Действительно, собаки шарахались от Лео как от привидения, суки его не привечали, как, впрочем, и он их, кобели не устраивали с ним свар. Пришлось собачью площадку обходить стороной.
Вот так мы и жили.
7
В сентябре я взяла законный отпуск. Мы с Ликой и Лео собирались ехать на юг, к морю. Я заказала купе в спальном вагоне, чтобы не было претензий по поводу собаки. Но у Лики что-то не сложилось на работе, она поехать не смогла.
И вот, мы с Лео вдвоем ехали на юг. Я не стала сдавать Ликин билет, конечно, пришлось приплатить проводнице, чтобы она никого не подселила, зато купе осталось в нашем распоряжении, а проводница почти полюбила Лео.
У кого есть собака, те знают, какой это благодарный слушатель. Можно рассказать абсолютно все, не таясь, не пытаясь выглядеть лучше, не маскируя оправданиями истинные мотивы своих поступков. Понимание и преданность в глазах собаки утешает и успокаивает раненную душу.
Рассказывая о своем любимом, я почти всегда начинала плакать. Тогда Лео подходил, клал голову мне на колени или начинал слизывать слезы с моих щек.
Поездка на юг навела меня на грустные мысли. Прошлым летом у нас с любимым путешествие к морю не получилось, в перерывах между постелью и постелью мы не успевали доехать до вокзала, чтобы купить билеты, а потом... "Потом" у нас не было.
У меня опять неудержимо полились слезы. Лео сидел передо мной и с печалью во взоре смотрел на меня. Мне почему-то стало еще хуже, и я пролепетала сквозь слезы: "Лео, ты – мой самый любимый пес, но лучше бы вместо тебя был он".
Случившееся дальше, было настолько неожиданным, что у меня мгновенно высохли слезы, и я почувствовала себя виноватой. Если бы у меня было все в порядке с головой, я могла бы менее серьезно отнестись к ситуации, но, надо сказать, Лео тоже повел себя не совсем по-собачьи.
Услышав мои слова, он отпрянул от меня, завертелся по купе, стараясь не встречаться со мной взглядом. Сначала забрался под диванчик, однако, через пару минут выбрался, решительно потеснил меня, уселся у окна и уставился на проносящиеся мимо пейзажи.
Это произошло в полдень. Наступили вечерние сумерки, недвижимый, как каменное изваяние, Лео оставался у окна. Я несколько раз пыталась расшевелить его, но он косил на меня глазом и рокотал нутром, показывая клыки. Не думаю, что он мог укусить меня, но проверять я не собиралась.
Я не стала зажигать свет, и мы сидели в темноте, Лео превратился в глыбу мрака.
Наконец я сказала скорее для себя, чем для собаки:
– Лео, когда-то ты сбежал от меня, мы не были еще друзьями, но я простила тебя и приняла обратно, хотя у меня не было уверенности, что это больше не повторится. Прости и ты меня, ведь мы с тобой – друзья. Ты ведь знаешь, мое недавнее прошлое все еще властно надо мной. На самом деле, я не хотела от тебя избавляться. И обещаю тебе, что я постараюсь перестать жалеть себя, и буду жить сегодняшним днем.
Я легонько хлопнула пса по спине. Он слушал меня, не шелохнувшись, но мое прикосновение словно вывело его из ступора. Он повернулся ко мне и прижался всем телом, его трясло мелкой дрожью.
8
К вечеру следующего дня мы вышли на розовую от последних лучей солнца станционную площадь почти на самом берегу моря. Хотя этот пятачок, разделенный пополам приморским шоссе, трудно было назвать площадью, местные жители считали именно так. Я привыкла к этому, побывав здесь дважды в прежние времена.
Прямо там же, на площади, я нашла тетку, которая сдавала времянку на одну койку. Она не возражала, чтобы была собака, оказалось, что мазанка окружена палисадником с забором.
Домик, скорее сарайчик, оказался крошечным, примерно два метра на два с половиной. Малюсенькое окошко – напротив двери, под ним стол чуть больше шахматной доски, справа кровать, слева от окна – пустой угол, слева от двери – эмалированный тазик на табурете, гвозди в свободной стене, на гвоздях пара плечиков. Однако, все свеженькое и чистенькое. Зная немного местных жителей, я предположила, что после прежних квартирантов заново побелили стены, сменили на кровати тюфяк, набитый травой, просушили подушки, ну и конечно, положили свежее белье и одеяло. Стол и табурет, окна, двери и пол покрасят следующей весной, перед новым курортным сезоном.
Мне все понравилось, а хозяйка сказала, что у нее на летней кухне стоит холодильник, и я могу им пользоваться, ну и спрашивать, если еще чего-нибудь нужно. Я с разу же воспользовалась этим, попросив подстилку для собаки, и получила старое дранненькое, но чистое одеяло. Лео подстилка тоже устроила, и он примостился в свободном уголке у окна, пока я раскладывала вещи и обустраивалась.
Мы еще успели сходить искупаться. Когда я входила в воду, солнце как раз собиралось исчезнуть за горизонтом. И море и небо были одинакового бронзового цвета, только море рябило тенями мелких волн, а небо подсвечивали золотистые росчерки облаков. Вот солнце подмигнуло в последний раз, и сразу же наступили фиолетовые сумерки. Только теперь я окончательно поняла, что мы приехали, что мы у моря.
Оказалось, что Лео очень любит купаться, я с трудом выманила его из воды. Наша хибарка была в пяти минутах от моря. Мы вернулись еще до наступления полной темноты. Перекусили, тем, что осталось из припасов, и легли спать.
Утром начиналась наша дикарская жизнь.
9
Я не придумывала специально распорядок, но так получилось, что дни наши протекали одинаково. Лео просыпался рано и будил меня. Мы шли к морю, быстро купались, там я просыпалась окончательно.
Потом я принимала душ и приводила себя в порядок, выливала пару ведер на Лео, что бы его шуба не слипалась от морской воды. После шли в кафешку у приморского шоссе, где мы завтракали, обедали и ужинали, добавляя к кафешному меню зелень, фрукты с рынка и обрезки мяса для Лео с кухни того же кафе. Опять возвращались к морю, купались и валялись на песке, оба в тенечке, поскольку я никогда не была любительницей жариться на солнце, а Лео с его шубой было жарко и в тени. Именно поэтому еще до наступления раскаленного полудня, мы уходили в наш домик и устраивали себе сиесту, почти до захода солнца. Я спала или читала, Лео просто маялся от жары и безделья. Перед закатом мы снова шли на пляж.
Через несколько дней я познакомилась с компанией из трех молодых мужчин и двух девушек, меня, видимо, приняли в качестве третьей девушки, но я все еще была не способна на тяжелый флирт, да и легкий флирт у меня получался неубедительно. Однако, компания не распалась, мы продолжали вместе проводить время.
На пляже по утрам играли в преферанс по маленькой, ну совсем по маленькой, проигравшему было не обидно поставить бутылочку вина за ужином. Ужин обычно затягивался почти до полуночи. Мы с удовольствием сидели на веранде нашего кафе, где можно было и потанцевать. Болтали, рассказывали анекдоты. Смотрели на машины, проезжающие по приморскому шоссе, на проходящие поезда с ярко освещенными окнами, на новых отдыхающих, сходящих с перрона на площадь. Иногда ходили купаться ночью, Лео ночные купания радовали безмерно.
Сергей – мужчина, оставшийся без пары, – продолжал ухаживать за мной, я не придавала этому значения, хотя, конечно, внимание было приятно. Он не был навязчивым, я чувствовала себя уютно, и Лео не нервничал.
Мы все оказались москвичами, и, не дожидаясь окончания отпуска, уже обменялись адресами и телефонами, собираясь продолжить знакомство и роспись пули в Москве.
Отпуск подходил к концу. У меня оставалось три дня, а ребята уезжали на следующий день.
Перед отъездом, мы устроили отходную, в последний раз все вместе сидели на веранде кафе.
Сергей наклонился ко мне, чтобы его слышала только я.
– Соня, ты пережила, какое-то несчастье... – Я довольно резко прервала его.
– Сергей не надо, ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Но...
– Я пережила счастье, оно умерло, а я жива. Все, Сережа, это – все, что я могу тебе сказать.
– Я люблю тебя, выходи за меня замуж.
– Что, прямо вот так? – Спазм перехватил мне горло. Я с трудом вытолкнула из себя слова. – Не заставляй меня грубить.
– Но я тебя ничем не обидел, я...
– Ты не спросил меня, нужно ли мне что-нибудь, но сказал достаточно, чтобы иная простушка растаяла и скрепила твое предложение руки и сердца на песке пляжа, лежа на спине и раздвинув ноги, не дожидаясь, пока ты женишься.
– Ты хочешь обидеть меня и отвязаться. Но ведь мы еще встретимся в Москве. Я терпелив, подожду, пока тебе начнет не хватать общества нынешнего партнера. – Он похлопал Лео по макушке. Пес молниеносно схватил его руку. Я хотела уже вмешаться, но Сергей махнул мне свободной рукой и почесал Лео за ухом. – Не надо, пес, я хотел расшевелить твою хозяйку, а не рассердить тебя.
Лео отпустил его, а я нервно расхохоталась. Меня всю трясло, чтобы он не заметил этого, я вцепилось в ножку бокала. Мне нравился Сергей, он не обнаруживал неприятных недостатков и не был мне противен, и было обидно – во мне все молчало.
Это было полное бесчувствие. Нужно было что-то сказать, чтобы не заплакать и подавить подступающую истерику.
– Да, Лео – прекрасный партнер. Он предан мне, не слишком требователен. У нас честный обмен, каждый дает, что может, и принимает все с благодарностью.
– Но у тебя не будет детей, и близкого человека, который пройдет с тобой по жизни.
– Эй, мы в кино или где? – Мне опять хотелось и рассмеяться, и заплакать одновременно. – Много ли ты знаешь людей, что женаты в первый и последний раз. Даже в старшем поколении не каждый может похвалиться этим, что говорить о нашем. Так о чем ты? – Я вызывающе улыбнулась.
– Послушай! А может ты... ну, живешь с ним...
Повисла неловкая пауза. Когда я подняла на Сергея глаза, он вздрогнул и отшатнулся.
– Не бойся, я тебя не ударю. Я не думала, что мои слова звучат двусмысленно, но извиняться не буду, я это не имела в виду, это ты так подумал. В чем-то ты прав. Когда я болею, некому стакан воды подать, Лео мне приносит леечку.
– Но он умрет раньше тебя. – Сергей не злорадствовал, и произнес эти слова так тихо, что я едва услышала его.
– Да, ты прав, – я обняла Лео и заплакала, представив себе, что Лео может умереть, и подумала про себя: "Ну, мать, ты пьяна!", а вслух сказала, – но принимать тебя в качестве сиделки, чтобы кто-то воды подал, ты не думаешь, что это не честно по отношению к тебе.
– Я знаю, что ты меня не любишь, и знаю, что не полюбишь сразу, но со временем...
– Что ты знаешь, – я стукнула себя в грудь, – у меня здесь пепел. Пока ты будешь возрождать это пепелище, мы возненавидим друг друга. И я не люблю быть калекой, тем более при свидетелях. Извини, я не хотела тебя обидеть. Давай, будем просто играть в преферанс и безумствовать в танце.
Я старалась унять дрожь, я старалась казаться беззаботной.
– Давай. – Он улыбнулся, и я видела, чего стоила ему эта улыбка.
10
Я пришла с вечеринки уставшая от танцев non-stop, измученная убийственной жарой, духотой даже без малейшего намека на ветерок. Я пила мало, но чувствовала себя пьяной.
Оставив Лео во времянке, – у меня не было сил выманивать его из воды, – я искупалась в море. Купание не принесло облегчения, вода была почти горячей. Я так и осталась хмельной, измотанной жарой, танцами и душевной болью.
Вернувшись после душа в нашу хибарку, стащила с себя купальник, бросила подушки к стене, и, как была мокрая, рухнула поперек кровати. Рухнула неудачно – стукнулась затылком о стену. Втянув воздух сквозь стиснутые зубы, переждала тупую боль и расслабилась, ощутив ступнями прохладный бетонный пол.
Усталость давила. Тело было чужим и не послушным. Пока устраивалась, мне казалось, что я преодолеваю сопротивление воды. Так полу лежа я, наконец, задремала.
Я рассказываю все подробно из-за того, что случилось позже.
Мне приснился сладчайший сон.
* * *
Мой возлюбленный нежно целует мою шею, грудь, живот. Разводит мои колени и пьет бережно страсть с розовых лепестков. Проникает неотвратимо и мощно в мое лоно.
И меня качает. Качает и возносит к вершинам волна страсти. Огненный шар разрастается и взрывается, как и боль в моей душе, и смывает всю горечь. Наполняет меня жидким огнем от макушки до лепестков, сжимающих то основание его копья, то округлое атласное навершие. Огонь растекается, пылая на моих щеках и груди, щекоча в животе, создавая внутри жаждущую пустоту.
Я вскрикиваю. Я прощаю его. Я люблю его. Я умираю от наслаждения как наяву. Наяву? Пытаюсь проснуться. О-о нет, не могу! Новый взрыв накрывает меня бархатной тьмой с яркими звездами. И я слышу во тьме ответный стон муки или наслаждения. Где я? Милый!
Я не слышу собственного голоса. Глаза не желают открываться. Истома и жара как клей. С трудом удается разлепить веки. Вот же – я, в неверном свете фонаря за окном. Тела не чувствую, оно растаяло, но вижу: меж раскинутых бедер – нечто темное, темнее теней в комнате. И вдруг мое лоно отозвалось на последние пульсации, скользящее движение, взрыв сожаления – он покинул меня.
1 2 3 4 5 6
Вот так мы и жили.
7
В сентябре я взяла законный отпуск. Мы с Ликой и Лео собирались ехать на юг, к морю. Я заказала купе в спальном вагоне, чтобы не было претензий по поводу собаки. Но у Лики что-то не сложилось на работе, она поехать не смогла.
И вот, мы с Лео вдвоем ехали на юг. Я не стала сдавать Ликин билет, конечно, пришлось приплатить проводнице, чтобы она никого не подселила, зато купе осталось в нашем распоряжении, а проводница почти полюбила Лео.
У кого есть собака, те знают, какой это благодарный слушатель. Можно рассказать абсолютно все, не таясь, не пытаясь выглядеть лучше, не маскируя оправданиями истинные мотивы своих поступков. Понимание и преданность в глазах собаки утешает и успокаивает раненную душу.
Рассказывая о своем любимом, я почти всегда начинала плакать. Тогда Лео подходил, клал голову мне на колени или начинал слизывать слезы с моих щек.
Поездка на юг навела меня на грустные мысли. Прошлым летом у нас с любимым путешествие к морю не получилось, в перерывах между постелью и постелью мы не успевали доехать до вокзала, чтобы купить билеты, а потом... "Потом" у нас не было.
У меня опять неудержимо полились слезы. Лео сидел передо мной и с печалью во взоре смотрел на меня. Мне почему-то стало еще хуже, и я пролепетала сквозь слезы: "Лео, ты – мой самый любимый пес, но лучше бы вместо тебя был он".
Случившееся дальше, было настолько неожиданным, что у меня мгновенно высохли слезы, и я почувствовала себя виноватой. Если бы у меня было все в порядке с головой, я могла бы менее серьезно отнестись к ситуации, но, надо сказать, Лео тоже повел себя не совсем по-собачьи.
Услышав мои слова, он отпрянул от меня, завертелся по купе, стараясь не встречаться со мной взглядом. Сначала забрался под диванчик, однако, через пару минут выбрался, решительно потеснил меня, уселся у окна и уставился на проносящиеся мимо пейзажи.
Это произошло в полдень. Наступили вечерние сумерки, недвижимый, как каменное изваяние, Лео оставался у окна. Я несколько раз пыталась расшевелить его, но он косил на меня глазом и рокотал нутром, показывая клыки. Не думаю, что он мог укусить меня, но проверять я не собиралась.
Я не стала зажигать свет, и мы сидели в темноте, Лео превратился в глыбу мрака.
Наконец я сказала скорее для себя, чем для собаки:
– Лео, когда-то ты сбежал от меня, мы не были еще друзьями, но я простила тебя и приняла обратно, хотя у меня не было уверенности, что это больше не повторится. Прости и ты меня, ведь мы с тобой – друзья. Ты ведь знаешь, мое недавнее прошлое все еще властно надо мной. На самом деле, я не хотела от тебя избавляться. И обещаю тебе, что я постараюсь перестать жалеть себя, и буду жить сегодняшним днем.
Я легонько хлопнула пса по спине. Он слушал меня, не шелохнувшись, но мое прикосновение словно вывело его из ступора. Он повернулся ко мне и прижался всем телом, его трясло мелкой дрожью.
8
К вечеру следующего дня мы вышли на розовую от последних лучей солнца станционную площадь почти на самом берегу моря. Хотя этот пятачок, разделенный пополам приморским шоссе, трудно было назвать площадью, местные жители считали именно так. Я привыкла к этому, побывав здесь дважды в прежние времена.
Прямо там же, на площади, я нашла тетку, которая сдавала времянку на одну койку. Она не возражала, чтобы была собака, оказалось, что мазанка окружена палисадником с забором.
Домик, скорее сарайчик, оказался крошечным, примерно два метра на два с половиной. Малюсенькое окошко – напротив двери, под ним стол чуть больше шахматной доски, справа кровать, слева от окна – пустой угол, слева от двери – эмалированный тазик на табурете, гвозди в свободной стене, на гвоздях пара плечиков. Однако, все свеженькое и чистенькое. Зная немного местных жителей, я предположила, что после прежних квартирантов заново побелили стены, сменили на кровати тюфяк, набитый травой, просушили подушки, ну и конечно, положили свежее белье и одеяло. Стол и табурет, окна, двери и пол покрасят следующей весной, перед новым курортным сезоном.
Мне все понравилось, а хозяйка сказала, что у нее на летней кухне стоит холодильник, и я могу им пользоваться, ну и спрашивать, если еще чего-нибудь нужно. Я с разу же воспользовалась этим, попросив подстилку для собаки, и получила старое дранненькое, но чистое одеяло. Лео подстилка тоже устроила, и он примостился в свободном уголке у окна, пока я раскладывала вещи и обустраивалась.
Мы еще успели сходить искупаться. Когда я входила в воду, солнце как раз собиралось исчезнуть за горизонтом. И море и небо были одинакового бронзового цвета, только море рябило тенями мелких волн, а небо подсвечивали золотистые росчерки облаков. Вот солнце подмигнуло в последний раз, и сразу же наступили фиолетовые сумерки. Только теперь я окончательно поняла, что мы приехали, что мы у моря.
Оказалось, что Лео очень любит купаться, я с трудом выманила его из воды. Наша хибарка была в пяти минутах от моря. Мы вернулись еще до наступления полной темноты. Перекусили, тем, что осталось из припасов, и легли спать.
Утром начиналась наша дикарская жизнь.
9
Я не придумывала специально распорядок, но так получилось, что дни наши протекали одинаково. Лео просыпался рано и будил меня. Мы шли к морю, быстро купались, там я просыпалась окончательно.
Потом я принимала душ и приводила себя в порядок, выливала пару ведер на Лео, что бы его шуба не слипалась от морской воды. После шли в кафешку у приморского шоссе, где мы завтракали, обедали и ужинали, добавляя к кафешному меню зелень, фрукты с рынка и обрезки мяса для Лео с кухни того же кафе. Опять возвращались к морю, купались и валялись на песке, оба в тенечке, поскольку я никогда не была любительницей жариться на солнце, а Лео с его шубой было жарко и в тени. Именно поэтому еще до наступления раскаленного полудня, мы уходили в наш домик и устраивали себе сиесту, почти до захода солнца. Я спала или читала, Лео просто маялся от жары и безделья. Перед закатом мы снова шли на пляж.
Через несколько дней я познакомилась с компанией из трех молодых мужчин и двух девушек, меня, видимо, приняли в качестве третьей девушки, но я все еще была не способна на тяжелый флирт, да и легкий флирт у меня получался неубедительно. Однако, компания не распалась, мы продолжали вместе проводить время.
На пляже по утрам играли в преферанс по маленькой, ну совсем по маленькой, проигравшему было не обидно поставить бутылочку вина за ужином. Ужин обычно затягивался почти до полуночи. Мы с удовольствием сидели на веранде нашего кафе, где можно было и потанцевать. Болтали, рассказывали анекдоты. Смотрели на машины, проезжающие по приморскому шоссе, на проходящие поезда с ярко освещенными окнами, на новых отдыхающих, сходящих с перрона на площадь. Иногда ходили купаться ночью, Лео ночные купания радовали безмерно.
Сергей – мужчина, оставшийся без пары, – продолжал ухаживать за мной, я не придавала этому значения, хотя, конечно, внимание было приятно. Он не был навязчивым, я чувствовала себя уютно, и Лео не нервничал.
Мы все оказались москвичами, и, не дожидаясь окончания отпуска, уже обменялись адресами и телефонами, собираясь продолжить знакомство и роспись пули в Москве.
Отпуск подходил к концу. У меня оставалось три дня, а ребята уезжали на следующий день.
Перед отъездом, мы устроили отходную, в последний раз все вместе сидели на веранде кафе.
Сергей наклонился ко мне, чтобы его слышала только я.
– Соня, ты пережила, какое-то несчастье... – Я довольно резко прервала его.
– Сергей не надо, ты не понимаешь, о чем говоришь.
– Но...
– Я пережила счастье, оно умерло, а я жива. Все, Сережа, это – все, что я могу тебе сказать.
– Я люблю тебя, выходи за меня замуж.
– Что, прямо вот так? – Спазм перехватил мне горло. Я с трудом вытолкнула из себя слова. – Не заставляй меня грубить.
– Но я тебя ничем не обидел, я...
– Ты не спросил меня, нужно ли мне что-нибудь, но сказал достаточно, чтобы иная простушка растаяла и скрепила твое предложение руки и сердца на песке пляжа, лежа на спине и раздвинув ноги, не дожидаясь, пока ты женишься.
– Ты хочешь обидеть меня и отвязаться. Но ведь мы еще встретимся в Москве. Я терпелив, подожду, пока тебе начнет не хватать общества нынешнего партнера. – Он похлопал Лео по макушке. Пес молниеносно схватил его руку. Я хотела уже вмешаться, но Сергей махнул мне свободной рукой и почесал Лео за ухом. – Не надо, пес, я хотел расшевелить твою хозяйку, а не рассердить тебя.
Лео отпустил его, а я нервно расхохоталась. Меня всю трясло, чтобы он не заметил этого, я вцепилось в ножку бокала. Мне нравился Сергей, он не обнаруживал неприятных недостатков и не был мне противен, и было обидно – во мне все молчало.
Это было полное бесчувствие. Нужно было что-то сказать, чтобы не заплакать и подавить подступающую истерику.
– Да, Лео – прекрасный партнер. Он предан мне, не слишком требователен. У нас честный обмен, каждый дает, что может, и принимает все с благодарностью.
– Но у тебя не будет детей, и близкого человека, который пройдет с тобой по жизни.
– Эй, мы в кино или где? – Мне опять хотелось и рассмеяться, и заплакать одновременно. – Много ли ты знаешь людей, что женаты в первый и последний раз. Даже в старшем поколении не каждый может похвалиться этим, что говорить о нашем. Так о чем ты? – Я вызывающе улыбнулась.
– Послушай! А может ты... ну, живешь с ним...
Повисла неловкая пауза. Когда я подняла на Сергея глаза, он вздрогнул и отшатнулся.
– Не бойся, я тебя не ударю. Я не думала, что мои слова звучат двусмысленно, но извиняться не буду, я это не имела в виду, это ты так подумал. В чем-то ты прав. Когда я болею, некому стакан воды подать, Лео мне приносит леечку.
– Но он умрет раньше тебя. – Сергей не злорадствовал, и произнес эти слова так тихо, что я едва услышала его.
– Да, ты прав, – я обняла Лео и заплакала, представив себе, что Лео может умереть, и подумала про себя: "Ну, мать, ты пьяна!", а вслух сказала, – но принимать тебя в качестве сиделки, чтобы кто-то воды подал, ты не думаешь, что это не честно по отношению к тебе.
– Я знаю, что ты меня не любишь, и знаю, что не полюбишь сразу, но со временем...
– Что ты знаешь, – я стукнула себя в грудь, – у меня здесь пепел. Пока ты будешь возрождать это пепелище, мы возненавидим друг друга. И я не люблю быть калекой, тем более при свидетелях. Извини, я не хотела тебя обидеть. Давай, будем просто играть в преферанс и безумствовать в танце.
Я старалась унять дрожь, я старалась казаться беззаботной.
– Давай. – Он улыбнулся, и я видела, чего стоила ему эта улыбка.
10
Я пришла с вечеринки уставшая от танцев non-stop, измученная убийственной жарой, духотой даже без малейшего намека на ветерок. Я пила мало, но чувствовала себя пьяной.
Оставив Лео во времянке, – у меня не было сил выманивать его из воды, – я искупалась в море. Купание не принесло облегчения, вода была почти горячей. Я так и осталась хмельной, измотанной жарой, танцами и душевной болью.
Вернувшись после душа в нашу хибарку, стащила с себя купальник, бросила подушки к стене, и, как была мокрая, рухнула поперек кровати. Рухнула неудачно – стукнулась затылком о стену. Втянув воздух сквозь стиснутые зубы, переждала тупую боль и расслабилась, ощутив ступнями прохладный бетонный пол.
Усталость давила. Тело было чужим и не послушным. Пока устраивалась, мне казалось, что я преодолеваю сопротивление воды. Так полу лежа я, наконец, задремала.
Я рассказываю все подробно из-за того, что случилось позже.
Мне приснился сладчайший сон.
* * *
Мой возлюбленный нежно целует мою шею, грудь, живот. Разводит мои колени и пьет бережно страсть с розовых лепестков. Проникает неотвратимо и мощно в мое лоно.
И меня качает. Качает и возносит к вершинам волна страсти. Огненный шар разрастается и взрывается, как и боль в моей душе, и смывает всю горечь. Наполняет меня жидким огнем от макушки до лепестков, сжимающих то основание его копья, то округлое атласное навершие. Огонь растекается, пылая на моих щеках и груди, щекоча в животе, создавая внутри жаждущую пустоту.
Я вскрикиваю. Я прощаю его. Я люблю его. Я умираю от наслаждения как наяву. Наяву? Пытаюсь проснуться. О-о нет, не могу! Новый взрыв накрывает меня бархатной тьмой с яркими звездами. И я слышу во тьме ответный стон муки или наслаждения. Где я? Милый!
Я не слышу собственного голоса. Глаза не желают открываться. Истома и жара как клей. С трудом удается разлепить веки. Вот же – я, в неверном свете фонаря за окном. Тела не чувствую, оно растаяло, но вижу: меж раскинутых бедер – нечто темное, темнее теней в комнате. И вдруг мое лоно отозвалось на последние пульсации, скользящее движение, взрыв сожаления – он покинул меня.
1 2 3 4 5 6