– Энлиль более велик, чем Ану? – задумчиво спросил Пиррас, вспоминая храм в огне и умирающего жреца, его рот, распяленный немым воплем.
– Которая из опор треноги величайшая? – вопросом на вопрос ответствовал семит.
Пиррас вдруг с проклятием отскочил в сторону, на солнце сверкнул его меч, молниеносно выхваченный из ножен. Прямо у его ног, раскачиваясь, стояла на хвосте змея; точно красная молния из тучи, выстреливал из ее пасти раздвоенный язык.
– Что случилось, дружище? – Нарам-нинуб и другие вельможи в изумлении взирали на него.
– Что?.. – Пиррас выругался. – Да неужто вы не замечаете гада под собственным носом? Отойдите в сторону, сейчас я освобожу землю от ядовитой твари...
Он осекся, в глубине зрачков родилась тень сомнения.
– Ее уже нет, – недоумевающе промолвил варвар.
– Я ничего не видел, – сказал Нарам-нинуб, а остальные закивали, переглядываясь удивленно и в то же время понимающе.
Аргайв провел рукой по глазам, тряхнул головой.
– Может, это из-за вина, – сказал он, – но только миг назад на этом самом месте была здоровенная гадюка, клянусь сердцем Имира. Должно быть, я и в самом деле проклят...
При этих словах спутники шарахнулись от него, как от заразного больного.
В душе аргайва Пирраса всегда жило неизъяснимое беспокойство, оно бередило его сны и не позволяло оставаться подолгу на одном месте, влекло в дальние странствия. Оно увело юношу от голубых гор, где жил его народ, на юг, в примыкающие к морю плодородные долины, где поселились трудолюбивые микенцы; потом заставило перебраться на остров Крит, в выстроенную из грубо обработанного камня и привозного леса столицу, знаменитую своим торжищем. Там шел бесконечный обмен товарами между смуглокожими местными рыбаками, ремесленниками и купцами, чьи суда приходили из Египта.
Вскоре одно из этих судов, покачиваясь на волнах, увезло варвара в Египет, где тысячи рабов под плетьми надсмотрщиков и палящим солнцем возводили первые грандиозные гробницы-пирамиды и где в рядах “шердана” – северян-наемников – он познавал тонкости военного искусства. Но неутолимая жажда странствий опять позвала его в путь, за море, в грязную торговую деревушку, обнесенную низкими стенами и потому взявшую смелость называться “город Троя”. Оттуда начался его по сию пору незавершенный поход на юг: через разграбленную и обескровленную Палестину, исконных обитателей которой жестоко угнетали пришедшие с Востока захватчики-ханаанцы, на равнины Шумера, где город сражался с городом, а жрецы мириадов соперничающих богов без конца строили козни друг против друга, – впрочем, эта традиция сложилась еще на заре времен. Лишь долгие века спустя в этих краях взойдет звезда ныне малоприметного городишка под названием Вавилон и его захудалого божка Меродаха, которому суждено войти в историю под именем Бела-Мардука, Победителя Тиамат.
Простое описание боевого пути аргайва – не более чем скелет, не облеченный плотью, да и как передать словами запах свежепролитой крови и помпезную пышность восточных пиров, свист бешено вращающихся, острых, как бритва, клинков на колесницах, мчащихся в тучах пыли, и треск сшибающихся в абордажной схватке кораблей? Скажем лишь, что светловолосый аргайв не раз и не два удостаивался почестей, оказываемых королям, и вся Месопотамия, если верить слухам, не знала воителя более грозного и опасного для врагов. Последним из его подвигов был разгром орд Урука, что позволило сбросить урукское ярмо с шеи Ниппура.
Слава шла за ним по пятам, он был одинаково знаменит в бедняцких хижинах и дворцах из нефрита и слоновой кости. Разве мог помыслить об этом вечно взъерошенный мальчишка много лет назад, когда, лежа на груде волчьих шкур в горной хижине, грезил походами и битвами? Теперешние его сны (на шелковом ложе, во дворце с бирюзовыми башенками) были во сто крат горше. Его донимали кошмары. Именно такой сон приснился и на этот раз Пиррасу, и он испытал громадное облегчение, проснувшись вдруг, – словно из черного омута вынырнул. Ночь тут же обрушилась спудом духоты и зноя. В спальне не горело ни единой лампы, луна еще не взошла, лишь холодное мерцание далеких звезд за окном бросало жалкий вызов господству тьмы. Но даже в этом, более чем скудном, освещении зоркие глаза аргайва внезапно различили движущийся силуэт, блеск глаз непрошеного гостя или, точнее сказать, гостьи. В абсолютной тишине Пиррас слышал, как пульсирует кровь в его жилах. Что за ужас в женском обличье затаился в его комнате? Как он ни вглядывался, больше не видел грациозное и сильное, как у пантеры, тело, и глаза не горели во тьме. Со сдавленным рычанием он вскочил с ложа, меч со свистом рассек воздух... Но – только воздух; что-то вроде издевательского смешка коснулось его ушей, хотя (он уже убедился в этом) в спальне никого не было.
– Амитис! Я видел! На этот раз я уверен, мне не приснилось! Она смеялась надо мною, убегая через окно!
Торопливо вошедшая в комнату девушка, задрожав всем телом, поставила лампу на стол черного дерева. Весьма привлекательную и чувственную Амитис подарил аргайву король Эннатум; она ненавидела своего господина, и он знал об этом, но получал какое-то злобное удовлетворение от обладания ею. Но сейчас взаимную неприязнь вытеснил ужас.
– Эт-то б-была Лилиту! – запинаясь, выдохнула наложница. – Она посетила тебя собственной персоной! Подруга Ардата Лили, дух ночной, обитающий в доме Эрейбу! Ты проклят!
Его ладони увлажнились от пота. Казалось, по венам вместо крови тек расплавленный металл.
– Что же теперь делать? К кому обратиться за помощью? Жрецы ненавидят и боятся меня с тех пор, как я сжег храм Ану.
– Есть один человек, не связанный более со жречеством, он способен помочь тебе! – выпалила рабыня, не подумав, и тут же осеклась в замешательстве.
– Так расскажи о нем поскорей! – Пиррас весь подобрался, снедаемый лихорадочным возбуждением. Но стоило ему проявить слабость, и к Амитис вернулась вся ее ненависть. С перепугу она сболтнула лишнее и теперь увидела прекрасную возможность отомстить.
– Я позабыла его имя, – вызывающе ответила она, в глазах вспыхнули злобные огоньки.
– Ах ты дрянь! – Задыхаясь от ярости, аргайв сгреб в кулак густые черные волосы и швырнул девушку поперек кровати. Он схватил ремень, на котором обычно носил меч, и осыпал ее неистовыми ударами, удерживая другой рукой извивающееся тело. Он так самозабвенно погрузился в багровую пучину бешенства, что даже не сразу осознал: девушка, рыдая и отчаянно визжа, давно выкрикивает чье-то имя. Когда до Пирраса наконец дошло, он отшвырнул ремень в сторону, девушку – в другую, и Амитис повалилась на устланный циновками пол. Пока она дрожала и всхлипывала, варвар перевел дух и зыркнул сверху вниз.
– Так, говоришь, Гимиль-ишби?
– Да! – сквозь плач выкрикнула несчастная, корчась у его ног, – все ее тело терзала невыносимая боль. – Прежде он служил Энлилю, но потом занялся некромантией и за это был изгнан из храма. Ах, мне так плохо! Я теряю сознание! Смилостивься!
– Где я могу его найти? – допытывался Пиррас, равнодушный к ее причитаним.
– В кургане Энцу, к западу от города. О Энлиль, с меня живьем содрали кожу! Я умираю!
Повернувшись к девушке спиной, Пиррас торопливо оделся, увешал себя доспехами и оружием, после чего вышел в коридор и зашагал меж спящих рабов и слуг, стараясь никого не разбудить. Зайдя в конюшню, выбрал лучшую из своих лошадей. Таких скакунов было, вероятно, десятка два во всем Ниппуре, принадлежали они самому королю и богатейшим из его приближенных, – их покупали на далеком севере, по ту сторону Каспия, у диких племен, которых в последующие века назовут скифами. Каждый скифский конь был совершенством, своего рода произведением искусства и подлинным сокровищем для опытного седока. Пиррас взнуздал великолепное животное, надел на него седло – простой войлок, но отменной выделки и с богатой вышивкой. Солдаты у городских ворот поразевали рты, когда он, натянув поводья, на всем скаку остановил коня перед ними и велел отворить громоздкие бронзовые створки. Но подчинились они беспрекословно. Конь галопом вылетел за ворота, малиновый плащ развевался за плечами пригнувшегося к холке варвара.
– Клянусь Энлилем! – забожился один из солдат. – Не иначе, аргайв перебрал египетских вин у Нарам-нинуба.
– Вот уж нет, – отозвался другой. – Видал, какой он бледный? Это не вино, а боги помутили его рассудок. Быть может, он скачет прямиком к дому Эрейбу?
Недоуменно качая головами в шлемах, они долго прислушивались к стуку копыт в ночи, постепенно стихающему на западе. К северу, востоку и югу от Ниппура по всей равнине были разбросаны земельные наделы, хутора и пальмовые рощи; целая сеть оросительных каналов соединяла между собой реки. И лишь на западе земля лежала безжизненная и голая до самого Евфрата, только пепелища рассказывали о стоявших там некогда деревнях. Несколько лун назад кровавой волной хлынули из пустыни враги, волна эта смела виноградники и хижины, докатившись аж до стен Ниппура. Пиррасу запомнилась битва за город и боевые вылазки на занятую неприятелем равнину, когда его фаланги разбили осаждающих и гнали вспять, пока не опрокинули в Великую Реку. Тогда вся равнина покраснела от крови и почернела от дыма и копоти. Но жизнь неудержимо берет свое, и вот уже молодая зелень затянула язвы войны, они все меньше бросаются в глаза.
На обугленных пашнях проросли злаки, хотя люди, посадившие их, давно ушли в страну вечных сумерек. Скоро потянутся в эту рукотворную пустыню переселенцы из многолюдных краев. Еще несколько месяцев, самое большее год, и эта земля опять примет вид, типичный для Месопотамской низменности, усеянной деревеньками, нарезанной на крохотные наделы. Люди залечат раны, нанесенные земле другими людьми, и ужасы войны позабудутся до той поры, когда снова налетит из пустыни самум смерти и разрушения. Но все это – в будущем, а пока округа пустынна и не обжита; полузасыпаны сухие каналы, разрушены плотины, тут и там торчат обугленные пальмовые стволы, высятся руины роскошных вилл и загородных дворцов. А далеко впереди отчетливо вырисовывается на фоне звездного неба таинственный курган-замок, известный в народе как Гробница Луны – Энцу. Эту возвышенность создала не природа, но чьи руки соорудили ее и с какой целью, никто теперь не знает. Еще до основания Ниппура высился этот курган над просторами долины, и безымянные землекопы, придавшие ему форму, давно сгинули в бездне времени.
К нему-то и направил Пиррас своего скакуна. А в городе, только что покинутом им, происходило вот что.
Амитис, озираясь, украдкой вышла из дворца и узкими улочками двинулась к одной лишь ей ведомой цели.
Девушка явно нервничала и страдала от боли – она прихрамывала и часто останавливалась, чтобы помассировать ушибленные места. Так, хромая, всхлипывая и тихо ругаясь, она наконец достигла желанного места, где предстала пред очами аристократа, чьи богатство и власть были необыкновенно велики. В его взгляде читался вопрос.
– Он поехал к Гробнице Луны на встречу с Гимилем-ишби, – начала она. – Лилиту опять приходила к нему нынешней ночью. – Тут девушка невольно задрожала, на время позабыв свои ненависть и боль. – Похоже, он и в самом деле проклят.
– Кем? Жрецами Ану? – Глаза мужчины превратились в щелочки.
– Так он подозревает.
– А ты?
– Что – я? Я не знаю, да и знать не хочу...
– Разве ты еще не поняла, за что я плачу тебе? Для чего требую, чтобы ты шпионила за ним? – с нажимом спросил он.
Амитис пожала плечами.
– Твоя плата щедра, с меня довольно и этого.
– Зачем ему понадобился Гимиль-ишби?
– Я сказала ему, что отступник поможет справиться с Лилиту.
В тот же миг лютая злоба исказила лицо мужчины, превратила в уродливую маску.
– А я-то полагал, что ты терпеть его не можешь!
Угроза в голосе собеседника заставила девушку отшатнуться.
– Я случайно проболталась насчет старого отшельника, а потом Пиррас – будь он проклят вовеки! – пыткой вытянул его имя. Еще много недель я не смогу ни сидеть, ни лежать спокойно... – От негодования у нее перехватило дух.
Мужчина, погруженный в собственные мрачные мысли, не слушал ее. Наконец он решительно поднялся с роскошного кресла.
– Я слишком долго ждал, – заговорил он так, будто размышлял вслух. – Эта нечисть играет с ним, вместо того чтобы вонзить когти в глотку, а тем временем мои единомышленники ведут себя все нетерпеливее и подозрительнее. Один лишь Энлиль ведает, какой совет даст Гимиль-ишби проклятому аргайву. Дождусь, когда поднимется луна, и поскачу по его следу... Подкрадусь и заколю. Он даже не заподозрит ничего, пока мой меч не войдет в его плоть по самый эфес. Бронзовый клинок все-таки надежней, чем силы Тьмы. Дурак я был, что сговорился ними...
Амитис в ужасе вскрикнула и судорожно вцепилась в бархатный занавес, словно хотела спрятаться за ним.
1 2 3 4 5