пишет, мол, сын и жалуется, плохо ему и нельзя ли назад. Только «назад», как известно, не всегда получается.
Алтыев допил чай и спросил:
– Хорош чаек, а? И вкус, как у христова вина, из воды превращенного. Погоди. Не спеши. Еще есть время послушать старшего. Справлялись мои лейтенанты и в доме ребенка в Байрам-Али. Был такой случай, говорят, когда из роддома туда ребенка без фамилии принесли. Неизвестная женщина, должно быть из аула пришедшая, умерла от родов, не дав ребенку ни имени, ни отчества. Вот туда и слетай: есть вечерний рейс. Времени много, Ашхабад посмотри.
В Байрам-Али Саблин сразу же поехал в дом ребенка, куда был привезен младенец еще без имени, но с будущим доктора физических наук Максима Каринцева. И старожила нашел, нынешнюю старшую сестру Русакову, вспомнившую этот эпизод.
– Случилось это весной сорок второго года, – рассказала она, – на моем дежурстве, когда к нам из родильного дома младенчика принесли. Я еще совсем девчонкой была, но с младенчиками уже обращаться умела. Милиционер сказал, что мать его при родах скончалась и ее никто не знает и за младенчиком никто не пришел. Составили, говорит, акт о передаче вам, распишитесь в приеме и завтра в загсе зарегистрируйте. А имя, отчество и фамилию вам самим придумать придется, так как мать без сознания померла и об отце ничего не сказала. Ну, стала я фамилию придумывать. Вижу, русский мальчик, не туркмен, значит, фамилию русскую надо. Подумала: Найденов от найденыша, Приемов от приемыша. Вижу, нехорошо ему всю жизнь с такой фамилией жить. А на дежурстве я книжку читала о военном летчике-герое, и звали его в книжке этой Максим Каринцев. Вот и решила: книжный – придуман, а живой пусть с такой же фамилией будет расти. А отчество по-ленински задумала: Ильич. Лучше не назовешь. Назавтра все со мной согласились, даже поблагодарили за сообразительность, да так и в загсе записали: Максим Ильич Каринцев. А на шестом году его в детдом отвезли: шибко умен стал, читать, и писать, и считать выучился не хуже взрослого.
– А вы про мать его ничего не знаете? – спросил Саблин.
– Нет. Только думаю, что не из аула она, как в роддоме решили, а приезжая, русская, и, должно быть, одинокая, из эвакуированных. Я сама из эвакуированных, но такой что-то не помню.
– Еще один вопрос у меня, – сказал Саблин. – Не помните ли вы провизора из аптеки по фамилии Мальберг? Может быть, в медпункте или тоже из эвакуированных?
– Не слыхала о таком, ни девчонкой, ни в наше время.
Саблин простился, поблагодарил за помощь и, обойдя глиняный высокий дувал, побрел по центральной улице в городскую милицию. Начальника управления майора Мухтарова он нашел в крохотном садике за дощатым столом, на котором едва помещались две половинки огромнейшего розового арбуза. Невысокое широколистное дерево, склонившееся над ним, едва давало тень этому запыленному уличному оазису.
– Согласен, – в ответ на кивок Саблина сказал майор, – пыли много, машин много, тени мало, а сахарный арбуз один. Садись, капитан, приобщайся к арбузу, пока он не истек кровью в моем животе. Не благодари.
Саблин, доев кусок арбуза, спросил:
– С вами полковник Алтыев из Ашхабада не говорил?
– О провизоре Мальберге? Очень много и очень долго. Только напрасно. Не было в Байрам-Али аптекаря Мальберга. Я все справки навел, всех старожилов созвал, и все одинаково сказали: нет! Всех эвакуированных по спискам тоже проверил: нет! Доедай арбуз и на самолет успеешь, в Ашхабад слетаешь, поклон Алтыеву передашь.
Глава семнадцатая
В час ночи на квартире у Паршина зазвенел телефон. Паршин взял трубку и услышал знакомый голос:
– После двух часов ночи у вас в доме все гасят свет. Меня это устраивает. Буду у вас в два тридцать.
Ровно в два тридцать еле слышно прожурчал звонок в передней. Хэммет вошел, аккуратно закрыв за собой дверь, огляделся. Собственно, разглядывать было нечего: пустая прихожая, вешалка о трех крючках на стене, счетчик электрический, лампочка без абажура. То ли бедность, то ли аскетизм.
– Здравствуйте, Паршин. Мне вам представляться незачем, – сказал Хэммет. – Иностранный дипломат, и с вас хватит.
Паршин, мягко ступая тапочками, принес коньяк и кофе. Помолчали, потом Хэммет продолжил:
– Вам тоже представляться не надо, товарищ Паршин. Все ваши превращения нам известны. Одесский полицай и гестаповский осведомитель Евсей Лобуда, заброшенный в конце войны в СССР, окончивший абверовскую школу агент Юркий, самодеятельный бандит-налетчик Чернушин, и вновь агент иностранной разведки Серафим Петрович Паршин. Биография сочная и надежная. Что скажете?
– Я свою биографию знаю. К делу.
– Ваша деловитость меня радует. Итак, какие настроения в группе Каринцева? Сколько опытов проведено и какие успехи?
– Три опыта. Настроения в группе, я бы сказал, развеселые. Боголепов подписал еще ассигнование лаборатории на сумму в пятьдесят тысяч рублей.
– На какие материалы?
– Неизвестно. Меня Каринцев запросто выгнал из лаборатории. С этакой насмешливой улыбочкой: не суйте нос не в свое дело, отчитываться будем потом. У нас, мол, своя бухгалтерия. Видимо, успехи есть.
– Пытались расспрашивать?
– Пытался. Молчат, сукины дети, как коммунисты на допросах. Им бы гвоздики под ногти, проговорились бы!
Хэммет презрительно усмехнулся:
– Это вы без гвоздиков на Лубянке проговоритесь. Поэтому слушайте Каринцева. Вы не финансовый хозяин института. Значит, поищем для вас другую роль. Скажем, связного. Тут главное – избежать слежки. Выследят – провалитесь. И чем дольше вы прослужите бухгалтером, тем дальше вы будете от лубянских ищеек. Никакой самодеятельности. Тихий, незаметный, нелюбопытный, неразговорчивый – вот ваш облик, его и носите. Только никогда не забывайте оглянуться вовремя и поймать на лету нужное слово. Вот так и будем работать. Понятно?
Паршин слушал, а думал о своем. Он считал, и не без оснований, что за ним следят, но не знал почему, на чем он «сгорел», и боялся сказать об этом иностранному дипломату – чужому человеку, холодному. Он надеялся на свой опыт преследуемого хищника и был убежден, что сумеет запутать след, когда приблизится погоня.
– Вы любите лошадей? – вдруг спросил Хэммет.
– Лошадей? – недоуменно переспросил Паршин. – Вообще-то я к ним равнодушен.
– Придется полюбить. Будете ездить на бега и делать ставки, если понравится. Когда-то, вероятно, вы были везучим картежником. Вот и осваивайте новый опыт. Тем более, как я знаю, вы туда не впервые пойдете, друг Колоскова. Так? Да вы не бледнейте, не бледнейте. Не найдут, уверен: вы – мужчина во всем везучий. А задание таково. Через три дня после очередного опыта Каринцева подойдете на бегах к кассе Зои Фрязиной – она в членской работает – и возьмете от нее запечатанный конверт. Не вздумайте вскрывать его – это письмо не для вас, а для меня. И ждите моего звонка об условиях автомобильной прогулки. Тогда и передадите. Как в первый раз, помните?
* * *
Гриднев и Корецкий уже второй час обсуждали поездку Саблина. А тот слушал, поддакивая и комментируя лишь тогда, когда его комментарий требовался. Корецкий с его привычкой вмешиваться в любой разговор, его интересующий, даже завидовал этой выдержке Саблина, столь необходимой для следователя. А ведь они все трое были и следователями, и экспертами, и просто сыщиками, несмотря на разницу званий, возраста и характеров. Но только Саблин, младший из них, умел слушать, как настройщик роялей.
– Ну а теперь повторим все, что мы имеем. Твое слово, Корецкий. А мы с Саблиным будем вмешиваться.
– Шантаж Хэммета провокационен, – начал Корецкий. – Абверовского разведчика Мальберга ни до войны, ни в годы войны в Туркмении не было. Не было и провизора Мальберга в аптеках Ашхабада и Байрам-Али. Не существует в природе и школьной подруги матери Максима, так как не установлена ни личность матери, ни школа, где она училась. Провокация Хэммета разоблачена и документально: двойным следствием полковника Алтыева из госбезопасности и начальника городской милиции в Байрам-Али майора Карли Мухтарова.
Гриднев задумался: все это он уже знал. Корецкий только подытожил эпопею Каринцева. Максим уже полностью очищен от грязи, если ЦРУ выльет ее на страницы какого-нибудь шпрингеровского журнальчика. В сущности, дело, начатое контрразведкой, подходит к концу. Завтра в беговой день Зоя Фрязина получит конверт с формулами от Максима Каринцева. В воскресенье следующий беговой день, когда Паршин получит этот конверт от Зои. Пока это – только предположение. Гриднев знает о ночном визите Хэммета к Паршину от лейтенанта Ермоленко, но о сути разговора только догадывается. Возможна и прямая связь Хэммета через Зою. Но Максим говорил о третьем лице. Мы уже знаем о нем и понимаем, для чего понадобился Хэммету этот ночной визит. Труднее угадать день и час передачи. Максим тотчас же сообщит о своей встрече с Зоей. Значит, необходимо круглосуточное наблюдение за Фрязиной, Паршиным и Хэмметом. Может быть, операция будет закончена в день и час совместной автомобильной встречи, как это уже проводилось цеэрушником и бухгалтером? И нелегко будет их взять после того, как конверт попадет в карман Хэммета. Собственно, взять – дело техники. Как, впрочем, и уличить. Четкое наблюдение, съемка автовстречи длиннофокусной оптикой и – арест с поличным. Надо решить: кто, где, когда, с кем.
Решили через два часа – план был выработан, и роли размечены.
* * *
Максим подошел к кассе Зои с аккуратным конвертом в руке. Он уже знал, что Зоя куплена Хэмметом, но сдержать невольного чувства жалости все же не мог.
– Передайте дальше, Зоенька, – сказал он, протягивая конверт.
Мелькнувший страх в глазах Зои сменило недоумение. Видимо, не сказал ей Дин, что главной скрипкой в хэмметовском концерте будет чистенький в ее глазах Максим Каринцев. Пусть, мол, полюбуется, как покупаются в Советском Союзе таланты. Что ж, подумал Максим, придется сейчас играть эту роль.
– Кому? – спросила Зоя.
– Вы отлично знаете кому, – ответил он с наигранной наглостью.
– Значит, и вас купили? – уже не испуг – насмешка звучала в ее голосе.
– Кто же откажется от десяти миллионов, Зоенька? У нас в Советском Союзе таких денег не платят.
Невольная жалость в сердце Максима, с какой он подходил к кассе, уже исчезла. Исчезла и насмешечка Зои.
– И столько миллионов за одно открытие? – шепот ее был неконспиративно громок.
– А что вы думаете? – продолжал играть роль подпольного миллионера Максим. – За следующее возьмем еще столько же.
– И не боитесь?
– А вы?
– Выхода не было, – она оглянулась кругом, не подслушивают ли их у кассы, и придвинулась на локтях к окошечку. – Дин уже давал мне кое-какие поручения. Я сдуру выполняла их, и теперь он говорит, что за одно это мне меньше трех лет не дадут. Так не все ли равно, три или пять. Я ведь только ваши конвертики передаю, сидя в кассе.
– На языке контрразведки это называется связью, – сказал Максим и тут же подумал, что даже из жалости пугать Зою не следует. Одно неосторожное слово, и он может сорвать операцию. И добавил: – А связь у Хэммета отлично налажена. Сойдет благополучно, уверен.
* * *
Встреча Каринцева с Фрязиной была зафиксирована наблюдением. А еще через полчаса Максим сообщил о ней Гридневу.
– Передал конверт, Александр Романович. Взяла без трепета. Только удивилась, что передатчик – я. Значит, Хэммет не сообщил ей об этом.
– У них своя конспирация, Максим Ильич. Разговаривали?
– Немножко. Все-таки жаль девчонку: ни за что пропадает.
– Не будьте сентиментальным, Максим Ильич. Знала, на что шла.
– Может, принудили?
– Следствие выяснит. Себя не выдали?
– Уверен.
– Держите связь, если произойдет что-то непредвиденное.
Ничего непредвиденного произойти не могло. Круглосуточное наблюдение за участниками операции «Формулы» – так ее обозначили – продолжалось. Наблюдатели точно и скрупулезно «вели» своих подопечных.
– …Вышел Паршин. Проходит мимо линии стоящих у тротуара машин. Разглядывает внимательно почему-то черные «Волги». На мою белую внимания не обратил. Видимо, подозревает слежку. Буду держаться подальше. Купил папирос. Возвращается в институт…
– …Говорит Хомутов. Хэммет идет пешком из американского посольства вниз по улице Чайковского. Следую за ним… Сворачивает на проспект Калинина. Никаких встреч. Позвоню позже…
Еще звонок.
– …Звонит Ермоленко. Фрязина только что села на свой автобус, на котором обычно возвращается домой. Поеду за ним до ее дома…
И еще звонок.
– …Опять Хомутов. Хэммет задержался в гастрономе. Проследил за ним в магазине. Ни с кем не беседовал. В отделе вин купил вермут и бутылку сибирской. У выхода поцеловал руку киноактрисе Верестовой. О чем-то пошептались. Вышел на улицу, взял такси. Следую за ним…
Круглосуточное наблюдение работало, как часы. Ни один шаг наблюдаемых не оставался без внимания.
Глава восемнадцатая
Гриднев в воскресенье сменил на дежурстве Корецкого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Алтыев допил чай и спросил:
– Хорош чаек, а? И вкус, как у христова вина, из воды превращенного. Погоди. Не спеши. Еще есть время послушать старшего. Справлялись мои лейтенанты и в доме ребенка в Байрам-Али. Был такой случай, говорят, когда из роддома туда ребенка без фамилии принесли. Неизвестная женщина, должно быть из аула пришедшая, умерла от родов, не дав ребенку ни имени, ни отчества. Вот туда и слетай: есть вечерний рейс. Времени много, Ашхабад посмотри.
В Байрам-Али Саблин сразу же поехал в дом ребенка, куда был привезен младенец еще без имени, но с будущим доктора физических наук Максима Каринцева. И старожила нашел, нынешнюю старшую сестру Русакову, вспомнившую этот эпизод.
– Случилось это весной сорок второго года, – рассказала она, – на моем дежурстве, когда к нам из родильного дома младенчика принесли. Я еще совсем девчонкой была, но с младенчиками уже обращаться умела. Милиционер сказал, что мать его при родах скончалась и ее никто не знает и за младенчиком никто не пришел. Составили, говорит, акт о передаче вам, распишитесь в приеме и завтра в загсе зарегистрируйте. А имя, отчество и фамилию вам самим придумать придется, так как мать без сознания померла и об отце ничего не сказала. Ну, стала я фамилию придумывать. Вижу, русский мальчик, не туркмен, значит, фамилию русскую надо. Подумала: Найденов от найденыша, Приемов от приемыша. Вижу, нехорошо ему всю жизнь с такой фамилией жить. А на дежурстве я книжку читала о военном летчике-герое, и звали его в книжке этой Максим Каринцев. Вот и решила: книжный – придуман, а живой пусть с такой же фамилией будет расти. А отчество по-ленински задумала: Ильич. Лучше не назовешь. Назавтра все со мной согласились, даже поблагодарили за сообразительность, да так и в загсе записали: Максим Ильич Каринцев. А на шестом году его в детдом отвезли: шибко умен стал, читать, и писать, и считать выучился не хуже взрослого.
– А вы про мать его ничего не знаете? – спросил Саблин.
– Нет. Только думаю, что не из аула она, как в роддоме решили, а приезжая, русская, и, должно быть, одинокая, из эвакуированных. Я сама из эвакуированных, но такой что-то не помню.
– Еще один вопрос у меня, – сказал Саблин. – Не помните ли вы провизора из аптеки по фамилии Мальберг? Может быть, в медпункте или тоже из эвакуированных?
– Не слыхала о таком, ни девчонкой, ни в наше время.
Саблин простился, поблагодарил за помощь и, обойдя глиняный высокий дувал, побрел по центральной улице в городскую милицию. Начальника управления майора Мухтарова он нашел в крохотном садике за дощатым столом, на котором едва помещались две половинки огромнейшего розового арбуза. Невысокое широколистное дерево, склонившееся над ним, едва давало тень этому запыленному уличному оазису.
– Согласен, – в ответ на кивок Саблина сказал майор, – пыли много, машин много, тени мало, а сахарный арбуз один. Садись, капитан, приобщайся к арбузу, пока он не истек кровью в моем животе. Не благодари.
Саблин, доев кусок арбуза, спросил:
– С вами полковник Алтыев из Ашхабада не говорил?
– О провизоре Мальберге? Очень много и очень долго. Только напрасно. Не было в Байрам-Али аптекаря Мальберга. Я все справки навел, всех старожилов созвал, и все одинаково сказали: нет! Всех эвакуированных по спискам тоже проверил: нет! Доедай арбуз и на самолет успеешь, в Ашхабад слетаешь, поклон Алтыеву передашь.
Глава семнадцатая
В час ночи на квартире у Паршина зазвенел телефон. Паршин взял трубку и услышал знакомый голос:
– После двух часов ночи у вас в доме все гасят свет. Меня это устраивает. Буду у вас в два тридцать.
Ровно в два тридцать еле слышно прожурчал звонок в передней. Хэммет вошел, аккуратно закрыв за собой дверь, огляделся. Собственно, разглядывать было нечего: пустая прихожая, вешалка о трех крючках на стене, счетчик электрический, лампочка без абажура. То ли бедность, то ли аскетизм.
– Здравствуйте, Паршин. Мне вам представляться незачем, – сказал Хэммет. – Иностранный дипломат, и с вас хватит.
Паршин, мягко ступая тапочками, принес коньяк и кофе. Помолчали, потом Хэммет продолжил:
– Вам тоже представляться не надо, товарищ Паршин. Все ваши превращения нам известны. Одесский полицай и гестаповский осведомитель Евсей Лобуда, заброшенный в конце войны в СССР, окончивший абверовскую школу агент Юркий, самодеятельный бандит-налетчик Чернушин, и вновь агент иностранной разведки Серафим Петрович Паршин. Биография сочная и надежная. Что скажете?
– Я свою биографию знаю. К делу.
– Ваша деловитость меня радует. Итак, какие настроения в группе Каринцева? Сколько опытов проведено и какие успехи?
– Три опыта. Настроения в группе, я бы сказал, развеселые. Боголепов подписал еще ассигнование лаборатории на сумму в пятьдесят тысяч рублей.
– На какие материалы?
– Неизвестно. Меня Каринцев запросто выгнал из лаборатории. С этакой насмешливой улыбочкой: не суйте нос не в свое дело, отчитываться будем потом. У нас, мол, своя бухгалтерия. Видимо, успехи есть.
– Пытались расспрашивать?
– Пытался. Молчат, сукины дети, как коммунисты на допросах. Им бы гвоздики под ногти, проговорились бы!
Хэммет презрительно усмехнулся:
– Это вы без гвоздиков на Лубянке проговоритесь. Поэтому слушайте Каринцева. Вы не финансовый хозяин института. Значит, поищем для вас другую роль. Скажем, связного. Тут главное – избежать слежки. Выследят – провалитесь. И чем дольше вы прослужите бухгалтером, тем дальше вы будете от лубянских ищеек. Никакой самодеятельности. Тихий, незаметный, нелюбопытный, неразговорчивый – вот ваш облик, его и носите. Только никогда не забывайте оглянуться вовремя и поймать на лету нужное слово. Вот так и будем работать. Понятно?
Паршин слушал, а думал о своем. Он считал, и не без оснований, что за ним следят, но не знал почему, на чем он «сгорел», и боялся сказать об этом иностранному дипломату – чужому человеку, холодному. Он надеялся на свой опыт преследуемого хищника и был убежден, что сумеет запутать след, когда приблизится погоня.
– Вы любите лошадей? – вдруг спросил Хэммет.
– Лошадей? – недоуменно переспросил Паршин. – Вообще-то я к ним равнодушен.
– Придется полюбить. Будете ездить на бега и делать ставки, если понравится. Когда-то, вероятно, вы были везучим картежником. Вот и осваивайте новый опыт. Тем более, как я знаю, вы туда не впервые пойдете, друг Колоскова. Так? Да вы не бледнейте, не бледнейте. Не найдут, уверен: вы – мужчина во всем везучий. А задание таково. Через три дня после очередного опыта Каринцева подойдете на бегах к кассе Зои Фрязиной – она в членской работает – и возьмете от нее запечатанный конверт. Не вздумайте вскрывать его – это письмо не для вас, а для меня. И ждите моего звонка об условиях автомобильной прогулки. Тогда и передадите. Как в первый раз, помните?
* * *
Гриднев и Корецкий уже второй час обсуждали поездку Саблина. А тот слушал, поддакивая и комментируя лишь тогда, когда его комментарий требовался. Корецкий с его привычкой вмешиваться в любой разговор, его интересующий, даже завидовал этой выдержке Саблина, столь необходимой для следователя. А ведь они все трое были и следователями, и экспертами, и просто сыщиками, несмотря на разницу званий, возраста и характеров. Но только Саблин, младший из них, умел слушать, как настройщик роялей.
– Ну а теперь повторим все, что мы имеем. Твое слово, Корецкий. А мы с Саблиным будем вмешиваться.
– Шантаж Хэммета провокационен, – начал Корецкий. – Абверовского разведчика Мальберга ни до войны, ни в годы войны в Туркмении не было. Не было и провизора Мальберга в аптеках Ашхабада и Байрам-Али. Не существует в природе и школьной подруги матери Максима, так как не установлена ни личность матери, ни школа, где она училась. Провокация Хэммета разоблачена и документально: двойным следствием полковника Алтыева из госбезопасности и начальника городской милиции в Байрам-Али майора Карли Мухтарова.
Гриднев задумался: все это он уже знал. Корецкий только подытожил эпопею Каринцева. Максим уже полностью очищен от грязи, если ЦРУ выльет ее на страницы какого-нибудь шпрингеровского журнальчика. В сущности, дело, начатое контрразведкой, подходит к концу. Завтра в беговой день Зоя Фрязина получит конверт с формулами от Максима Каринцева. В воскресенье следующий беговой день, когда Паршин получит этот конверт от Зои. Пока это – только предположение. Гриднев знает о ночном визите Хэммета к Паршину от лейтенанта Ермоленко, но о сути разговора только догадывается. Возможна и прямая связь Хэммета через Зою. Но Максим говорил о третьем лице. Мы уже знаем о нем и понимаем, для чего понадобился Хэммету этот ночной визит. Труднее угадать день и час передачи. Максим тотчас же сообщит о своей встрече с Зоей. Значит, необходимо круглосуточное наблюдение за Фрязиной, Паршиным и Хэмметом. Может быть, операция будет закончена в день и час совместной автомобильной встречи, как это уже проводилось цеэрушником и бухгалтером? И нелегко будет их взять после того, как конверт попадет в карман Хэммета. Собственно, взять – дело техники. Как, впрочем, и уличить. Четкое наблюдение, съемка автовстречи длиннофокусной оптикой и – арест с поличным. Надо решить: кто, где, когда, с кем.
Решили через два часа – план был выработан, и роли размечены.
* * *
Максим подошел к кассе Зои с аккуратным конвертом в руке. Он уже знал, что Зоя куплена Хэмметом, но сдержать невольного чувства жалости все же не мог.
– Передайте дальше, Зоенька, – сказал он, протягивая конверт.
Мелькнувший страх в глазах Зои сменило недоумение. Видимо, не сказал ей Дин, что главной скрипкой в хэмметовском концерте будет чистенький в ее глазах Максим Каринцев. Пусть, мол, полюбуется, как покупаются в Советском Союзе таланты. Что ж, подумал Максим, придется сейчас играть эту роль.
– Кому? – спросила Зоя.
– Вы отлично знаете кому, – ответил он с наигранной наглостью.
– Значит, и вас купили? – уже не испуг – насмешка звучала в ее голосе.
– Кто же откажется от десяти миллионов, Зоенька? У нас в Советском Союзе таких денег не платят.
Невольная жалость в сердце Максима, с какой он подходил к кассе, уже исчезла. Исчезла и насмешечка Зои.
– И столько миллионов за одно открытие? – шепот ее был неконспиративно громок.
– А что вы думаете? – продолжал играть роль подпольного миллионера Максим. – За следующее возьмем еще столько же.
– И не боитесь?
– А вы?
– Выхода не было, – она оглянулась кругом, не подслушивают ли их у кассы, и придвинулась на локтях к окошечку. – Дин уже давал мне кое-какие поручения. Я сдуру выполняла их, и теперь он говорит, что за одно это мне меньше трех лет не дадут. Так не все ли равно, три или пять. Я ведь только ваши конвертики передаю, сидя в кассе.
– На языке контрразведки это называется связью, – сказал Максим и тут же подумал, что даже из жалости пугать Зою не следует. Одно неосторожное слово, и он может сорвать операцию. И добавил: – А связь у Хэммета отлично налажена. Сойдет благополучно, уверен.
* * *
Встреча Каринцева с Фрязиной была зафиксирована наблюдением. А еще через полчаса Максим сообщил о ней Гридневу.
– Передал конверт, Александр Романович. Взяла без трепета. Только удивилась, что передатчик – я. Значит, Хэммет не сообщил ей об этом.
– У них своя конспирация, Максим Ильич. Разговаривали?
– Немножко. Все-таки жаль девчонку: ни за что пропадает.
– Не будьте сентиментальным, Максим Ильич. Знала, на что шла.
– Может, принудили?
– Следствие выяснит. Себя не выдали?
– Уверен.
– Держите связь, если произойдет что-то непредвиденное.
Ничего непредвиденного произойти не могло. Круглосуточное наблюдение за участниками операции «Формулы» – так ее обозначили – продолжалось. Наблюдатели точно и скрупулезно «вели» своих подопечных.
– …Вышел Паршин. Проходит мимо линии стоящих у тротуара машин. Разглядывает внимательно почему-то черные «Волги». На мою белую внимания не обратил. Видимо, подозревает слежку. Буду держаться подальше. Купил папирос. Возвращается в институт…
– …Говорит Хомутов. Хэммет идет пешком из американского посольства вниз по улице Чайковского. Следую за ним… Сворачивает на проспект Калинина. Никаких встреч. Позвоню позже…
Еще звонок.
– …Звонит Ермоленко. Фрязина только что села на свой автобус, на котором обычно возвращается домой. Поеду за ним до ее дома…
И еще звонок.
– …Опять Хомутов. Хэммет задержался в гастрономе. Проследил за ним в магазине. Ни с кем не беседовал. В отделе вин купил вермут и бутылку сибирской. У выхода поцеловал руку киноактрисе Верестовой. О чем-то пошептались. Вышел на улицу, взял такси. Следую за ним…
Круглосуточное наблюдение работало, как часы. Ни один шаг наблюдаемых не оставался без внимания.
Глава восемнадцатая
Гриднев в воскресенье сменил на дежурстве Корецкого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16