Они проникли в его организм, когда доступ к ранам был еще открыт, и теперь, запертые под этой изолирующей массой, вступили в борьбу с его белыми кровяными тельцами.
К середине второй ночи нестерпимое жжение распространилось на поясницу. Не в силах заснуть от боли, Сэмми лежал между костром и телом спящего Малыша Ку. А неподалеку взад-вперед вышагивал Билл Молит, который нес свою очередную вахту. Поскуливал во сне Фини, растянувшийся на мешках с поклажей. Сэмми вздохнул и, пытаясь сесть, с усилием приподнял над землей верхнюю часть туловища. В его темных глазах замерцали отблески пламени. Подошел Молит, опустился рядом с ним на колени и шепотом, чтобы не разбудить Малыша Ку, спросил:
– Ну, как ты?
– Плоховато. Я…
– Погоди-ка. – Молит направился к сложенным в кучу мешкам, осторожно вытащил из-под Фини свой, порылся в нем и вернулся к Сэмми. – Я прихватил их со спасательной шлюпки. Хотел приберечь…
– Какой шлюпки? – спросил Сэмми.
– Той, которая нас сюда доставила.
Сэмми прищурил глаза, собрался с мыслями и проговорил:
– Ах, да, та шлюпка. Господи, как же это было давно.
– Хотел приберечь их до той знаменательной минуты, когда мы увидим перед собой купол спасательной станции. – Молит показал небольшую запечатанную жестянку с сигаретами. – Но теперь такое количество нам не понадобится.
– Убери их, – выдохнул Сэмми. Он безуспешно старался не показать виду, что задыхается. – Жаль сейчас открывать банку. Ведь сигареты не смогут храниться месяцами, если в банку попадет воздух.
– Малыш Ку не курит. Остаемся ты да я. – Молит разгерметизировал банку и щелчком откинул крышку. Он дал Сэмми сигарету, поднес ему огонек, а другую закурил сам. – Как насчет укола морфия?
– Умеешь делать уколы?
– Нет.
Опершись на руку, Сэмми с трудом приблизил свое лицо к лицу Молита и заговорил, понизив голос:
– Вы тащили меня на руках два дня. Сколько вы прошли за это время?
– Миль семь, – наугад ответил Молит.
– Получается три с половиной мили в день. Маловато, верно? И всякий раз, когда тропу преграждают лианы, вам приходится опускать меня на землю, чтобы прорубите проход. Потом вы снова беретесь за носилки. У вас только по две руки, а не по шесть. И ноги у вас тоже не железные. Вы не можете все время идти с такой ношей.
– Ну и что из того? – внимательно глядя на него, спросил Молит.
– У Малыша Ку есть пистолет.
– Ну и что из того? – с тем же выражением в голосе повторил Молит.
– Сам знаешь.
Молит выпустил тонкую струйку дыма и понаблюдал, как она рассеивается в воздухе.
– Со стороны я, наверное, человек дрянной. Быть может, ты меня таким и считаешь. И не исключено, что ты прав. Но при всем при том я не убийца.
– Да взгляни ты на это иначе, – взмолился Сэмми. Он опять сморщился от боли. На его лбу поблескивали капельки пота. – Ты же знаешь, что я все равно скоро умру, чуть раньше или чуть позже. Это лишь вопрос времени. И я прошу тебя сделать так, чтобы мне было легче. Я б очень хотел…
– На самом же деле ты хочешь, чтобы мы облегчили себе существование, – прервал его Молит. – Еще пискни, и я оторву твою безмозглую башку!
Приподнявшись на локте, Сэмми слабо улыбнулся.
– Тебе, Билл, нет равных в умении успокоить человека с помощью угроз.
– Схожу за морфием.
Тяжело ступая, Молит обогнул костер и стал рыться в их запасах. «Билл», – думал он. Пожалуй, впервые Сэмми назвал его по имени. Возможно, что так обращались бы к нему сейчас и другие, доживи они до этого дня.
К примеру, Пейтон. Может, сегодня они уже не обменивались бы такими фразами, как «Эй, Пейтон, подними-ка вот это» и «Слушаюсь, мистер Молит», а разговаривали бы между собой совсем по-другому:
«Прихвати эту штуку, Гэнни» – «Хорошо, Билл».
И, вполне вероятно, миссис Михалич сейчас звала бы его «Билл», а он, обращаясь к ней, говорил бы «Герда» или «Матушка» или придумал бы какое-нибудь глупое ласковое прозвище, вроде «Тутси».
Когда-то, давным-давно, он оторопел бы от одной мысли, что такое возможно. Более того, от злости бы лопнул. Так было раньше, но не теперь, теперь – нет. Времена меняются. А вместе с ними и люди.
Сэмми, не раздумывая, бросился в реку на помощь Кесслеру, а теперь просит их, чтобы выстрелом из пистолета они сняли с себя бремя, которое он на них возложил.
Пейтон без оглядки ринулся навстречу неведомой опасности с единственной целью отвести ее от других, Герда и Григор хотели умереть в одиночестве, чтобы не быть обузой для остальных. Даже Фини, и тот напал бы на одну из тех пятидесятитонных галопирующих махин, пытаясь спасти людей, не дать их растоптать. Словом, каждый по-своему, в зависимости от характера, проявил мужество: кто действовал сгоряча, кто – холодно, одни – под влиянием импульса, другие – рассудочно.
А что в багаже у него, у Молита? Танцовщица, вытатуированная на руке, и фейерверк метеоритов, разлетевшихся по всей его широкой спине. Клок волос на груди. Могучее, как у быка, тело и выносливость, при которой он может брести до последнего, пока не упадет замертво.
Все остальное – невежество. Его профессиональные знания в области реактивной техники сейчас, в этих обстоятельствах, не более чем бесполезный хлам. Он ничего не смыслит в хирургии, мало что знает о применении лекарств. Не обладает острым, как у Фини, слухом и его на редкость тонким обонянием.
У него нет таких проворных пальцев, как у Малыша Ку, нет его флегматичного склада ума и невозмутимого спокойствия, с которым тот приемлет будущее. Даже плавать, как Сэмми, он и то не может.
Выходит, он вообще толком ни черта не умеет.
Если не считать умения успокаивать людей с помощью угроз. Да, хоть эта мелочь в его пользу, крошечный плюс против его имени. Как у большинства людей, глубоко переживающих свои заблуждения, самооценка у него была до нелепости заниженная. Его психика сейчас напоминала маятник, который, пока не выровняется его качание, переносится из одной крайней точки амплитуды в другую. И на это была причина. Из глубины его существа… а может, извне, из немыслимой дали?.. ему слышался голос.
Со шприцем в руке он вернулся к Сэмми.
– Я рассудил так: один полный шприц морфия – это самая большая допустимая доза. Надеюсь, что угадал. Ну как, рискнешь?
– Да. – Лицо Сэмми перекосилось от боли. Он выронил недокуренную сигарету. – Делай, что угодно, что угодно, только б мне стало полегче.
– По-моему, лучше всего колоть в бедра. Поближе к ранам. Хочешь, вкачу по полшприца в каждое?
Сэмми согласился. Опустившись рядом с ним на колени, Молит впрыснул ему морфий. В жизни он не чувствовал себя так неуверенно, но огромным усилием воли он заставил свои большие волосатые пальцы проделать это четко и осторожно.
Он поднялся с колен.
– Тебе лучше?
– Пока еще нет. Должно быть, надо одну-две минуты подождать. – Сэмми, обливаясь потом, откинулся на спину. Спустя какое-то время, показавшееся вечностью, он проговорил. – Боль стихает. Уже немного легче. – Он закрыл глаза. – Спасибо, Билл.
В бледном свете второй луны, который просачивался между деревьями, его лицо испускало странное призрачное сияние. Молит подождал немного, потом наклонился к Сэмми и прислушался к его дыханию. Довольный, что тот уснул, он вернулся на свой сторожевой пост.
Поздним утром, когда они поднимались на небольшую возвышенность, Молит почувствовал, что носилки тянут его назад, и оглянулся. Малыш Ку остановился и уже опускал свои концы палок на землю. Молит опустил и свои тоже.
– Что случилось?
– Она не смотреть. Не двигаться. Чуть-чуть не падать с носилки. Моя думает она умирать, – неуверенно сказал Малыш Куфини на негнущихся лапах подошел к неподвижному телу, обнюхал его и тонким голосом пронзительно завыл. Молит взглянул на Сэмми, пощупал его запястье, приложил ухо к груди. И достал лопату…
Они прихватили поклажу и оружие и пошли дальше.
Их было трое – двое людей и собака.
День тридцать второй, а может, тридцать шестой или пятьдесят шестой?
Никто не знал, и никому до этого не было дела. Они потеряли счет дням, ибо считать их не было смысла. Единственным ничтожно малым утешением было то, что они перебрались на другой берег реки, – в месте, где она сужалась и из воды торчали большие камни, по которым и удалось ее перейти. Теперь они снова шли на север.
Количество пройденных миль было неразрешимой загадкой. Может, триста, а может, четыреста. В лучшем случае они прошли четверть пути до спасательной станции, если допустить, что Саймс не ошибся в своих расчетах. Им нужно было преодолеть расстояние, в несколько раз превышающее то, которое они уже прошли.
Как-то в полдень, когда они позавтракали, Молит случайно взял в руку вещевой мешок Малыша Ку. Их мешки выглядели одинаково, но стоило ему поднять этот, и он сразу понял, что мешок не его. Он молча опустил его на землю, взял другой мешок, забросил его за спину и, подтянув на плечи ремни, сжал в кулаке рукоятку своего мачете.
С этой минуты Молит стал исподтишка наблюдать за Малышом Ку. И довольно быстро уяснил себе, что тот замыслил. Действовал Малыш Ку спокойно и очень ловко; если б случай с мешком не заставил Молита заподозрить неладное, он так ничего б и не заметил.
За каждой едой один из них – тот, чья очередь, – вскрывал для Фини пакет с пищевым концентратом из своего запаса. Это Малыш Ку проделывал честно, однако картина менялась, когда ему нужно было открыть другой пакет для себя. У него наготове был один уже вскрытый, который он каждый раз доставал, делая вид, что вскрывает и ест его содержимое. Однако он никогда не выбрасывал упаковку, которой полагалось после еды опустеть. Плоский пакет возвращался в его мешок с тем же содержимым, готовый к использованию в следующей пантомиме. Его мешок казался процентов на двадцать тяжелее мешка Молита, следовательно, по приблизительному подсчету, Малыш Ку проделывал этот фокус уже дней шесть-семь.
Однако Малыш Ку не умирал от голода. Он ел по ночам, во время своих очередных дежурств. Лежа у костра, Молит незаметно, одним глазом проследил за ним и увидел, как тот с жадностью поглощает фрукты, ягоды и коренья, собранные им в джунглях, наедается до отвала, готовясь к голодовке следующего дня. Было ясно, почему он так ведет себя, и душа Молота заклокотала от возмущения.
– У нас недостаточно продовольствия, да? – спросил он Малыша Ку. – Оно кончится раньше, чем мы одолеем половину пути до станции, так?
– Моя не знает.
– Отлично знаешь, черт тебя дери! Ты мне не виляй. Ты же все рассчитал своим подлым умишком. Прикинул, что нам никогда не добраться до станции, если мы не начнем есть то, что растет в джунглях, А кто-то же должен стать подопытной морской свиньей, вот тебе и втемяшилось в голову, что такой свинкой станешь ты!
– Моя не понимать, – запротестовал Малыш Ку, глядя на Молита с непроницаемым выражением в черных глазах.
– Не примеривайся! – Молит вперил в Малыша Ку такой взгляд, словно уличил его в каком-то тяжком преступлении. – Незнакомые пищевые продукты очень опасны. Никогда не предскажешь, как они могут подействовать на человеческий организм. Вот ты и рассудил: если с тобой ничего не случится, это решит для нас вопрос питания на остаток пути… Но если это не пройдет тебе даром, если ты убьешь себя (он в ярости стукнул кулаком по своему мешку), тогда останется немного больше еды для меня и Фини.
– Моя все равно, если моя умирать, – возразил Малыш Ку с истинно восточной логикой.
– А мне не все равно! – взревел Молит. – С твоим проклятым мешком не побеседуешь, если ты сдохнешь. Он мне не компания. Да и по ночам он не сможет дежурить со мной по очереди. Кто будет охранять меня, когда я сплю?
– Хороший собака, – сказал Малыш Ку, взглянув на Фини.
– Собаки мне недостаточно. – Молит говорил жестко и властно.
Он толкнул Малыша Ку в грудь и, совершенно не соображая, какую городит чушь, заявил:
– Если ты из-за этого умрешь, я убью тебя! Теперь я хозяин всего, что осталось от нашей экспедиции, и я запрещаю тебе затруднять меня своей смертью, понял?
– Моя пока не умирать, – пообещал Малыш Ку и десять дней честно держал слово.
Первым знаком того, что он собирается нарушить свое обещание, было его падение: он рухнул, как подкошенный, головой вперед, судорожно поскреб ногтями землю, потом заставил себя подняться на ноги и, спотыкаясь, побрел дальше. Пройдя так ярдов десять, он нагнал поджидавшего его Молита и на этот раз запретил себе упасть. Со стороны это выглядело очень странно.
Он стоял перед Молитом, раскачиваясь, как травинка на ветру, и лицо у него было цвета старой слоновой кости. Его колени медленно сгибались, так медленно, словно что-то тянуло их вниз, преодолевая его отчаянное сопротивление. Таким вот образом, мало помалу, уступая, он все-таки опустился на колени, извиняющимся тоном пробормотал:
– Моя больше не может. – И упал на руки подхватившего его Молита.
Быстро сняв с него пояс с пистолетом и зарядами и вещевой мешок, Молит положил его на заросший мхом пригорок, а Фини бегал вокруг них, взволнованно скуля.
1 2 3 4 5 6 7 8