Я упал на землю, успев при падении машинально выдернуть ногу из стремени. Упал и повернулся, а потом ослепляющая боль пронзила мой череп. На мгновение я подумал, что на меня набросился бык. Некоторое время я слышал удаляющийся топот копыт моего коня, затем сознание покинуло меня.
Когда снова открыл глаза, то. решил, что, скорее всего, мой разум помутился. Падали редкие капли дождя, и кто-то пыхтел рядом. Послышалось фырканье, словно пыхтевший учуял кровь; уголком глаза я увидел в нескольких дюймах от себя наполовину белое копыто и угрожающе огромный рог.
Прямо надо мной стоял Старый Бриндл. Он ткнулся носом в мой бок — думаю, из любопытства, — но капли дождя продолжали падать, и, издав низкое недовольное мычание, он отошел в сторону. Я слышал его шаги, слышал, как он остановился — возможно, чтобы оглянуться, — и наконец пошел дальше. Лишь тогда я выпустил воздух из легких.
Меня подстрелили.
Стрелявший залег среди валунов не более чем в сотне ярдов от меня.
Но сколько времени прошло после выстрела — несколько минут, полчаса, час?
Я лежал совершенно неподвижно и пытался представить, сколько времени потребовалось дождевым облакам, чтобы добраться от горизонта до меня, но в моем черепе слишком сильно стучало от боли, а во рту пересохло.
Он все еще мог находиться здесь — и ждать, чтобы проверить, жив ли я. Скорее всего, он не подобрался ближе из-за Бриндла. Должно быть, он видел, как бык отошел, но оставалась вероятность, что он неподалеку. И если я поднимусь и начну шевелиться, то получу пулю. А если нет, то Старый Бриндл может напасть на меня, а в нынешнем состоянии я черта с два справлюсь с ним. К тому же я даже не знал, насколько серьезно ранен.
Дождь пошел сильнее. Я лежал на земле, то уплывая в небытие, то возвращаясь к жизни. Когда снова открыл глаза, то почувствовал, что промок насквозь, а меня вовсю поливает ливень.
Сделав невероятное усилие, я заставил себя оторваться от земли. Голову разрывала боль, бок саднило, но я приподнялся достаточно высоко, чтобы осмотреться вокруг, и не увидел ничего, кроме раскисшей земли, бурного потока воды в недавно еще пересыхавшем русле ручья, мокрых деревьев, с листьев которых капала вода.
Под большим хлопковым деревом дождь доставал не так сильно. Я заполз под него, сел, прислонившись к стволу, и опять осмотрелся.
Неподалеку лежало рухнувшее хлопковое дерево, и под ним валялся огромный кусок коры, отвалившийся от той части ствола, которая была обращена к земле. Другая половина, шести-семи футов длиной, лежала на той части ствола, которая обращена к небу.
Моя шляпа потерялась, кажется, где-то недалеко от русла ручья. Я дотронулся пальцами до мокрых волос. На скальпе прощупывалось что-то вроде пореза, но, по-моему, не от пули. Скорее всего, падая с коня, я ударился обо что-то головой и получил сотрясение мозга.
Единственная рана, которую я смог обнаружить, находилась на бедре, чуть ниже ремня. Когда пуля попала в меня, конь крутанулся на месте, и я упал, ударившись головой. Несомненно, я потерял много крови, потому что на моих штанах расплылось темное пятно. Часто мышечные раны кровоточат сильнее, чем более серьезные ранения.
Мучительно хотелось пить, а те несколько капель, которые мне удалось поймать открытым ртом, не принесли никакого облегчения. Однако до ручья было слишком далеко, а я мечтал лишь об одном — расслабиться и не шевелиться.
Кто-то второй раз попытался убить меня. Джори Бентон? Почему-то я сомневался на его счет. За мной и теперь охотится тот, кто стрелял в меня в первый раз. Он следовал за мной по пятам, чтобы убить.
И он мог вернуться.
Этот человек явно любил делать все как надо. Несомненно, он стрелял из засады, из какого-то укрытия. Он доказал, что способен попасть туда, куда стреляет. И все же в обоих случаях мне повезло, причем безо всяких усилий с моей стороны. Но сколько раз мне будет сопутствовать удача?
Дождь лил не переставая. Где-то южнее громыхал гром. Время от времени сверкала молния. Слышался шум воды — по старому руслу несся настоящий поток.
Я потянулся к револьверу. Он оказался на месте. Я вспомнил, что в нем недостает двух патронов.
Конь мой пропал.
До нашей хижины было мили полторы. По моим предположениям, здоровенный бык, возглавлявший стадо, находился где-то в полумиле от меня. Однако я не мог двигаться и не горел желанием подставляться охотившемуся за мной стрелку на открытом пространстве. А он мог быть все еще где-то поблизости.
И я подполз к упавшему хлопковому дереву, взял два длинных куска коры и, улегшись на один, накрылся другим. Так и лежал, пока не заснул.
Кора предохраняла меня от земли и прикрывала сверху — прямо как в дупле. Правда, последней моей мыслью перед тем, как впасть в забытье, было то, что это убежище здорово смахивает на гроб.
Когда такое пришло мне в голову, я чуть было не расшвырял куски коры, но оказался слишком ослабшим и слишком усталым для этого, а моя голова слишком сильно болела.
Если бы враг обнаружил меня, совершенно беспомощного, сейчас, ему бы оставалось только подойти и нашпиговать меня свинцом.

Глава 11
Спал я беспокойно. Просыпался, снова засыпал и опять просыпался. Когда попробовал перевернуться, то из стыка двух кусков коры потекло, так что затея обернулась испытанием водой.
Наконец, после бесконечной дождливой ночи, наступил день. Тоже дождливый.
Мои глаза открылись источающему влагу миру. Голова раскалывалась, спину ломило, а все мышцы затекли. Довольно долго я лежал, прислушиваясь, как по коре барабанит дождь и шумит ручей. Если бы кто-то услышал этот шум, то ни за что бы не поверил, что вчера его русло было пустым и пересохшим.
Хижина… я должен до нее добраться.
Спихнув верхний кусок коры, я с трудом попытался сесть; сел и перекатился боком через край, упершись коленями в размокшую землю. Затем заставил себя выпрямиться, шатаясь, встал на ноги и стал падать, цепляясь за ствол дерева.
На какое-то время я повис на нем, разминая онемевшие ноги. Затем потрогал револьвер… на месте.
Пить. Мучительно хотелось пить. Припадая на раненую ногу, я добрался до ручья, лег на песок и стал пить. Пил, пил и пил. Когда поднялся, то увидел свою шляпу. Она зацепилась за отяжелевшие от воды ветки меските неподалеку от ручья. Я снял ее, стряхнул воду и надел на голову.
Держась за ветви дерева, еще раз внимательно осмотрелся. Надо мной нависли низкие серые тучи; с деревьев и кустов капало. Все казалось темным и мрачным, но я не заметил никакого движения… никаких признаков жизни. В такой день трудно встретить дикое животное, тем более человека.
Из-за потери крови я ослаб, однако здесь мне лучше не станет. Хижина — самое близкое пристанище, но в моем нынешнем состоянии — ужасающе далекое. Сильнее всего пугала мысль, что большую часть пути мне придется проделать по открытой равнине. Как только я выберусь на нее, то сразу же сделаюсь отличной мишенью для стрелка, который может залечь где-нибудь в удобном убежище и не спеша прицелиться, чтобы не промахнуться.
Все еще цепляясь за ветку, я наклонился и подобрал длинный сук, на который мог опереться, и, сделав глубокий вдох, направился к берегу. И только тут сообразил, что меня ждет. Берег, на который мне предстояло выкарабкаться из русла ручья, оказался достаточно крутым, а в тех немногих местах, где можно было подняться, сделался скользким от грязи.
Проковыляв шагов пятьдесят, я остановился отдышаться и дать утихнуть боли в бедре и онемевшей ноге, а также изучить то, что находилось предо мной.
Пути, по которому я смог бы пройти ногами, не существовало. Придется ползти на четвереньках.
Я захромал вперед. У подножия обрыва оперся на свою палку, сделал шаг, потом второй. Пытаясь сделать третий, поскользнулся и шлепнулся в грязь, вскрикнув от пронзительной боли в подвернувшейся ноге. Довольно долго провалявшись в грязи, я заставил себя подняться, но без особого результата, потому что снова соскользнул вниз, и теперь уже пополз на четвереньках.
В конце концов я выбрался на равнину. Несколько разбросанных кустов, а потом — открытое пространство, поросшее травой и совершенно ровное. За ним маячили невысокие холмы, за которыми наша хижина.
Сухая постель, тепло очага, горячая пища, кружка кофе… Что может быть лучше!
Какое-то время я стоял неподвижно, мокрый и грязный, внимательно осматриваясь вокруг. Но снова ничего не увидел. Ни всадника, ни скота, ни Бриндла. Несомненно, Старый Бриндл отлеживался где-то в кустах, пережидая дождь. По крайней мере, я на это надеялся.
Шаг здоровой ногой, потом, с помощью подпорки, — больной, снова шаг здоровой. Медленно и больно. Нога не только болела — снова кровоточила открывшаяся на бедре рана. Боль в голове утихла и перешла в тупую, тяжелую пульсацию, к которой я начал привыкать.
Дважды падал. И каждый раз с усилием поднимался. Несколько раз останавливался, надолго застывая на месте и пытаясь силой желания перенестись через равнину. Но одного желания мало, и я опять побрел дальше.
Наконец добрался до тропы, ведущей вверх по склону холма. Она оказалась не очень крутой. С гребня посмотрел вниз и увидел хижину. В загоне две лошади… В дальнем загоне — пусто. И никаких признаков дыма над крышей.
Где же тогда Фуэнтес?
Возле куста меските лежал плоский камень. Опустившись на него, я осторожно вытянул онемевшую ногу. Хижина рядом. Все, к чему я стремился, находилось внутри нее, однако мне не хотелось из-за этого погибнуть.
Фуэнтес должен быть там… и развести огонь. А если его нет, но есть кто-то другой? Предположим, вместо Фуэнтеса сидит неизвестный снайпер, дважды пытавшийся меня убить.
Он мог решить, что я мертв, хотя мог предположить, что если я жив, то мне нужен конь и я наверняка явлюсь сюда, где меня ожидают лошади. Слишком много потрачено сил и пережито страданий, чтобы войти в эту дверь и оказаться начиненным свинцом.
Я долго наблюдал за окнами. С такого расстояния многого не разглядишь, однако я надеялся заметить какое-нибудь движение внутри хижины. Но ничего не заметил.
Припадая на раненую ногу, я побрел по тропинке вниз. Добравшись до хижины, расстегнул ремешок, прислонил свою палку к стене и вытащил револьвер.
Очень осторожно левой рукой приподнял щеколду, а потом толчком занемевшей ноги распахнул дверь.
— Майло!
Я быстро обернулся. Загон для лошадей! Как я мог позабыть! Мой револьвер развернулся, боек на взводе.
Ее спасла только моя многолетняя выдержка — никогда не стрелять, пока не разглядишь в кого.
Передо мной стояла Энн Тимберли.
Меня прошиб холодный пот, я медленно опустил ствол и осторожно спустил боек.
— Ради всего святого, что вы тут делаете? — набросился я на девушку, раздраженный одной мыслью, что мог запросто застрелить ее.
— Я нашла вашего коня и узнала седло. Пыталась проследить его путь, но дождь смыл все следы, поэтому я привела его сюда. Я как раз снимала с него седло, когда увидела вас.
Энн помогла мне войти в дом, и я рухнул на кровать, сунув револьвер в кобуру. Она посмотрела на меня и покачала головой:
— Господи, что с вами случилось?
На объяснения потребовалось бы много времени, поэтому я сократил их до предела.
— Кто-то стрелял в меня. Я упал с коня и заработал это. — Я коснулся головы. — Все произошло вчера… так мне кажется.
— Я разведу огонь. — Она быстро повернулась к очагу. — Вам нужно поесть.
— Сначала принесите мой винчестер.
— Что?
— Оно все еще на моем коне? Винтовка и седельные сумки. Энн, кто-то хочет убить меня, и мне необходимо, чтобы оружие находилось при мне.
Она не стала тратить время на разговоры и через минуту вернулась с винтовкой и сумками. В них оставалось еще пятьдесят патронов.
Энн действовала быстро и умело. Она родилась богатой девушкой, но поскольку выросла на ранчо, то знала, что делать. Вскоре горел огонь, варился кофе, а мне было велено снять мокрую одежду.
— А что я надену? — усмехнувшись, спросил я.
Энн сдернула одеяло с койки Фуэнтеса.
— Накройтесь вот этим, — распорядилась она, — и если вы стесняетесь, то я нет.
Снять рубашку оказалось не так-то просто — она промокла насквозь и прилипла к спине. Энн помогла мне.
— Да, — критически заметила она, — у вас замечательные плечи. Откуда такие мускулы?
— От сражений с быками и размахивания топором, — ответил я. — Приходилось работать.
К счастью, ей удалось осмотреть мое бедро, довольствуясь лишь тем, что я расстегнул ремень и немного приспустил штаны, задубевшие от крови. Рана выглядела скверно — отвратительный здоровенный кровоподтек вокруг головки бедренной кости, а в саму рану можно засунуть палец.
— Вам пора возвращаться домой, — сказал я, когда она перевязала меня. — Майор будет беспокоиться.
— Он уже давно перестал беспокоиться обо мне. Я умею ездить верхом и стрелять. Он не спорит со мной с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать.
И тем не менее мне не нравилось, что она находилась здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32