Зачем лишать его этой иллюзии?
Рохарио медленно поворачивался, рассматривая комнату. Он начал по-новому повязывать галстук. Скоро, вне всякого сомнения, самые молодые члены Парламента станут носить галстуки точно так же. Эйха! По крайней мере его соратники начнут одеваться со вкусом!
Рохарио вдруг остановился: он заметил портрет над камином.
– Это что-то новое! Какой чудесный портрет! Кто написал его? Ты здесь просто неотразима!
– Его написал Сарио Грихальва. – Элейна была готова к его возмущению или негодованию, но Рохарио лишь удивился:
– Мне казалось, ты уничтожила все его работы.
– Верно. Все, кроме той, где изображена бедняжка Аласаис. Рохарио склонил голову набок и с улыбкой посмотрел на нее. С тех пор как Элейна увидела его впервые, он стал совсем иначе улыбаться. Теперь в его улыбке больше не было настороженности избалованного ребенка.
– Все, кроме той картины. И этой. Они знают про нее?
– Нет. – Элейна боялась сделать вдох.
– Замечательный портрет, Элейна. Мы сохраним его навсегда. Она с трудом перевела дух.
– Конечно.
– Но ты должна написать мой портрет, и мы повесим его рядом. Два портрета. Больше ничего не будет.
– Почему ты вдруг загрустила, гвиверра мейа?
– Рядом с ними не будет наших детей.
– Мы уже говорили об этом, Элейна. И больше не стоит. – Он решительно взял ее за руку и подвел к окнам, выходящим в маленький дворик. Цвели акации, вдоль выложенных кирпичом дорожек ровными рядами выстроились липы. Каменщики работали над фонтаном, небольшой копией фонтана с колокольчиками. Они с Рохарио долго стояли в уютном молчании, пока не зазвучали свадебные колокола.
– Нам будет хорошо вместе, Рохарио. – Элейна поцеловала его.
– Надеюсь! Идем. Отец придет в ярость, если мы опоздаем. Он говорит, что я теперь никуда не прихожу вовремя, но в этом виноваты бесконечные собрания. Я не представлял себе, что десять человек могут иметь двадцать самых разных точек зрения, которые они слишком бурно высказывают.
Но по его тону и выражению лица Элейна видела, что Рохарио нравится такая жизнь. Подумать только, до'Веррада – член Парламента! И в самом деле наступили новые времена.
– Кстати, – вдруг сказал он, стараясь придать своему голосу неуверенность, но Элейна поняла, что он страшно горд, – Парламент намерен заказать тебе официальный документ ассамблеи. Выборы пройдут в следующем месяце, а первая ассамблея соберется во время Провиденссии.
– Я получу этот заказ! Рохарио! Официальный документ ассамблеи! Я не могла и мечтать о такой чести. Это ты заставил их принять такое решение?
– Ты переоцениваешь мое влияние. Мне кажется, картина на стене в гостинице Гаспара сыграла свою роль, если тебе уж так хочется знать правду. Они все мечтают выглядеть так же превосходно, как герои того произведения. Эйха! Нам и в самом деле пора идти.
Пока Элейна ждала Рохарио, поправлявшего галстук перед зеркалом, – он, как всегда, тщательно следил за своей внешностью, впрочем, на него сейчас устремлено так много юных глаз, – она с удовлетворением разглядывала свою гостиную.
Просторная комната, много воздуха и света, льющегося сквозь роскошные окна, расположенные вдоль двух стен. Здесь достаточно места для дивана, мольбертов, рабочих столов. Для занятий живописью. Здесь она будет учиться у Кабрала до тех пор, пока он сможет давать ей уроки. У Гиаберто и других иллюстраторов Грихальва, если они не откажутся прийти сюда. Здесь она будет работать с талантливыми молодыми художниками. Будет передавать свою Луса до'Орро тем, кто захочет получить знание.
Ремесло, понимание и не имеющее имени, но неистребимое желание стать живописцем. Секрет Золотого Ключа.
– Ненавижу этот цвет. – Рохарио нахмурился, глядя на свой жилет. – И почему оранжевый теперь в моде? Пора сделать его непопулярным. – Он поймал в зеркале ее взгляд, и на мгновение ему показалось, что он смотрит в другое зеркало, то, что на портрете, державшем в плену Сааведру. На портрете, где сейчас заключен Сарио. – Элейна, я никак не могу понять одного. Если правда, – а я в этом не уверен, уж больно невероятным это кажется, – что Сарио Грихальва жил так долго, отнимая жизни у других, то кем он был в тех, других жизнях? Оставался Сарио или превращался в кого-то еще?
Некоторые секреты не должны стать всеобщим достоянием. Потому что в самом конце Сарио посвятил лишь ее одну в свою тайну.
– Он так в этом и не признался, – спокойно ответила Элейна. – Не сказал никому, даже Сааведре.
Пройдет время, и она, возможно, извлечет из хранилища Пейнтраддо Меморрио Сарио и покажет его всем остальным, и тогда картина станет последним и величайшим памятником его таланту.
Еще раз зазвонили колокола – новая жизнь. Элейна улыбнулась, взяла Рохарио за руку, и они вместе вышли из комнаты.

ГАЛИЕРРА 1347
– Бальтран, сюда… проходи вот здесь. Видишь? Нет, нет, нинио! Не через заднюю дверь. Сюда, пожалуйста.
Кураторрио находился где-то посередине Галиерры, все его внимание было сосредоточено на женах банкиров: их изысканные черные кружевные накидки украшали волосы и прикрывали глубокие вырезы модных платьев.
– Если мы будем вести себя тихо, Бальтран, нам удастся проскользнуть…
– Патро! – Мальчик схватил его за руку и потянул к окну. – Ты видишь новые пушки? Посмотри, какие они красивые!
Алехандро вздохнул и подчинился неизбежному. Ему пришлось выдержать обмен любезностями и неизбежную светскую болтовню жен банкиров, уважаемых женщин из хорошего общества. Пришлось поговорить с каждой. Он был знаком с их мужьями, встречался с ними во время официальных обедов или присутствовал на церемонии представления их дочерей ко двору. Благодарение Матре, по крайней мере Тересса обожает все это – ее ужасно забавляют человеческие слабости.
– Наконец они ушли. Алехандро еще подождал, пока стихнут голоса (“Какой красивый юноша!”), пока они исчезнут за дверями, ведущими в Галиерру. Бальтран, засунув руки в карманы, со скучающим видом стоял перед “Бракосочетанием”.
– Ну давай уйдем, патро? Здесь нет ничего, кроме картин! Этот беспокойный ребенок никогда подолгу не оставался на одном месте, постоянно о чем-то думал, но его мысли не имели ничего общего с тем, что беспокоило Алехандро. Мальчишку переполняли новые идеи, он что-то создавал и спрашивал, спрашивал, спрашивал. На многие из его вопросов не было ответов. Алехандро задумался о прошлом.
– Только подумай, нинио, ты приходишься родственником каждому до'Веррада, изображенному на этих портретах. Бальтран тяжело вздохнул.
– Патро, мне не нравится живопись. Я хочу в театр. Во время сражения на сцене происходят взрывы! А потом фейерверк. Бабушка Ведра обещала взять меня с собой. Пожалуйста, разреши мне пойти с ней!
– Ты будешь ходить со мной. Наступит время, когда ты станешь Великим герцогом…
– Когда я стану Великим герцогом, я засуну все эти картины в ящики и отправлю их куда-нибудь в надежное место!
Алехандро улыбнулся. У десятилетнего мальчика могут быть грандиозные планы. У него они тоже были. Но зачем разрушать иллюзии ребенка? Время и жизнь легко справятся с этой задачей. Бальтран поймет, почему Галиерра имеет такое значение для до'Веррада и Тайра-Вирте.
– Пока ты всего лишь наследник Великого герцога, а я – Великий герцог и волен приказать тебе следовать за мной.
– Сначала ты должен получить на это разрешение Парламента!
– На то, что касается воспитания моего собственного сына, – нет.
Бальтран рассмеялся и побежал вперед, хотя прекрасно знал, что в Галиерре бегать запрещено. Алехандро пожалел его и не позвал назад.
"Мой собственный сын”.
Какой тяжелый удар! А что еще хуже – бесконечные советы, как и что следует делать. Благодарение Матре, его отец уже умер, погиб в одной из войн с Гхийасом. Ну не ирония ли это? Эдоард ему не отец. Его настоящий отец жил четыреста лет назад. Но Эдоарда это совсем не беспокоило. Он вырастил Алехандро, словно тот был его родным сыном. Так же Алехандро теперь воспитывает Бальтрана.
Никто не должен узнать. Так ему сказали. Никто никогда не должен узнать.
– Патро! Патро! Вот твое “Рождение”! А вот “Бракосочетание” бабушки и бедного дедушки. Расскажи мне еще раз про то сражение! Это правда, что он повел за собой солдат в наступление?
На самом деле Эдоард остановился во время отступления, чтобы помочь одному из своих юных лейтенантов, которого ранили в живот, и получил пулю в голову. К Алехандро снова вернулась боль, пережитая в тот день, когда они получили сообщение. Ведь именно тогда он понял, что его мать не любит отца так же сильно, как он, Алехандро, его любил.
– Он умер, потому что был добрым, хорошим и благородным человеком. Не забывай об этом.
Бальтран ничего не ответил. Казалось, его вдруг заинтересовала картина.
– А правда, что бабушка волшебница?
– Не больше, чем я, – улыбнулся Алехандро. – Где ты такое услышал?
– Многие так говорят. Будто все Грихальва волшебники, но они отдали себя на милость екклезии еще до твоего рождения, и Премиа Санкта сняла с них это ужасное пятно.
– Истинная правда, они открыто признались перед лицом всех, кто собрался в соборе, что обладают волшебным даром. Ты же хорошо знаешь историю бабушки… Как она попала в плен внутрь картины и оставалась там триста лет.
Бальтран поморщился – на него эта сказка не производила никакого впечатления – и направился в конец Галиерры, очевидно, решив как можно быстрее исполнить свой долг и получить заслуженную свободу.
– А знаешь, что еще говорят, патро? – Он прикусил губу, вспоминая подслушанные слова, видимо, там, где ему не следовало находиться.
– И что же?
– Они говорят: “Ха, ха, ха!” – Бальтран попытался скопировать хохот взрослого мужчины, явно получая удовольствие от громкого звучания своего голоса в тишине Галиерры. – Можно ли назвать волшебством то, что они рисовали льстивые портреты Великих герцогов и соблазняли наследников до'Веррада красивыми женщинами? А что значит “соблазнять”, патро? Что делают красивые женщины? Красивые женщины – вроде бабушки?
– Конечно, бабушка красивая женщина.
К счастью, мысли мальчика уже умчались вперед.
– А почему бабушка не живет в Палассо? Почему она уехала к своим родным? Значит, она их любит больше, чем меня. – Бальтран обиженно выставил вперед нижнюю губу, но потом лукаво улыбнулся – ведь он знал, что бабушка Ведра души в нем не чает, а также в его маленькой сестре Мечеллите.
"Она точно так же и во мне души не чаяла”. Алехандро улыбнулся. Впрочем, жить с Сааведрой, так же как быть ее сыном, совсем не просто. Она будто пламя, на которое слетаются все на свете мотыльки, а он был всего лишь одним из таких мотыльков. Она, конечно, обожала его, но считала, что он должен быть лучшим во всем.
– Ее семья в ней нуждается, нинио. Как только я женился на твоей матери, она оставила нас.
Алехандро не сомневался, что сейчас Сааведра железной рукой управляет семейством Грихальва, как в прежние времена Эдоардом. Еще меньше он сомневался, что она беззаветно любит его. И тем не менее иногда задумывался: каково это иметь самую обычную мать?
Они обошли еще несколько групп посетителей, собравшихся возле “Договоров” и “Бракосочетаний”. Богатые путешественники из других стран, к счастью, не узнавали ни Бальтрана, ни его самого. Алехандро с удовольствием разглядывал коллекцию. Около половины картин перекочевало в здание, где раньше собирались ассамблеи, а для Парламента рядом построили новое. И теперь, к несказанному удовольствию Алехандро, в Галиерру приходило совсем немного посетителей. Самая монументальная и знаменитая картина переехала в новую Галиерру – Насионайа, но ему больше нравилось то, что осталось здесь, самые личные и тонкие портреты – наследство Грихальва.
А он сам – дитя двух семейств, человек, в жилах которого одновременно течет кровь до'Веррада и Грихальва, – взошел на трон Тайра-Вирте. Но ирония заключается в том, что он был первым.
И будет последним.
– Подожди, Бальтран!
Но Бальтран уже убежал далеко вперед. Истинный сын Терессы, умный, любознательный. Алехандро не знал, кто настоящий отец Бальтрана. Он никогда не задавал этого вопроса, доверившись здравому смыслу жены, которая должна была выбрать достойного человека из благородной семьи, к тому же умеющего держать язык за зубами.
Он согласился на брак, считая, что ему повезло. Ему нравилась невеста, и она тоже относилась к нему с душой. Тересса, названная в честь своей бабушки, старшей дочери Арриго и Мечеллы, выросла в довольно необычном доме. Она получила превосходное классическое образование, а ее отец, явно немного тронутый (как теперь принято говорить), наприглашал в свой Палассо кучу ученых для проведения там самых разнообразных опытов.
Когда Сааведра откровенно рассказала о проблеме Алехандро его невесте, Тересса восприняла ее слова совершенно спокойно. Иногда Алехандро казалось, что она рассматривает его как необычный экземпляр, загадка которого еще не решена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52