Этот свет переполнял и заставлял звенеть от напряжения свежий воздух. Александр понимал, что звенят огненные рои насекомых, которые стояли там и сям над травой, точно размытые языки пламени громадных незримых свечей, но он не мог отделаться от мысли, что звучат молекулы воздуха, возбуждённые потоком света. Гирин слышал в Якутии таинственный морозный звёздный шёпот, а вот теперь услышал звёздный звон!
— Какая ночь! — повторил Люци и повернулся к Александру. — Ну как, не раздумали возвращаться на Землю?
Гирин вздохнул. Поэзия исчезла, возвратилась странная проза его теперешней жизни.
— Не раздумал.
— Ничего удивительного — вы же ностальгиец!
Любопытная мысль вдруг поразила Александра. Присматриваясь к лукавой физиономии Люци, он спросил:
— Послушайте, ведь и у вас, наверное, — Гирин очертил пальцем вокруг своей физиономии, — не собственный, не изначальный облик?
— Разумеется. — Люци подмигнул. — Представляю, как бы вы вытаращили глаза, если бы я появился перед вами в своём первозданном виде! Впрочем, как земные прелестницы забывают об истинном цвете своих волос, так и я начинаю забывать свой истинный облик.
— Вы серьёзно?
— Вполне. Метаморфоз освоен всеми высокими цивилизациями, у одних он врождённый, у других приобретённый через известную генетическую реконструкцию. Метаморфоз весьма упрощает межзвёздные связи. Скажем, я просто не представляю, как бы без метаморфоза я охотился — ведь планеты так сильно отличаются друг от друга силой тяжести, температурными условиями и составом атмосфер.
— Стало быть, вы оборотень?
Люци оживился, физиономия его приобрела хитроватое, самодовольное выражение.
— Вот-вот! Вы нашли нужное слово. До дьявола я, конечно, не дотягиваю. Но вот оборотень — это как раз то, кем я являюсь на самом деле. Оборотень! Какое кругленькое и вкусное слово!
— Странно все это.
— Все в мире странно и естественно, сложно и в то же время просто. Се ля во! — Люци доверительно понизил голос. — Лабильность фенотипа — его врождённое, изначальное качество, а вот жёсткость — вторичное. Вспомните, кем только вы не были в своей жизни! Оплодотворённой яйцеклеткой, червяком, головастиком с жабрами, скрюченным уродцем с огромной головой и крохотными лапками. Лишь к двадцати годам вы стали тем, кем являетесь и сейчас, — Александром Гириным, способным к труду, наслаждению и продолжению рода. И зная об этой серии чудовищно глубоких превращений, вы ещё сомневаетесь в принципиальной пластичности своего фенотипа? Где же ваша логика? Другое дело, что, став зрелой особью, вы потеряли способность к метаморфозу!
— А вы, стало быть, не потеряли?
— Я, стало быть, не потерял.
Гирин посмотрел на звёздное буйство, на звенящее, колеблющееся пламя свечей-роев. «Уй-ду! Уй-ду!» — монотонно, но крикливо предупреждал на реке не то зверь, не то птица. И, вздохнув, Александр пробормотал:
— Хуже всего, что все это звучит очень убедительно.
— Я бы перестал уважать себя, если бы вдруг заговорил неубедительно!
— А как далеко может зайти ваш управляемый метаморфоз? Снова в яйцеклетку превратиться сможете?
— Само собой. — Люци хитровато ухмыльнулся. — Только если вы и попросите меня об этом, я откажусь.
— Почему?
— Потому что я знаком с земной легендой о джинне, которого один неосторожный юноша выпустил из бутылки. Стоит мне в ходе ретроградного метаморфоза превратиться в червячка, как вы — раз! — прихлопнете меня ладонью. И от хитроумного Люци останется лишь мокрое место, — оборотень весело посмеялся вместе с Александром. — Шучу, юноша, шучу. Глубокий метаморфоз не только сложное, но и опасное занятие. Стоит угаснуть дежурным точкам сознания, которые контролируют этот процесс, как он станет необратимым. И останется ваш покорный слуга Люци на всю свою дальнейшую жизнь головастиком или динотерием. Оригинальная перспектива, не так ли? Ха-ха-ха!
У Гирина мелькнула было дикая мысль — уж не был ли чудище-динотерий воплощением хитроумного Люци, но это было так нелепо, что он спросил о другом:
— Откуда у вас земное? Я усвоил, что Земля — заповедник, что о ней написаны тысячи томов и все известно. Но откуда эти словечки, ухватки?
Люци склонил голову набок, разглядывая Александра с загадочным и несколько насмешливым видом.
— А вы не догадываетесь?
Гирин покачал головой.
— Между тем все просто до глупости. На меня, как рябь на поверхности моря, наложено ваше «я», Сашенька.
— Моё?!
— Ваше, Саша. Ваше! Расторможенное, освобождённое от социальных запретов и моральных уз, несколько искажённое и кое-где вывернутое наизнанку, но все-таки ваше «я». — Люци поднял руку, призывая к вниманию. — Близится рассвет, а я, как и все тёмные силы, должен исчезнуть с появлением голубой зари.
— Побаиваетесь Дийны? — усмехнулся Александр.
— Разумеется! Кто же не побаивается демиургийцев? Мужественная, непреклонная раса разумных! — В голосе оборотня прозвучали нотки если не восхищения, то почтительности. — Им, черт их побери, совершенно чужда этакая вселенская, всепрощающая доброта. Они карают то, что им представляется злом, не обращая внимания на моральные извивы и нюансы других цивилизаций. Карают если и не жестоко, то жёстко. Но вы меня опять сбиваете! Времени мало, и пора от высокой философии обратиться к делам насущным. Итак, вы хотите вернуться на Землю?
— Мне надоело это повторять.
— Прекрасно. Вы уже знаете, в чем сложность этой операции, поэтому я не буду повторяться. Или я сильно ошибаюсь, или Дийна не привезёт ничего нового и вам заново придётся решать трилемму: оставаться ли в мире космоса, возвращаться ли на верную смерть или купить благополучие ценою чужих жизней.
Александр похолодел от этого пророчества.
— Не каркайте!
— У меня и в мыслях нет пожелать вам чего-нибудь плохого! Если демиургийка привезёт позитивную программу, я буду радоваться вместе с вами. Но, — Люци поднял свой длинный сухой палец, — если демиургийка не привезёт ничего нового, вспомните обо мне и о красных журавлях. Моё предложение остаётся в силе: если вы достанете мне красного журавля, я с некоторым, но не очень тревожным риском переправлю вас на Землю.
На лице Александра отразилось очевидное недоверие, что, видимо, ничуть не удивило оборотня.
— Вы можете откровенно рассказать обо всем Дийне и посоветоваться с ней. Увидите, она очень серьёзно отнесётся к моим словам. Дело в том, что у нас, ловцов-корсаров, есть свои профессиональные тайны, которые передаются от отца к сыну, из рук в руки. В целом мне, конечно, далеко до демиургийцев, но мне доступно и кое-что, им неизвестное. Колдовские секреты, тайны цеховых мастеров, понимаете?
Гирин задумался, рассеянно вглядываясь в цветные сумерки сказочной ночи, облагороженные ровным потоком молочного света. В словах Люци было нечто заслуживающее доверия. Александр знал, что отдельные ремесла, секреты которых хранились в глубокой семейной или цеховой тайне, на целые века и даже тысячелетия опережали средний уровень земной культуры. Он, например, знал, что в Багдадском музее хранятся гальванические элементы, применявшиеся для электролизного покрытия, для гальванопластики и гальваностегии около трех тысяч лет тому назад. Тайна производства булатной стали хранилась веками и лишь с большим трудом была разгадана вторично. Австралийские аборигены во тьме веков изобрели хитроумнейший бумеранг, аэродинамика которого с большим трудом была просчитана лишь в самое последнее время, а древние инки, судя по всему, выполняли парящие полёты в предгорьях Анд над просторами Наски. Почему бы Люци не опередить в чем-то демиургийцев?
Убедившись по выражению лица Александра, что тот понял его и отнёсся к его словам с определённым доверием, Люци вкрадчиво продолжал:
— Поймать красного журавля трудно, почти невозможно. Но если Дийна согласится вам помочь, дело будет сделано!
— На что вам журавль?
— Это уж моё дело. — Люци погладил щеку, с некоторым сомнением поглядывая на Александра, точно прикидывая, в какой степени ему можно быть откровенным. — Я вовсе не альтруист, Саша, и не благодетель-бессребреник. Я довольно эгоистичное и своенравное существо, я привык что-то получать за свои услуги. Вы — мне, я — вам, вы мне — красного журавля, я вам программу телепортировки на Землю. Ваша среброглазая демиургийка её проверит, так что об обмане не может быть и речи. Как это говорят крупье? Джентльмены, делайте свою игру! Давайте и мы будем делать игру, Саша: вы свою, я — свою.
— А как я вас найду? — спросил после долгой паузы Александр.
— Это деловой разговор! — Люци скользящим движением манипулятора вынул из нагрудного кармана блестящую гофрированную коробочку величиной с пятак, похожую на анероид высотомера. — Это линкер, устройство аварийного вызова. Нужно крепко сжать его двумя пальцами — вот здесь, по самому центру. И все! И через некоторое время я возникну перед вами, материализуюсь.
— Один попутный вопрос.
— Попутный — это хорошо, плохо, когда вопросы встречные. Прошу!
Но Гирин заколебался, хотя этот вопрос уже давно, чуть ли не с самого начала беседы висел у него на языке.
— Смелее, юноша!
— Дийна тоже, как бы это сказать, метаморфизована?
— Разумеется.
— А… каков её настоящий облик?
Люци весело захохотал.
— Ага! Заговорила все-таки кровь! Не сердитесь, бога ради, — поспешно добавил Люци, видя, как разозлился Александр. — Это же естественно! Вы опасаетесь, что дева в своём истинном виде похожа на лягушку, как это случается в ваших сказках, угадал?
Он угадал! Гирину было совершенно все равно, как выглядит Люци на самом деле, а вот каков истинный облик Дийны, кто его знает почему, ему было очень даже не все равно.
— Я понимаю, — в голосе оборотня звучали интимные нотки. — Но опасаетесь вы напрасно: по земным канонам красоты Дийна — настоящая богиня. Думаю, что в своём истинном виде девушка не показалась вам специально.
— Почему?
— Жалела вас. — Люци доверительно понизил голос. — Боялась, что влюбитесь и будете сохнуть от неразделённого чувства всю оставшуюся жизнь.
— Не говорите чепухи, — устало сказал Александр.
— Как угодно! Но я сказал то, что думал. — Люци отвесил шутливый церемонный поклон. — А теперь я исчезаю — рассвет близок. Не забудьте о красных журавлях!
Глава 20
После ухода Люци Гирин не вернулся в палатку — спать не хотелось. К тому же разговор с оборотнем заново пробудил его тревогу за свою судьбу, поселив вместе с тем и некие новые надежды. Он решил встретить восход солнца: ему пришло в голову, что, может быть, это вообще последний восход, который ему доведётся увидеть в своей жизни. Шаровое скопление быстро клонилось к горизонту, молочный свет, заливавший все вокруг, блек и тускнел, постепенно сливаясь со светом бушующего неба. Темнело, выцветали краски, и, когда звёздное скопление окончательно зашло, сумерки превратились в ночь. В странную лунную ночь без луны и без теней, полную вездесущего звёздного света. Пламя свечей-роев стало истончаться, исчезать, а вместе с этим затихал и молочный звон. И уже трудно было разобрать, звенит ли это ночь, или просто шумит в ушах, насторожённых и ловящих всякий звук. Невдалеке пронеслось стадо животных — длинное, аморфное скопление стелющихся над травой и почти неслышных теней. За рекой хрипло и трубно, точно готовящийся к отходу теплоход, заревел какой-то зверь. «Уй-ду! Уй-ду!» — время от времени крикливо предупреждала ночная птица, но никуда не уходила.
Стало прохладнее. Александр сложил костёр, но зажигать огня не стал передумал, просто присел рядом на поваленный древесный ствол. Когда он укладывал хворост, то ощутил его сырость, влажной от росы была и древесная кора. Потянул лениво ветерок, на некоторые из его порывов недовольным кожистым шорохом откликнулась листва над головой. Пейзаж почти неощутимо менялся, становясь все более выцветшим, как бы прозрачным. Александр не сразу понял, в чем дело, а когда понял, оглянулся — за его спиной занималась холодная зелёная заря, а он её ждал в той же стороне, где зашло звёздное скопление! Заря торопливо разгоралась, светлело небо, одна за другой гасли звезды, а самые крупные теряли свою игривость, превращаясь в сонные светлые точки. Разгораясь, заря не теплела, не наливалась золотом и медью, а как бы накалялась, приобретая пронзительный голубой цвет. Ещё несколько мгновений — и над горизонтом показался быстро растущий сегмент ярко-синего солнца, голубевшего по мере своего подъёма. Когда его лучи начали жалить и колоть глаза, Гирин отвернулся. Странно было окрест! Света много, но этот свет не радовал, он был мрачным, словно неживым. Все красное казалось коричневым, золотистая вчера трава стала грязно-белой, фиолетовые стволы выглядели совершенно чёрными, а зеленые тона попросту исчезли, превратившись в синеватые. Мир наполнялся тревожным ожиданием и страхом. Ощущение тревоги было знакомым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Какая ночь! — повторил Люци и повернулся к Александру. — Ну как, не раздумали возвращаться на Землю?
Гирин вздохнул. Поэзия исчезла, возвратилась странная проза его теперешней жизни.
— Не раздумал.
— Ничего удивительного — вы же ностальгиец!
Любопытная мысль вдруг поразила Александра. Присматриваясь к лукавой физиономии Люци, он спросил:
— Послушайте, ведь и у вас, наверное, — Гирин очертил пальцем вокруг своей физиономии, — не собственный, не изначальный облик?
— Разумеется. — Люци подмигнул. — Представляю, как бы вы вытаращили глаза, если бы я появился перед вами в своём первозданном виде! Впрочем, как земные прелестницы забывают об истинном цвете своих волос, так и я начинаю забывать свой истинный облик.
— Вы серьёзно?
— Вполне. Метаморфоз освоен всеми высокими цивилизациями, у одних он врождённый, у других приобретённый через известную генетическую реконструкцию. Метаморфоз весьма упрощает межзвёздные связи. Скажем, я просто не представляю, как бы без метаморфоза я охотился — ведь планеты так сильно отличаются друг от друга силой тяжести, температурными условиями и составом атмосфер.
— Стало быть, вы оборотень?
Люци оживился, физиономия его приобрела хитроватое, самодовольное выражение.
— Вот-вот! Вы нашли нужное слово. До дьявола я, конечно, не дотягиваю. Но вот оборотень — это как раз то, кем я являюсь на самом деле. Оборотень! Какое кругленькое и вкусное слово!
— Странно все это.
— Все в мире странно и естественно, сложно и в то же время просто. Се ля во! — Люци доверительно понизил голос. — Лабильность фенотипа — его врождённое, изначальное качество, а вот жёсткость — вторичное. Вспомните, кем только вы не были в своей жизни! Оплодотворённой яйцеклеткой, червяком, головастиком с жабрами, скрюченным уродцем с огромной головой и крохотными лапками. Лишь к двадцати годам вы стали тем, кем являетесь и сейчас, — Александром Гириным, способным к труду, наслаждению и продолжению рода. И зная об этой серии чудовищно глубоких превращений, вы ещё сомневаетесь в принципиальной пластичности своего фенотипа? Где же ваша логика? Другое дело, что, став зрелой особью, вы потеряли способность к метаморфозу!
— А вы, стало быть, не потеряли?
— Я, стало быть, не потерял.
Гирин посмотрел на звёздное буйство, на звенящее, колеблющееся пламя свечей-роев. «Уй-ду! Уй-ду!» — монотонно, но крикливо предупреждал на реке не то зверь, не то птица. И, вздохнув, Александр пробормотал:
— Хуже всего, что все это звучит очень убедительно.
— Я бы перестал уважать себя, если бы вдруг заговорил неубедительно!
— А как далеко может зайти ваш управляемый метаморфоз? Снова в яйцеклетку превратиться сможете?
— Само собой. — Люци хитровато ухмыльнулся. — Только если вы и попросите меня об этом, я откажусь.
— Почему?
— Потому что я знаком с земной легендой о джинне, которого один неосторожный юноша выпустил из бутылки. Стоит мне в ходе ретроградного метаморфоза превратиться в червячка, как вы — раз! — прихлопнете меня ладонью. И от хитроумного Люци останется лишь мокрое место, — оборотень весело посмеялся вместе с Александром. — Шучу, юноша, шучу. Глубокий метаморфоз не только сложное, но и опасное занятие. Стоит угаснуть дежурным точкам сознания, которые контролируют этот процесс, как он станет необратимым. И останется ваш покорный слуга Люци на всю свою дальнейшую жизнь головастиком или динотерием. Оригинальная перспектива, не так ли? Ха-ха-ха!
У Гирина мелькнула было дикая мысль — уж не был ли чудище-динотерий воплощением хитроумного Люци, но это было так нелепо, что он спросил о другом:
— Откуда у вас земное? Я усвоил, что Земля — заповедник, что о ней написаны тысячи томов и все известно. Но откуда эти словечки, ухватки?
Люци склонил голову набок, разглядывая Александра с загадочным и несколько насмешливым видом.
— А вы не догадываетесь?
Гирин покачал головой.
— Между тем все просто до глупости. На меня, как рябь на поверхности моря, наложено ваше «я», Сашенька.
— Моё?!
— Ваше, Саша. Ваше! Расторможенное, освобождённое от социальных запретов и моральных уз, несколько искажённое и кое-где вывернутое наизнанку, но все-таки ваше «я». — Люци поднял руку, призывая к вниманию. — Близится рассвет, а я, как и все тёмные силы, должен исчезнуть с появлением голубой зари.
— Побаиваетесь Дийны? — усмехнулся Александр.
— Разумеется! Кто же не побаивается демиургийцев? Мужественная, непреклонная раса разумных! — В голосе оборотня прозвучали нотки если не восхищения, то почтительности. — Им, черт их побери, совершенно чужда этакая вселенская, всепрощающая доброта. Они карают то, что им представляется злом, не обращая внимания на моральные извивы и нюансы других цивилизаций. Карают если и не жестоко, то жёстко. Но вы меня опять сбиваете! Времени мало, и пора от высокой философии обратиться к делам насущным. Итак, вы хотите вернуться на Землю?
— Мне надоело это повторять.
— Прекрасно. Вы уже знаете, в чем сложность этой операции, поэтому я не буду повторяться. Или я сильно ошибаюсь, или Дийна не привезёт ничего нового и вам заново придётся решать трилемму: оставаться ли в мире космоса, возвращаться ли на верную смерть или купить благополучие ценою чужих жизней.
Александр похолодел от этого пророчества.
— Не каркайте!
— У меня и в мыслях нет пожелать вам чего-нибудь плохого! Если демиургийка привезёт позитивную программу, я буду радоваться вместе с вами. Но, — Люци поднял свой длинный сухой палец, — если демиургийка не привезёт ничего нового, вспомните обо мне и о красных журавлях. Моё предложение остаётся в силе: если вы достанете мне красного журавля, я с некоторым, но не очень тревожным риском переправлю вас на Землю.
На лице Александра отразилось очевидное недоверие, что, видимо, ничуть не удивило оборотня.
— Вы можете откровенно рассказать обо всем Дийне и посоветоваться с ней. Увидите, она очень серьёзно отнесётся к моим словам. Дело в том, что у нас, ловцов-корсаров, есть свои профессиональные тайны, которые передаются от отца к сыну, из рук в руки. В целом мне, конечно, далеко до демиургийцев, но мне доступно и кое-что, им неизвестное. Колдовские секреты, тайны цеховых мастеров, понимаете?
Гирин задумался, рассеянно вглядываясь в цветные сумерки сказочной ночи, облагороженные ровным потоком молочного света. В словах Люци было нечто заслуживающее доверия. Александр знал, что отдельные ремесла, секреты которых хранились в глубокой семейной или цеховой тайне, на целые века и даже тысячелетия опережали средний уровень земной культуры. Он, например, знал, что в Багдадском музее хранятся гальванические элементы, применявшиеся для электролизного покрытия, для гальванопластики и гальваностегии около трех тысяч лет тому назад. Тайна производства булатной стали хранилась веками и лишь с большим трудом была разгадана вторично. Австралийские аборигены во тьме веков изобрели хитроумнейший бумеранг, аэродинамика которого с большим трудом была просчитана лишь в самое последнее время, а древние инки, судя по всему, выполняли парящие полёты в предгорьях Анд над просторами Наски. Почему бы Люци не опередить в чем-то демиургийцев?
Убедившись по выражению лица Александра, что тот понял его и отнёсся к его словам с определённым доверием, Люци вкрадчиво продолжал:
— Поймать красного журавля трудно, почти невозможно. Но если Дийна согласится вам помочь, дело будет сделано!
— На что вам журавль?
— Это уж моё дело. — Люци погладил щеку, с некоторым сомнением поглядывая на Александра, точно прикидывая, в какой степени ему можно быть откровенным. — Я вовсе не альтруист, Саша, и не благодетель-бессребреник. Я довольно эгоистичное и своенравное существо, я привык что-то получать за свои услуги. Вы — мне, я — вам, вы мне — красного журавля, я вам программу телепортировки на Землю. Ваша среброглазая демиургийка её проверит, так что об обмане не может быть и речи. Как это говорят крупье? Джентльмены, делайте свою игру! Давайте и мы будем делать игру, Саша: вы свою, я — свою.
— А как я вас найду? — спросил после долгой паузы Александр.
— Это деловой разговор! — Люци скользящим движением манипулятора вынул из нагрудного кармана блестящую гофрированную коробочку величиной с пятак, похожую на анероид высотомера. — Это линкер, устройство аварийного вызова. Нужно крепко сжать его двумя пальцами — вот здесь, по самому центру. И все! И через некоторое время я возникну перед вами, материализуюсь.
— Один попутный вопрос.
— Попутный — это хорошо, плохо, когда вопросы встречные. Прошу!
Но Гирин заколебался, хотя этот вопрос уже давно, чуть ли не с самого начала беседы висел у него на языке.
— Смелее, юноша!
— Дийна тоже, как бы это сказать, метаморфизована?
— Разумеется.
— А… каков её настоящий облик?
Люци весело захохотал.
— Ага! Заговорила все-таки кровь! Не сердитесь, бога ради, — поспешно добавил Люци, видя, как разозлился Александр. — Это же естественно! Вы опасаетесь, что дева в своём истинном виде похожа на лягушку, как это случается в ваших сказках, угадал?
Он угадал! Гирину было совершенно все равно, как выглядит Люци на самом деле, а вот каков истинный облик Дийны, кто его знает почему, ему было очень даже не все равно.
— Я понимаю, — в голосе оборотня звучали интимные нотки. — Но опасаетесь вы напрасно: по земным канонам красоты Дийна — настоящая богиня. Думаю, что в своём истинном виде девушка не показалась вам специально.
— Почему?
— Жалела вас. — Люци доверительно понизил голос. — Боялась, что влюбитесь и будете сохнуть от неразделённого чувства всю оставшуюся жизнь.
— Не говорите чепухи, — устало сказал Александр.
— Как угодно! Но я сказал то, что думал. — Люци отвесил шутливый церемонный поклон. — А теперь я исчезаю — рассвет близок. Не забудьте о красных журавлях!
Глава 20
После ухода Люци Гирин не вернулся в палатку — спать не хотелось. К тому же разговор с оборотнем заново пробудил его тревогу за свою судьбу, поселив вместе с тем и некие новые надежды. Он решил встретить восход солнца: ему пришло в голову, что, может быть, это вообще последний восход, который ему доведётся увидеть в своей жизни. Шаровое скопление быстро клонилось к горизонту, молочный свет, заливавший все вокруг, блек и тускнел, постепенно сливаясь со светом бушующего неба. Темнело, выцветали краски, и, когда звёздное скопление окончательно зашло, сумерки превратились в ночь. В странную лунную ночь без луны и без теней, полную вездесущего звёздного света. Пламя свечей-роев стало истончаться, исчезать, а вместе с этим затихал и молочный звон. И уже трудно было разобрать, звенит ли это ночь, или просто шумит в ушах, насторожённых и ловящих всякий звук. Невдалеке пронеслось стадо животных — длинное, аморфное скопление стелющихся над травой и почти неслышных теней. За рекой хрипло и трубно, точно готовящийся к отходу теплоход, заревел какой-то зверь. «Уй-ду! Уй-ду!» — время от времени крикливо предупреждала ночная птица, но никуда не уходила.
Стало прохладнее. Александр сложил костёр, но зажигать огня не стал передумал, просто присел рядом на поваленный древесный ствол. Когда он укладывал хворост, то ощутил его сырость, влажной от росы была и древесная кора. Потянул лениво ветерок, на некоторые из его порывов недовольным кожистым шорохом откликнулась листва над головой. Пейзаж почти неощутимо менялся, становясь все более выцветшим, как бы прозрачным. Александр не сразу понял, в чем дело, а когда понял, оглянулся — за его спиной занималась холодная зелёная заря, а он её ждал в той же стороне, где зашло звёздное скопление! Заря торопливо разгоралась, светлело небо, одна за другой гасли звезды, а самые крупные теряли свою игривость, превращаясь в сонные светлые точки. Разгораясь, заря не теплела, не наливалась золотом и медью, а как бы накалялась, приобретая пронзительный голубой цвет. Ещё несколько мгновений — и над горизонтом показался быстро растущий сегмент ярко-синего солнца, голубевшего по мере своего подъёма. Когда его лучи начали жалить и колоть глаза, Гирин отвернулся. Странно было окрест! Света много, но этот свет не радовал, он был мрачным, словно неживым. Все красное казалось коричневым, золотистая вчера трава стала грязно-белой, фиолетовые стволы выглядели совершенно чёрными, а зеленые тона попросту исчезли, превратившись в синеватые. Мир наполнялся тревожным ожиданием и страхом. Ощущение тревоги было знакомым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18