Она потерла лоб - странные какие-то мысли.
Но факт оставался фактом. Когда Бэбкок посоветовала ей надеть не розовое, а голубое платье, Бах повиновалась. Именно Бэбкок сказала, что нужно постараться выглядеть одинокой и жалкой, и Бах старалась изо всех сил. Теперь Бэбкок считает, что кафе Хобсона не то место. Интересно, что она скажет дальше.
- Подумаешь, что компьютеры утверждают, будто те женщины проводили свободное время в таких местах, - продолжала тем временем Бэбкок. - Может, и проводили, но не на последних сроках. А может, потом они где-то уединялись. Ведь из такого места, как кафе Хобсона, никто не ведет партнера домой. Кому нужно, совокупляются прямо на танцплощадке. - Стайнер застонал, а Бэбкок подмигнула ему: - Эрик, не забывай, я выполняла служебный долг.
- Пойми меня правильно, - ответил Стайнер. - Ты просто прелесть, но всю ночь напролет! И ноги у меня болят, просто ужас.
- А почему ты думаешь, что место должно быть более спокойным?
- Я не уверена. Личности, склонные к депрессивным состояниям. Если человек находится в депрессии, то он вряд ли пойдет в кафе Хобсона. Туда они ходили, чтобы снять партнера на ночь. Но когда им становилось совсем плохо, они должны были искать друга. И Звонарю нужно такое место, откуда он может увести жертву к себе домой. А домой уводят, когда есть серьезные намерения.
Да, логично. Согласуется с ее собственными представлениями. В перенаселенном городе Луны очень важно иметь свое собственное пространство, куда приглашают лишь очень близких друзей.
- То есть ты считаешь, что сначала он заводил с ними дружбу.
- Я только предполагаю. Смотри. Ни у кого из них не было близких друзей. Большинство вынашивали мальчиков, но они были при этом лесбиянками. Делать аборт слишком поздно. Они не уверены, хотят ли этого ребенка. Вначале им казалось, что родить ребенка - это так здорово, но теперь они считают, что сына иметь не хотят. Надо сделать выбор: оставить ребенка себе или отдать государству. Нужен человек, с кем можно было бы посоветоваться. - Она взглянула на Бах.
Сплошные догадки, никаких фактов, но больше у них ничего нет. Почему бы не попробовать другое кафе? И ей там будет легче, не говоря уже о Стайнере.
- Самое подходящее место для Снарка, - заметил Эрик.
- Правда? - переспросила Бах, внимательно осматривая фасад здания и не замечая сарказма Стайнера.
Возможно, тут они и найдут Звонаря, но это место, кажется, ничем не отличается от пятнадцати других, которые они обошли за последние три недели.
Называлось кафе "Гонг", почему - непонятно. Место не проходное, 511-я штрассе, семьдесят третий уровень. Стайнер и Бэбкок зашли внутрь, а Бах два раза обошла квартал, чтобы никто не заподозрил, что они пришли вместе, и только после этого вошла в кафе.
Свет приглушен, но вполне ничего. Подают только пиво. Есть отдельные кабинки и длинная деревянная стойка с медными ручками и вращающимися стульями. В одном углу пианино, там же небольшая темноволосая женщина принимает заказы. Атмосфера двадцатого века, немного старомодно, но изящно. Бах выбрала стул в конце стойки.
Прошло три часа.
Бах держалась стоически. В конце первой недели она чуть с ума не сошла. Теперь она понемногу привыкла сидеть, глядя в одну точку, или изучать в барном зеркале свое отражение, при этом ни о чем особенно не думая.
Но сегодня последняя ночь. Через несколько часов она запрется в своей квартире, зажжет свечу у кровати и в следующий раз выйдет на улицу, уже став матерью.
- Вид у тебя такой, будто ты потеряла лучшего друга. Можно купить тебе выпить?
"Сколько же раз я это слышала!" - подумала про себя Бах и ответила:
- Давай.
Он сел. Послышался мелодичный звон. Бах быстро взглянула вниз, а потом снова посмотрела в лицо мужчине. Нет, это не тот, что подошел к ней в первую ночь в кафе Хобсона. В последнее время стало очень модно украшать половые органы колокольчиками. Эта тенденция сменила "лобковые сады", когда три года назад все кругом бегали с цветочками между ног. Мужчин, украшавших себя колокольчиками, называли "донг-а-лингами", а иногда и того хуже - "донг-а-лингамами".
- Если будешь просить позвонить в твой колокольчик, - между прочим заметила Бах, - разобью яйца.
- Зачем? - наивно переспросил мужчина. - Да ни в коем случае. Честно.
Она знала, что он врет, потому что именно это и собирался попросить, но улыбался он при этом столь невинно, что она невольно улыбнулась в ответ. Он протянул ладонь, и она коснулась ее своею.
- Луиза Брехт, - представилась она.
- А я Эрнест Фримэн.
Но, конечно, это не настоящее имя. Бах даже расстроилась, потому что он был самым приятным человеком из всех, с кем она сталкивалась за эти три недели. Она выложила ему свою "историю", которую Бэбкок написала на второй день их похождений, и мужчина, казалось, на самом деле жалел ее. Бах уже и сама почти верила в то, что рассказывала, а на лице ее было написано такое отчаяние и разочарование, что ее рассказ не мог не произвести должного впечатления.
Вдруг она увидела Бэбкок, направлявшуюся в туалет. Она прошла совсем рядом со стулом Бах, и та была ошарашена, так она вошла в роль.
Пока она беседовала с "Фримэном", Бэбкок и Стайнер не теряли времени даром. В одежде Бах был замаскирован маленький микрофон, и они могли прослушивать весь разговор. У Стайнера имелась и небольшая камера. Данные сразу переправлялись в компьютер, а там включались методики голосового и фотоанализа, с тем чтобы идентифицировать мужчину. При несовпадении Бэбкок должна была оставить записку в туалете. Наверное, именно этим она сейчас и занималась.
Бах видела, как Бэбкок прошла назад к своему столику. Она поймала в зеркале взгляд Бэбкок, та слегка кивнула, и Бах почувствовала, что у нее мурашки пошли по телу. Может, это и не сам Звонарь, ведь у него могут быть помощники. Может, он и не собирается убивать ее, но впервые за последние три недели они, кажется, вышли на след преступника.
Бах выждала какое-то время, допила пиво, извинилась и пообещала скоро вернуться. Она прошла в дальний угол бара, завернула за занавеску и толкнула первую попавшуюся дверь.
За последнее время она побывала в стольких кафе, что могла найти туалет даже в кромешной тьме. Сначала ей показалось, что она попала куда следует. Обстановка, как и во всем кафе, из двадцатого века: керамические раковины, писсуары, кабинки. Бах быстро осмотрелась, но никакой записки не нашла. Нахмурившись, она толкнула дверь, вышла и чуть не столкнулась с пианисткой, которая как раз заходила в уборную.
- Извините, - пролепетала Бах и посмотрела на дверь. Там висела табличка с буквой "М".
- Отличительная черта "Гонга", - пояснила пианистка. - Помните, в двадцатом веке туалеты были раздельными.
- Ну да, конечно. Как же я сама не догадалась.
На противоположной двери висела табличка с буквой "Ж". Бах прошла внутрь и быстро нашла записку - Бэбкок приклеила ее к внутренней стороне дверцы одной из кабинок. Записка была напечатана на крошечном факспринтере, который Бэбкок носила с собой. На листочке размером восемь на двенадцать миллиметров умещалось на удивление много текста.
Бах распахнула свое широкое платье, села и принялась читать.
Официально его зовут "Великий трахальщик Джонс". Да, неудивительно, что он придумывает себе другие имена. Но и официальное имя выбрал он сам. Родился он на Земле, и назвали его тогда Эллен Миллер. Девочка была чернокожей. Он поменял цвет кожи и пол, чтобы скрыть свое криминальное прошлое и уйти от преследований полиции. Но и под новым именем Джонс чем только не занимался - грабежи, незаконная торговля мясом, убийства. Несколько раз попадал за решетку и даже какое-то время провел в исправительно-трудовой колонии на Копернике. Когда его выпустили, он решил поселиться на Луне.
Но это еще ни о чем не говорит. Почему же Звонарь? Бах надеялась, что найдет информацию о том, что за ним замечены какие-либо сексуальные извращения, тогда все немного прояснилось бы. К тому же если Звонарь - это Джонс, тут должны фигурировать большие деньги.
Неожиданно Бах заметила под дверкой кабинки красные туфли пианистки, и ее вдруг осенило. Почему та тоже пошла вслед за ней в мужской туалет? В этот момент что-то пролетело под дверью, и тут же вспыхнул ярко-фиолетовый свет.
Рассмеявшись, Бах встала и застегнулась.
- Боже мой, нет, - еле выдавила она сквозь смех. - Со мной этот номер не пройдет. Мне всегда было интересно, что я испытаю, если кто-то бросит в меня шар-вспышку. - Она открыла дверцу кабинки. Пианистка как раз сняла защитные очки и запихивала их в карман.
- Вы, наверное, начитались дешевых триллеров, - сказала ей Бах, все еще продолжая смеяться. - Неужели вы не знаете, что эти штуки давно устарели?
Женщина пожала плечами и мрачно развела руками.
- Я делаю то, что мне приказали.
Бах замолчала, потом снова рассмеялась.
- Но вы же должны знать, что вспышка не сработает, если жертву предварительно не накачать специальным лекарством.
- А пиво? - выпалила пианистка.
- Ого! То есть вы заодно с тем парнем, который взял себе имя из комикса… - Она не могла сдержаться и снова рассмеялась. Ей даже стало жаль эту женщину. - Видите, не сработало. Наверное, просроченная вспышка или еще что-то в этом роде. - Она уже собиралась сказать пианистке, что та арестована, но почему-то пожалела ее.
- Ну да, - ответила женщина. - Но пока вы тут, слушайте: вам надо поехать на станцию подземки "Западная пятисотая штрассе", первый уровень. Возьмите с собой этот листок и введите код направления. Сразу забудьте все цифры, а потом съешьте листок. Понятно?
Бах хмуро разглядывала записку.
- "Западная пятисотая", забыть цифры, съесть листок. - Она вздохнула. - Наверное, смогу. Но запомните, я делаю это только ради вас. Когда же я вернусь, я сразу…
- О'кей, о'кей. Поезжайте. И делайте все, как я сказала. Давайте сделаем вид, что вспышка сработала, хорошо?
Предложение было вполне заманчивым. Бах как раз недоставало активных действий. Понятно, что пианистка и Джонс, кем бы он или она на самом деле ни были, связаны со Звонарем. Приняв предложение пианистки, Бах может выйти на его след и поймать преступника. Конечно же, цифры она не забудет.
Она хотела сказать женщине, что арестует ее, как только вернется назад, но та снова ее прервала:
- Выходите через черный ход. И не тратьте время попусту. Никого и ничего не слушайте, пока вам не скажут: "Повторяю три раза". Тогда можете выходить из игры.
- Ладно. - Бах уже предвкушала, как будет ловить преступника. Вот ее шанс. Обычно люди думают, что работа в полиции состоит из таких погонь и приключений, а на самом деле она скучна, как самая заунывная музыка.
- А платье отдайте мне.
Через секунду Бах вышла через черный ход в чем мать родила, но на лице ее сияла улыбка.
Странно. Она вводила цифры одну за другой, и одна за другой они тут же исчезали из памяти. В руках у нее осталась ничего не значащая бумажка. Надпись могла бы быть и на языке суахили.
- Никогда не знаешь, что тебя ждет, - пробормотала она и села в двухместную капсулу. Потом рассмеялась, скомкала бумажку и сунула ее в рот. Настоящая шпионка.
Она понятия не имела, где оказалась. Капсула почти полчаса кружила по незнакомым местам и в конце концов остановилась на частной станции подземки, которая ничем не отличалась от тысяч других. Ее ждал мужчина. Бах улыбнулась ему.
- Это вас я должна встретить? - спросила она. Мужчина что-то пробормотал, но так неразборчиво, что она ничего не поняла. Поняв, что Бах не понимает, он насупился.
- Извините, но мне не следует никого слушать. - Она пожала плечами, чувствуя полную беспомощность. - Я и не думала, что это сработает.
Мужчина яростно жестикулировал, в его руках мелькнул какой-то предмет. Бах нахмурилась, потом широко улыбнулась.
- Шарада? О'кей… - Но он продолжал размахивать руками, в которых оказались наручники.
- Ну ладно, если вам так хочется. - Она протянула вперед руки, и мужчина надел на нее наручники.
- Повторяю три раза, - сказал он.
Бах закричала.
Прошло несколько часов, прежде чем ум у нее прояснился. Большую часть этого времени она почти ничего не соображала, только дрожала, хныкала, и еще ее рвало. Наконец она немного пришла в себя. Бах лежала на голом полу в ободранной комнате частной квартиры. Пахло мочой, рвотой, и все вокруг было пропитано страхом.
Она осторожно подняла голову. На стенах видны красные полосы, некоторые свежие и яркие, другие старые, засохшие, почти коричневого цвета. Она попробовала сесть и скорчилась от боли. Кончики пальцев оказались изрезаны в кровь.
Бах подошла к двери, но не нашла даже ручки. Она прощупала все щели. Когда боль в истерзанных руках становилась невыносимой, она прикусывала язык. Дверь не открывалась. Она снова села на пол и обдумала свое положение. Ничего хорошего, но все же кое-что сделать можно.
Прошло, наверное, часа два, хотя точно она сказать не могла. Дверь отворилась. Вошли тот же самый мужчина, вместе с ним незнакомая женщина.
1 2 3 4 5