Мне хотелось скривить губы в озорной усмешке.
– Прекрасно, – пробормотала я. – Совершенно замечательно. Безумно заинтересована нашим разговором.
Леонид не обратил внимания на иронический тон моих слов. А я скрыла улыбку и, придавая голосу серьезность, добавила:
– Но в таком важном деле, по-моему, не следует уделять особого внимания деталям личного порядка. Если все существенное для вас ясно…
– Что вы предлагаете? – договорил за меня Леонид.
– Задержать человека, – самыми естественным тоном ответила я. – Потом поговорить с ним начистоту.
Леонид постучал карандашом по столу.
– Это было бы слишком просто и не очень дальновидно. Представьте себе, что этот субъект, – Леонид при этом показал на фото, – может быть, только и мечтает, как бы встретиться со мной и поговорить начистоту. А разговор этот пока преждевременный.
Он задумался, не обращая больше на меня никакого внимания. С моей стороны было бы бестактностью прерывать его и высказывать свое мнение. Я не смела сказать ему, что мне хочется знать все о взаимоотношениях этих людей. Становилось очевидным, что я уже не должна произносить более ни одного слова о человеке в парусиновой кепке и о тех обстоятельствах, при которых увидала его впервые. Это надо было со всей искренностью рассказать раньше. Момент упущен, и я кляла себя за наивную скрытность. Теперь, казалось мне, надо было продолжать молчать. Молчать еще упорнее и настойчивее.
Леонид посмотрел на меня.
– Скрытность хороша до поры до времени, – неожиданно выговорил он тоном, в котором я уловила мягкие нотки дружеского участия.
Я вздрогнула: Леонид совершенно точно отвечал на мои мысли.
– Искренность прекрасна всегда, – добавил он.
Я молчала. И тогда он сказал еще так:
– Но все-таки хорошо, что вы не знаете многих деталей нашей работы, планов и возможностей…
Я вскочила с табурета и воскликнула:
– Если б и знала, то смолчала бы!
Мне хотелось сказать Леониду, что я знаю гораздо больше, чем он полагает.
– Неужели вы сомневались? – вырвалось у меня.
И я укоризненно покачала головой.
Мне показалось в этот момент, что Леонид имел какие-то свои особые соображения, которыми не считал возможным делиться со мной. И мой похититель, человек в парусиновой кепке, тоже представился мне вдруг как некоторый объект эксперимента, который проводил Леонид.
Леонид посмотрел на меня снизу вверх:
– Вы сделали снимок в совершенно невероятных условиях. И этим оказали нам большую услугу.
Я решила не поддерживать разговора больше, потому что Леонид ускользнул от прямого ответа на мой вопрос.
Как скучно быть улиткой, замкнувшейся в свою скорлупу!
XXVII. Анод
К вечеру вернулся Грохотов. Он казался усталым. О чем-то переговорил короткими фразами с Леонидом и пошел к себе отдыхать.
Я помогала Оле монтировать небольшой прибор по схеме, которую дал нам Симон. Заработались до полуночи.
Вдруг рядом в кабинете, где занимался Леонид, зазвучали невидимые колокольчики. На стенном щитке перед нами вспыхнули три белые лампы. Через секунду средняя погасла, потом загорелась ярким сиреневым светом.
Сигнал тревоги!
В лабораторию вбежал Симон.
– Опять неблагополучно! – крикнул он возбужденно.
На пороге кабинета показался Леонид. Я увидела, как он торопливо выхватил из кармана револьвер, ахнула и застыла от неожиданности.
– Спокойно, друзья, – раздался властный голос Леонида. – Не торопитесь, Симон. Птичка попалась.
Симон потряс своими громадными кулаками. Его зубы скрипнули.
– Надо включить прожектор! Тогда увидим, что за птица.
– Вы правы. Надо посмотреть, в чем дело. Включайте.
Симон выскользнул из кабинета. Оля за ним. Леонид взял меня за руку:
– Идемте!
В непроглядной тьме мы остановились недалеко от крыльца лабораторного домика.
Тонкий яркий луч, как солнечный, просверлил темноту и начал быстро шарить по склонам горы. Потом остановился. Я напряженно вглядывалась, следя за лучом. Сердце мое нервно забилось. Показалось, что луч прожектора осветил лицо человека в кепке.
Прожектор погас. Я схватила Олю за руку.
– Тебе почудилось… – прошептал мне на ухо ее голос. Вероятно, я сказала вслух о том, что увидела.
Леонид вполголоса разговаривал с приблизившимся в темноте Симоном. Потом подошел Грохотов. Я могла расслышать только отдельные фразы:
– Кто-то лежит у реле…
– Пойду посмотрю…
– А если это приманка?
– Ага…
– Где наши собаки?
Послышался резкий свист Симона. Он звал собак.
– Это ты, Катод? А где Анод?
И опять свист и ответное беспокойное урчание Катода. Вторая собака пропала.
В ту ночь мы не ложились спать и с нетерпением дожидались рассвета. В темноте бесполезно было производить дальнейшие поиски.
Когда забрезжило, мы осторожно спустились по тому склону горы, откуда был дан сигнал тревоги.
Помню, по вершинам гор ползли прозрачные красноватые облака. Искрился дальний ледник. А вокруг нас лежала густая тень. Солнце как будто не хотело заглядывать сюда, за крутой склон горы. И вот мы остановились, пораженные неожиданным зрелищем.
В пасмурном полусвете увидали на каменистой площадке окровавленный труп нашего бедняжки Анода.
В плотно стиснутых, окоченевших челюстях собака держала кусок материи, по-видимому, вырванный из одежды.
Леонид показал по направлению к лесу:
– Кажется, не ошибусь в некоторых деталях происшествия. Милый наш Анод боролся там, ниже. Был смертельно ранен. Видите, кровавые следы? Но нашел в себе силы добраться сюда, чтобы дать нам знать об опасности.
Симон склонился над Анодом, разжал челюсти собаки, вынул клочок материи и протянул его Леониду. Грохотов пожал плечами:
– Что за тряпка?
Леонид развернул материю и показал нам.
– Но это же карман! – вскрикнула Оля.
– И притом вырванный из мужского пиджака, – добавил Симон.
– А внутри кармана клочок бумаги, – жестко усмехнулся Леонид.
– Что такое? – заинтересовался Грохотов.
Он посмотрел и пробурчал:
– Совершенно непонятно! Какие-то линии и зигзаги. А!.. Да ведь это более чем любопытно! Может быть, ты, Леонид, разберешь?
Леонид спрятал в карман клочок бумаги и предложил:
– Давайте похороним Анода здесь. Он был верным сторожем.
Мы принесли кирки и заступы. На холмик положили тяжелый красивый камень. Симон черной краской написал на камне одно лишь слово: «Анод».
Южное солнце ожесточенно жгло, когда мы, печальные, поднимались к себе на гору.
Вечером Оля шепнула мне новость:
– Получена радиограмма. Степан Кузьмич и я выезжаем в центр. Немедленно. Пойду укладываться. Ах, да!.. В таинственной записке был план нашей станции.
Рано утром, когда фигуры Грохотова, Оли и сопровождавшего их Луки исчезли внизу за деревьями, Леонид, как будто вскользь, сообщил мне:
– Придется преодолевать новые трудности. Не боитесь?
– Не боюсь, – ответила я. – Привыкла, и мне нравится здесь.
Леонид остро взглянул на меня:
– Будем работать не здесь.
– Где же?
– Строится пункт, откуда будут отправляться шаровые.
Период весенних гроз в Саяльском пятигорье кончился. Весенние грозы начинались, как по расписанию, ровно в половине двенадцатого дня по местному времени. Теперь же восточный ветер приносил громадные тучи по ночам. С вечера воздух густел. Становилось душно. Зарницы полыхали в горах, как пожары. А по остроконечным вершинам, ночью бегали разноцветные языки пламени. Но днем грозы прекращались.
Время за работой мчалось незаметно, без всяких происшествий.
Ежедневно Леонид и Симон подолгу разговаривали с кем-то по мощному радиотелефону.
Меня в подробности не посвящали, но я была даже довольна этим. Так было спокойнее. Правда, я знала, что постройка новой, постоянной станции где-то здесь поблизости, в горах, уже подходила к концу.
Однажды Симон сказал при мне Леониду:
– Послезавтра приступят к наружному монтажу.
– Тогда надо подумать, кто будет дежурить в большом гольдере, – отозвался Леонид.
– Где? – изумилась я.
Леонид указал пальцем на пол:
– Там, внизу.
Мне раньше и в голову не приходила мысль о подземных помещениях. Но ведь их здесь не было! Где же они? В другом месте?
Прошла приблизительно неделя.
Как-то Леонид сообщил, что я должна сопровождать его. Я так привыкла к неожиданностям, что не стала даже спрашивать, куда едем.
– Ага, – ответила я.
Мне казалось удобнее быть немногословной, как Симон.
XXVIII. Молнии в плену
Верхом на лошадях мы с Леонидом спускались в Саялы. В лесу встретилось несколько всадников, с которыми Леонид обменялся какими-то фразами.
– Ну, поехали! – весело предложил мне Леонид, кончив разговор. Мы помчались и скоро очутились в Саялах. Там пересели на машину и довольно долго кружили по хорошему, бетонированному шоссе.
– Сейчас мы будем на восточном склоне Чап-Тау, – обмолвился Леонид.
Авто остановилось. В темноте я успела рассмотреть, что стоим у подножия горы. Наверху слышались голоса и горели неясные огни. Мы вылезли из авто. Рука Леонида дотронулась до моего локтя:
– Где вы? Держитесь за меня. Не хочу зажигать фонаря…
Быстро темнело. Но я уже привыкла двигаться по территории станции в полнейшем мраке и смело сказала:
– Идемте.
При отсвете крупных звезд, выглянувших в просвет облаков, я спокойно шагала рядом с Леонидом. Невидимый шофер подошел к авто и стал пробовать мотор.
Мы прошли немного. Скрипнула дверь. По-видимому, Леонид открыл ход, который был ему отлично знаком.
– За мной… Не споткнитесь о порог. Нащупайте его ногой. Благополучно? Ну, мы, кажется, на площадке… Тогда…
Позади с легким скрипом закрылась дверь. И сейчас же ровный, приятный дневной свет поразил меня. Мы находились в красивом вестибюле. Розового мрамора стены окружали площадку, от которой вверх вела широкоступенчатая лестница. Тщетно искала я источники света. Их не было на потолке. Ни люстр, ни ламп, ни свечей. А стены словно сами излучали дневной свет…
– Что это? – могла только прошептать я.
Леонид улыбнулся. Этой улыбкой он задавал мне безмолвный вопрос.
Я всплеснула руками:
– Как замечательно!..
В тот момент мне хотелось говорить самые восторженные слова. Вероятно, лицо мое слишком ясно выразило все эти чувства, потому что Леонид сказал:
– Да, здесь хорошо… Взгляни… те!
Мы поднимались по ступеням в молчании. Леонид снял кожаную кепку, и я видела, что его волосы как будто потемнели.
Собственно говоря, продолговатый, не очень высокий вал, в котором, пройдя нижнюю площадку, мы очутились, не представлял собой на первый взгляд ничего потрясающего. Тот же приятный дневной свет озарял золотистосердоликовые стены. Вдоль них, как в музее, тянулись два ряда белоснежных мраморных столов, образуя довольно широкий проход. На столах покоились полуметровые прозрачные толстостенные колбы. Сначала они показались мне совершенно пустыми.
Леонид остановился посредине зала. Наши силуэты отражались от матовых плит, которыми был устлан пол. Леонид обвел глазами вокруг.
– Мы в помещении большого гольдера. Знаете, что называют гольдерами?
– Нет.
– Гольдер значит «хранилище», – объяснил Леонид. – В газотехнике большие сооружения, содержащие в себе какой-нибудь газ, называются газгольдерами.
– Понятно, – ответила я. – А в этих гольдерах тоже газ?
Леонид посмотрел на меня, чуть сдвинув брови.
– Нет. В колбах содержится то, что до сих пор обычно называли шаровыми молниями.
– Значит, это молниегольдеры? – сообразила я.
Леонид засмеялся:
– Хорошо сказано! Да, да…
Я склонилась над одной из этих цилиндрических колб. Но сейчас же отшатнулась.
Дневной свет в зале вдруг погас, и теперь ряды цилиндров на столах источали тонкое голубоватое сияние. В ближайшем цилиндре я ясно увидела небольшой огнистый шар, совершенно такой же, как тот, что в памятную ночь висел около меня на ветви яблони.
Шар медленно передвигался внутри цилиндра от одного края до другого, потом обратно. Он напоминал мне зверька, запертого в клетке и ищущего выхода на свободу.
Рядом, в другом цилиндре, маленький, с орех, желто-красный шарик прислонился к прозрачной стеколевой стенке и не двигался.
– Шаровые молнии? – пробормотала я. – Как же с ними…
Дальше я не могла говорить от волнения.
Незаметно для меня Леонид снова включил дневное освещение. Теперь я могла по достоинству оценить всю величественную простоту обстановки, всю торжественность геометрических линий, оттенявших изящество архитектуры.
– Этот зал я назвал большим гольдером. А вот как бы индивидуальные гольдеры – для каждой молнии. – Леонид показал на цилиндры. – Мы находимся под новой постоянной станцией. Мы получаем здесь шаровые молнии и будем использовать их. Это «склад» шаровых. Все стеколевые гольдеры, как видите, заряжены. Сегодня вам придется дежурить здесь. Не боитесь? Признаться, у меня сейчас доверенных лиц, кроме вас, нет никого…
Это было правдоподобно. Я хотела было упомянуть о других работниках института, но Леонид уже ответил, не дав мне раскрыть рта:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21