Это солнце сверкало на ее прочных стеклянных стенах, и Колька все точнее определял ее местоположение: если стать спиной к горе - от стойбища нужно идти прямо в сторону группы деревьев, где убили мамонта, Машина Времени находится почти посредине этой прямой, ближе к стойбищу.
Колька даже зажмурился от удовольствия, представив себе как скоро они с Милочкой будут дома, и как удивятся родители, пациенты дома отдыха «Елочки» и все ученики от первого до десятого класса, когда вдруг среди бела дня посреди Прибайкальска появится невиданная Машина Времени. Вот она вынырнула из утренней дымки на центральной площади, вот весть о необычных путешественниках разнеслась по городу, и все побросали свои занятия, работу, плиты, на которых готовится завтрак, и все помчались к площади. Корреспонденты всех газет расчехлили на бегу свои фотоаппараты, а учитель Анатолий Петрович раздает автографы и говорит:
«У него по русскому языку, конечно, тройка, но это твердая, надежная тройка. И вообще в нем есть что-то эдакое, не зря же его всегда называли «краса и гордость нашего класса!»
Чтобы не выдать радости, Сын Молнии потребовал каменный резец и молоток. Великаны-носильщики поняли его с большим трудом и сперва принесли ему кремневый нож, которым режут мясо, потом, уразумев его намерения, доставили все, что нужно. К их удивлению, Сын Молнии не высек огонь из камня, не вырезал на скале мамонта, оленя или человека, а пробил странные, непонятные черточки и засмеялся. Надпись на скале теперь выглядела так:
МИЛА+ОГЕЙ=ЛЮБОВЬ!
И снова Кольку понесли на плечах.
Из кармана его курточки торчал, поблескивая на солнце, фонарик, носилки раскачивались, и фонарик все больше высовывался наружу, пока, наконец, не плюхнулся в траву.
И тотчас же из леса коричневой тенью мелькнула фигура главаря, он схватил фонарик, опрометью бросился в кусты и тут заметил, что за ним следят. О, обмануть его было не так-то просто, он сделал вид, что не видит пристальных немигающих глаз, бесшумно побежал к стойбищу, спрятав за пазухой драгоценную и опасную находку. Ему все казалось, что вот-вот Сын Молнии спохватится, поймет, что потерял волшебный огонь, скажет тайные слова и Молния насквозь прожжет грудь похитителя. По ничего такого не произошло, главарь благополучно добрался до своей пещеры задолго до того, как появились в толпе великаны, несущие Кольку.
Спрятав волшебный огонь под шкуры, главарь отодвинул полог и стал следить за тропой. Через некоторое время, крадучись, из леса вышел Огей и побежал к пещере, где жили Дети Молнии.
«Это он видел!» - подумал главарь, бросился наперерез Огею, схватил мальчишку и стал бить тяжелыми своими кулачищами Но Огей вырвался, а за спиной главаря раздался голос Милочки:
- За что вы его? За что?! - кричала она грозно, надвигаясь на главаря и заслоняя от него Огея.
Главарь произнес что-то нечленораздельное и скрылся в своей пещере.
- Безобразник какой! - кричала ему вслед Милочка. - Дерется, дерется, только и знает, что кулаками размахивать!
Она отвела Огея в пещеру, уложила его и стала успокаивать:
- Сильно он тебя? Сильно? Ну, ничего! Я ему покажу. Ишь какой! Маленьких обижает. Хочешь, я тебе песенку спою. Это я сама придумала:
Вставай, пионер на рассвете,
походный рюкзак собери, -
там утро надело планете
трепещущий галстук зари.
А песня, легка и крылата,
зовет нас в неведомый путь,
и хочется очень, ребята,
и хочется очень, ребята,
в грядущие дни заглянуть!
- О-гей! - улыбнулся мальчишка. Он всегда произносит это свое «О-гей!», и Милочка поняла, что у слова не одно, а много значений. Вот сейчас «О-гей» прозвучало как, скажем, «о, ты и петь, оказывается, умеешь!»
- О-гей! - сказала она и тоже улыбнулась.
И тогда Огей тоже запел. Вот его песенка:
Оны-двоны, троны-чорооны, пянер-мянер, - Чок!
Анзы-дванзы, тринзы-волынзы, чуер-муер, Чок!
- О, - сказала Милочка, - я же знаю эту песню. Какая же она первобытная? Это же обыкновенная считалочка. Когда мы в жмурки играем, то всегда ее говорим.
«Кто знает, - подумала Милочка, - а вдруг эта считалочка дошла до наших дней с древних времен. Только вот у Огея она что-нибудь да значит, а у нас это просто бессмысленный набор слов».
Не успел Огей закончить свою песенку, как в пещеру вошел обеспокоенный Колька Спиридонов.
- Ты знаешь, - шепнул он Милочке, - фонарик пропал.
- Поищи-ка получше.
- Да нет же, я его брал с собой. Ну да ладно, батарейка в нем все равно кончилась.
Спиридонов вывернул карманы - на шкуру посыпались гвоздики, рыболовные крючки, коробок спичек, завернутый в полихлорвиниловый лоскуток - чтоб при случае не промокли спички, перочинный нож, сосновая шишка, чего там только не было… Не было только фонарика.
- У тебя, оказывается, есть крючки! - сказала Милочка.
- Ты не помнишь: есть в реках рыба, ты ведь уже учил все про древний мир…
- Рыбы? Рыбы есть… Ты знаешь, это - идея!… Урра! Эге-гей! Ай да я! Ай да мы!
- Чу-чу-бо! - сказал Огей, тронув Кольку за плечо. - Чу-чу-бо-огей.
- Что он говорит? - спросил Колька у сестры, которая знала уже много слов языка первобытных.
- «Чу-чу» - огонь, «Бо» - так называют главаря. Огонь-главарь, какая-то бессмыслица… Постой-постой, а за что главарь его бил?
- Огонь-главарь? - задумался Колька. - Уж не украл ли он фонарик?
Огей говорил что-то взволнованно, но так быстро, что даже Милочка не могла понять ни одного слова. Тогда он замолчал и» стал изображать. Вот Колька восседает на носилках. Па лице его - блаженство. Огей так точно изобразил Спиридонова, что невозможно было не рассмеяться: он зажмурил глаза, растянул в улыбке рот, выпятил грудь, левое плечо выдвинул вперед… Носилки трясутся, подпрыгивая в такт с шагами великанов, фонарик падает на траву, его хватает «бо», Огей бежит за ним, «бо» бьет Огея…
Колька вышел из пещеры и остановился, заслышав в кустах разговор. Прислушался. Главарь убеждал кого-то, грозил, приказывал. Много бы отдал Колька, чтобы понять, о чем идет речь. Он осторожно раздвинул колючие ветки, подкрался поближе и понял, что главарь задумал недоброе: в его руках поблескивал фонарик, и он давал пощупать еще недавно такую страшную и священную «молнию» своим друзьям. Они протягивали руки сперва с опаской, потом, осмелев, сжимали фонарик в ладони, затем разглядывали ее, отыскивая следы небесного огня, но ладонь оставалась чистой. Главарь нажимал кнопку («Ишь ты, и это подглядел!» - подумал Колька), но фонарик не горел, и это обстоятельство, по-видимому, смущало заговорщиков За спиной Кольки хрустнула ветка, он вздрогнул, оглянулся, опасаясь засады, и увидел Милочку. Она стояла на тропе, ведущей на поляну, и выговаривала Огею, как это обычно делала мама:
- Опять ты сегодня не мылся! Ну разве можно так? Ведь чистота - это залог здоровья? Понял?
Огей скалил зубы, преданно глядел на Милочку, но понять ее не мог.
- Ми-ла! - произносил он в ответ на каждое ее слово.
- Да ты сам взгляни на себя, - и Милочка протянула ему круглое зеркальце, с которым никогда не расставалась. Огей взглянул в зеркальце, увидел свой приплюснутый нос, большие удивленные глаза, смуглые щеки с грязными бороздками от недавних слез, испугался, бросил зеркальце на землю и убежал.
Колька негромко позвал Милочку, раздвинул кусты, знаками предупредив ее, что нужно молчать.
- Видишь? - и он показал ей на главаря и его приятелей, все еще вертящих в руках фонарик.
- Они что-то задумывают?
- Конечно. Главарь понял, что наш фонарик не страшен, что в нем нет никакой молнии.
- Ах, никакой! - рассердилась Милочка. - Я ему покажу!
- Тихо-тихо! Не связывайся с ними.
Но Милочка бесшумно выползла на поляну, спряталась в густой траве, поймала зеркальцем солнечный луч. Зайчик запрыгал по лицам заговорщиков, и вдруг ослепительный свет ударил в глаза главарю. Он испуганно заслонился рукой, отбросил фонарик и пустился наутек.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой Колька становится врачом, а рыбы ходят посуху.
Еще густой, как взбитые сливки, туман висел над рекой, а наши герои были уже на берегу. По просьбе Милочки, Огей принес из своей пещеры тонкую прочную нить - ее свила мать Огея из жил мамонта, Колька привязал к ней крючок, небольшой камешек - для груза и кусок коры - поплавок На счастье поплевал Колька на крючок, забросил его подальше от берега и не успел мигнуть, как леска задергалась, поплавок ушел в воду. Подсек Спиридонов и вытащил на берег огромную трепещущую рыбину. Он никогда еще в жизни не видел таких: широкий хвост, чуть оперенный, похожий на киль самолета. Тело покрыто крупными чешуйками, на голове тоже чешуйки, что-то похожее на них, но только большого размера, казалось, голову слепили из темных листочков слюды. Плавники рыбы скорее походили на хвосты, словно из тела росли не легкие полупрозрачные крылышки, как у омуля или щуки, а присосались к нему половинки небольших рыб Спиридонов отбросил чудовище за спину, снова закинул удочку и снова вытащил буквально через секунду такую же рыбину.
- Две, - сказал он, радостно потирая руки. - Штук двадцать поймаю, - и хватит…
И подумал: «Вот бы у нас в Кынгырге было столько рыбы! Я бы чемпионом мог стать».
И еще одна громадина попалась на крючок. А четвертая - чуть не утащила рыбака в реку. Колька и эту бросил за спину.
Но рыба встала вдруг на свои плавники-ноги и как ни в чем не бывало зашагала посуху к реке. Колька оторопел. И вторая, и третья рыба, и первая тоже заторопилась к воде. Если бы Огей не прибил их крепкой дубинкой, не видеть бы Спиридонову улова.
- Вот уж чудо так чудо! - закричала Милочка и запрыгала, припевая:
Тили тили-тили-тили,
Рыбы посуху ходили…
А Кольке вспомнился вдруг урок зоологии, и он так явственно услышал голос учителя, что даже вздрогнул.
…Учитель расхаживал у доски и говорил про древние времена:
- Вам теперь покажется удивительным, что рыба запросто шагает по земле. А в те времена, давным-давно, водились на белом свете двоякодышащие рыбы. Были у них и жабры, было и нечто отдаленно напоминающее легкие. В те времена климат на земле менялся, реки порой пересыхали, моря, окруженные молодыми, все время формирующимися горами, меняли очертания своих берегов. И рыбам приходилось приспосабливаться. Чтобы не погибнуть, они научились ходить по суше, перебираясь из водоема в водоем. Переходы все увеличивались, и каждое новое поколение имело все более крепкие легкие, пока рыбы не перестали быть рыбами, а превратились в земноводных. Вот какая история.
Так легко и так подробно врезался в память урок. А помнится, слушал Колька тогда невнимательно. И вдруг ему стало грустно-грустно. И в школу захотелось сейчас же, немедленно!
Он довольно толково рассказал Милочке о ходящих рыбах, хотя и не знал о них многого. Не знал он и того, что рыба, которую поймал он, называлась кистеперой - такое имя дали ей ученые, - не знал и того, что человечество долго-долго думало, будто все эти кистеперые и двоякодышащие - уже история. И вдруг в 1938 году в рыбацкие сети попалась кистеперая латиметрия - морской хищник, живущий в океанских глубинах, и двоякодышащая рыба - цератодут. И ученые тогда были удивлены не меньше, чем теперь Колька и Милочка.
Огей исчез, но через некоторое время вернулся с короткой, похожей на дубинку палкой. К ней он привязал такую же, как и у Спиридонова, жильную леску, маленький отточенный плоский камешек заменил ему грузило, а вместо крючка он приспособил кривой коготь хищной птицы - крепкий и острый.
Теперь они вытаскивали рыб попеременно - Колька одну и Огей одну, Колька три и Огей три. Но вот у Кольки клев кончился, а Огей все снимал и снимал с когтя рыбу за рыбой.
Спиридонов помрачнел - чемпионом ему не суждено было стать даже здесь. Милочка ехидно улыбалась - она явно болела в этот миг не за брата. Но Огей, глянув на вытянутую Колькину физиономию, подошел к нему и молча протянул свою удочку…
С трудом перетащили они весь улов к костру.
Рыбу накалывали на толстые палки, втыкали их в землю у самого костра, над рожнами клубился парок, запах несся такой, что у всех просто слюнки текли.
Жадность никогда не была лучшим качеством человека. Даже в каменном веке. Но бывший вожак был жадиной и себялюбцем. Пока никто не видел, он торопливо выгреб из костра огромную полусырую рыбину и, широко раскрыв рот, вцепился в нее зубами. И вдруг он взревел: тонкие, но крепкие кости вцепились в язык, одна даже застряла в, горле. Отбросив дымящуюся, горячую рыбину, вожак прыгал на одной ноге, орал, кому-то грозил кулаками. Он думал, что это подстроили ему Дети Молнии, захотевшие его наказать.
Колька подошел к вожаку, жестом приказал ему лечь на землю и раскрыть рот. Дрожа и обливаясь потом, первобытный лег, уже не надеясь подняться; сожрут его сейчас Дети Молнии - и все дела.
«Великий хирург» Спиридонов начал свою первую и последнюю в жизни операцию. Он осторожно выдернул кости из языка, но едва просунул руку поглубже, главарь чуть не откусил ее и взвыл от страха и боли. Колька зажег веточку, поднес ее ко рту пациента поближе, чтобы разглядеть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Колька даже зажмурился от удовольствия, представив себе как скоро они с Милочкой будут дома, и как удивятся родители, пациенты дома отдыха «Елочки» и все ученики от первого до десятого класса, когда вдруг среди бела дня посреди Прибайкальска появится невиданная Машина Времени. Вот она вынырнула из утренней дымки на центральной площади, вот весть о необычных путешественниках разнеслась по городу, и все побросали свои занятия, работу, плиты, на которых готовится завтрак, и все помчались к площади. Корреспонденты всех газет расчехлили на бегу свои фотоаппараты, а учитель Анатолий Петрович раздает автографы и говорит:
«У него по русскому языку, конечно, тройка, но это твердая, надежная тройка. И вообще в нем есть что-то эдакое, не зря же его всегда называли «краса и гордость нашего класса!»
Чтобы не выдать радости, Сын Молнии потребовал каменный резец и молоток. Великаны-носильщики поняли его с большим трудом и сперва принесли ему кремневый нож, которым режут мясо, потом, уразумев его намерения, доставили все, что нужно. К их удивлению, Сын Молнии не высек огонь из камня, не вырезал на скале мамонта, оленя или человека, а пробил странные, непонятные черточки и засмеялся. Надпись на скале теперь выглядела так:
МИЛА+ОГЕЙ=ЛЮБОВЬ!
И снова Кольку понесли на плечах.
Из кармана его курточки торчал, поблескивая на солнце, фонарик, носилки раскачивались, и фонарик все больше высовывался наружу, пока, наконец, не плюхнулся в траву.
И тотчас же из леса коричневой тенью мелькнула фигура главаря, он схватил фонарик, опрометью бросился в кусты и тут заметил, что за ним следят. О, обмануть его было не так-то просто, он сделал вид, что не видит пристальных немигающих глаз, бесшумно побежал к стойбищу, спрятав за пазухой драгоценную и опасную находку. Ему все казалось, что вот-вот Сын Молнии спохватится, поймет, что потерял волшебный огонь, скажет тайные слова и Молния насквозь прожжет грудь похитителя. По ничего такого не произошло, главарь благополучно добрался до своей пещеры задолго до того, как появились в толпе великаны, несущие Кольку.
Спрятав волшебный огонь под шкуры, главарь отодвинул полог и стал следить за тропой. Через некоторое время, крадучись, из леса вышел Огей и побежал к пещере, где жили Дети Молнии.
«Это он видел!» - подумал главарь, бросился наперерез Огею, схватил мальчишку и стал бить тяжелыми своими кулачищами Но Огей вырвался, а за спиной главаря раздался голос Милочки:
- За что вы его? За что?! - кричала она грозно, надвигаясь на главаря и заслоняя от него Огея.
Главарь произнес что-то нечленораздельное и скрылся в своей пещере.
- Безобразник какой! - кричала ему вслед Милочка. - Дерется, дерется, только и знает, что кулаками размахивать!
Она отвела Огея в пещеру, уложила его и стала успокаивать:
- Сильно он тебя? Сильно? Ну, ничего! Я ему покажу. Ишь какой! Маленьких обижает. Хочешь, я тебе песенку спою. Это я сама придумала:
Вставай, пионер на рассвете,
походный рюкзак собери, -
там утро надело планете
трепещущий галстук зари.
А песня, легка и крылата,
зовет нас в неведомый путь,
и хочется очень, ребята,
и хочется очень, ребята,
в грядущие дни заглянуть!
- О-гей! - улыбнулся мальчишка. Он всегда произносит это свое «О-гей!», и Милочка поняла, что у слова не одно, а много значений. Вот сейчас «О-гей» прозвучало как, скажем, «о, ты и петь, оказывается, умеешь!»
- О-гей! - сказала она и тоже улыбнулась.
И тогда Огей тоже запел. Вот его песенка:
Оны-двоны, троны-чорооны, пянер-мянер, - Чок!
Анзы-дванзы, тринзы-волынзы, чуер-муер, Чок!
- О, - сказала Милочка, - я же знаю эту песню. Какая же она первобытная? Это же обыкновенная считалочка. Когда мы в жмурки играем, то всегда ее говорим.
«Кто знает, - подумала Милочка, - а вдруг эта считалочка дошла до наших дней с древних времен. Только вот у Огея она что-нибудь да значит, а у нас это просто бессмысленный набор слов».
Не успел Огей закончить свою песенку, как в пещеру вошел обеспокоенный Колька Спиридонов.
- Ты знаешь, - шепнул он Милочке, - фонарик пропал.
- Поищи-ка получше.
- Да нет же, я его брал с собой. Ну да ладно, батарейка в нем все равно кончилась.
Спиридонов вывернул карманы - на шкуру посыпались гвоздики, рыболовные крючки, коробок спичек, завернутый в полихлорвиниловый лоскуток - чтоб при случае не промокли спички, перочинный нож, сосновая шишка, чего там только не было… Не было только фонарика.
- У тебя, оказывается, есть крючки! - сказала Милочка.
- Ты не помнишь: есть в реках рыба, ты ведь уже учил все про древний мир…
- Рыбы? Рыбы есть… Ты знаешь, это - идея!… Урра! Эге-гей! Ай да я! Ай да мы!
- Чу-чу-бо! - сказал Огей, тронув Кольку за плечо. - Чу-чу-бо-огей.
- Что он говорит? - спросил Колька у сестры, которая знала уже много слов языка первобытных.
- «Чу-чу» - огонь, «Бо» - так называют главаря. Огонь-главарь, какая-то бессмыслица… Постой-постой, а за что главарь его бил?
- Огонь-главарь? - задумался Колька. - Уж не украл ли он фонарик?
Огей говорил что-то взволнованно, но так быстро, что даже Милочка не могла понять ни одного слова. Тогда он замолчал и» стал изображать. Вот Колька восседает на носилках. Па лице его - блаженство. Огей так точно изобразил Спиридонова, что невозможно было не рассмеяться: он зажмурил глаза, растянул в улыбке рот, выпятил грудь, левое плечо выдвинул вперед… Носилки трясутся, подпрыгивая в такт с шагами великанов, фонарик падает на траву, его хватает «бо», Огей бежит за ним, «бо» бьет Огея…
Колька вышел из пещеры и остановился, заслышав в кустах разговор. Прислушался. Главарь убеждал кого-то, грозил, приказывал. Много бы отдал Колька, чтобы понять, о чем идет речь. Он осторожно раздвинул колючие ветки, подкрался поближе и понял, что главарь задумал недоброе: в его руках поблескивал фонарик, и он давал пощупать еще недавно такую страшную и священную «молнию» своим друзьям. Они протягивали руки сперва с опаской, потом, осмелев, сжимали фонарик в ладони, затем разглядывали ее, отыскивая следы небесного огня, но ладонь оставалась чистой. Главарь нажимал кнопку («Ишь ты, и это подглядел!» - подумал Колька), но фонарик не горел, и это обстоятельство, по-видимому, смущало заговорщиков За спиной Кольки хрустнула ветка, он вздрогнул, оглянулся, опасаясь засады, и увидел Милочку. Она стояла на тропе, ведущей на поляну, и выговаривала Огею, как это обычно делала мама:
- Опять ты сегодня не мылся! Ну разве можно так? Ведь чистота - это залог здоровья? Понял?
Огей скалил зубы, преданно глядел на Милочку, но понять ее не мог.
- Ми-ла! - произносил он в ответ на каждое ее слово.
- Да ты сам взгляни на себя, - и Милочка протянула ему круглое зеркальце, с которым никогда не расставалась. Огей взглянул в зеркальце, увидел свой приплюснутый нос, большие удивленные глаза, смуглые щеки с грязными бороздками от недавних слез, испугался, бросил зеркальце на землю и убежал.
Колька негромко позвал Милочку, раздвинул кусты, знаками предупредив ее, что нужно молчать.
- Видишь? - и он показал ей на главаря и его приятелей, все еще вертящих в руках фонарик.
- Они что-то задумывают?
- Конечно. Главарь понял, что наш фонарик не страшен, что в нем нет никакой молнии.
- Ах, никакой! - рассердилась Милочка. - Я ему покажу!
- Тихо-тихо! Не связывайся с ними.
Но Милочка бесшумно выползла на поляну, спряталась в густой траве, поймала зеркальцем солнечный луч. Зайчик запрыгал по лицам заговорщиков, и вдруг ослепительный свет ударил в глаза главарю. Он испуганно заслонился рукой, отбросил фонарик и пустился наутек.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой Колька становится врачом, а рыбы ходят посуху.
Еще густой, как взбитые сливки, туман висел над рекой, а наши герои были уже на берегу. По просьбе Милочки, Огей принес из своей пещеры тонкую прочную нить - ее свила мать Огея из жил мамонта, Колька привязал к ней крючок, небольшой камешек - для груза и кусок коры - поплавок На счастье поплевал Колька на крючок, забросил его подальше от берега и не успел мигнуть, как леска задергалась, поплавок ушел в воду. Подсек Спиридонов и вытащил на берег огромную трепещущую рыбину. Он никогда еще в жизни не видел таких: широкий хвост, чуть оперенный, похожий на киль самолета. Тело покрыто крупными чешуйками, на голове тоже чешуйки, что-то похожее на них, но только большого размера, казалось, голову слепили из темных листочков слюды. Плавники рыбы скорее походили на хвосты, словно из тела росли не легкие полупрозрачные крылышки, как у омуля или щуки, а присосались к нему половинки небольших рыб Спиридонов отбросил чудовище за спину, снова закинул удочку и снова вытащил буквально через секунду такую же рыбину.
- Две, - сказал он, радостно потирая руки. - Штук двадцать поймаю, - и хватит…
И подумал: «Вот бы у нас в Кынгырге было столько рыбы! Я бы чемпионом мог стать».
И еще одна громадина попалась на крючок. А четвертая - чуть не утащила рыбака в реку. Колька и эту бросил за спину.
Но рыба встала вдруг на свои плавники-ноги и как ни в чем не бывало зашагала посуху к реке. Колька оторопел. И вторая, и третья рыба, и первая тоже заторопилась к воде. Если бы Огей не прибил их крепкой дубинкой, не видеть бы Спиридонову улова.
- Вот уж чудо так чудо! - закричала Милочка и запрыгала, припевая:
Тили тили-тили-тили,
Рыбы посуху ходили…
А Кольке вспомнился вдруг урок зоологии, и он так явственно услышал голос учителя, что даже вздрогнул.
…Учитель расхаживал у доски и говорил про древние времена:
- Вам теперь покажется удивительным, что рыба запросто шагает по земле. А в те времена, давным-давно, водились на белом свете двоякодышащие рыбы. Были у них и жабры, было и нечто отдаленно напоминающее легкие. В те времена климат на земле менялся, реки порой пересыхали, моря, окруженные молодыми, все время формирующимися горами, меняли очертания своих берегов. И рыбам приходилось приспосабливаться. Чтобы не погибнуть, они научились ходить по суше, перебираясь из водоема в водоем. Переходы все увеличивались, и каждое новое поколение имело все более крепкие легкие, пока рыбы не перестали быть рыбами, а превратились в земноводных. Вот какая история.
Так легко и так подробно врезался в память урок. А помнится, слушал Колька тогда невнимательно. И вдруг ему стало грустно-грустно. И в школу захотелось сейчас же, немедленно!
Он довольно толково рассказал Милочке о ходящих рыбах, хотя и не знал о них многого. Не знал он и того, что рыба, которую поймал он, называлась кистеперой - такое имя дали ей ученые, - не знал и того, что человечество долго-долго думало, будто все эти кистеперые и двоякодышащие - уже история. И вдруг в 1938 году в рыбацкие сети попалась кистеперая латиметрия - морской хищник, живущий в океанских глубинах, и двоякодышащая рыба - цератодут. И ученые тогда были удивлены не меньше, чем теперь Колька и Милочка.
Огей исчез, но через некоторое время вернулся с короткой, похожей на дубинку палкой. К ней он привязал такую же, как и у Спиридонова, жильную леску, маленький отточенный плоский камешек заменил ему грузило, а вместо крючка он приспособил кривой коготь хищной птицы - крепкий и острый.
Теперь они вытаскивали рыб попеременно - Колька одну и Огей одну, Колька три и Огей три. Но вот у Кольки клев кончился, а Огей все снимал и снимал с когтя рыбу за рыбой.
Спиридонов помрачнел - чемпионом ему не суждено было стать даже здесь. Милочка ехидно улыбалась - она явно болела в этот миг не за брата. Но Огей, глянув на вытянутую Колькину физиономию, подошел к нему и молча протянул свою удочку…
С трудом перетащили они весь улов к костру.
Рыбу накалывали на толстые палки, втыкали их в землю у самого костра, над рожнами клубился парок, запах несся такой, что у всех просто слюнки текли.
Жадность никогда не была лучшим качеством человека. Даже в каменном веке. Но бывший вожак был жадиной и себялюбцем. Пока никто не видел, он торопливо выгреб из костра огромную полусырую рыбину и, широко раскрыв рот, вцепился в нее зубами. И вдруг он взревел: тонкие, но крепкие кости вцепились в язык, одна даже застряла в, горле. Отбросив дымящуюся, горячую рыбину, вожак прыгал на одной ноге, орал, кому-то грозил кулаками. Он думал, что это подстроили ему Дети Молнии, захотевшие его наказать.
Колька подошел к вожаку, жестом приказал ему лечь на землю и раскрыть рот. Дрожа и обливаясь потом, первобытный лег, уже не надеясь подняться; сожрут его сейчас Дети Молнии - и все дела.
«Великий хирург» Спиридонов начал свою первую и последнюю в жизни операцию. Он осторожно выдернул кости из языка, но едва просунул руку поглубже, главарь чуть не откусил ее и взвыл от страха и боли. Колька зажег веточку, поднес ее ко рту пациента поближе, чтобы разглядеть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12