Ральф с остервенением принялся за работу и за шесть часов составил газ, по обшей структуре и атомному весу очень близко подходивший к характеристике и свойствам пермагатола. Это был армагатол. Ральф знал, что им ещё никогда не пользовались для тех целей, для которых он собирался его применить, но учёный считал риск эксперимента оправданным.
Как только воздух был выкачан из футляра, Ральф ввёл в него армагатол. Зелёные пары газа сообщили чертам девушки мертвенную бледность, и вид её бескровного лица сделался ещё непереносимее.
Учёный снова обложил тело Элис электрическими грелками и проверил показания измерительных приборов.
Пора было определить положение звездолёта, К своему немалому удивлению, Ральф обнаружил, что он за это время не только не приблизился к Марсу, как ожидал, но удаляется от него.
Двигатели обоих звездолётов были выключены, но быстрое приближение к Земле продолжалось благодаря притяжению ближайшего большого небесного тела.
Этим телом оказался, однако, не Марс, а Земля. Хотя в момент встречи с Лизанором звездолёты находились несколько ближе к Марсу, чем к Земле, более тяжёлая масса, а следовательно, и более сильное притяжение Земли превозмогли притяжение Марса, и это привело к тому, что сейчас обе машины неслись к Земле.
Взглянув на звёздную карту, Ральф установил, что на следующий день приходится противостояние Марса и Земли и что, таким образом, его отделяет от неё расстояние в 22 миллиона миль. Чтобы перехватить Землю, ему надо было двигаться быстрее, чем она. Планета находилась на запад от него.
Скорость движения Земли по своей орбите составляет 65 533 мили в час. Простейший расчёт показал ему, что, если лететь на предельной скорости, то есть около 90 тысяч миль в час, понадобится не меньше 50 дней, чтобы достигнуть Земли, поскольку он выигрывал в час всего 24400 миль.
Вторым важным делом было отделить звездолёт Лизанора от своего. Он послал Лайлетту взять свои вещи из машины марсианина. Она поползла по соединительной трубе, и это было последний раз, когда Ральф видел её живой.
Громкий свистящий звук, напоминающий шум вырывающегося из трубы пара, заставил его броситься к соединительной трубе, но было слишком поздно. Сработал автоматический предохранительный клапан, и круглая заслонка соединительной трубы герметически захлопнулась.
Машины отошли друг от друга, и когда Ральф с тревогой выглянул через одно из окон, он увидел Лайлетту, свесившуюся головой вниз из круглой двери соединительной трубы звездолёта Лизанора.
Дверь закрылась автоматически, когда машины разъединились. При этом из отверстия трубы звездолёта марсианина сразу устремилась струя воздуха.
Смерть горничной наступила мгновенно, причём её тело неимоверно раздулось, так что в несколько раз превосходило нормальные размеры. Это ужасное зрелище вызывало дурноту, и учёный поспешил отвернуться. Он был бессилен что-либо сделать.
Мало кто отдаёт себе отчёт в том, что наше тело не расползается на части только благодаря давлению атмосферы. Однако известно, что при полётах на большую высоту, где воздух разрежён, кровь начинает сочиться изо рта, носа и ушей.
Некоторое время спустя Ральф взглянул в направлении машины Лизанора и остолбенел от неожиданности: звездолёта не было видно - на его месте появилась чудесная комета, светящийся хвост которой тянулся на много тысяч миль.
Звездолёт марсианина по своим размерам превосходил корабль Ральфа и благодаря этому перетянул к себе искусственную комету! Она целиком к нему прилипла, ни частицы её не осталось на звездолёте учёного.
Он решил, что воздух, который находился в машине марсианина и вырвался оттуда после рокового случая с Лайлеттой, смешался с газами кометы и помог ей оторваться от его корабля.
Эту комету Ральф видел в продолжение нескольких недель, пока она наконец не затерялась в бездонных глубинах мирового пространства. По всей вероятности, ей предстояло витать эра за эрой в безграничных просторах вселенной, разве что столкновение с другим небесным телом превратит её в космическую пыль.
Ральф на всю жизнь запомнил длинные дни обратного полёта на Землю. Никогда впоследствии не мог он о них подумать без содрогания. Как было забыть жуткие часы, проведённые возле ложа, на котором лежала его возлюбленная…
Чем ближе он подлетал к Земле, тем сильнее его охватывал страх перед предстоящим мучительным испытанием. Учёный не был твёрдо убеждён в том, что ему удастся вернуть Элис к жизни; это порой казалось даже маловероятным. В лучшем случае это был эксперимент, исход которого нельзя было предсказать. Если армагатол оказывал то же действие, что и пермагатол, можно было с некоторой уверенностью ждать, что Элис будет возвращена к жизни, однако у Ральфа были сильные сомнения в действенности составленного им газа.
Учёный ежечасно наблюдал за телом девушки, раз в сутки проверял её кровеносные сосуды. Он делал это при помощи очков из платино-бариевого арктурия, обладавшего теми же свойствами, что и устаревший экран рентгена. Поскольку все сосуды были наполнены бромистым радием-К, который, как и обычный радий, воздействовал на очки из платиново-бариевого арктурия, было нетрудно просмотреть каждый сосуд.
Невидимые лучи (такие же, как рентгеновские), исходившие из раствора бромистого радия-К, в кровеносных сосудах Элис показывали Ральфу, в каком они состоянии.
Оно оставалось удовлетворительным, зато изменения, медленно, но неуклонно происходившие в дыхательных органах, сильно встревожили учёного, когда он их обнаружил. Природа некоторых из этих изменений была для него непонятна. Это, очевидно, был результат применения армагатола, но сделать что-либо Ральф был бессилен, так как с имевшимися у него под рукой химическими веществами нельзя было приготовить живительный пермагатол.
Уныние Ральфа росло с каждым днём, и по мере того, как тянулись нескончаемые часы ожидания, надежды на возможность воскресить его наречённую тускнели и слабели. Впервые с тех пор, как учёный покинул Землю, с ним приключился приступ пространственной болезни.
Это одно из самых неприятных ощущений, какое может испытывать человек. Не все подвержены этой болезни, приступы которой продолжаются двое суток, после чего никогда не повторяются.
На Земле тяготение оказывает известное давление и на мозг. В космическом пространстве, где практически отсутствует притяжение, это давление исчезает.
Вследствие этого мозг, не испытывая привычного давления, слегка расширяется во всех направлениях, точно так же как воздушный шар утрачивает свою грушевидную форму и становится круглым, когда аэронавт с него спрыгивает, чтобы спуститься на парашюте.
Расширение мозга вызывает пространственную болезнь, первым признаком которой является приступ сильнейшей меланхолии и уныния, за которыми следует мучительная и болезненная тоска по Земле. На этой стадии больной испытывает чрезвычайные моральные муки, отражающиеся на его зрительных нервах; он видит всё перевёрнутым вверх ногами, словно глядит через линзу. Необходимо принимать большие дозы силгатола, чтобы предупредить возникновение мозговой горячки.
Через двое суток болезнь прошла, однако не бесследно: Ральф чувствовал сильную физическую слабость и разбитость, сопровождаемые приступом депрессии. В такие минуты его страшила окружавшая беспредельная бездна - её неизмеримость словно давила на учёного всей своей тяжестью. Окружавшая звездолёт нерушимая тишина действовала угнетающе. Всё вокруг казалось мёртвым - таким же мёртвым, как это неподвижное, молчаливое тело, когда-то, очень давно, как теперь представлялось ему, бесконечно любимое им.
Ральфу чудилось, что сама природа мстит за его дерзкое вторжение в её владения. Он осмелился посягнуть на законы жизни и смерти, изменяя их по своему произволу, и вот наступило возмездие: живая смерть, прикованная к живому мертвецу.
В такие минуты ему приходилось бороться с приступами безумного страха и отчаяния.
В промежутках между этими припадками его охватывала летаргия - он часами сидел неподвижно, устремив потупленный взор в одну точку. С провалившимися потухшими глазами, исхудалый и апатичный, он скорее походил на помешанного, чем на человека в здравом рассудке.
И всё же титаническая сила воли учёного проснулась, когда звездолёт оказался в сорока восьми часах полёта от Земли; он стряхнул с себя сковавшую его летаргию и подготовился морально и физически к последней битве за жизнь Элис.
Теперь он находился уже близко от Земли; посредством радиоаппарата он связался со своей лабораторией и ежечасно с ней переговаривался. Учёный чётко и ясно давал необходимые указания и вскоре удостоверился в том, что всё подготовлено для предстоящей операции.
Звездолёт Ральфа опустился на верхнюю площадку башни спустя шестьдесят девять дней после его вылета отсюда. На него произвело сильное впечатление, что флаги на мачтах в городе были приспущены. Не было и обычного оживления. Движение на улицах приостановилось, в небе не было видно воздухолётов. После прибытия Ральфа вся деловая жизнь замерла на десять минут. Так город выражал ему своё соболезнование.
Элис перенесли на операционный стол в лаборатории Ральфа и 16К 5+, величайший хирург планеты, приглашённый для этого случая, приготовился к операции. Ральфа поместили на операционный стол по правую сторону Элис. С левой - лёг Клэоз, её любимый двоюродный брат.
Вскрытие артерий Элис и выкачивание из них раствора бромистого радия-К заняли всего несколько секунд. Затем два помощника промыли кровеносные сосуды обильным количеством воды с антисептическими солями. В это время хирург вскрыл артерии у Ральфа и у Клэоза и вставил в них гибкие трубки. В следующее мгновение их кровь быстро потекла через эти трубки в кровеносные сосуды Элис.
Одновременно третий ассистент давал Элис кислород, а четвёртый электрическим током ритмически стимулировал деятельность сердца.
Не менее энергично стали возбуждать её мозговую деятельность при помощи мощных лучей Ф-9. И вот, в то время как Ральф и Клэоз теряли кровь и становились всё бледнее, тело Элис начало постепенно приобретать живой вид, оставаясь при этом по-прежнему недвижным. Когда в кровеносные сосуды Элис было перелито достаточное количество крови, хирург зашил вскрытые артерии у Ральфа и Клэоза. Юноша потерял сознание во время переливания, но учёный, как ни ослабел, концентрированным усилием воли удерживал себя от обморока.
Хирург 16К 5+ распорядился перенести Ральфа в соседнюю комнату, но учёный не согласился, и его оставили на месте. Он даже попросил приподнять его на подушках, чтобы он мог следить за тем, как будут возвращать Элис к жизни. Его просьба была удовлетворена.
Прошло уже более двух часов с минуты, когда Элис положили на операционный стол, а она всё ещё не подавала признаков жизни. Неизвестность становилась гнетущей не только для Ральфа, но и для остальных присутствующих.
Потерял ли он её навсегда? Суждено ли ему увидеть её живой?
Знаменитый хирург и его ассистенты делали всё, что было в их силах. Были использованы все средства, способные оживить бездыханное тело, однако безуспешно…
По мере того как одна попытка за другой оказывались безрезультатными, лица у всех мрачнели. В лаборатории воцарилось гнетущее молчание, изредка нарушаемое короткими указаниями, вполголоса делаемыми хирургом.
В момент, когда казалось, что потеряна всякая надежда, Ральф сделал одному из ассистентов знак подойти. Он мог говорить только шёпотом, настолько тихим, что трудно было разобрать его слова, однако, как только он кончил говорить, ассистент быстро подошёл к хирургу и передал ему на ухо сказанное Ральфом.
Ральф велел принести гипнобиоскоп, головную часть которого прикрепили к вискам Элис. Затем Ральф выбрал из всех принесённых катушек запись красивейшей легенды о любви.
То был его последний козырь в отчаянной схватке с природой. То была последняя попытка вырвать девушку из когтей смерти. То был последний бросок костей в игре между Смертью и Наукой, ставкой в которой была любимая девушка.
Ральф знал, что, если сознание сохранило восприимчивость к внешним впечатлениям, легенда должна повлиять и оно проявит себя каким-нибудь волевым действием.
По мере того как разматывалась катушка, горящие глаза Ральфа всё настойчивее впивались в лицо спящей девушки, словно ему хотелось силой своей воли помочь впечатлениям, производимым гипнобиоскопом, глубже проникнуть в её сознание.
Затаив дыхание, все следили за безжизненным телом на операционном столе, как вдруг по нему пробежала едва заметная дрожь - так морщит мимолётной рябью тихую воду пруда нежное дуновение зефира. Через мгновение грудь девушки тихонько приподнялась и опустилась. Её бескровные губы приоткрыл еле слышный вздох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24