— перебила Ма.
— Кароль? Да, именно ему я и сказал тогда: «Мой друг Кароль, вот она, моя судьба…»
Ма повернулась и, не слушая его, молча вышла из комнаты.
Несколько мгновений Биб сидел ошеломлённый. Потом вынул из кармана яркий платок, сердито встряхнул его и отёр выступившие на лбу капли пота.
— Вот ещё! — сказал он с досадой. — Ей объясняется белый человек, а у неё такой вид, как будто у неё перед носом давят, лимон.
В комнату вошёл высокий, грузный мужчина с большой лысой головой. Лицо его было широким, студенистым, со щеками, отливающими тёмной синевой от тщательно сбриваемой, но стремительно прорастающей бороды. Это был Кароль.
— Куда тебя носило? — резко спросил Биб.
— Опять сломался автомобиль. Полдороги от города тащился пешком. Этот У Вэй совсем распустился: всегда у него автомобиль не в порядке.
Кароль тяжело опустился на стул.
— Есть новости. Куча новостей! Во-первых, у нас сегодня важный гость: Янь Ши-фан привезёт самого Баркли.
— Так вот о чём говорила Ма! — Лицо Биба отразило почтение. — Это важно, очень важно!
— Это сущие пустяки по сравнению с тем, что я тебе ещё скажу.
— Не тяни.
— К нам едет новый начальник.
— Вместо Баркли?
Кароль загадочно улыбнулся и, помедлив, ответил:
— Вместо тебя! Приезжает новый начальник охраны этой лавочки…
Лицо Биба палилось кровью. Черт возьми! Но ему ведь нет никакого расчёта уходить с этого места!
— Кто же он, этот новый начальник?
— Не он, а она! Китаянка с того берега — госпожа Ада.
— Глупости! Мы не можем подчиняться китаянке. Тут какая-то путаница.
— Никакой путаницы. Если мне платят, я готов подчиниться даже зулусу. К тому же, говорят, эта особа — работник высшего класса. Столичная штучка.
— Знаем мы этих птиц! — усмехнулся Биб. — Там, где от нас можно отделаться десятком долларов, ей подавай всю сотню.
— Эта едет со специальной целью.
— Нет ничего хуже, чем начальник, задавшийся специальной целью!
Кароль сказал таинственным шёпотом:
— Её задача — покончить тут с подпольщиками.
— С этого начинают все новички! — ответил Биб. — Разве мы с тобой, отправляясь сюда, не дали клятвенного обещания раз навсегда покончить с возможностью появления партизан вблизи миссии? А что из этого вышло?
— Но про эту китаянку рассказывают удивительные вещи, — нерешительно проговорил Кароль.
Биб рассмеялся.
— А вспомни-ка, старина, какие удивительные вещи мы с тобою сочиняли про самих себя!
Но Кароль не сдавался. Он рассказал, как вновь назначенная начальница охраны Ада уже по дороге сумела перехватить высаженную самолётом разведчицу красных и овладеть её паролем. Теперь под видом этой посланницы красных Ада намерена явиться к местным подпольщикам, чтобы проникнуть в их ряды и разгромить всю организацию.
— Я собственными глазами видел в полиции парашют диверсантки.
— Ты, наверно, был уже пьян.
— Это же было утром! — возмутился Кароль.
— А её, эту Аду, ты тоже видел?
— Нет. Её тут видел только капитан, этот наш рыжий. — С этими словами Кароль ткнул пальцем в потолок, над которым находились комнаты «пансионеров». — Да и то лишь мельком и в первый раз.
— Значит, из здешних её решительно никто раньше не знал? — с подозрением спросил Биб.
— Разумеется. — Кароль пожал плечами. — Я же сказал тебе: она прямо из-за океана.
— Так почём же они знают, что она — именно она?
— Ты чудак!.. Неужели капитан глупее тебя и не подумал об этом? Наверно, уже навёл необходимые справки и просветил её насквозь.
— И всё-таки, всё-таки… Садись-ка лучше завтракать, — сказал Биб, чтобы что-нибудь сказать, но тут же спохватился: — А как мы узнаем эту Аду?
— Её пароль: «Всегда приятно встретиться с приятными людьми, а сегодня в особенности».
— О, мы ей покажем, какие мы приятные люди! — со смехом воскликнул Биб в принялся за еду
2
Далеко впереди забрезжил свет. Цзинь Фын погасила фонарик и замедлила шаги. Она знала: этот свет падает через колодец. Обыкновенный колодец, где берут воду, прорезывает подземелье, и дальше идти нельзя — свод совсем обрушился и завалил галерею. Здесь Цзинь Фын должна выйти на поверхность.
Колодец расположен во дворе маленькой усадьбы. На усадьбе живёт старушка — мать доктора Ли Хай-дэ, а сам доктор Ли живёт в городе и работает в клинике.
Доктора Ли знает весь город. Он очень хороший доктор. Но полиция его не любит, потому что он лечил скрывавшихся в городе и под городом партизан. Среди партизан много раненых, и среди тех, кто скрывается в подземельях, есть больные, и, конечно, гоминдановцы не хотят, чтобы их лечили. Полиция не знает, что теперь «красные кроты» не нуждаются больше в услугах доктора Ли, потому что под землёй есть свой врач — Цяо, учившаяся в Пекине.
Доктора Ли уже несколько раз арестовывали и допрашивали. Его били, мучили и требовали, чтобы он назвал партизан, которых лечил по секрету от властей. Но Ли никого не называл; его снова били, и он опять никого не называл. Тогда полицейские звали других докторов, чтобы они лечили Ли и уничтожили следы истязаний. Ли был очень хороший доктор, и когда нужно было сделать сложную операцию какому-нибудь большому гоминдановскому чиновнику, то приглашали его. Поэтому начальник военной полиции сам сидел в комнате следователя, когда допрашивали доктора Ли, и не позволял сыщикам бить его так, чтобы сломать ему кости или нанести другие неизлечимые повреждения.
Доктор Ли уже три раза возвращался из полиции. Теперь он был болен не только потому, что его били, но и потому, что от такой жизни у него развилась сильная чахотка.
Доктор Ли не хотел, чтобы его мать видела, каким он возвращается из полиции, или чтобы она была дома, когда за ним приходят жандармы. Поэтому он и жил в городе один, думая, что старушка совсем ничего не знает про аресты. Он был спокоен за мать, которую очень любил.
Но она знала все. Она знала, но не хотела, чтобы он знал про то, что она знает. Она его очень любила и не хотела доставлять ему ещё большее горе.
Все это понимала Цзинь Фын.
Если она приходила на маленькую усадьбу Ли, мать доктора прижимала к своему плечу её головку, и, когда отпускала её, волосы девочки оказывались совсем мокрыми от слез старушки. Старушка говорила с трудом, заикалась и только плакала. И так как она стала почти глухой от горя и нужды, то слушать могла только через чёрный рожок.
Девочку, выходившую из колодца, старушка любила. Она очень хорошо знала, какое дело делала девочка, — то же самое, какое делал её сын.
Почти всегда, выходя на поверхность, чтобы пробежать сотню шагов, отделявшую колодец от спуска в продолжение подземелья, Цзинь Фын извещала старую матушку Ли. Если поблизости были солдаты и из колодца не следовало выходить, старушка вешала на его край старый ковшик так, чтобы его было видно снизу.
3
Сегодня ковшика наверху не было. Значит, на поверхности все обстояло хорошо. Цзинь Фын смело поднялась по зарубкам, выдолбленным в стенах колодца. Дверь домика, как всегда, была отворена. Девочка вошла, но на этот раз, кроме старушки, увидела в доме чужого человека. Он был худой и бледный. Такой бледный, что девочка подумала даже, что это лежит мертвец. Его кожа была жёлтая-жёлтая и совсем прозрачная, как промасленная бумага, из какой делают зонтики. Человек лежал на старушкиной постели и широко открытыми глазами глядел на девочку. Только потому, что эти глаза были живые и очень добрые, девочка поняла, что перед нею не мертвец, а живой человек.
Старушка сидела около постели и держала руку сына двумя своими сухонькими ручками. А рука у него была узкая, длинная, с тонкими-тонкими пальцами, и кожа на этой руке была такая же прозрачная, как на его лице.
Снова переведя взгляд с лица человека на эту руку, Цзинь Фын увидела, что его рука совсем мокрая от падающих на неё слез старушки. Девочка поняла, что она не узнала доктора Ли. Она нахмурила брови и подумала: если он пришёл сюда и лёг в постель матери, значит он уже так устал, что не может больше жить.
Старушка хотела что-то сказать, но губы её очень дрожали, а из глаз все катились и катились слезы. Доктор осторожно положил руку на седые волосы матери, хотел погладить их, но рука упала, и у него не хватило сил поднять её снова. Рука свисала почти до пола; девочка смотрела на неё, и ей казалось, что рука все вытягивается, вытягивается…
Девочка взяла руку больного, подержала её, ласково погладила своими смуглыми пальчиками и осторожно положила на край постели.
Потом девочка взяла старушку под руку, вывела в кухню и вымыла ей лицо. Старушка немного успокоилась и сказала:
— Теперь он уже никогда не вылечится. Они знают это и больше уже не станут его беречь; он не может делать операций и совсем им не нужен. Если они возьмут его ещё раз, то убьют совсем.
— Нет, — сказала Цзинь Фын так твёрдо, что старушка перестала плакать. — Позвольте мне сказать вам: товарищи придут за ним, унесут его, и полицейские больше никогда-никогда его не возьмут. А доктор Цяо его вылечит. — И, подумав, прибавила: — Все это совершённая правда. Я знаю.
Старушка покачала головой.
— Вы видели, какой он… А у меня ничего нет… ничего, кроме прошлогодней кукурузы, совсем уже чёрной.
Цзинъ Фыя на секунду задумалась.
— До завтра этого хватит уважаемому доктору, вашему сыну. — Она достала из корзинки вторую плетёнку — с картофелем — и поставила на стол перед старушкой.
Старушка прижала к своей впалой груди голову девочки. И на этот раз волосы девочки остались сухими, потому что старушка больше не плакала.
Видя, что Цзинь Фын собирается уйти, старушка сказала:
— Останьтесь с нами, прошу вас. У меня нет сил, а ему надо помочь.
Девочка посмотрела на старушку, на её трясущиеся, слабые руки, на умоляющие глаза, готовые снова наполниться слезами, и обернулась к двери, за которой беспомощно лежал доктор. Она поняла, что действительно без неё старушка ни в чём не сможет ему помочь.
Цзинь Фын захотелось остаться здесь не только потому, что было жалко больного доктора и его мать, но и потому, что она знала: доктор Ли очень хороший человек, ему непременно следует помочь. Но тут она подумала: а как бы поступил на её месте большой «красный крот»? Остался бы он тут? Нет, наверно, не остался бы, а пошёл дальше с заданием командира. Цзинь Фын положила свою маленькую ручку на сухую руку старушки, немногим большую, чем её собственная, и, преодолевая жалость, сказала, как взрослая ребёнку:
— Потерпите, прошу вас. Я вернусь. — И, подумав, прибавила так, что старушка улыбнулась впервые с тех пор, как девочка её знала: — Непременно вернусь, и, если позволите, мы тогда подумаем с вами вместе.
Она пошла через двор к изгороди, которою был замаскирован лаз к входу в следующую галерею.
А старушка стояла у двери и глядела на дорогу: нет ли там кого-нибудь постороннего.
На дороге никого не было, и девочка сошла под землю. Этот ход должен был привести её в самую миссию. Никем не замеченная, она выйдет из-под земли в кустах акации за гаражом.
Девочка засветила фонарик, нагнулась и побежала.
Глава пятая
1
Между десятью утра и двумя пополудни в доме католической миссии никого из постояльцев не осталось. Эти часы, когда солнце стоит высоко, гости проводили у маленького бассейна и забавлялись кормлением рыбок.
В доме была только прислуга.
У Дэ, грохоча сковородками с ещё большим ожесточением, чем обычно, готовила второй завтрак. Девушки приступили к уборке комнат.
Ма отправилась в направлении Тайюани, намереваясь проникнуть в город. Повёз её У Вэй на старом, дребезжавшем всеми суставами автомобиле, собранном им из брошенных миссией двух разбитых «фордов».
Занятая уборкой, Тан Кэ не сразу услышала настойчивый звонок у ворот и побежала отворять.
За решёткой стояла Цзинь Фын. Она робко нараспев выговаривала:
— Овощи, свежие овощи!..
Тан Кэ отперла калитку и поманила девочку к себе.
— Овощи свежие?
— Морковь совсем сахарная.
— Без обмана?
— Уверяю вас, как для родных.
Тан Кэ быстро огляделась и понизила голос:
— Пароль правильный, но… почему вы? ГдеЦзинъГо?
Цзинь Фын молча отвернулась. Тан Кэ испуганно схватила девочку за руку.
— Взяли? — меняясь в лице, быстро спросила она.
Девочка ответила молчаливым кивком головы.
Обе долго молчали. Девочка продолжала смотреть в землю и дрожащими пальчиками мяла край своей курточки.
— Никого не выдала? — тихо спросила Тан Кэ.
Девочка подняла на неё глаза, опушённые длинными штрихами необыкновенно густых ресниц, и с укоризной, от которой Тан Кэ стало не по себе, сказала:
— Цзинь Го?!
— Да, да… — растерянно проговорила Тан Кэ. — Я знаю… Её пытали?
— Ей отрубили руки…
— Ох!
Тан Кэ закрыла лицо ладонями. А девочка сказала совсем тихо, так, что Тан Кэ скорее угадала, чем расслышала:
— …и повесили…
Тан Кэ отняла от лица руки и смотрела на девочку, не в силах проронить ни слова. А та спросила коротко и строго:
— Ну?
Тан Кэ провела рукой по бледному лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Кароль? Да, именно ему я и сказал тогда: «Мой друг Кароль, вот она, моя судьба…»
Ма повернулась и, не слушая его, молча вышла из комнаты.
Несколько мгновений Биб сидел ошеломлённый. Потом вынул из кармана яркий платок, сердито встряхнул его и отёр выступившие на лбу капли пота.
— Вот ещё! — сказал он с досадой. — Ей объясняется белый человек, а у неё такой вид, как будто у неё перед носом давят, лимон.
В комнату вошёл высокий, грузный мужчина с большой лысой головой. Лицо его было широким, студенистым, со щеками, отливающими тёмной синевой от тщательно сбриваемой, но стремительно прорастающей бороды. Это был Кароль.
— Куда тебя носило? — резко спросил Биб.
— Опять сломался автомобиль. Полдороги от города тащился пешком. Этот У Вэй совсем распустился: всегда у него автомобиль не в порядке.
Кароль тяжело опустился на стул.
— Есть новости. Куча новостей! Во-первых, у нас сегодня важный гость: Янь Ши-фан привезёт самого Баркли.
— Так вот о чём говорила Ма! — Лицо Биба отразило почтение. — Это важно, очень важно!
— Это сущие пустяки по сравнению с тем, что я тебе ещё скажу.
— Не тяни.
— К нам едет новый начальник.
— Вместо Баркли?
Кароль загадочно улыбнулся и, помедлив, ответил:
— Вместо тебя! Приезжает новый начальник охраны этой лавочки…
Лицо Биба палилось кровью. Черт возьми! Но ему ведь нет никакого расчёта уходить с этого места!
— Кто же он, этот новый начальник?
— Не он, а она! Китаянка с того берега — госпожа Ада.
— Глупости! Мы не можем подчиняться китаянке. Тут какая-то путаница.
— Никакой путаницы. Если мне платят, я готов подчиниться даже зулусу. К тому же, говорят, эта особа — работник высшего класса. Столичная штучка.
— Знаем мы этих птиц! — усмехнулся Биб. — Там, где от нас можно отделаться десятком долларов, ей подавай всю сотню.
— Эта едет со специальной целью.
— Нет ничего хуже, чем начальник, задавшийся специальной целью!
Кароль сказал таинственным шёпотом:
— Её задача — покончить тут с подпольщиками.
— С этого начинают все новички! — ответил Биб. — Разве мы с тобой, отправляясь сюда, не дали клятвенного обещания раз навсегда покончить с возможностью появления партизан вблизи миссии? А что из этого вышло?
— Но про эту китаянку рассказывают удивительные вещи, — нерешительно проговорил Кароль.
Биб рассмеялся.
— А вспомни-ка, старина, какие удивительные вещи мы с тобою сочиняли про самих себя!
Но Кароль не сдавался. Он рассказал, как вновь назначенная начальница охраны Ада уже по дороге сумела перехватить высаженную самолётом разведчицу красных и овладеть её паролем. Теперь под видом этой посланницы красных Ада намерена явиться к местным подпольщикам, чтобы проникнуть в их ряды и разгромить всю организацию.
— Я собственными глазами видел в полиции парашют диверсантки.
— Ты, наверно, был уже пьян.
— Это же было утром! — возмутился Кароль.
— А её, эту Аду, ты тоже видел?
— Нет. Её тут видел только капитан, этот наш рыжий. — С этими словами Кароль ткнул пальцем в потолок, над которым находились комнаты «пансионеров». — Да и то лишь мельком и в первый раз.
— Значит, из здешних её решительно никто раньше не знал? — с подозрением спросил Биб.
— Разумеется. — Кароль пожал плечами. — Я же сказал тебе: она прямо из-за океана.
— Так почём же они знают, что она — именно она?
— Ты чудак!.. Неужели капитан глупее тебя и не подумал об этом? Наверно, уже навёл необходимые справки и просветил её насквозь.
— И всё-таки, всё-таки… Садись-ка лучше завтракать, — сказал Биб, чтобы что-нибудь сказать, но тут же спохватился: — А как мы узнаем эту Аду?
— Её пароль: «Всегда приятно встретиться с приятными людьми, а сегодня в особенности».
— О, мы ей покажем, какие мы приятные люди! — со смехом воскликнул Биб в принялся за еду
2
Далеко впереди забрезжил свет. Цзинь Фын погасила фонарик и замедлила шаги. Она знала: этот свет падает через колодец. Обыкновенный колодец, где берут воду, прорезывает подземелье, и дальше идти нельзя — свод совсем обрушился и завалил галерею. Здесь Цзинь Фын должна выйти на поверхность.
Колодец расположен во дворе маленькой усадьбы. На усадьбе живёт старушка — мать доктора Ли Хай-дэ, а сам доктор Ли живёт в городе и работает в клинике.
Доктора Ли знает весь город. Он очень хороший доктор. Но полиция его не любит, потому что он лечил скрывавшихся в городе и под городом партизан. Среди партизан много раненых, и среди тех, кто скрывается в подземельях, есть больные, и, конечно, гоминдановцы не хотят, чтобы их лечили. Полиция не знает, что теперь «красные кроты» не нуждаются больше в услугах доктора Ли, потому что под землёй есть свой врач — Цяо, учившаяся в Пекине.
Доктора Ли уже несколько раз арестовывали и допрашивали. Его били, мучили и требовали, чтобы он назвал партизан, которых лечил по секрету от властей. Но Ли никого не называл; его снова били, и он опять никого не называл. Тогда полицейские звали других докторов, чтобы они лечили Ли и уничтожили следы истязаний. Ли был очень хороший доктор, и когда нужно было сделать сложную операцию какому-нибудь большому гоминдановскому чиновнику, то приглашали его. Поэтому начальник военной полиции сам сидел в комнате следователя, когда допрашивали доктора Ли, и не позволял сыщикам бить его так, чтобы сломать ему кости или нанести другие неизлечимые повреждения.
Доктор Ли уже три раза возвращался из полиции. Теперь он был болен не только потому, что его били, но и потому, что от такой жизни у него развилась сильная чахотка.
Доктор Ли не хотел, чтобы его мать видела, каким он возвращается из полиции, или чтобы она была дома, когда за ним приходят жандармы. Поэтому он и жил в городе один, думая, что старушка совсем ничего не знает про аресты. Он был спокоен за мать, которую очень любил.
Но она знала все. Она знала, но не хотела, чтобы он знал про то, что она знает. Она его очень любила и не хотела доставлять ему ещё большее горе.
Все это понимала Цзинь Фын.
Если она приходила на маленькую усадьбу Ли, мать доктора прижимала к своему плечу её головку, и, когда отпускала её, волосы девочки оказывались совсем мокрыми от слез старушки. Старушка говорила с трудом, заикалась и только плакала. И так как она стала почти глухой от горя и нужды, то слушать могла только через чёрный рожок.
Девочку, выходившую из колодца, старушка любила. Она очень хорошо знала, какое дело делала девочка, — то же самое, какое делал её сын.
Почти всегда, выходя на поверхность, чтобы пробежать сотню шагов, отделявшую колодец от спуска в продолжение подземелья, Цзинь Фын извещала старую матушку Ли. Если поблизости были солдаты и из колодца не следовало выходить, старушка вешала на его край старый ковшик так, чтобы его было видно снизу.
3
Сегодня ковшика наверху не было. Значит, на поверхности все обстояло хорошо. Цзинь Фын смело поднялась по зарубкам, выдолбленным в стенах колодца. Дверь домика, как всегда, была отворена. Девочка вошла, но на этот раз, кроме старушки, увидела в доме чужого человека. Он был худой и бледный. Такой бледный, что девочка подумала даже, что это лежит мертвец. Его кожа была жёлтая-жёлтая и совсем прозрачная, как промасленная бумага, из какой делают зонтики. Человек лежал на старушкиной постели и широко открытыми глазами глядел на девочку. Только потому, что эти глаза были живые и очень добрые, девочка поняла, что перед нею не мертвец, а живой человек.
Старушка сидела около постели и держала руку сына двумя своими сухонькими ручками. А рука у него была узкая, длинная, с тонкими-тонкими пальцами, и кожа на этой руке была такая же прозрачная, как на его лице.
Снова переведя взгляд с лица человека на эту руку, Цзинь Фын увидела, что его рука совсем мокрая от падающих на неё слез старушки. Девочка поняла, что она не узнала доктора Ли. Она нахмурила брови и подумала: если он пришёл сюда и лёг в постель матери, значит он уже так устал, что не может больше жить.
Старушка хотела что-то сказать, но губы её очень дрожали, а из глаз все катились и катились слезы. Доктор осторожно положил руку на седые волосы матери, хотел погладить их, но рука упала, и у него не хватило сил поднять её снова. Рука свисала почти до пола; девочка смотрела на неё, и ей казалось, что рука все вытягивается, вытягивается…
Девочка взяла руку больного, подержала её, ласково погладила своими смуглыми пальчиками и осторожно положила на край постели.
Потом девочка взяла старушку под руку, вывела в кухню и вымыла ей лицо. Старушка немного успокоилась и сказала:
— Теперь он уже никогда не вылечится. Они знают это и больше уже не станут его беречь; он не может делать операций и совсем им не нужен. Если они возьмут его ещё раз, то убьют совсем.
— Нет, — сказала Цзинь Фын так твёрдо, что старушка перестала плакать. — Позвольте мне сказать вам: товарищи придут за ним, унесут его, и полицейские больше никогда-никогда его не возьмут. А доктор Цяо его вылечит. — И, подумав, прибавила: — Все это совершённая правда. Я знаю.
Старушка покачала головой.
— Вы видели, какой он… А у меня ничего нет… ничего, кроме прошлогодней кукурузы, совсем уже чёрной.
Цзинъ Фыя на секунду задумалась.
— До завтра этого хватит уважаемому доктору, вашему сыну. — Она достала из корзинки вторую плетёнку — с картофелем — и поставила на стол перед старушкой.
Старушка прижала к своей впалой груди голову девочки. И на этот раз волосы девочки остались сухими, потому что старушка больше не плакала.
Видя, что Цзинь Фын собирается уйти, старушка сказала:
— Останьтесь с нами, прошу вас. У меня нет сил, а ему надо помочь.
Девочка посмотрела на старушку, на её трясущиеся, слабые руки, на умоляющие глаза, готовые снова наполниться слезами, и обернулась к двери, за которой беспомощно лежал доктор. Она поняла, что действительно без неё старушка ни в чём не сможет ему помочь.
Цзинь Фын захотелось остаться здесь не только потому, что было жалко больного доктора и его мать, но и потому, что она знала: доктор Ли очень хороший человек, ему непременно следует помочь. Но тут она подумала: а как бы поступил на её месте большой «красный крот»? Остался бы он тут? Нет, наверно, не остался бы, а пошёл дальше с заданием командира. Цзинь Фын положила свою маленькую ручку на сухую руку старушки, немногим большую, чем её собственная, и, преодолевая жалость, сказала, как взрослая ребёнку:
— Потерпите, прошу вас. Я вернусь. — И, подумав, прибавила так, что старушка улыбнулась впервые с тех пор, как девочка её знала: — Непременно вернусь, и, если позволите, мы тогда подумаем с вами вместе.
Она пошла через двор к изгороди, которою был замаскирован лаз к входу в следующую галерею.
А старушка стояла у двери и глядела на дорогу: нет ли там кого-нибудь постороннего.
На дороге никого не было, и девочка сошла под землю. Этот ход должен был привести её в самую миссию. Никем не замеченная, она выйдет из-под земли в кустах акации за гаражом.
Девочка засветила фонарик, нагнулась и побежала.
Глава пятая
1
Между десятью утра и двумя пополудни в доме католической миссии никого из постояльцев не осталось. Эти часы, когда солнце стоит высоко, гости проводили у маленького бассейна и забавлялись кормлением рыбок.
В доме была только прислуга.
У Дэ, грохоча сковородками с ещё большим ожесточением, чем обычно, готовила второй завтрак. Девушки приступили к уборке комнат.
Ма отправилась в направлении Тайюани, намереваясь проникнуть в город. Повёз её У Вэй на старом, дребезжавшем всеми суставами автомобиле, собранном им из брошенных миссией двух разбитых «фордов».
Занятая уборкой, Тан Кэ не сразу услышала настойчивый звонок у ворот и побежала отворять.
За решёткой стояла Цзинь Фын. Она робко нараспев выговаривала:
— Овощи, свежие овощи!..
Тан Кэ отперла калитку и поманила девочку к себе.
— Овощи свежие?
— Морковь совсем сахарная.
— Без обмана?
— Уверяю вас, как для родных.
Тан Кэ быстро огляделась и понизила голос:
— Пароль правильный, но… почему вы? ГдеЦзинъГо?
Цзинь Фын молча отвернулась. Тан Кэ испуганно схватила девочку за руку.
— Взяли? — меняясь в лице, быстро спросила она.
Девочка ответила молчаливым кивком головы.
Обе долго молчали. Девочка продолжала смотреть в землю и дрожащими пальчиками мяла край своей курточки.
— Никого не выдала? — тихо спросила Тан Кэ.
Девочка подняла на неё глаза, опушённые длинными штрихами необыкновенно густых ресниц, и с укоризной, от которой Тан Кэ стало не по себе, сказала:
— Цзинь Го?!
— Да, да… — растерянно проговорила Тан Кэ. — Я знаю… Её пытали?
— Ей отрубили руки…
— Ох!
Тан Кэ закрыла лицо ладонями. А девочка сказала совсем тихо, так, что Тан Кэ скорее угадала, чем расслышала:
— …и повесили…
Тан Кэ отняла от лица руки и смотрела на девочку, не в силах проронить ни слова. А та спросила коротко и строго:
— Ну?
Тан Кэ провела рукой по бледному лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15