
– Где Лайга? – переспросил он. – Почему вы думаете, что я должен знать это?
Улисс стиснул зубы, чтобы не раскричаться, не сказать лишнего слова.
– Мне подумалось, что вы знаете.
– К сожалению, нет…
Чёрч начал одеваться.
– Мне кажется, – сказал он уже у двери, – что вы могли бы вернуть Лайгу, согласившись произвести новые опыты. Женщины любят покапризничать и помучить нас. И потом… вы сами должны понимать: Лайга из таких женщин, которым не пристало жить в нищете. Подумайте об этом, Улисс.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Денег не было. Улисс продал кое-какие вещи и выручил около пяти тысяч бульгенов. Этого хватит ненадолго. Особенно, если продолжать опыты. Единственная обезьяна, которая еще не подвергалась экспериментам, неожиданно издохла. До этого животных в лабораторию доставляли агенты Чёрча. Теперь Улиссу не хотелось обращаться к нему. Хент решил сам раздобыть обезьяну и отправился в зоологический магазин. Но там обезьян не оказалось. Продавец посоветовал Улиссу обратиться в институт изучения рас и народов.
– Там есть много животных, – сказал он, – может быть, вам продадут.
Директор института, низенький полный мужчина с добродушным лицом пастора, принял Улисса очень любезно и, выслушав его, с готовностью взялся помочь. Он вызвал одного из служащих и спросил его., можно ли удовлетворить просьбу Улисса.
– У нас имеется сейчас шесть больших человекообразных обезьян, – сказал тот. – Одна самка беременная. Может быть, она подойдет господину…
– Хент, доктор Хент.
– Если господин Хент найдет ее пригодной для своих опытов, мы можем ее продать. В связи с беременностью она для наших опытов не годится. А если этот экземпляр почему-либо не понравится господину Хенту, достаточно подождать неделю, и мы сможем предложить ему другой. В наш адрес уже выслана партия животных, она вот-вот должна прибыть.
Директор предложил пойти посмотреть обезьяну.
Миновав здание лабораторий, Улисс и его спутники подошли к небольшому деревянному сооружению, напоминавшему миниатюрный средневековый замок довольно привлекательной архитектуры. Фасад его был украшен всевозможными резными фигурами и увит плющом.
– Это наш обезьянник, – сказал директор.
Изнутри валил запах животных и слышались крики обезьян. Среди щелкающих звуков выделялся монотонный ноющий голос. Он был такой печальный, что Улисс остановился. Директор института спокойно сказал:
– Это снова капризничает Зома, никак не смирится со своим пленением. Пойдемте, поглядим на нее, она сидит в одной клетке с интересующей вас самкой.
В большой клетке сидела обезьяна и еще какое-то существо, забившееся в угол.
Увидев людей, обезьяна бросилась к передней стенке клетки и сквозь прутья протянула лапу за ла­комством. Второй узник не обратил никакого внимания на вошедших, только перестал кричать и теперь тихо всхлипывал.
– Зома, Зома, иди сюда! – позвал директор. – Вот упрямица! У нее на днях издох детеныш, – объяснил он Улиссу, – и она никак не успокоится. Иди сюда, говорю тебе.
Зома не трогалась с места, только повернула лицо, и на Улисса глянули два человеческих глаза, застывших в безысходной скорби. Не могло быть никакою сомнения – в углу клетки сидела женщина. Кожа ее была красновато-кирпичного цвета, волосы спутанные, курчавые, черные. Губы толстые, красные, нос несколько вдавлен… Возле нее стояла миска с нетронутой едой.
– Это же человек! – воскликнул Улисс.
– Ну и что? – сказал директор. – Это туземка с Великоокеанских островов, служанка местного царька. Она нарушила закон, воспрещающий браки с иноземцами, и царек охотно продал ее, вместо того, чтобы вздернуть на кокосовую пальму.
Видя, что объяснение не совсем удовлетворило щепетильного посетителя, директор добавил:
– Мы изучаем сходство дикарей и обезьян и их отличия от белого человека.
– Но это же бесчеловечно! – воскликнул Улисс. Директор рассмеялся.
– Ну что вы, дорогой мой, разве можно быть таким мягкосердечным. Дикарь – животное. Что он понимает!
Женщина, забыв о посетителях, схватилась за голову и снова начала плакать. Сквозь рыдания ясно слышались слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14