Гошка совсем потерял голову. А тут еще какой-то нахальный дошкольник со всего маху врезался в него на автомобиле.
«Ну и ну!» – только и мог подумать Гошка.
Расталкивая толпу локтями, к нему спешила, улыбаясь, мама Лены Плясули. В руках у нее было столько эскимо, что Гошка решил, что ей можно выступать в цирке жонглером.
Гошка поедал эскимо за эскимо, прокатился на карусели в ожидании начала представления, но настоящей радости почему-то не было.
Вот прозвенел звонок, все кинулись занимать свои места. И тут вдруг совсем рядом с собой он увидал свою собственную маму. Она обнимала за плечи какую-то препротивную толстую девчонку с тоненькой крысиной косичкой и огромным белым бантом. Девчонка ревела как корова, а его, Гошкина, родная мама так ласково утешала эту толстую плаксу!
Гошка как сумасшедший бросился к маме.
– Мама, мамочка! Прости меня! – закричал Гошка срывающимся голосом и вцепился в мамино платье.
Но его собственная, его родная мама подняла на него недоуменный взгляд и родным маминым голосом произнесла ужасные слова:
– Что с тобой, мальчик?
Тут к ним протиснулась мама Лены Плясули и, взяв Гошку за руку, стала извиняться перед его мамой:
– Ах, извините, пожалуйста, гражданочка! Знаете.., наши детки… Такая перегрузка в школе… Учителя совсем не понимают, что ото же дети… Мой муж и то не может решить задачки, которые им задают…
– Конечно, конечно, – сказала Гошкина мама, – и потом, может быть, он объелся мороженым.
Противная толстая плакса перестала плакать и нахально схватила его, Гошкину, маму за руку, и они удалились, а плакса несколько раз оборачивалась и показывала Гошке язык.
Нет, конечно, не могло быть никаких сомнений. Это никакой не двойник, это его собственная мама. Разве Гошка не знает ее розового платья? А родинка на левой щеке! Да при чем вообще тут платье и родинка? Разве он не узнает маминых глаз, разве он спутает с чем-нибудь мамин волшебный запах и прикосновение ее теплой руки!
А эта плакса завладела его мамой, и откуда она только взялась! Но мама, мама! Его родная мама! Как она могла не узнать его, хоть и на другой планете, хоть здесь все так перепутано!
Гошка давился соленым от слез мороженым, глаза его застилал туман, и он не видел ни своего любимого Олега Попова, ни дрессированных тигров.
Они вернулись домой снова на такси, но это не доставило Гошке ровно никакого удовольствия. Да ему и не хотелось ехать домой с этой чужой мамой и с чужим папой к этому противному злому Рексу.
В груди у Гошки все ныло, голова раскалывалась, смертельно хотелось спать, и вообще было так тошно, что хоть зареви, как та плакса, которая украла его маму.
Они приехали домой, и Гошка лег скорей спать, даже не стал пить чай, хоть к чаю и был его любимый торт «Сказка».
Мама Лены Плясули подошла к нему и пощупала лоб.
– Что с тобой, детуся? У тебя, кажется, жар? – сказала она и протянула Гошке градусник. – Измерь-ка температурку.
Но Гошка оттолкнул ее руку и грубо сказал:
– Не подходите ко мне. Я вам не «детуся» и не буду измерять «температурку».
Мама Лены Плясули всплеснула руками:
– Ах ты гадкий, гадкий мальчик! Почему ты разрываешь мне сердце такими словами и почему ты совсем, совсем чужую тетю называешь мамой, а меня, свою родную маму!..
И тут! О, какое счастье! Бабушкины часы с пастушкой пробили двенадцать часов. Комната закружилась, все заволокло густым туманом. Мама Лены Плясули исчезла, и вместо нее у постели стоял Гошка № 2. Он тронул Гошку за плечо и сказал:
– Если не хочешь здесь остаться навсегда, давай живо, у нас остается одна минута и пять секунд.
Гошка вскочил с кровати и так стремительно полез в экран телевизора, что Гошка № 2 попридержал его:
– Тише, тише, а то сломаешь передатчик.
Гошка, торопясь и весь дрожа от нетерпения, но все же стараясь быть осторожным, влез в экран, и не успел он еще вылезти в свою настоящую комнату, как услышал, что захлопнулась входная дверь и в комнату вошли мама и папа.
Гошка, чуть не перевернув телевизор, едва успел вытащить ногу из экрана и бросился к маме на шею.
– Мама, мамочка, родная моя мамочка! Ничего мне на свете не надо, только бы ты всегда была со мной!
НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА И ВЕЛИКИЙ ПИСАТЕЛЬ МАРК ТВЕН
Гошка Вовиков ужасно любит научную фантастику. И папа любит. А мама терпеть не может. Мама говорит:
– Это не литература. А папа говорит:
– Почему же это не литература? А мама говорит:
– Вообще из-за этой научной фантастики у Гошки в школе не знаю что делается. Горе одно! Папа сказал:
– Ну это, конечно, веский аргумент против научной фантастики.
А Гошка подумал: «Горе, да не одно. Мама знает одно, а на самом-то деле не одно, а два или даже три. И хочешь не хочешь, придется об этом рассказать родителям».
Вот как все было.
У Гошки не очень-то ладились отношения с преподавательницей немецкого Алисой Ивановной. Алиса Ивановна постоянно говорила, что ее предмет требует внимания, постоянной собранности и ежедневного заучивания. Все это как раз было для Гошки трудно. Сказать правду – невозможно. Особенно постоянная собранность. И вообще Алиса Ивановна так, часто повторяла «мой предмет», что Гошку просто переворачивало. Что она такого нашла в своем предмете! Почему она так обожает этот свой немецкий!
Однажды, дело как раз было па немецком, Гошка сидел под партой и читал подаренную ему недавно книжку Марка Твена. Было жутко смешно. Гошка еле сдерживался, чтоб не захохотать. И тут как раз он прочитал место, где Марк Твен говорит о немецком языке. Оказывается, Марк Твен, как и Гошка, вовсе не обожал немецкий.
Гошка не стерпел и засмеялся на весь класс. Алиса Ивановна остановила объяснение и язвительно сказала:
– Вовиков, что ты там один веселишься, да еще под партой, пыль глотаешь? Повесели и нас. Гошка вылез из-под парты и говорит:
– Я как раз хотел руку поднять. Только скажите сначала, как вы считаете: Марку Твену вообще-то можно верить?
Алиса Ивановна растерялась. Она, пожалуй, ожидала чего угодно, но только не диспута о Марке Твене, и поэтому, наверное, она так ответила:
– Ну конечно, можно. Он же великий писатель!
– А вот тогда послушайте, – сказал радостно Гошка, – что говорит великий писатель Марк Твен о вашем любимом немецком, с которым вы так носитесь. – И Гошка начал читать:
– «Она поступала совершенно как немцы: когда ей хотелось что-нибудь сказать, все равно что – ответить ли на вопрос, произнести ли проповедь, изложить ли энциклопедию или историю войн, – она непременно должна была всадить все целиком в одну-единственную фразу или умереть. Так поступает и всякий немецкий писатель. Если уж он нырнет во фразу, так вы не увидите его до тех пор, пока он не вынырнет на другой стороне Атлантического океана с глаголом во рту».
Еще дочитывая последние слова, Гошка понял, что он сделал что-то явно не то, настолько не то, что просто не знал, куда деться от стыда. Хоть сквозь землю провались! Сейчас ему было уже совсем не смешно. Прощения просить – и то не поможет. Хоть растворись в воздухе!
И тут на помощь пришла спасительная научная фантастика. Последнее время Гошка здорово натренировался на опытах по дематериализации. И вот он взял и приказал себе дематериализоваться.
Алиса Ивановна, придя в себя от первого шока, взглянула на Гошкину парту и, не подозревая о случившемся, строго сказала:
– Вовиков, сейчас же вылезай из-под парты. Я, между прочим, с тобой разговариваю. Молчание.
– Вовиков, сию же минуту вылезай из-под парты, ты слышишь?
Молчание.
Гошкин сосед по парте Шурик Шариков нырнул под парту и с восторженным ужасом закричал оттуда:
– Алиса Ивановна, а его тут нету!
Алиса Ивановна невозмутимо подошла и невозмутимо подняла крышку парты, но тут невозмутимости ее больше не хватило.
– Он пополз под партами, – сказала Алиса Ивановна и быстро стала откидывать крышки у одной парты за другой. Вовикова не было. Алиса Ивановна подошла к шкафу и неуверенно сказала:
– Вовиков, брось свои клоунские штучки и вылезай.
Молчание.
Она открыла дверцы шкафа.
Шкаф был пуст…
А Гошка стоял за дверью класса и в маленькую щелочку следил за тем, как разворачиваются события. Гошка был полон торжественной важности. Даже обида, нанесенная им Алисе Ивановне, стала забываться.
Подумать только! Такая победа! Сегодня эксперимент, над которым он столько бился, наконец закончился удачей. Силой разума, без всякой там химии, он дематериализовался.
«Ну до чего же обидно, что нельзя повторить все сначала перед Алисой Ивановной! Все становится вполовину неинтересным, когда некому смотреть. Вот если б зайти сейчас в класс и сказать: „Алиса Ивановна! Простите меня за Марка Твена, я не хотел вас обидеть, и, между прочим, я только что совершил великое открытие“. И взять и исчезнуть!»
Гошка даже застонал от восторга и так дернулся, что чуть не прищемил себе нос дверью.
«Конечно, Алиса Ивановна сначала бы не поняла, в чем дело, и начала бы: „Вовиков! Брось свои штучки!“ А я, оставаясь невидимым, ей отвечаю: „Алиса Ивановна, забудьте, пожалуйста, мои штучки, раз я совершил такое открытие – я дематериализовался!“ Представляю, что будет делаться в классе! И Алиса Ивановна, конечно, тут же моментально забудет все мелочи и оценит значение моею открытия. Оценит! Хотя она и „без ума“ от этого немецкого, но все-таки она человек понимающий. И папа оценит. А мама ни за что не поверит. Вообще мама никогда не верит ни во что „такое“. Ей надо побольше книжек читать по научной фантастике. Развивать научно-техническую мысль. А она ни за что не хочет. И еще их с папой ругает.
Говорит, забиваете голову всякой ерундой. Но зато какие она печет пироги!»
И Гошка предался мечтам, как бы сейчас переместиться в прошедшее воскресенье.
В воскресенье был мамин день рождения, и Гошка стал припоминать во всех деталях, что было упущено, чтобы уж на этот раз не оплошать.
Например, он ужасно любит яблочный мусс, а из-за того, что так наелся за ужином, мусс он даже был не в состоянии попробовать. Нет уж, на этот раз он будет умнее. Конечно, пироги с грибами и жареные цыплята тоже дело. Но все ж таки не то, что яблочный мусс. А пирог со взбитыми сливками, который бабушка специально испекла в тот день! Это особый пирог, с ним вообще ничто не может сравниться! А он съел всего лишь один кусок, притом совсем маленький. Нет уж, нетушки! Теперь он будет есть только яблочный мусс и бабушкин пирог со взбитыми сливками.
Гошка явственно чувствовал обворожительный вкус пирога со взбитыми сливками, и видел маму в красивом розовом платье, такую веселую, и папу, и бабушку, и всех гостей, и слышал веселую музыку. Видел, как мама с папой под аплодисменты всех гостей танцуют твист. Как будто это не папа с мамой, а старшеклассники на школьном вечере. Гошка просто купался в этом счастливом мире музыки, веселья, добрых улыбок, сладких пирогов и яблочного мусса – в мире полного и беспредельного счастья. Когда выскочивший из класса сосед по парте Шурик Шариков хлопнул его дверью по лбу, Гошка не сразу сообразил, па каком он свете.
Придя в себя, Гошка окликнул мчавшегося по коридору Шурика:
– Как, Шариков, здорово все получилось?
– Отлично!
– Совсем меня не видно было?
– Я то, конечно, видел, но не думай, я Алисе Ивановне ни гугу!
Слова Шурика несколько озадачили Гошку. Разве он не настолько полностью исчез, что Шурик мог его видеть? Ну ничего. Это же первый раз, и потом, Шурик соврет, дорого не возьмет. Может, он и ничуточки его не видел, просто завирает. Вот когда он отработает опыт, даже Шурик ничего не скажет. Главное – больше тренироваться! Вот сейчас он прикажет себе дематериализоваться, а материализуется в директорском кабинете. Пусть все знают, каков Гошка Вовиков! Р-раз!..
Давно известно, что Сан Саныч ничему никогда не удивляется, а тут даже он немножечко удивился.
– Вовиков, – говорит Сан Саныч, – ты почему на шкафу стоишь? Там четвертные контрольные лежат, а у тебя небось ботинки нечищеные. – Просто уж не знал, к чему придраться. – Да и потом, что-то я звонка на перемену не слышал. Почему ты не на уроке? Какой у вас урок?
– Немецкий, – едва слышно пролепетал Гошка, переступая от смущения с нот на ногу.
Триумф не получился. Было здорово неловко разговаривать с директором, особенно потому, что Гошка стоял так высоко, и Гошкины ботинки были как раз рядом с директорской головой.
И тут, как назло, в директорский кабинет вошел первый Гошкин враг – физкультурник.
– Ага, Вовиков! Так я и знал, что все это сплошное притворство! На уроке, видите ли, он через коня не может перепрыгнуть, а на шкаф вскочить он может!
– А я не вскакивал, – категорически заявил Гошка.
– Ага, не вскакивал, ври побольше. Что ж ты с неба свалился, что ли?
Но тут Сан Саныч строго посмотрел на физкультурника и говорит:
– Товарищ Бычков! Я могу засвидетельствовать, что Вовиков не врет, он действительно прямо.., э.., э… – И Сан Саныч неопределенно поводил в воздухе рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
«Ну и ну!» – только и мог подумать Гошка.
Расталкивая толпу локтями, к нему спешила, улыбаясь, мама Лены Плясули. В руках у нее было столько эскимо, что Гошка решил, что ей можно выступать в цирке жонглером.
Гошка поедал эскимо за эскимо, прокатился на карусели в ожидании начала представления, но настоящей радости почему-то не было.
Вот прозвенел звонок, все кинулись занимать свои места. И тут вдруг совсем рядом с собой он увидал свою собственную маму. Она обнимала за плечи какую-то препротивную толстую девчонку с тоненькой крысиной косичкой и огромным белым бантом. Девчонка ревела как корова, а его, Гошкина, родная мама так ласково утешала эту толстую плаксу!
Гошка как сумасшедший бросился к маме.
– Мама, мамочка! Прости меня! – закричал Гошка срывающимся голосом и вцепился в мамино платье.
Но его собственная, его родная мама подняла на него недоуменный взгляд и родным маминым голосом произнесла ужасные слова:
– Что с тобой, мальчик?
Тут к ним протиснулась мама Лены Плясули и, взяв Гошку за руку, стала извиняться перед его мамой:
– Ах, извините, пожалуйста, гражданочка! Знаете.., наши детки… Такая перегрузка в школе… Учителя совсем не понимают, что ото же дети… Мой муж и то не может решить задачки, которые им задают…
– Конечно, конечно, – сказала Гошкина мама, – и потом, может быть, он объелся мороженым.
Противная толстая плакса перестала плакать и нахально схватила его, Гошкину, маму за руку, и они удалились, а плакса несколько раз оборачивалась и показывала Гошке язык.
Нет, конечно, не могло быть никаких сомнений. Это никакой не двойник, это его собственная мама. Разве Гошка не знает ее розового платья? А родинка на левой щеке! Да при чем вообще тут платье и родинка? Разве он не узнает маминых глаз, разве он спутает с чем-нибудь мамин волшебный запах и прикосновение ее теплой руки!
А эта плакса завладела его мамой, и откуда она только взялась! Но мама, мама! Его родная мама! Как она могла не узнать его, хоть и на другой планете, хоть здесь все так перепутано!
Гошка давился соленым от слез мороженым, глаза его застилал туман, и он не видел ни своего любимого Олега Попова, ни дрессированных тигров.
Они вернулись домой снова на такси, но это не доставило Гошке ровно никакого удовольствия. Да ему и не хотелось ехать домой с этой чужой мамой и с чужим папой к этому противному злому Рексу.
В груди у Гошки все ныло, голова раскалывалась, смертельно хотелось спать, и вообще было так тошно, что хоть зареви, как та плакса, которая украла его маму.
Они приехали домой, и Гошка лег скорей спать, даже не стал пить чай, хоть к чаю и был его любимый торт «Сказка».
Мама Лены Плясули подошла к нему и пощупала лоб.
– Что с тобой, детуся? У тебя, кажется, жар? – сказала она и протянула Гошке градусник. – Измерь-ка температурку.
Но Гошка оттолкнул ее руку и грубо сказал:
– Не подходите ко мне. Я вам не «детуся» и не буду измерять «температурку».
Мама Лены Плясули всплеснула руками:
– Ах ты гадкий, гадкий мальчик! Почему ты разрываешь мне сердце такими словами и почему ты совсем, совсем чужую тетю называешь мамой, а меня, свою родную маму!..
И тут! О, какое счастье! Бабушкины часы с пастушкой пробили двенадцать часов. Комната закружилась, все заволокло густым туманом. Мама Лены Плясули исчезла, и вместо нее у постели стоял Гошка № 2. Он тронул Гошку за плечо и сказал:
– Если не хочешь здесь остаться навсегда, давай живо, у нас остается одна минута и пять секунд.
Гошка вскочил с кровати и так стремительно полез в экран телевизора, что Гошка № 2 попридержал его:
– Тише, тише, а то сломаешь передатчик.
Гошка, торопясь и весь дрожа от нетерпения, но все же стараясь быть осторожным, влез в экран, и не успел он еще вылезти в свою настоящую комнату, как услышал, что захлопнулась входная дверь и в комнату вошли мама и папа.
Гошка, чуть не перевернув телевизор, едва успел вытащить ногу из экрана и бросился к маме на шею.
– Мама, мамочка, родная моя мамочка! Ничего мне на свете не надо, только бы ты всегда была со мной!
НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА И ВЕЛИКИЙ ПИСАТЕЛЬ МАРК ТВЕН
Гошка Вовиков ужасно любит научную фантастику. И папа любит. А мама терпеть не может. Мама говорит:
– Это не литература. А папа говорит:
– Почему же это не литература? А мама говорит:
– Вообще из-за этой научной фантастики у Гошки в школе не знаю что делается. Горе одно! Папа сказал:
– Ну это, конечно, веский аргумент против научной фантастики.
А Гошка подумал: «Горе, да не одно. Мама знает одно, а на самом-то деле не одно, а два или даже три. И хочешь не хочешь, придется об этом рассказать родителям».
Вот как все было.
У Гошки не очень-то ладились отношения с преподавательницей немецкого Алисой Ивановной. Алиса Ивановна постоянно говорила, что ее предмет требует внимания, постоянной собранности и ежедневного заучивания. Все это как раз было для Гошки трудно. Сказать правду – невозможно. Особенно постоянная собранность. И вообще Алиса Ивановна так, часто повторяла «мой предмет», что Гошку просто переворачивало. Что она такого нашла в своем предмете! Почему она так обожает этот свой немецкий!
Однажды, дело как раз было па немецком, Гошка сидел под партой и читал подаренную ему недавно книжку Марка Твена. Было жутко смешно. Гошка еле сдерживался, чтоб не захохотать. И тут как раз он прочитал место, где Марк Твен говорит о немецком языке. Оказывается, Марк Твен, как и Гошка, вовсе не обожал немецкий.
Гошка не стерпел и засмеялся на весь класс. Алиса Ивановна остановила объяснение и язвительно сказала:
– Вовиков, что ты там один веселишься, да еще под партой, пыль глотаешь? Повесели и нас. Гошка вылез из-под парты и говорит:
– Я как раз хотел руку поднять. Только скажите сначала, как вы считаете: Марку Твену вообще-то можно верить?
Алиса Ивановна растерялась. Она, пожалуй, ожидала чего угодно, но только не диспута о Марке Твене, и поэтому, наверное, она так ответила:
– Ну конечно, можно. Он же великий писатель!
– А вот тогда послушайте, – сказал радостно Гошка, – что говорит великий писатель Марк Твен о вашем любимом немецком, с которым вы так носитесь. – И Гошка начал читать:
– «Она поступала совершенно как немцы: когда ей хотелось что-нибудь сказать, все равно что – ответить ли на вопрос, произнести ли проповедь, изложить ли энциклопедию или историю войн, – она непременно должна была всадить все целиком в одну-единственную фразу или умереть. Так поступает и всякий немецкий писатель. Если уж он нырнет во фразу, так вы не увидите его до тех пор, пока он не вынырнет на другой стороне Атлантического океана с глаголом во рту».
Еще дочитывая последние слова, Гошка понял, что он сделал что-то явно не то, настолько не то, что просто не знал, куда деться от стыда. Хоть сквозь землю провались! Сейчас ему было уже совсем не смешно. Прощения просить – и то не поможет. Хоть растворись в воздухе!
И тут на помощь пришла спасительная научная фантастика. Последнее время Гошка здорово натренировался на опытах по дематериализации. И вот он взял и приказал себе дематериализоваться.
Алиса Ивановна, придя в себя от первого шока, взглянула на Гошкину парту и, не подозревая о случившемся, строго сказала:
– Вовиков, сейчас же вылезай из-под парты. Я, между прочим, с тобой разговариваю. Молчание.
– Вовиков, сию же минуту вылезай из-под парты, ты слышишь?
Молчание.
Гошкин сосед по парте Шурик Шариков нырнул под парту и с восторженным ужасом закричал оттуда:
– Алиса Ивановна, а его тут нету!
Алиса Ивановна невозмутимо подошла и невозмутимо подняла крышку парты, но тут невозмутимости ее больше не хватило.
– Он пополз под партами, – сказала Алиса Ивановна и быстро стала откидывать крышки у одной парты за другой. Вовикова не было. Алиса Ивановна подошла к шкафу и неуверенно сказала:
– Вовиков, брось свои клоунские штучки и вылезай.
Молчание.
Она открыла дверцы шкафа.
Шкаф был пуст…
А Гошка стоял за дверью класса и в маленькую щелочку следил за тем, как разворачиваются события. Гошка был полон торжественной важности. Даже обида, нанесенная им Алисе Ивановне, стала забываться.
Подумать только! Такая победа! Сегодня эксперимент, над которым он столько бился, наконец закончился удачей. Силой разума, без всякой там химии, он дематериализовался.
«Ну до чего же обидно, что нельзя повторить все сначала перед Алисой Ивановной! Все становится вполовину неинтересным, когда некому смотреть. Вот если б зайти сейчас в класс и сказать: „Алиса Ивановна! Простите меня за Марка Твена, я не хотел вас обидеть, и, между прочим, я только что совершил великое открытие“. И взять и исчезнуть!»
Гошка даже застонал от восторга и так дернулся, что чуть не прищемил себе нос дверью.
«Конечно, Алиса Ивановна сначала бы не поняла, в чем дело, и начала бы: „Вовиков! Брось свои штучки!“ А я, оставаясь невидимым, ей отвечаю: „Алиса Ивановна, забудьте, пожалуйста, мои штучки, раз я совершил такое открытие – я дематериализовался!“ Представляю, что будет делаться в классе! И Алиса Ивановна, конечно, тут же моментально забудет все мелочи и оценит значение моею открытия. Оценит! Хотя она и „без ума“ от этого немецкого, но все-таки она человек понимающий. И папа оценит. А мама ни за что не поверит. Вообще мама никогда не верит ни во что „такое“. Ей надо побольше книжек читать по научной фантастике. Развивать научно-техническую мысль. А она ни за что не хочет. И еще их с папой ругает.
Говорит, забиваете голову всякой ерундой. Но зато какие она печет пироги!»
И Гошка предался мечтам, как бы сейчас переместиться в прошедшее воскресенье.
В воскресенье был мамин день рождения, и Гошка стал припоминать во всех деталях, что было упущено, чтобы уж на этот раз не оплошать.
Например, он ужасно любит яблочный мусс, а из-за того, что так наелся за ужином, мусс он даже был не в состоянии попробовать. Нет уж, на этот раз он будет умнее. Конечно, пироги с грибами и жареные цыплята тоже дело. Но все ж таки не то, что яблочный мусс. А пирог со взбитыми сливками, который бабушка специально испекла в тот день! Это особый пирог, с ним вообще ничто не может сравниться! А он съел всего лишь один кусок, притом совсем маленький. Нет уж, нетушки! Теперь он будет есть только яблочный мусс и бабушкин пирог со взбитыми сливками.
Гошка явственно чувствовал обворожительный вкус пирога со взбитыми сливками, и видел маму в красивом розовом платье, такую веселую, и папу, и бабушку, и всех гостей, и слышал веселую музыку. Видел, как мама с папой под аплодисменты всех гостей танцуют твист. Как будто это не папа с мамой, а старшеклассники на школьном вечере. Гошка просто купался в этом счастливом мире музыки, веселья, добрых улыбок, сладких пирогов и яблочного мусса – в мире полного и беспредельного счастья. Когда выскочивший из класса сосед по парте Шурик Шариков хлопнул его дверью по лбу, Гошка не сразу сообразил, па каком он свете.
Придя в себя, Гошка окликнул мчавшегося по коридору Шурика:
– Как, Шариков, здорово все получилось?
– Отлично!
– Совсем меня не видно было?
– Я то, конечно, видел, но не думай, я Алисе Ивановне ни гугу!
Слова Шурика несколько озадачили Гошку. Разве он не настолько полностью исчез, что Шурик мог его видеть? Ну ничего. Это же первый раз, и потом, Шурик соврет, дорого не возьмет. Может, он и ничуточки его не видел, просто завирает. Вот когда он отработает опыт, даже Шурик ничего не скажет. Главное – больше тренироваться! Вот сейчас он прикажет себе дематериализоваться, а материализуется в директорском кабинете. Пусть все знают, каков Гошка Вовиков! Р-раз!..
Давно известно, что Сан Саныч ничему никогда не удивляется, а тут даже он немножечко удивился.
– Вовиков, – говорит Сан Саныч, – ты почему на шкафу стоишь? Там четвертные контрольные лежат, а у тебя небось ботинки нечищеные. – Просто уж не знал, к чему придраться. – Да и потом, что-то я звонка на перемену не слышал. Почему ты не на уроке? Какой у вас урок?
– Немецкий, – едва слышно пролепетал Гошка, переступая от смущения с нот на ногу.
Триумф не получился. Было здорово неловко разговаривать с директором, особенно потому, что Гошка стоял так высоко, и Гошкины ботинки были как раз рядом с директорской головой.
И тут, как назло, в директорский кабинет вошел первый Гошкин враг – физкультурник.
– Ага, Вовиков! Так я и знал, что все это сплошное притворство! На уроке, видите ли, он через коня не может перепрыгнуть, а на шкаф вскочить он может!
– А я не вскакивал, – категорически заявил Гошка.
– Ага, не вскакивал, ври побольше. Что ж ты с неба свалился, что ли?
Но тут Сан Саныч строго посмотрел на физкультурника и говорит:
– Товарищ Бычков! Я могу засвидетельствовать, что Вовиков не врет, он действительно прямо.., э.., э… – И Сан Саныч неопределенно поводил в воздухе рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13