После этого я забрался в ванну и, лежа на животе, с яростным наслаждением стал поедать густое желе — воду.
Я ждал смерти. Мне было только очень жаль, что я не сам сознательно пошел на такой опыт, что эта неведомая сила случайно захватила именно меня. Помню, что мне в голову вдруг пришли строчки из Лермонтова:
Под снегом холодным России,
Под знойным песком пирамид…
Может быть, оттого, что меня палила эта страшная жара, я терял сознание и держался за эти стихи, как утопающий за соломинку.
Под знойным песком пирамид…
И затем я услышал стон. Человеческий стон.
Наверное, этот звук раздался раза три, пока я понял, что это такое.
Я приподнялся, отчего всю спину охватило жаром, и выглянул через край ванны.
На полу в коридоре лежал Жорж. Я сразу узнал его по полосатому пиджаку, хотя этот пиджак был весь в клочьях и местами прогорел.
Это удивительно, но, видимо, человек никогда не может так заботиться о себе, как он заботится о других.
Не понимаю, откуда у меня взялись силы, чтобы вылезти из ванны и подползти к Жоржу. Когда я его перевернул на спину и увидел его красное распухшее лицо, я понял, как должен выглядеть я сам. Это было не лицо — заплывшая красная масса со щелками-глазами и черным провалом рта.
По всей вероятности, увеличение скорости захватило его во многих километрах от поселка. Он почувствовал, что труднее становится двигаться, что невозможно напиться и наесться, и испугался. Может быть, он пробовал получить помощь от людей, живущих обычной жизнью, и, когда понял, что от них невозможно чего-нибудь добиться, вспомнил обо мне. Вспомнил и решил, что только я смогу его понять и ему помочь.
По-моему, последние метры к дому он проделал уже почти слепым, на ощупь.
Я знал, что ему нужно было в первую очередь. Втащил его в ванную и попробовал эмалированной кружкой собрать воды со дна ванны. Но кружка только состругивала длинную стружку воды, которая закруглялась в воздухе и медленно опускалась обратно на дно.
Тогда я стал собирать воду горстями и совать ему в рот. Он жадно глотал это желе.
Потом глаза его чуть приоткрылись, и вы понимаете, что я увидел в них? Слезы. Слезы от боли. Он ведь был очень обожжен.
Я сорвал с его спины дымящиеся лохмотья пиджака и рубашки, втащил его в ванну и сунул щекой в остатки воды на дне.
Потом я сказал себе, что должен дать ему поесть. Я понимал, что, если не сделать этого, он просто умрет через час. Я чувствовал это по себе.
Я выгреб себе из ванны несколько горстей воды и, стиснув зубы, побрел в ларек. Не знаю, отчего, но я был уверен, что дойду туда и вернусь с консервами для Жоржа.
В саду я навалился грудью на плотный воздух и пошел напролом. Грудь и плечи палило огнем.
Дойдя до калитки, я огляделся. Прохожие с красным чемоданом были метрах в тридцати от меня. Они шли тут уже так долго, что я привык воспринимать их почти как часть пейзажа. Напротив, в саду Юшковых, их сын стоял с поднятыми руками. Рядом с ним домработница Маша уже несколько часов подряд снимала с веревки пеленку.
Самое трудное для меня было пересечь улицу. Собрав все силы, я сделал первый шаг, затем второй. Помню, что я довольно громко стонал при этом… И вдруг…
И вдруг…
Я даже не сразу понял, что происходит,
В плечо и в бок мне задул свежий ветер, мужчина и женщина слева сдвинулись с места и кинулись ко мне с такой ужасающей скоростью, что мне показалось, они собьют меня с ног своим чемоданом. Пеленка вырвалась из рук Маши и птицей полетела по направлению к станции. Сын Юшкова с быстротой фокусника стал приседать и выбрасывать руки в стороны.
В уши мне одновременно ударили очень громкий звук рояля и шум прибоя на заливе.
Спящий мир проснулся и ринулся на меня.
Помню, что первым моим чувством был панический страх.
Я повернулся и опрометью бросился через сад домой.
Несколько раз я спотыкался и падал, и мне все казалось, что я бегу слишком медленно и никак не могу убежать от всех невероятно громких звуков и устрашающе быстрых движений.
На крыльце я споткнулся и больно ушиб колени, затем ворвался в кухню и, зацепив ногой за порог, растянулся на полу.
И потом в мое сознание ворвался ошеломляющий, радостный, поразительно животворный звук.
Текла вода.
Она текла из крана на кухне, она хлестала в ванне. Брызги летели в воздухе, и над эмалированным краем ванны уже поднялась красная, распухшая, ошеломленная физиономия Жоржа.
СНОВА РАЗГОВОР НА ВЗМОРЬЕ
— А дальше? — жадно спросил я. — Что же было дальше? Вас нашли в доме?
— Дальше было много всякого. — Инженер откинулся на спинку скамьи. — Приехала жена, с которой я расстался только предыдущим вечером, нашла Жоржа и меня, исхудавшего, обожженного, всего в синяках и ушибах, с бородой недельной давности. Конечно, ей трудно было поверить моим объяснениям. Но позже пришли Моховы, рассказали о моих записках, о машинке, прыгавшей по столу, о моих мгновенных появлениях. А еще позднее выяснилось, что и в поселке, и на станции, и на шоссе было много свидетелей наших с Жоржем приключений. Брюнет, которого Жора сбил с ног, лежал с небольшим сотрясением мозга на даче у своих знакомых. Домработница Маша видела какие-то странные тени, несколько раз пролетавшие по улице, и слышала странный свист. Машинист товарного поезда получил взыскание за неоправданную остановку поезда… Но не это самое интересное. Самое удивительное то, что все случившееся со мной и с Жоржем, происходило в течение двадцати минут. Может быть, двадцати одной. Понимаете, время, в течение которого можно поздороваться с соседом, спросить, как он съездил вчера на рыбную ловлю, и выкурить с ним по папироске… Если бы не мои посещения Мохова, никто бы и не знал всего того, что случилось с нами. Удивительно, верно?
— Удивительно, — согласился я. — Даже не верится. Хотя я сам слышал о привидениях на Финском заливе.
Мы оба помолчали.
На берегу уже становилось людно. Позади нас, на веранде дома отдыха, официантки гремели ложками. Шли приготовления к завтраку. Звуки были по-утреннему вымытыми и чистыми.
— Но теперь уже не стоит вопрос, было это или не было, — сказал Коростылев. — Создана группа ученых.
— А Жорж? — спросил я. Коростылев усмехнулся:
— Пока в санатории. Говорит, что хочет поступить в вечернюю школу и стать физиком… Кто знает, может, будет человеком?
— Да, — сказал я. — Какие перспективы раскрываются в связи с этим эффектом. Например, межзвездные путешествия. Раньше мы и мечтать не могли посетить другие галактики. Никаких человеческих жизней не хватило бы. А теперь, если можно ускорять жизнь, можно, очевидно, и замедлять ее. Тогда человек сможет добраться до другой галактики.
— Может быть, — согласился Коростылев. — Но не это главное. Понимаете, вот сейчас наука переживает скачок. Атомная энергия, полупроводники, кибернетические устройства. И мы примерно представляем себе, чего можно ожидать от одного, другого и третьего. Но нам совсем ничего не известно о тех новых революционных открытиях, которые несомненно последуют в ближайшие десятилетия. Таких, например, как эти лучи. В течение всей истории человека он совершенствовал только орудия труда, но ни разу не пытался сознательно улучшать тот главный инструмент, который сообщает ему власть над природой, — свое собственное тело. Собственно говоря, за четыре тысячи лет цивилизации оно осталось самым неусовершенствованным из всего того, чем мы владеем. Физическое строение тела даже несколько регрессировало за это время. Сейчас средний человек не может сделать того, что мог первобытный, — например, пробежать двадцать километров с убитым оленем на спине. Но теперь положение изменится. Через сто лет люди будут жить в коммунизме совершенно не так, как мы это сейчас представляем себе.
Мы еще помолчали. Над залитым солнцем пляжем стоял неумолкающий шум прибоя. На мгновение я попытался представить себе, что волны остановили свой непрерывный ход, а чайка над берегом замерла в полете.
Но это было не так. Человек еще не стал господином над Временем, и все текло в извечной привычной гармонии. И вместе с тем каждая капля воды, каждая песчинка таили в себе новые неразгаданные возможности.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10