Она шла медленно, глядя по сторонам, и, несмотря на борьбу, которую вели в ее объемистой груди негодование и робость, невольно думала о том, что перед нею — материал для прелестного очерка. Низкие домики хранили что-то от ушедшего века, когда здесь была еще почти деревня, и миссис Альберт Форрестер отметила про себя, что нужно будет выяснить, какие литературные события и лица связаны с Кеннингтон-роуд.
Дом № 411 стоял в ряду других, таких же обшарпанных домов, немного отступя от мостовой; перед ним была узкая полоска чахлой травы, мощеная дорожка вела к деревянному крыльцу, давно не крашенному. Крыльцо это да еще жидкий плющ, которым был увит фасад дома, придавали ему фальшиво деревенский вид, — это было странно и даже неприятно здесь, среди шума и грохота уличного движения. Было в этом доме что-то двусмысленное, наводившее на мысль, что здесь обитают женщины, чья жизнь, прожитая в грехе, незаслуженно увенчалась наградой.
Дверь отворила худенькая девочка лет пятнадцати, длинноногая и растрепанная.
— Вы не скажете, здесь живет миссис Булфинч?
— Не в тот звонок позвонили. Это наверху. — Девочка указала на лестницу и пронзительно крикнула: — Миссис Булфинч, к вам пришли! Миссис Булфинч!
Миссис Форрестер стала подниматься по грязной лестнице, покрытой рваной дорожкой. Она шла медленно, чтобы не запыхаться. На втором этаже кто-то отворил дверь, и она узнала свою кухарку.
— Добрый вечер, Булфинч, — с достоинством произнесла миссис Форрестер. — Мне нужно повидать вашего хозяина.
Миссис Булфинч помедлила долю секунды, потом распахнула дверь настежь.
— Входите, мэм. — Она оглянулась через плечо. — Альберт, это миссис Форрестер к тебе.
Миссис Форрестер быстро шагнула мимо нее. У огня в сильно потертом кожаном кресле сидел Альберт в домашних туфлях и без пиджака. Он читал вечернюю газету и курил сигару. При виде миссис Форрестер он встал. Миссис Булфинч вернулась в комнату следом за гостьей и затворила дверь.
— Как поживаешь, дорогая? — бодро сказал Альберт. — Надеюсь, ты в добром здоровье?
— Ты бы надел пиджак, Альберт, — сказала миссис Булфинч. — А то миссис Форрестер бог знает что о тебе подумает.
Она сняла пиджак с гвоздя и подала ему, а потом уверенной рукою женщины, для которой мужская одежда не таит секретов, обдернула на нем жилет, чтобы не наезжал на воротничок.
— Я получила твое письмо, Альберт, — сказала миссис Форрестер.
— Я так и думал, ведь иначе ты не знала бы моего адреса.
— Присаживайтесь, мэм, — сказала миссис Булфинч и, ловко смахнув пыль с одного из шести одинаковых стульев, обитых вишневым плюшем, выдвинула его вперед.
С легким поклоном миссис Форрестер села.
— Я бы хотела поговорить с тобой наедине, Альберт.
Глаза его лукаво блеснули.
— Все, что ты можешь сказать, касается миссис Булфинч в той же мере, как и меня, поэтому лучше, я думаю, разговаривать при ней.
— Как хочешь.
Миссис Булфинч пододвинула себе стул и села. До сих пор миссис Форрестер видела ее только в ситцевом платье и большом фартуке. Сейчас на ней была белая шелковая блузка с мережкой, черная юбка и лакированные туфли на высоких каблуках и с серебряными пряжками. Это была женщина лет сорока пяти, рыжеватая, румяная, не то чтобы красивая, но цветущая и приятной наружности. Она напомнила миссис Форрестер пышнотелую служанку с жизнерадостной картины какого-то старого голландского мастера.
— Ну-с, дорогая, так что же ты хотела мне сказать? — спросил Альберт.
Миссис Форрестер подарила его одной из своих самых приветливых улыбок. Ее большие черные глаза глядели снисходительно и благодушно.
— Ты, конечно, понимаешь, Альберт, как все это глупо. Мне кажется, ты не в своем уме.
— Вот как, дорогая? Это интересно.
— Я не сержусь на тебя, мне просто смешно, но всякая шутка хороша до известного предела. А сейчас мы с тобою поедем домой.
— Разве я не ясно выразился в своем письме?
— Совершенно ясно. Я ни о чем тебя не спрашиваю и не собираюсь ни в чем упрекать. Будем считать это недоразумением и на том покончим.
— Ничто не заставит меня вернуться к тебе, моя дорогая, — сказал Альберт, впрочем вполне дружелюбно.
— Ты шутишь?
— Нисколько.
— Ты любишь эту женщину?
Миссис Форрестер все еще улыбалась приветливой, немного деревянной улыбкой. Она твердо решила относиться ко всему происходящему легко. Наделенная тонким чувством пропорций, она, конечно, понимала комизм этой сцены.
Альберт взглянул на миссис Булфинч, и по его морщинистому лицу тоже поползла улыбка.
— Мы хорошо спелись, верно, старушка?
— Неплохо, — сказала миссис Булфинч.
Миссис Форрестер подняла брови; ни разу за всю их супружескую жизнь муж не назвал ее «старушкой», да она и не одобрила бы этого.
— Если Булфинч хоть сколько-нибудь уважает тебя, она должна понимать, что это невозможно. После той жизни, которую ты вел, того общества, в котором ты вращался, едва ли она может надеяться, что ты будешь счастлив с нею в каких-то меблированных комнатах.
— Это не меблированные комнаты, мэм, — сказала миссис Булфинч. — Вся мебель моя собственная. Я оставляю за собой эту квартиру, даже когда нахожусь в услужении, чтоб было куда вернуться. Такой уж у меня характер самостоятельный, всегда любила иметь свой угол.
— И очень уютный угол, — сказал Альберт.
Миссис Форрестер огляделась. На плите, установленной в камине, шумел чайник, на каминной полке стояли черные мраморные часы между двух черных мраморных подсвечников. Большой стол, накрытый красной скатертью, комод, швейная машина. На стенах — фотографии и картинки из воскресных приложений. За красной плющевой портьерой была вторая дверь, и миссис Форрестер, посвятившая немало свободных часов занятиям архитектурой, поняла, что, принимая во внимание размеры дома, за этой дверью может находиться только одно: единственная в квартире спальня. Таким образом, в характере отношений, связывающих миссис Булфинч и Альберта, можно было не сомневаться.
— Разве ты не был счастлив со мною, Альберт? — спросила миссис Форрестер уже менее легким тоном.
— Дорогая моя, мы были женаты тридцать пять лет. Это долгий срок. Слишком долгий. Ты по-своему неплохая женщина. Но мне ты не подходишь. Ты живешь литературой и искусством, а я нет.
— Я всегда старалась вовлекать тебя в круг моих интересов. Всегда заботилась о том, чтобы, несмотря на мои успехи, ты не оставался в тени. Ты не можешь утверждать, что я тобой пренебрегала.
— Ты замечательная писательница, я этого не отрицаю, но скажу откровенно — мне твои книги не нравятся.
— Извини меня, но это только свидетельствует о недостатке вкуса. Все лучшие критики признают силу и обаяние моего таланта.
— И друзья твои мне не нравятся. Позволь открыть тебе один секрет. На твоих вечерах меня иногда так и подмывало раздеться — посмотреть, что из этого выйдет.
— Ничего особенного не вышло бы, — сказала миссис Форрестер, слегка нахмурившись. — Я бы послала за доктором, вот и все.
— И фигура у тебя для этого не подходящая, Альберт, — сказала миссис Булфинч.
Миссис Форрестер помнила намек Симмонса, чтобы она, если нужно будет, не стеснялась пустить в ход свои женские чары, лишь бы вернуть провинившегося супруга под семейный кров; но она понятия не имела, как это делается. Вероятно, подумалось ей, это было бы легче, будь она в вечернем туалете.
— Но, Альберт, ведь я тридцать пять лет была тебе верна, ни разу даже не взглянула на другого мужчину. Я к тебе привыкла. Не знаю, как я буду без тебя.
— Я все меню оставила новой кухарке, мэм, — сказала миссис Булфинч. — Вы только говорите ей, сколько гостей будет к завтраку, она все сделает, как надо. Готовит она отлично, а уж на пирожное — так у нее особенно легкая рука.
У миссис Форрестер стала ускользать почва из-под ног. После замечания миссис Булфинч, подсказанного, несомненно, самыми добрыми намерениями, трудно было вести разговор в таком плане, чтобы высокие чувства не казались фальшивыми.
— Боюсь, дорогая, что ты попусту тратишь время, — сказал Альберт. — Решение мое бесповоротно. Я уже не молод, мне требуется забота. Тебя я, разумеется, по мере сил обеспечу. Коринна советует мне удалиться от дел.
— Кто такая Коринна? — спросила миссис Форрестер в крайнем изумлении.
— Это я, — сказала миссис Булфинч. — У меня мать была наполовину француженка.
— Этим многое объясняется, — заметила миссис Форрестер, поджав губы: при всем своем восхищении литературой наших соседей, она знала, что нравственность их оставляет желать лучшего.
— Я ему говорю, что довольно, мол, ему работать, пора и отдохнуть. У меня есть домик в Клектоне. Местность там здоровая, у самого моря, воздух замечательный. Мы там отлично проживем. Там не скучно — то на пляж сходишь, то на пристань. И люди хорошие. Никто тебя не трогает, если сам никого не трогаешь.
— Я сегодня говорил со своими компаньонами, они согласны выкупить мою долю. Кое-что я на этом потеряю. После всех формальностей у меня останется девятьсот фунтов годовых. Нас трое, значит, на каждого придется по триста фунтов в год.
— Разве я могу на это прожить? — вскричала миссис Форрестер. — Я должна думать о своем положении.
— Ты мастерски владеешь пером, дорогая.
Миссис Форрестер раздраженно повела плечами.
— Ты прекрасно знаешь, что мои книги не приносят мне ничего, кроме славы. Издатели всегда говорят, что печатают их в убыток, но все же печатают, потому что это повышает их престиж.
И тут-то миссис Булфинч осенила мысль, имевшая столь грандиозные последствия.
— А почему бы вам не написать детективный роман, такой, чтобы дух захватывало?
— Чего? — воскликнула миссис Форрестер, впервые в жизни забыв о грамматике.
— А это не плохая идея, — сказал Альберт. — Совсем не плохая.
— Критики разорвут меня в клочки.
— Не думаю. Дай только снобам возможность спуститься с небес на землю, не уронив своего достоинства, и они из благодарности не знаю что сделают.
— «Благодарю, Бернардо, за услугу», — задумчиво проговорила миссис Форрестер.
— Дорогая моя, критики будут в восторге. А так как книга твоя будет написана великолепным языком, то они не побоятся назвать ее шедевром.
— Но это чистейший абсурд. Такие вещи чужды моему таланту. Я все равно не сумею угодить широким массам.
— Почему? Широкие массы любят читать хорошие книжки, но они не любят скучать. Имя твое знают все, но читать тебя не читают, потому что это скучно. Дело в том, дорогая, что ты невыносимо скучна.
— Не понимаю, как ты можешь это говорить, Альберт, — возразила миссис Форрестер, ничуть не обидевшись (экватор тоже, вероятно, не обиделся бы, если бы его назвали холодным). — Все признают, что у меня восхитительное чувство юмора и что никто не может добиться такого комического эффекта с помощью точки с запятой.
— Если ты сумеешь дать широким массам захватывающий роман и в то же время внушить им, что они пополняют свое образование, ты станешь богатой женщиной.
— Я в жизни не читала детективных романов, — сказала миссис Форрестер. — Я слышала про какого-то мистера Барнса из Нью-Йорка, он, говорят, написал книгу под названием «Тайна кэба». Но я ее не читала.
— Тут, конечно, требуется особое умение, — сказала миссис Булфинч. — Главное — не забывать, что про любовь писать не нужно, в детективном романе это ни к чему, там нужно, чтоб было убийство, сыщики и чтобы до последней страницы нельзя было угадать, кто преступник.
— Но нельзя и водить читателей за нос, — добавил Альберт. — Меня всегда злит, когда подозрение падает на секретаря или на герцогиню, а потом оказывается, что убил младший лакей, который за все время только и сделал, что доложил: «Коляска подана». Запутывай читателя как можно больше, но не заставляй его чувствовать себя дураком.
— Обожаю детективные романы, — сказала миссис Булфинч. — Как прочтешь, что на полу в библиотеке лежит знатная леди в вечернем платье, вся в бриллиантах, и в сердце у нее воткнут кинжал, — просто вся дрожишь от радости.
— Кому что, — сказал Альберт. — Я, например, больше люблю, когда в Хайд-парке находят труп почтенного адвоката с бакенбардами, золотой цепочкой от часов и добрым выражением лица.
— И с перерезанным горлом? — живо спросила миссис Булфинч.
— Нет, убитого ножом в спину. Есть особая прелесть в том, чтобы убитый был пожилой джентльмен с безупречной репутацией. Всякому приятно думать, что за самой казалось бы почтенной внешностью скрывается что-то загадочное.
— Я тебя понимаю, Альберт, — сказала миссис Булфинч. — Ему была вверена роковая тайна.
— Мы можем дать тебе кучу полезных советов, дорогая, — сказал Альберт, ласково улыбаясь миссис Форрестер. — Я прочел сотни детективных романов.
— Ты?!
— С этого и началась наша дружба с Коринной. Я их прочитывал, а потом передавал ей.
— Сколько раз я, бывало, услышу, как он выключает свет, а на улице уже утро, всегда улыбнусь про себя и подумаю:
1 2 3 4 5 6
Дом № 411 стоял в ряду других, таких же обшарпанных домов, немного отступя от мостовой; перед ним была узкая полоска чахлой травы, мощеная дорожка вела к деревянному крыльцу, давно не крашенному. Крыльцо это да еще жидкий плющ, которым был увит фасад дома, придавали ему фальшиво деревенский вид, — это было странно и даже неприятно здесь, среди шума и грохота уличного движения. Было в этом доме что-то двусмысленное, наводившее на мысль, что здесь обитают женщины, чья жизнь, прожитая в грехе, незаслуженно увенчалась наградой.
Дверь отворила худенькая девочка лет пятнадцати, длинноногая и растрепанная.
— Вы не скажете, здесь живет миссис Булфинч?
— Не в тот звонок позвонили. Это наверху. — Девочка указала на лестницу и пронзительно крикнула: — Миссис Булфинч, к вам пришли! Миссис Булфинч!
Миссис Форрестер стала подниматься по грязной лестнице, покрытой рваной дорожкой. Она шла медленно, чтобы не запыхаться. На втором этаже кто-то отворил дверь, и она узнала свою кухарку.
— Добрый вечер, Булфинч, — с достоинством произнесла миссис Форрестер. — Мне нужно повидать вашего хозяина.
Миссис Булфинч помедлила долю секунды, потом распахнула дверь настежь.
— Входите, мэм. — Она оглянулась через плечо. — Альберт, это миссис Форрестер к тебе.
Миссис Форрестер быстро шагнула мимо нее. У огня в сильно потертом кожаном кресле сидел Альберт в домашних туфлях и без пиджака. Он читал вечернюю газету и курил сигару. При виде миссис Форрестер он встал. Миссис Булфинч вернулась в комнату следом за гостьей и затворила дверь.
— Как поживаешь, дорогая? — бодро сказал Альберт. — Надеюсь, ты в добром здоровье?
— Ты бы надел пиджак, Альберт, — сказала миссис Булфинч. — А то миссис Форрестер бог знает что о тебе подумает.
Она сняла пиджак с гвоздя и подала ему, а потом уверенной рукою женщины, для которой мужская одежда не таит секретов, обдернула на нем жилет, чтобы не наезжал на воротничок.
— Я получила твое письмо, Альберт, — сказала миссис Форрестер.
— Я так и думал, ведь иначе ты не знала бы моего адреса.
— Присаживайтесь, мэм, — сказала миссис Булфинч и, ловко смахнув пыль с одного из шести одинаковых стульев, обитых вишневым плюшем, выдвинула его вперед.
С легким поклоном миссис Форрестер села.
— Я бы хотела поговорить с тобой наедине, Альберт.
Глаза его лукаво блеснули.
— Все, что ты можешь сказать, касается миссис Булфинч в той же мере, как и меня, поэтому лучше, я думаю, разговаривать при ней.
— Как хочешь.
Миссис Булфинч пододвинула себе стул и села. До сих пор миссис Форрестер видела ее только в ситцевом платье и большом фартуке. Сейчас на ней была белая шелковая блузка с мережкой, черная юбка и лакированные туфли на высоких каблуках и с серебряными пряжками. Это была женщина лет сорока пяти, рыжеватая, румяная, не то чтобы красивая, но цветущая и приятной наружности. Она напомнила миссис Форрестер пышнотелую служанку с жизнерадостной картины какого-то старого голландского мастера.
— Ну-с, дорогая, так что же ты хотела мне сказать? — спросил Альберт.
Миссис Форрестер подарила его одной из своих самых приветливых улыбок. Ее большие черные глаза глядели снисходительно и благодушно.
— Ты, конечно, понимаешь, Альберт, как все это глупо. Мне кажется, ты не в своем уме.
— Вот как, дорогая? Это интересно.
— Я не сержусь на тебя, мне просто смешно, но всякая шутка хороша до известного предела. А сейчас мы с тобою поедем домой.
— Разве я не ясно выразился в своем письме?
— Совершенно ясно. Я ни о чем тебя не спрашиваю и не собираюсь ни в чем упрекать. Будем считать это недоразумением и на том покончим.
— Ничто не заставит меня вернуться к тебе, моя дорогая, — сказал Альберт, впрочем вполне дружелюбно.
— Ты шутишь?
— Нисколько.
— Ты любишь эту женщину?
Миссис Форрестер все еще улыбалась приветливой, немного деревянной улыбкой. Она твердо решила относиться ко всему происходящему легко. Наделенная тонким чувством пропорций, она, конечно, понимала комизм этой сцены.
Альберт взглянул на миссис Булфинч, и по его морщинистому лицу тоже поползла улыбка.
— Мы хорошо спелись, верно, старушка?
— Неплохо, — сказала миссис Булфинч.
Миссис Форрестер подняла брови; ни разу за всю их супружескую жизнь муж не назвал ее «старушкой», да она и не одобрила бы этого.
— Если Булфинч хоть сколько-нибудь уважает тебя, она должна понимать, что это невозможно. После той жизни, которую ты вел, того общества, в котором ты вращался, едва ли она может надеяться, что ты будешь счастлив с нею в каких-то меблированных комнатах.
— Это не меблированные комнаты, мэм, — сказала миссис Булфинч. — Вся мебель моя собственная. Я оставляю за собой эту квартиру, даже когда нахожусь в услужении, чтоб было куда вернуться. Такой уж у меня характер самостоятельный, всегда любила иметь свой угол.
— И очень уютный угол, — сказал Альберт.
Миссис Форрестер огляделась. На плите, установленной в камине, шумел чайник, на каминной полке стояли черные мраморные часы между двух черных мраморных подсвечников. Большой стол, накрытый красной скатертью, комод, швейная машина. На стенах — фотографии и картинки из воскресных приложений. За красной плющевой портьерой была вторая дверь, и миссис Форрестер, посвятившая немало свободных часов занятиям архитектурой, поняла, что, принимая во внимание размеры дома, за этой дверью может находиться только одно: единственная в квартире спальня. Таким образом, в характере отношений, связывающих миссис Булфинч и Альберта, можно было не сомневаться.
— Разве ты не был счастлив со мною, Альберт? — спросила миссис Форрестер уже менее легким тоном.
— Дорогая моя, мы были женаты тридцать пять лет. Это долгий срок. Слишком долгий. Ты по-своему неплохая женщина. Но мне ты не подходишь. Ты живешь литературой и искусством, а я нет.
— Я всегда старалась вовлекать тебя в круг моих интересов. Всегда заботилась о том, чтобы, несмотря на мои успехи, ты не оставался в тени. Ты не можешь утверждать, что я тобой пренебрегала.
— Ты замечательная писательница, я этого не отрицаю, но скажу откровенно — мне твои книги не нравятся.
— Извини меня, но это только свидетельствует о недостатке вкуса. Все лучшие критики признают силу и обаяние моего таланта.
— И друзья твои мне не нравятся. Позволь открыть тебе один секрет. На твоих вечерах меня иногда так и подмывало раздеться — посмотреть, что из этого выйдет.
— Ничего особенного не вышло бы, — сказала миссис Форрестер, слегка нахмурившись. — Я бы послала за доктором, вот и все.
— И фигура у тебя для этого не подходящая, Альберт, — сказала миссис Булфинч.
Миссис Форрестер помнила намек Симмонса, чтобы она, если нужно будет, не стеснялась пустить в ход свои женские чары, лишь бы вернуть провинившегося супруга под семейный кров; но она понятия не имела, как это делается. Вероятно, подумалось ей, это было бы легче, будь она в вечернем туалете.
— Но, Альберт, ведь я тридцать пять лет была тебе верна, ни разу даже не взглянула на другого мужчину. Я к тебе привыкла. Не знаю, как я буду без тебя.
— Я все меню оставила новой кухарке, мэм, — сказала миссис Булфинч. — Вы только говорите ей, сколько гостей будет к завтраку, она все сделает, как надо. Готовит она отлично, а уж на пирожное — так у нее особенно легкая рука.
У миссис Форрестер стала ускользать почва из-под ног. После замечания миссис Булфинч, подсказанного, несомненно, самыми добрыми намерениями, трудно было вести разговор в таком плане, чтобы высокие чувства не казались фальшивыми.
— Боюсь, дорогая, что ты попусту тратишь время, — сказал Альберт. — Решение мое бесповоротно. Я уже не молод, мне требуется забота. Тебя я, разумеется, по мере сил обеспечу. Коринна советует мне удалиться от дел.
— Кто такая Коринна? — спросила миссис Форрестер в крайнем изумлении.
— Это я, — сказала миссис Булфинч. — У меня мать была наполовину француженка.
— Этим многое объясняется, — заметила миссис Форрестер, поджав губы: при всем своем восхищении литературой наших соседей, она знала, что нравственность их оставляет желать лучшего.
— Я ему говорю, что довольно, мол, ему работать, пора и отдохнуть. У меня есть домик в Клектоне. Местность там здоровая, у самого моря, воздух замечательный. Мы там отлично проживем. Там не скучно — то на пляж сходишь, то на пристань. И люди хорошие. Никто тебя не трогает, если сам никого не трогаешь.
— Я сегодня говорил со своими компаньонами, они согласны выкупить мою долю. Кое-что я на этом потеряю. После всех формальностей у меня останется девятьсот фунтов годовых. Нас трое, значит, на каждого придется по триста фунтов в год.
— Разве я могу на это прожить? — вскричала миссис Форрестер. — Я должна думать о своем положении.
— Ты мастерски владеешь пером, дорогая.
Миссис Форрестер раздраженно повела плечами.
— Ты прекрасно знаешь, что мои книги не приносят мне ничего, кроме славы. Издатели всегда говорят, что печатают их в убыток, но все же печатают, потому что это повышает их престиж.
И тут-то миссис Булфинч осенила мысль, имевшая столь грандиозные последствия.
— А почему бы вам не написать детективный роман, такой, чтобы дух захватывало?
— Чего? — воскликнула миссис Форрестер, впервые в жизни забыв о грамматике.
— А это не плохая идея, — сказал Альберт. — Совсем не плохая.
— Критики разорвут меня в клочки.
— Не думаю. Дай только снобам возможность спуститься с небес на землю, не уронив своего достоинства, и они из благодарности не знаю что сделают.
— «Благодарю, Бернардо, за услугу», — задумчиво проговорила миссис Форрестер.
— Дорогая моя, критики будут в восторге. А так как книга твоя будет написана великолепным языком, то они не побоятся назвать ее шедевром.
— Но это чистейший абсурд. Такие вещи чужды моему таланту. Я все равно не сумею угодить широким массам.
— Почему? Широкие массы любят читать хорошие книжки, но они не любят скучать. Имя твое знают все, но читать тебя не читают, потому что это скучно. Дело в том, дорогая, что ты невыносимо скучна.
— Не понимаю, как ты можешь это говорить, Альберт, — возразила миссис Форрестер, ничуть не обидевшись (экватор тоже, вероятно, не обиделся бы, если бы его назвали холодным). — Все признают, что у меня восхитительное чувство юмора и что никто не может добиться такого комического эффекта с помощью точки с запятой.
— Если ты сумеешь дать широким массам захватывающий роман и в то же время внушить им, что они пополняют свое образование, ты станешь богатой женщиной.
— Я в жизни не читала детективных романов, — сказала миссис Форрестер. — Я слышала про какого-то мистера Барнса из Нью-Йорка, он, говорят, написал книгу под названием «Тайна кэба». Но я ее не читала.
— Тут, конечно, требуется особое умение, — сказала миссис Булфинч. — Главное — не забывать, что про любовь писать не нужно, в детективном романе это ни к чему, там нужно, чтоб было убийство, сыщики и чтобы до последней страницы нельзя было угадать, кто преступник.
— Но нельзя и водить читателей за нос, — добавил Альберт. — Меня всегда злит, когда подозрение падает на секретаря или на герцогиню, а потом оказывается, что убил младший лакей, который за все время только и сделал, что доложил: «Коляска подана». Запутывай читателя как можно больше, но не заставляй его чувствовать себя дураком.
— Обожаю детективные романы, — сказала миссис Булфинч. — Как прочтешь, что на полу в библиотеке лежит знатная леди в вечернем платье, вся в бриллиантах, и в сердце у нее воткнут кинжал, — просто вся дрожишь от радости.
— Кому что, — сказал Альберт. — Я, например, больше люблю, когда в Хайд-парке находят труп почтенного адвоката с бакенбардами, золотой цепочкой от часов и добрым выражением лица.
— И с перерезанным горлом? — живо спросила миссис Булфинч.
— Нет, убитого ножом в спину. Есть особая прелесть в том, чтобы убитый был пожилой джентльмен с безупречной репутацией. Всякому приятно думать, что за самой казалось бы почтенной внешностью скрывается что-то загадочное.
— Я тебя понимаю, Альберт, — сказала миссис Булфинч. — Ему была вверена роковая тайна.
— Мы можем дать тебе кучу полезных советов, дорогая, — сказал Альберт, ласково улыбаясь миссис Форрестер. — Я прочел сотни детективных романов.
— Ты?!
— С этого и началась наша дружба с Коринной. Я их прочитывал, а потом передавал ей.
— Сколько раз я, бывало, услышу, как он выключает свет, а на улице уже утро, всегда улыбнусь про себя и подумаю:
1 2 3 4 5 6